Неспящие в Нью-Йорке

Стив быстро-быстро перебирал ногами по ступеням, стараясь как можно скорее спуститься с третьего этажа их офисного здания-монстра прямо на Грин-стрит. «Мосты и эстакады» занимали там целый этаж, а это было без малого почти тысяча рабочих мест, огромный офисный зал, личные кабинеты инженеров-конструкторов, пара конференц-залов, курилка, зоны отдыха и обеденные зоны, для каждого отдела своя. Мощь, а когда-то они пришли сюда со Скоттом после университета, зелёные и все по уши в мечтах о собственном прекрасном будущем, а контора занимала всего пару кабинетов с видом на кирпичную стену соседнего здания на окраине Бруклина. Стив всегда чувствовал, что он сам, лично, внёс во всё вот это великолепие, которое было видно даже с улицы, особенно ночью — весь этаж просматривался почти насквозь за счёт огромных стеклянных окон — большую часть себя. Важную часть себя. Он был лично заинтересован в успехе каждого проекта, в точности расчётов, в правильности подбора материалов — просто потому что растил эту компанию, как собственное дитя. И упивался гордостью, глядя на дело их рук со стороны. Но вечер пятницы — это святое. У него не было выходных, как у ребят, которые пришли сюда пару лет назад, когда они уже прочно засели на Манхеттене. Он впахивал двадцать четыре на семь, даже ночью не выключая телефон, но вечер пятницы он оставлял только для себя. Конечно, когда не было горящих проектов или жёстких сроков дедлайна, когда они всем отделом проектирования могли вообще не спать, или спать вахтово, прямо в креслах перед мониторами, пока другие трудились над своим участком в автокаде, ожидая свою очередь работ. Честно, это был ёбаный пиздец, а не жизнь, но Стива от этого пёрло страшно. Каждый раз, когда они сдавали проект вовремя счастливым заказчикам, его словно встряхивало за шкирку и подкидывало высоко-высоко, словно за спиной за мгновение с хлопком рвущейся ткани пиджака разворачивались крылья, а сам он становился накуренным марихуаной до глюков ангелом. Он торчал от этого, он был зависим — от работы, от успеха, — и знал это. И чужое мнение его мало волновало. Потому что такая жизнь его более чем устраивала. Он был свободен в своих желаниях. И чья это была вина, что всё, чего он желал, это была любимая работа? — Я так и знал, что ты попытаешься смыться, — Скотт выпрыгнул из двери на второй этаж, как чёрт выпрыгивает из коробочки с секретом. Стив шарахнулся и чуть не полетел вниз с лестницы; грязно матернулся про себя — вслух он такого себе не позволял даже наедине с собой. — Да ладно, Стив, у Клэр ведь день рождения сегодня. И проект сдали, можно расслабиться хоть немного. Там про тебя спрашивали. Девочки, — Стив приподнял бровь, — и мальчики тоже, — поправился Скотт. Упрямый улыбчивый баран Скотти, с которым они дружили с первых курсов колледжа, а потом и в университете, но которого порой становилось слишком много вокруг. И который каждую пятницу — священную, между прочим, пятницу, — пытался его вытащить на общую сходку в клуб или просто в бар. И, к чести Стива, никак не мог. — Да, я пустил слух, что ты не против ни тех, ни других. Скажи мне спасибо. Стив вздохнул. Улыбнулся по-доброму, как улыбаются надоедливым младшим братишкам. — Я не смогу, извинись за меня, — выдохнул он, наконец. — Да ладно, — Скотт искренне расстроился. На миг — всего на миллисекунду, — Стива кольнула совесть. — Ты никогда не ходишь со всеми, люди уже говорят всякое… — он осёкся, когда Стив приподнял уже обе брови. — Что говорят? — Ну… Что ты типа не хочешь со всеми тусить. Вроде как, не хочешь знаться с простым народом. Это было так тупо. — То есть, когда мы несколько дней и ночей воняли в одном зале немытыми телами друг другу