Покров Шута.

Ему снилось что-то мягкое, тягучее, текущее. Кажется, это была река, и он брёл в ней по колено в тёплых, ленивых волнах, брёл против черепашьего течения. Как именно он оказался в этой реке, он уже не помнил: до этого сон был стремительным, наполненным движением и перескоками из одного в другое место, и Аллен ни одного из них никогда не видел в реальности. Но сейчас он медленно пробирался вверх по совсем нескользкому илистому дну, ноги едва увязали в нём. Было хорошо, тихо и спокойно. Только почему-то на берегу стоял его Учитель и грязно ругался. На него ругался. — Да просыпайся ты, тупица! Аллен изумлённо распахнул глаза, по старой выучке тут же вскакивая на ноги, оглядываясь по сторонам в попытке сориентироваться и выдавая негромкое: «Да Учитель, я не сплю, что случилось?» И до него не сразу дошло, что он в Ковчеге. А потом дошло и главное, и это было вовсе не то, что Ковчег пришёл в движение, не то, что Учитель действительно нашёл его, и не то, что Тикки куда-то исчез. Нет, это было то, что он должен был сейчас предстать перед Генералом Кроссом в весьма компрометирующем виде, но отчего-то Кросс ничего не говорил. Нет, Аллен помнил, что после некоторого времени ему стало прохладно, и они с Тикки сошлись на мысли, что штаны неплохо было бы натянуть хотя бы. Во время их поисков он ненароком окончательно порвал собственную рубашку. А ещё, судя по ощущениям, он не смог бы отделаться без синяков и засосов – особой прелести секса. Но, кажется, Кросс ничего этого не замечал. — Не время мечтать, не видишь, что ли, эта штука пришла в движение, — Кросс небрежно кивнул. А Аллен понял, что что-то не так. Он не был раздет. Он опустил взгляд, стараясь сделать это максимально незаметно, чтобы Учитель не заметил его замешательства, и первое, что он осознал на сей раз, так это то, что при наклоне головы его подбородок уткнулся в высокий, туго охватывающий шею воротник. А ещё на нём было пальто. Пальто почти до пола из мягкого, прочного и удивительно тёплого серебристого материала. По краю нахлёста, скрывая прозрачные каплевидные пуговицы, расположился серебристый знакомый пушок, который ранее крепился к воротнику плаща. Плаща его чистой силы. Он оказался одет в свою изменившуюся чистую силу. Чистая сила решила позаботиться о своём хозяине и превратилась вот в это, пока он ещё спал. Разумеется, Мариан Кросс не заподозрил за своим учеником ничего неблаговидного. Да и кто бы в здравом уме предположил бы, что Уолкер, оставшись один на один с убийцей-Ноем Тикки Микком, переспит с ним? — Учитель? — робко позвал Аллен, наблюдая за тем, как Кросс прохаживается по периметру уцелевшей площадки. Учитель его проигнорировал. А площадка слегка покачивалась при каждом оглушительном ударе в стены, трещины разбегались по ним, яркий свет, заливающий разрушенную башню, порождал кривые, раскачивающиеся тени, которые неведомыми монстрами подбирались всё ближе, ближе и ближе к своей цели. Ковчег снова жил. Или, что скорее, агонизировал, доживал последние мгновения пожираемый чудовищной, отданной неизвестным командой. — Плохо, — наконец-то выдохнул Мариан Кросс, выглядевший вопреки обыкновенному очень собранно и сосредоточенно, словно выискивая необходимую им прореху, недостаток в плане врага. — Похоже, остаётся только одно. Что ж, с такими врагами надеяться на целый ворох ошибок с их стороны или недочётов было бы слишком наивно. А Аллен, не смотря на почти физическое желание оставаться наивным, должен был признать, что желание это не соответствует реальности и давно погребено слишком глубоко в нём бедами, горечью и борьбой, чтобы обращать на него внимание. А затем Уолкера схватили за шиворот так, словно ему было не больше семи лет от роду, и грубовато отшвырнули в сторону. Юноша едва успел сориентироваться и плюхнуться на колени, выбрасывая руку с лентой Плаща вперёд и затормаживая прямо перед самой пропастью. Впрочем, послышавшийся сзади грохот показал, что действия Учителя имели под собой определённые основания: разрушилась площадка, на которой они стояли. Или, если уж речь пошла о неприятном, то непонятно откуда возник, балансирующий на большом держателе для факела Граф. Самого осветительного приспособления не было, и не было ничего удивительного в том, что Аллен предпочёл бы всё же факел в любом обличии Тысячелетнему Графу. Тот как всегда улыбался и скалился, (а что ещё можно делать с такими зубами-то?), сверкал круглыми очками и покачивал головой, опасно балансируя вафельным цилиндром с одинокой чёрной лилией на верхушке. — Добрый вечер, Мариан. Добрый вечер… мой дорогой Аллен, — противный голос разнёсся по залу. — Не лучшее ваше появление, господин толстопуз, — Кросс, считавший себя воспитанным человеком, разумеется, ответил на приветствие, отпустив в сторону Графа пренебрежительный кивок и демонстративно приподнимая свою чистую силу — Приговор. — Вы припозднились. — О нет, нет, Мариан Кросс, — Граф захихикал. — Я как раз к финалу драмы. Посмотрите, сколько бравых, смелых экзорцистов полегло… упало, погибло, в общем, в этих стенах, что навсегда погребут их тела под своим величественными руинами. Не достаточно для моего появления? А сколь нелепы были их смерти, об их глупости можно слагать легенд… БАХ!!! Негромкий взрыв ознаменовал столкновение заряда Приговора, что светящейся стрелой вонзился в распахнувшийся в мгновение ока зонтик Графа. Покрасневший, будто раскалившийся зонт на мгновение взрыва стал совершенно тёмным, словно обтянутым прочным невероятным материалом, и выглядел совершенно целым. — Ай-яй! Да, совсем забыл, что ты нетерпелив, Мариан. Я уж надеялся, что годы и опыт вытравили из тебя эту мерзость…. Что ты вообще здесь делаешь? — Выполняю работу? — Чувство юмора на том же уровне, — Граф сокрушённо покачал головой. — Но у меня совсем на тебя время. И на тебя тоже, Аллен Уолкер. Этот Ковчег вот-вот развалится, кажется, пришла пора прощаться? Внутри всё сжалось и перевернулось, юноша инстинктивно сделал шаг, пытаясь выставить руку вперёд, ставя плащ «на дыбы», готовясь атаковать, но тот не слушался. Одна из лент продолжала накрепко крепиться к ближайшему выступу, сам плащ плотно облегал тело и грел. Действительно грел. И это было почти жарко, хотелось даже стянуть этот всё более напоминающий вторую кожу материал, чтобы убедиться, что он вообще снимается, а его организм вновь получил возможность дышать через поры. Он снова ничего не мог сделать. А Граф смотрел вверх. — Ну и, долго мне ждать, когда ты докуришь? — Я удивлён, что вы вообще ждёте, — холодно отозвались сверху. И всё внутри Аллена теперь уже заледенело, и он понял, что правильно сделал, что не кинулся на Графа. Если бы кинулся, то сейчас, услышав голос Тикки Микка, такой холодный, безразличный и по-своему изысканный, он бы так и застыл перед врагом безоружный, раскрытый, ни на что не способный. А Тикки Микк наконец-то начал деловито спускаться к Графу прямо по воздуху, однако явно не спеша на эту встречу. — А ты неплохо маскируешься. — Меня чуть не прибили, — мрачно отозвался Тикки, чьего лица Аллен не видел. Ной спускался спиной к нему. — Не нагнетай только. Ты наконец-то начал пробуждать полную силу Ноя после стольких бесплодных поколений! Нам пора уходить, не хочешь прибавить скорость? — А, так вот что это было, — Тикки взглянул на свои ладони и обернулся, лишь мазнув взглядом по Кроссу и встретившись глазами с Алленом. «Только не краснеть!» — отдал себе команду вздрогнувший Уолкер, закусывая щёку и стараясь сделать так, чтобы его лицо не скривилось в болезненной гримасе. Потому что было больно. Больно вновь видеть перед собой бездушного убийцу, мучителя, Ноя. На