под нос, пока в нереальные сроки доделывали проект для Уэйтонского газопровода, это не считается? А когда я не иду пить в пятницу, я сразу становлюсь небожителем? Бред, Скотти. Хорошо, — Стив снова коротко вздохнул и задумался ровно на секунду: — У меня сегодня свидание. Это правда. Однажды я вас познакомлю. Признание произвело эффект разорвавшейся под ногами лимонки. И так же инстинктивно хотелось отпрыгнуть от Скотта в сторону, потому что, серьёзно, он реагировал как ребёнок. Стиву снова стало совестно. Всего на миг. — Боже, твою мать, ты серьёзно? Друг! Я не верил, что ты хоть когда-нибудь это скажешь. Кто это? Он? Или она? Стив продолжил спускаться уже медленнее — он не поехал в общем лифте именно чтобы избежать лишних расспросов, да и третий этаж это не тридцать третий, надо ведь двигаться иногда, — пока Скотт водил вокруг него хороводы. Тот вполне справлялся с разговором за двоих, и Стиву было достаточно просто неопределённо поиграть бровями, чтобы Скотт сам ответил на все свои вопросы. В чём-то это было даже удобно. — Господи боже, Стиви, мне просто не терпится посмотреть. Наверняка, это кто-то потрясающий. Ты ведь сам такой… ну, крутой, — стушевался он под косым взглядом из-под приподнятых бровей. — Такой брутальный мужик, хм, — Скотт неопределённо кашлянул, потому что Стив продолжал сверлить его взглядом, — настоящий самец. Было сложно не рассмеяться в голос, когда Скотт наконец-то замолк. Но улыбка всё же просочилась, Стив чувствовал свои искренне приподнятые уголки губ. Ладно, хотя бы настроение поднял, а то и правда устали они, как собаки. Сейчас бы неделю дома посидеть, запереться наедине с ванной, ТВ, пиццей и нахрен выключить телефон. Но Стиву это было не нужно. Он был уверен и спокоен — потому что ему хватит одной ночи. Ночи пятницы. Он хлопнул Скотта по плечу, желая как следует повеселиться, уже на первом этаже сплошь из хрома и стекла. Народу вокруг была тьма, и ничего не стоило затеряться даже такому «настоящему мужику, самцу и бруталу», как он. Стив просто набрал в грудь воздуха и, представив, что держит в руке щит-рассекатель, пошёл сквозь толпу. Спустившись в подземку, которая, конечно, была в той же мере и «надземкой», на Астор Плейс, он, немного потолкавшись локтями, наконец, очутился в вагоне. Наученный опытом жизни в большом городе, Стив прижал руками к телу все карманы своего пиджака, поправил лямку портфеля, который таскал с собой только из-за любви к строгому стилю и любимой кружке-термосу, в которую ему наливали кофе ребята из Старбакса, и прикрыл глаза. Перестук колёс, монотонный шум людских движений и голосов был для него музыкой. Успокаивающей музыкой, под которую было лучше всего возвращаться домой. Музыке Стив всегда успевал уделять немного времени. Чуть меньше утром, чуть больше — вечером, но каждый день, обязательная программа, как зарядка и чистка зубов. Подойти к вертушке, включить, выбрать пластинку, протереть ее осторожно мягким кусочком замши. И, опустив на диск, нежно поставить иглу на внешний край. Он обожал старый джаз и блюз, из носителей признавал только пластинки и плевать хотел на подколки Скотта о том, что застрял в прошлом веке. Выбравшись в плотном потоке людей на поверхность на конечной Бруклин Колледж, Стив неторопливо, но всё же достаточно бодро побрёл в сторону своего дома. Старого, застройки прошлого века, основательного кирпичного дома, который долго искал после университета, когда вопрос о переезде встал ребром. А когда нашёл — вцепился в предложение руками и ногами. Он сделал в этой старенькой квартирке небольшой косметический ремонт, поменял сантехнику, обновил стены, добавив им свежих светлых тонов, перестирал все шторы и почистил диваны, арендовав для этой цели моющий пылесос с функцией химчистки. И, конечно, купил огромное деревянное основание кровати и такой же огромный надёжный матрас для него, убедив хозяйку, что раскладной диван-кровать просто сломается под его мощью рано или поздно. И что лучше бы она куда-то его пристроила. Потому что комфортный сон — это святое. Стив заехал сюда с одним чемоданом в одной руке и своей любимой подушкой под мышкой. Та была словно зачарованная — спустя столько лет, переезд и несколько химчисток ничего ей не сталось, и она выглядела и ощущалась как новенькая. И Стив не собирался менять её. Ни за что. Свой пропуск в мир самых сладких снов. Есть не хотелось. Вообще ничего не хотелось, кроме как раздеться, принять обжигающе-горячий душ, забраться в кровать и, немного приласкав себя для затравки, нырнуть в параллельную реальность. Поэтому Стив, сгрузив с себя портфель, пальто и туфли с налипшими на каблуки жёлтыми листьями, сразу отправился в ванную, по пути роняя оставшуюся одежду. Он не собирался её трогать до завтра — когда проснётся, обязательно соберёт всё, определит, что в прачечную, что в химчистку, но это всё будет завтра. Сейчас в ожидании горячих струй душа у него всё тело гудело от усталости, и начинало сладко, тягуче зудеть глубоко в заднице — от предвкушения. — Ох, боже мой, — выдохнул он тихо-тихо, когда на голову, плечи и спину полилась, наконец, вода. Горячая-горячая вода, от которой в первую секунду хочешь шарахнуться. А потом привыкаешь, и она словно плавит тебя, превращая в масло. Стив стоял, прикрыв лицо руками. Пальцы колола шикарная борода, по локтям вода ручейками стекала на кафельную стену и на стекло перегородки. Он так сильно устал. Но это не имело никакого значения, пока были новые заказчики и сроки. Потому что ничто не приносило ему такой сладостной эйфории, как победа, срочное окончание проекта к нужной дате. Каждый раз это был ментальный оргазм, и почему-то чувствовался он всегда намного острее, чем любой из оргазмов испытанных. Вымывшись как следует снаружи, Стив, ничуть не смущаясь, вымыл себя изнутри. Это вошло в привычку ещё в колледже, когда он осознал себя и свою сексуальность после многих лет непонимания. «Будь готов всегда, — сказал ему как-то друг-гей, сейчас их дороги давно разошлись, но он до сих пор вспоминал его с благодарностью. — Никогда не знаешь, когда на тебя нападёт секс». И ведь правда, никогда не знаешь. Стив был так увлечён учёбой, что даже его проснувшаяся бисексуальность не могла достаточно отвлечь его. Его, тогда болезненно-бледного худого паренька, девушки были рады видеть преимущественно в друзьях — потому что он на самом деле круто шарил в предмете и сопутствующих дисциплинах, — а парни словно побаивались раздавить ненароком. И когда однажды у Стива всё же зашло чуть дальше поцелуев, и его члена коснулась чужая мужская рука, он думал, что сейчас просто переполнился от кайфа и лопнет к чертям собачьим. Ему хотелось так много, да всего и сразу. Он чувствовал себя распускающимся бутоном цветка, как бы пошло и глупо это ни звучало даже в собственной голове. Однако, не вышло. Парень, который в целом был Стиву симпатичен, сказал тогда: «Ты шутишь, наверное? Посмотри на мой прибор. Я же тебя надвое разорву. Может, просто отсосёшь?» И Стив отсосал, конечно. Тоже опыт, в целом неплохой и полезный. Но он так хотел пойти дальше… а потом просто отложил все свои постельные запросы до лучших времён, в чём-то разочаровавшись, в чём-то просто переключившись обратно на учёбу. За всё время, что он пытался, никто так и не осмелился. А потом, когда его запоздало сообразившие гормоны попёрли, призывая его тело ломаться и расти в ускоренном темпе, его бросило в другую