что он надеялся всего несколько часов назад, когда стонал в руках этого ублюдка? На то, что он человек? А оказалось, что Тикки пробудил в себе ещё силы Ноя. Не смешно как-то… Рядом шагнул Мариан, за спиной которого возвышалась Мария, и неожиданно крепко сжал ладонью плечо юноши, больно, до хруста, так что Аллен наконец-то вернулся в реальность. А реальность руками Кросса пихнула ему трепещущего Тимканпи и устами же Учителя буркнула: — Просто следуй за ним. А потом… Потом был толчок, рука Кросса на его плече с силой оттолкнула его, направив вперёд, прямо в бездну, он потерял опору под ногами, полетел вниз, перед глазами вспыхнула яркая солнечная вспышками, в которую превратился зажатый в руках Тимканпи, и сознание попрощалось с ним, грубо выпихнув из собственной головы. — Какого…? — внезапно севшим голосом выдавил Тикки. — Ты убил своего ученика? Сам? — Граф хрипло рассмеялся. — Мда, такого конца, признаться, не ожидал даже я. Жаль, что все эти трагедии впустую… Мы уходим, Тикки! И точно в той же бесцеремонной манере, в которой Кросс выбросил своего ученика навстречу смерти, Граф отправил шокированного Тикки Микка в распахнувшиеся врата. — Я всего лишь читал инструкцию, — усмехнулся Кросс, опуская взгляд вниз, в бездну, — думаю, это сработало. *** — Господин Граф, есть новости! — замерев в проходе, Тринадцатый негромко постучал костяшками по деревянному косяку, привлекая к себе внимания. Ненужная, в общем-то, забота. Граф обратил на него внимание, ещё услышав гулко разносящиеся в коридоре шаги. Если хочешь быть незаметным, зачем носить обувь с такими громкими каблуками? С другой стороны, Граф мог бы так погрузиться в свои мысли, что не услышал бы даже сирену… А погружаться ему было нельзя. По крайней мере, сейчас. И Майтра был лучшим способом не дать себе провалиться в тяжёлые и невесёлые думы. Кивнув Тринадцатому Ною, Тысячелетний Граф попробовал сосредоточиться на разговоре, отключая давно затемнённый экран и поворачиваясь к своему гостю всем корпусом. Тринадцатый, однако, начинать разговор не спешил, оглядывая небольшое и уже хорошо знакомое ему помещение, у одной из стен которого притаилось чёрное, ещё незавершённое фортепиано, которое теперь, по мнению Графа, хорошо было бы объединить с ещё одним инструментом. Он сомневался, что на сей раз подойдёт клавишное. Всё же работа предстояла тонкая, и хорошо было бы иметь под руками аккуратно натянутые струны, передающие даже мельчайшие колебания. Придётся изменить технологию их отлива. Те струны, что создавались для фортепиано для нового инструмента, не подойдут. — Я смотрю, вы весь в работе… и в сумерках. Да, окон в помещении не было, а из пяти больших подсвечников лишь в двух одиноко догорали бесполезные огарки. Темнота никогда не мешала работать Главе Семьи Ноя. Скорее, она помогала сосредоточиться. — Да. Продумываю создание новой сердцевины… — А, ваш новый инструмент… Я заметил некоторые неточности при калибровке, — заметил Майтра. — Да. Надо подобрать другую деку, — кивнул Граф снова поднимаясь и подходя к фортепиано и нежно поглаживая крышку кончиками пальцев. — К сожалению, я вынужден был спешить. Очень спешить при создании этого инструмента. Сердцевина старого Ковчега должна была быть уничтожена. Ты ведь понимаешь… Что за новости? Резко обернулся Граф, мощным усилием выбивая себя из собственных мыслей. Он подумает об этом позже. Ещё будет время. Он уже наблюдал за строительством одного Ковчега, за его постепенным усовершенствованием и теперь собирался сделать всё ещё лучше. — Плохие и хорошие, как обычно. Граф прикрыл глаза, мысленно напоминая себе, что о чём-то очевидном Майтра говорить не будет. Не будет напоминать, что Ковчег, старый Ковчег был восстановлен и сделал это, похоже, Аллен Уолкер. Значит, Четырнадцатый успел спрятать ещё одну сердцевину Ковчега, и