крайность. Буквально спустя год, в свои двадцать три, — Стив помнил этот момент так же ясно, как сейчас видел перед собой капельки пара, — он лежал на своей кровати в студгородке университета и выл в подушку. За окном взрывались салюты. Очередной симпатичный парень, когда дело почти дошло до постели, и у Стива уже колом всё стояло в штанах, а задница сладко сжималась от предвкушения, сказал ему: «Ты шутишь, наверное? Посмотри на себя. Я думал, это ты мне вставишь. Хочешь, я тебе просто отсосу?» Это была какая-то издёвка реальности. У него тогда, помнится, тут же всё упало, вечер был непоправимо испорчен. Стив тогда от отчаяния напился пивом, купленным Скоттом в честь его дня рождения. И завалился выть в свою подушку, чувствуя всю несправедливость этого мира, направленную на него. — Могу я хотя бы во сне побыть снизу? Чтобы хотя бы во сне меня выебали, как я этого хочу, наконец? Это что, так сложно? Мироздание? Он ворчал до тех пор, пока не вырубился. А ночью у него случился первый невероятный секс за всю его жизнь. Даже спустя десять лет Стив помнил его. Это был крепкий смутно знакомый темнокожий парень, лицо которого Стив толком не запомнил, потому что его, неожиданно оказавшегося в чужой комнате, просто поставили на колени, жёстко и быстро подготовили, и вогнали такой огромный твёрдый ствол, что Стив сначала орал. А потом уже мычал, хныкал, стонал в голос, поддавал бёдрами, хлопая своей задницей по чужим тёмным яйцам, и был просто не в себе, упрашивая матом «ещё, блядь», и «быстрее, нахуй». Утром он проснулся с дикой головной болью. В паху мокрое холодное бельё липло к коже, он был весь в своей сперме. А задница напротив почти не болела. Но — он проверил, чувствуя, как горят от стыда щёки, когда он детально вспоминал свой ненормально реалистичный сон, — сфинктер был припухшим, и глубоко внутри сладко саднило. Стив тогда долго лежал, не решаясь пойти в душ, и пытался переварить. Комната во сне явно была чужая. Парня этого он если и встречал в студгородке, то мельком. А может, это вообще был не он. Тогда оставался главный вопрос. Какого чёрта это было? Ответа он с тех пор так и не нашёл. Но стоило ему заснуть на подушке с приятными мыслями о чужом крепком члене, как ночью с ним творили что-то невообразимое. И каждый раз новые парни. И ощущалось это настолько реалистично, что поутру Стив каждый раз долго приходил в себя, хотя мог бы и привыкнуть уже. Сны, конечно, затирались со временем. Просто потому что Стив не видел никакого смысла их запоминать — следующий никогда не был хуже предыдущего. При насыщенной рабочей жизни времени на отношения не оставалось, Стив и не стремился. Он любил своё дело и делал его хорошо. Сны, заветные, хранящие его тайну, решали вопрос с интимной стороной его жизни. Потому что, Стив верил и чувствовал это каждое утро — были реальными в определённой мере. Его всё устраивало и он чувствовал себя невероятно наполненным, лёгким и вдохновлённым после них. Наконец, выплывая из приятных воспоминаний, Стив выбрался из-под душа и, обмакнувшись полотенцем, замер перед зеркалом. То запотело, но Стив провёл рукой, вглядываясь в не очень явное отражение. Борода снова требовала подравнивания. На самом деле это оказалось хлопотно — постоянно держать отрастающую бороду в порядке. Но она ему нравилась. Тогда, в двадцать пять, когда он вдруг решил отращивать, борода добавляла ему несколько лет и импозантной надёжности, что не раз играло в его пользу перед заказчиком. После он привык и решил — чем не образ? И не нужно бриться каждый день. — Ну что, брутальный мужчина и настоящий самец, — тихо спросил он сам себя, приглаживая отросшую топорщащуюся бороду, — хочешь, чтобы тебя сегодня хорошенько натянули? Это было даже немного горько. Наверняка, даже у Скотта в голове не уложится. Что есть вещи, естественные для тебя и противоестественные, не сочетающиеся с созданным тобой образом для других. Конечно, Стив был уверен, что это лично его дело, как именно он любит трахаться. Что кроме него и его партнёра, — тут он горько хмыкнул сам себе, — никого это не должно волновать. Однако стереотипы долбили в самое темечко — и в один прекрасный момент Стив понял, что перестал уже надеяться найти себе пару. Не для жизни даже, какое там. Хотя бы для хорошего здорового секса. Как всегда, испытывая лёгкую стыдливость от своих действий, Стив развалился на своей огромной кровати в обнимку с флакончиком лубриканта, смазал пальцы и медленно, но настойчиво и очень привычно размял и смазал задницу. Действие было бессмысленно — по факту, никто не вставит ему сегодня ночью. Однако, это было приятно — раз, и к тому же создавало иллюзию реальности происходящего. Поняв, что поймал нужную волну и что просто безумно устал, Стив подгрёб под себя любимую подушку, устроился на животе, чуть отставив зад, и, блаженно вздохнув, закрыл глаза. В голове у него расцветали яркие развратные картинки с большими крепкими стволами, блестящими, бликующими от его слюны и смазки алыми головками, и задницы, не хуже, чем у него, со сжатыми ягодицами, готовы были засадить и начать двигаться, без предупреждения, толкаясь сразу на всю длину члена… — Раз уж ты тут, — хрипловато и явно заинтригованно сказал парень, лежащий перед ним на матрасе прямо на полу, — может, уже разденешься? Стив поперхнулся. Переход оказался слишком резким. А парень — ненормально, по-животному сексуальным. И он явно степень своей сексуальности осознавал, потому что, ну серьёзно, Стив, настоящий мужик и самец, просто застыл с открытым ртом. Размётанные по камуфляжному постельному белью волосы — чёрные. Крупные, сочные губы, которые тот то и дело кусал и облизывал, кольцо из которых Стив вдруг явно — фантомно — ощутил на своём вставшем члене. Томная, блядская даже ямочка под нижней губой, ставшая ещё отчётливее из-за недельной жёсткой щетины. Прикрытые тёмными густыми ресницами глаза, показавшиеся лукавыми и многообещающими. Если и удивлёнными — то совсем немного. Рельефный могучий торс, ничуть не легче, чем у Стива — и плотная дорожка волос внизу живота, обхватывающая пах. Наконец-то, нормальный, небритый лобок с огромным, готовым на всё и даже немного больше эрегированным членом. Членом с крупными яйцами, членом, который блестел оголённой от плоти головкой и тёк капелькой предъэякулята, от вида которого у Стива в разы прибавилось слюны во рту и сильно, пульсацией потянуло в заднице. Парня даже не портила левая рука, вся в паутине уродливых розовых ожоговых шрамов, словно владелец когда-то попал в аварию. Плевать Стив хотел на руку, он взгляда не мог отвести от его глаз, хотя, казалось, смотрел на всё что угодно, только не в глаза. Он остался без одежды, просто подумав, что она мешает. Опустился на колени, между раскинутыми ногами парня и со стоном блаженства засосал его член. Сразу глубоко, чтобы головка уткнулась в горло — и принялся облизывать языком, для него не было невозможного. Он так увлёкся, что в какой-то момент парень схватил его за отросшие волосы и принялся грубо, выстанывая что-то нечленораздельное, долбиться между губ. Стало горячо и солоно, и Стив, крепко пережимая член у основания, снялся с него, снова ловя взгляд — загнанный и чуть разочарованный. — Обломщик, — прошептал парень и, пытаясь отдышаться, откинулся обратно на подушку. В кадре на самом краю появилось непонятное рыжее пятно, — Стив не мог взгляда оторвать от облизанного и покрасневшего, налившегося ещё больше