Кросс знал. Но при чём тут Аллен? Но если Майтра здесь и не говорит об очевидном, был ещё один просчёт. Ещё один, а может быть, и два, а может быть, и три. Зачем он спешил? Всюду спешил, даже с Тикки. Но если Шут и впрямь пришёл в этот мир, чтобы привести Сердце, то время поджимало. — Хорошо, начни с хороших. Граф почти увидел, как в тени капюшона мелькнула улыбка Тринадцатого, снова продвигаясь к своему удобному, незаменимому креслу. Ему было уже более четырёхсот лет, оно было старым, но благодаря своевременному и качественному ремонту совсем не износилось. И Граф обожал этот уютный, насквозь его предмет мебели. Вот такая вот маленькая слабость, особенно в такие времена, когда он оставался в своём вполне человеческом обличии. — Что ж, Граф, вирус был успешно запущен, как и задумывалось в первые же мгновения после установки связи с Ковчегом. Тысячелетний удовлетворённо прикрыл глаза и царственно кивнул. Он был доволен. — Всё прошло, как и задумано. Не смотря на то, что Ковчег был восстановлен, вирус всё равно сработал эффективно и уже разрушил все отмеченные объекты. В том числе Завод по изготовлению акума. — Отлично. Он не должен был достаться Ордену. Даже представить сложно, что они могли бы найти, начни полноценное исследование. Меня беспокоит лишь Мариан Кросс. Он ведь пробрался в Ковчег, возможно ли, что он смог что-то сохранить? — Вряд ли. Господин Тысячелетний, ваш щит держался на заводе до самого окончания разрушения. И подобраться в это время и вступить в прямое взаимодействие с ним Кросс бы не смог, каким бы виртуозом в магии он не был, и какими бы секретами о Ковчеге он не обладал. Видно, надеялся как раз на то, что завод не будет загружен, а щит падёт, после того как белый Ковчег будет полностью восстановлен. — Скорее всего, так и было. — Да... Не думал, что у него будут подобные козыри. Завод, конечно, жалко, но это лучше, чем если бы он попал в руки учёных Ордена и Ватиканских прихвостней. Видите, только стоило вам взять себя в руки, наметить план работ, и всё получилось лучшим образом. — Да-да. Вот только мне жизненно необходимы те, кто сможет направлять меня к нужному состоянию, — Граф театрально вскинул руки и шмыгнул носом, — кажется, старик совсем расчувствовался! — Граф, называя себя стариком, вы… Вы… Граф, не называйте себя так при Узах, пожалуйста. — Ты снова им проспорил? — хмыкнул Граф, радостно оттягивая момент, когда Тринадцатый перейдёт к плохим новостям. — И не я один. — Азартные игры это плохо. А спор это тоже разновидность азартной игры. Что за пристрастия у вас всех в последнее время? Узы сидят уже которое поколение по уши в спорах и утягивают туда всю Семью. Гниение помешан на лотереях, Алчность на скачках и боях, хорошо хоть сейчас, вроде, отпустило. А Тикки вообще на покере сидит, идиотина… Тысячелетний снова умолк, понимая, что уж лучше подумает о проблемах, что принёс ему Тринадцатый, чем о Тикки Микке. С тем по-хорошему следовало бы основательно так побеседовать. А пока дать немного отдохнуть от собственного присутствия и давления. Тринадцатый, как личность достаточно проницательная, тоже понял, почему Граф умолк и начал рассказ. — В этот раз ваша работа была проведена и впрямь отлично, — произнёс он, — а вот я, похоже, допустил ошибку. Так как я вынужден был опираться на записанные данные о происходящих при прошлом поколении перестановках в Ковчеге, я не сразу отметил одну тревожащую деталь. Проблема в том, что, как оказалось, в прошлом вы и не только вы активно пользовались архивами и коммуникационной системой, и поэтому так или иначе для более быстрого и полноценного использования всей информации было создано несколько резервных копий с разными уровнями защиты, разными установками. Я думаю, вы должны об этом помнить. — Да, работы было много, и то и дело мы копировали часть архива и размещали в разных помещениях при помощи различных техник. Пытались найти оптимальную, но так и не вернулись к этому вопросу. Тема архивов напомнила Графу, что в прошлой жизни Тринадцатый, теперь не помнящий о своей прошедшей предыдущей жизни, как раз и ругался на подобный беспорядок. Но на тот момент это было самым удобным решением, шли активные разработки. Уже позже Граф так же понял, что как раз из-за подобной неразберихи юный Четырнадцатый получил простой доступ к тем данным, которые ему никто просто так бы не показал. — Так вот, — продолжил Тринадцатый, возвращая к себе внимание Главы, — как оказалось, один из подобных резервных, неполных архивов размещался в официально пустующих помещениях, и я не отметил его никак… И это помещение, судя по данным, осталось практически целым в белом Ковчеге, Господин Граф. Граф вздохнул, с силой сжимая пальцами бархатный подлокотник. — Остались ли данные о том… что именно хранилось в этом архиве? — Я пока не уверен, но, кажется, есть след, благодаря которому я могу узнать, что за издания там находятся и о чём в них идёт речь. Так же, разумеется, даже если они попадут в руки Ордена, им понадобится умение разобраться в них, расшифровать записи, и большинство самых важных изданий… — Имеет ключ. Разумеется, никаких данных о ключе в архиве не находится, так? — резко поднялся на ноги Граф. Тринадцатый согласно склонил голову. — Несомненно. Но некоторая ранняя информация не подвергалась шифровке. Возможность перевода таких записей может оказаться довольно высока. Особенно если они попадут в руки Книжников. — Если за них возьмётся Орден, то Ватикан попробует не подпустить этих летописцев слишком близко. Они отлично понимают, что Книжники многое скрывают и играют в свою игру и пожелают иметь собственные козыри. — Обычно именно такие желания людей и губят, — тонко улыбнулся Тринадцатый. — В любом случае, я запустил сейчас программу поиска, которая определит и вычислит направления остальных архивов, и, думаю, завтра смогу уже вычислить, какая именно литература там содержалась. Граф вновь кивнул и горько усмехнулся: — Как всё не вовремя. На эту реплику Тринадцатый ничего не ответил. А Граф, понимая, что сейчас размах и размер беды определить не сможет, мягким жестом предложил всё это время стоявшему Тринадцатому наконец-то присесть к закрытому сейчас фортепиано, так как больше сидячих мест в этой комнате не было. — Что ты думаешь о произошедшем? — поинтересовался он, когда Тринадцатый тщательно расправил плащ и наконец-то уселся. — Вы имеете в виду восстановление Ковчега? Действительно обидное действие. — Возможность для которого сотворил твой сын. Граф не был уверен, желал ли он задеть подобной фразой своего родственника, но тот лишь грустно улыбнулся. — К сожалению, теперь я так мало знаю о нём, что готов гордиться даже этим. — А что, считаешь, что мало поводов для гордости? — В каких отношениях мы были? Тысячелетний вновь прикрыл глаза и покачал головой. Тринадцатый был, пожалуй, единственным Ноем, который, как оказалось, годился на роль настоящего родителя. В нём не было того безумия, что проявилось у Шерила по отношению к Мечте, и не было той отстраненности, что обычно проявлялась в других Ноях, когда речь заводилась вообще о детях. Тринадцатый был сентиментален, новая открывшаяся в нём черта не ушла вместе с ускользнувшей памятью. О том, почему Нои забыли обо всём, что произошло в прошлом поколении, тоже стоило подумать. Проблем, требующих немедленного решения, было предостаточно. — В лучших родительских. И, разумеется, как и большинству подростков, однажды ему захотелось самостоятельности. Майтра понимающе кивнул. — Судя по заданному вами вопросу, очевидную идею, что право Исполнителя было передано Аллену его приёмным отцом Маной, вы всё же не принимаете как