члена, — но парень махнул рукой и сказал что-то вроде: — Басти, кыш нахрен. И пятно исчезло. Жестом фокусника Стив взял из воздуха распечатанный презерватив размера ХХL, обхватил его губами и, прижав капельку-резервуар языком к дырочке уретры, медленно и со вкусом раскатал губами по члену. Он то и дело ловил взгляд парня на себе — не глазами, а будто всем телом. Будто его кусали, облизывали, засасывали во всех местах, где касались взглядом, и Стив не мог оставаться спокойным. Да и не хотел. Он изгибался всем телом — и оставался неподвижен, насаженный губами на упругий член. Во рту было горячо, он сам истекал слюной. А потом решил, что хватит — задница не давала ему покоя, этот зуд предвкушения и незаполненности нельзя было ничем унять, только заполнить, наконец, — и, устроившись поудобнее, коленями уперевшись по сторонам от боков, а руками сжав крепкие плечи, Стив, сгорбившись, отчаянно и голодно насадился на его член, едва не взвыв от заполнившего его раздирающего жара. — Ох-х… — Блядский боже, — выдохнул вслед за ним парень, — а ну замри, дай-ка я запомню этот момент и вырежу его в летописи своей… Бля-адь… — Стив не дослушал его откровение. Уткнувшись лбом в чужое плечо, он медленно приподнял бёдра, растягивая первые не слишком приятные ощущения, и снова резко опустился вниз, чтобы кожа пошло шлёпнула о кожу. Он хотел трахаться так сильно, что едва сдерживал свои движения. Он вроде бы мог — и в то же время не мог инициировать свои действия. Словно сценарий всё-таки уже был прописан, и он не был уполномочен в нём что-то менять. И всё же, справедливо мог подтвердить, что никогда, никогда он не был обделён или обижен. Он привык к размерам — и начал трахать себя потрясающе горячим твёрдым членом, сливаясь своим дыханием с дыханием парня. От него приятно пахло каким-то цитрусом или даже смесью. Что-то с апельсином и бергамотом, такое тёплое и солнечное. Тот цепко держал его за ягодицы, пытаясь управлять, но Стив-то знал, тут никто ничем не управляет. Он прикрыл глаза и глухо стонал в чужую горячую кожу, когда член наконец разбудил внутри него спящую точку, жадное место, которое требовало секса, трения и наполнения снова и снова — не беря в расчёт его статус, пол, внешность. Каким бы серьёзным, брутальным, большим и бородатым Стив ни был, он любил трахаться именно так. Так, чтобы задница горела огнём, пока её натягивают раз за разом всё жёстче. Чтобы кожа звонко шлёпала о кожу, чтобы чужие яйца хлопали об его зад. Чтобы скулить и истекать потом и смазкой. Чтобы член стоял колом, готовый вот-вот разрядиться, а сфинктер ныл и болел от резких, сильных движений, и боль эта, тесно сплетённая с удовольствием, вдруг перекинула бы его за грань сумасшедшего, отупляющего оргазма. Он вдруг почувствовал, как парень переместил свои сильные руки выше, на бока, и впился пальцами в рёбра, то ли заставляя, то ли упрашивая подняться. — Дай посмотреть на тебя, — хрипло, рвано прошептал он, уже сам вколачиваясь, вгоняя Стиву по основание. — Я скоро кончу… Не могу больше, прости… Стив распрямился. Оседлал парня, расправил плечи, словно являя всю свою мощь. И вслед бездумно обхватил себя руками, встречаясь с чужими крепкими пальцами на своих боках. Одной ладонью он скользнул к соску, больно защипывая его и запрокидывая голову назад, выставляя бородатый кадык и подбородок. Другой игриво подхватил мошонку. Он боялся касаться собственного члена, не хотел — потому что чувствовал накатывающее неизбежно, как накатывает на берег идущая будто бы издалека волна, выламывающее наслаждение. Парень вдруг обхватил его крепче и поднялся, оказываясь совсем близко. Окатил взглядом оказавшихся серо-голубыми глаз, криво усмехнулся и неожиданно