истину? — Нет. Не принимаю. Неа с тех пор как стал Ноем, несколько отгородился от Маны, и единственная стоящая причина для подобного действия могла быть лишь одна: он не хотел втягивать брата в эти разборки. В какой-то степени именно Неа заботился о Мане… — После неудачного пробуждения Мана впал в кому на два года, а когда очнулся, уже не отличался особенной крепостью здоровья, — кивнул Майтра. — Эту информацию я уже нашёл. Пробуждение генов в восьмилетнем возрасте это, конечно… Неприятно, как минимум. — Ни одно тело не способно вынести подобное. Даже Мечта не пробуждается раньше тринадцати лет, и то её воплощение и способности предполагают самое простое и облегчённое Пробуждение. А Мана… Мы тогда и не подозревали, что можем спровоцировать столь резкий скачок и подобное, — Граф развёл руками. — Не удивительно, что после случившегося Неа всячески заботился и опекал брата. Впрочем, до этого как раз таки Мана опекал Неа. Кто знает, если бы не этот прокол, нас могло бы быть пятнадцать, и Четырнадцатый не сошёл бы с ума. — Вы ждёте его пробуждения… — медленно произнёс Майтра. — Я надеюсь на него. Он жил первую жизнь, и после того случая с всплеском тёмной материи Маны я не совсем уверен, что, убив Неа, я не нарушил цепь его перерождения. Говорить о том, что они все в прошлом надеялись, что, несмотря на неудачное пробуждение генов Маны, Неа станет Пятнадцатым, не хотелось. По всем вычислениям выходило, что Мана должен был занять своё место среди Ноев. Что даже того неудачного пробуждения должно было хватить, и тот факт, что Неа занял место Четырнадцатого, был достаточно болезненным для них всех. Они оказались слишком беспечны и слишком верили в собственную сущность. — Скорее я представляю, что он мог передать управление Мариану Кроссу, а тот, пользуясь какими-то одному ему известными планами и мотивами, решил уже передать Право Исполнителя юному Уолкеру. Да, думать так было удобнее. Граф никогда до этого не предполагал, что быть преданным так больно. И что ещё больнее судить предателя. Майтра захохотал. Тысячелетний уставился на него с изумлением, но тот только замахал руками, поднимаясь. — Я думаю, мне стоит вплести ещё одну команду в программу. Да… И я только что выполнил одно из ваших поручений, Граф. — В смысле? — В том самом, Граф. Разве это не очевидно? Похоже, мне в вечности суждено исполнять обязанности вашего психолога и указывать на очевидное, — Тринадцатый прикрыл лицо ладонью, но его плечи всё ещё подрагивали от сдерживаемого, неслышного смеха. — Граф, вы просили меня подумать над тем, почему вы не смогли убить Аллена Уолкера. Но ведь это очевидно! — То есть? — Вы не знали, что Мана Уолкер — наш Мана, пока не обратили того в акума, не так ли? И вы всё ещё чувствовали перед ним вину. Вы не смогли убить этого мальчика, потому что он был воспитанником Маны и настолько скучал по нему, что даже вы услышали. Граф отрицательно качнул головой, пытаясь что-то сказать, оправдаться, возможно, дать иное определение, но Тринадцатый лишь приложил палец к губам и зашипел, призывая к молчанию. — Не важно, Господин Граф. Мне просто обидно, что в сентиментальности здесь обвиняют меня, тогда как это именно вы так привязаны к нам всем, что оставляете в живых врагов. А сейчас... сейчас мне стоит выяснить, не было ли в запасном архиве, попавшем в руки этих варваров из Ордена, чего-то стоящего, например, о нашем прошлом, или… или даже о наших исследованиях, благодаря которым появились мои дети… Я думаю, у вас так же скопилось немало работы. Фигура Тринадцатого изящно выпорхнула из комнаты, а гулкое эхо тут же подхватило лёгкий шаг веселящегося Ноя. Тысячелетний Граф опустил взгляд на выключенный экран, на чертежи Ковчега, на горящие пламенем символы, собранные им данные и с тяжёлым вздохом всё же предпочёл окунуться и дальше в работу.