прижался ртом к шее под подбородком, то ли кусая, то ли целуя. Стив вздрогнул, чертыхнулся и, изгибаясь ещё сильнее, начал кончать. Долго, залпами, истекая нитями спермы ещё и ещё, пока тело не перестало бить в оргазменных судорогах, и он не понял, что просто сдох. Кончился, перестал существовать. Парень уткнулся губами в его плечо и, остановившись вдруг и сжав в объятиях, задрожал следом. — С-с-с-с… — зашипел он, цепляясь за Стива, как вцепляются в последнюю надежду на спасение утопающие. На миг — Стиву показалось, что это был краткий миг, — он словно услышал, как оглушительно громко бьётся чужое сердце. Стив очухался, лёжа на парне сверху, придавливая того своим немалым весом. Чужой член, судя по ощущениям, ещё не совсем опавший, был глубоко в его заднице. Между их торсами всё слиплось и скользило от его спермы. Стив вдохнул побольше воздуха, неловко ощущая чужие руки, ласково гладящие его по спине. — Давай полежим так немного? — спросил парень прямо возле его уха. Губы у него оказались шершавыми, а совсем не мягкими, как думал Стив. Но зато очень тёплыми. — Пожалуйста… А чужое дыхание, оказывается, отлично убаюкивало. Стив вскинулся от звука будильника и тут же поморщился. Всю кожу спереди, от паха до диафрагмы, стянуло. Он быстро открыл глаза и провёл рукой по телу, от паховых волос до волос на груди, и с лёгким брезгливым чувством собрал засохшую шелушащуюся сперму. Зря он не надел белья вчера. Ведь всё постельное измарал… Повинуясь импульсу, он сунул руку между ног, сдвинув в сторону мягкие яйца и член, ощупывая сладко занывший от прикосновения, влажный, припухший анус. Медленно вдохнул и выдохнул и, поднявшись с постели, побрёл в душ. Ему предстояло зайти в прачечную сегодня, прежде чем он отправится на работу проектировать скелет для нового заказа. А ещё не помешает что-нибудь поесть. После таких снов он просыпался голодный, как дракон. Пока поезд вёз его подземными и надземными путями в сторону Астор Плейс, Стив старался думать о предстоящем заказе и не мог понять причину своего странного меланхоличного настроения. День сегодня выдался серым, но ладно, разве мало серых дней в Нью-Йорке в середине октября? Только хэллоуинская распродажная лихорадка и раскрашивала серый город в рыжие тона. Выходя из подземки на Астор Плейс, Стив привычно отсалютовал бобру на настенном барельефе. Тот всё никак не мог решиться — грызть ему дерево или нет. Как вдруг Стив услышал вдалеке, над собой, на улице музыку. Просто уличный музыкант, подумал Стив, они тут не редкость. Но зачем-то прибавил ход. Пели умело. Душевно. В этом не было отточенного мастерства, однако чувствовался выверенный стиль, какой бывает только от частой практики и отличного знания жанра. Это был чувственный и простой, как четыре аккорда гитарного аккомпанемента, блюз явно самодельного сочинения. Сухие, держащие строгий ритм, переборы и хриплый, пославший мурашки по могучей спине голос. Стив уважал уличных музыкантов и всегда старался поощрять тех, кто понравился. Музыканты на самом деле делали мир чуточку лучше. Он приготовил бумажку в пять баксов, оставленную в кармане пальто на какой-то другой случай, и зажал её в пальцах, пока поднимался по лестнице наверх. Пока он дошёл, песня закончилась. Стив даже распереживался, не уйдёт ли музыкант до того, как он поблагодарит его. Наверняка, какой-нибудь темнокожий дедуля, с таким-то хриплым баритоном. Тот не ушёл. Стив, лавируя в толпе, подошёл поближе к фонарному столбу, рядом с которым заметил силуэт и привычно разложенный на асфальте жёсткий футляр от гитары. Это был парень, и он не был темнокожим — если судить по пальцам руки на струнах. Голову его венчала бейсболка, натянутая почти на нос. Он подстраивал гитару — чуткий слух Стива уловил, что строй был отличным, так что это явно лишнее занятие, перекур с пародией на деятельность. Он подошёл ближе и, наклонившись, кинул в футляр купюру. Там, внутри, на клетчатой подкладке, свернувшись клубком, спал рыжий кот, который, лениво придавив упавшую бумажку крупной лапой, не обратил на Стива больше никакого внимания. — Спасибо, — Стив хмыкнул, разглядывая котяру в окружении других таких же бумажек. Неплохой улов для уличного музыканта в утро субботы. — Не думал, что кто-то ещё умеет так хорошо петь блюз. Парень медленно поднял на него глаза из-под бейсболки. Серо-голубые глаза, недельная щетина, собранные в растрёпанный пучок тёмные волосы. Томная, блядская ямочка на подбородке. И левая рука, прижимающая лад, одетая в глухую перчатку. У Стива перехватило дыхание. Он же… Это же… Парень вцепился в него взглядом и переменился в лице. Глаза его стали невероятно круглыми. Стив шарахнулся в сторону. — Эй, мы знакомы? — парень, не сводя с него взгляда, медленно снял гитару с плеча и, рукой сграбастав кота, переложил шерстяную тушу себе на колени, после чего устроил гитару в футляре. — Мы ведь… встречались? Стив зачем-то заметил, как хищно раздулись у парня ноздри. Словно тот почуял добычу. Он как последний болван мотнул головой, отступил ещё на шаг назад, и его тут же толкнул кто-то из потока людей, спешивших из подземки и внутрь неё. Ощущая, как сердце в его могучей широкой груди срывается вскачь, он развернулся и, игнорируя оклики, устремился в потоке в сторону Грин-стрит. — Эй, — донеслось до него сзади. — Постой. Да погоди же! Это ведь ты! На него стали оборачиваться люди. Это было невыносимо. От странности сложившейся ситуации у него даже закружилась голова и вспомнилась забытая давным-давно астма. Он обернулся. Парень с упёртостью вездехода спешил за ним, то и дело выглядывая его в потоке людей. За спиной его болтался футляр, бейсболка съехала набок, а в руках он тащил флегматичного, но явно недовольного происходящим кота. Наверное, он плохой человек, промелькнуло в голове Стива. Наверное, он сделал когда-то что-то неправильное в своей жизни, и теперь пришла расплата. Стив, не веря сам тому, что делает это, прижал рукой болтающийся портфель и припустил по улице, заполненной спешащими людьми, бегом. Голова у него отключилась напрочь, и он понял, что делает ошибку, только когда свернул на Грин-стрит и увидел родное здание-монстра. Фактически, он привёл врага к своему логову, и почему именно это пришло в его голову, Стив не мог бы объяснить. Он добежал до стеклянных дверей, и, кажется, сзади донеслось ещё раз: «Эй, постой!», но потом он вместе с другими работниками вошёл внутрь, юлой просочился к чёрной лестнице и, едва за спиной закрылась дверь, привалился к ней всем телом, съезжая по прохладному металлу. Он дышал, как загнанная лошадь. Он был весь мокрый, и появляться так в конторе означало дать почву для сплетен. А если верить Скотту, про него уже сочиняли новеллы. Стив успокоил дыхание, несколько раз размеренно вдохнув и выдохнув. И упёрся взглядом в серую невзрачную стену. А потом тихо, громче, и ещё громче рассмеялся. И замолчал. Чёрт. Чёрт-чёрт-чёрт! Что ему мешало нахмуриться и ответить: «Нет, я уверен, вы ошиблись. Я бы вас запомнил». Какого хрена он понёсся от парня, словно тот пытался расстрелять его? Боже… Стив Грант мать твою Роджерс. Это было худшее выступление за всю твою жизнь по всем дисциплинам. Возможно, всё вообще не так, как ты себе навоображал. Ну откуда парню знать, что ты с ним всю ночь трахался, как заведённый? Что обкончался, как подросток, и уснул на нем, весь в собственной сперме? Может, ты просто похож на кого-то? Стив вздохнул. Огладил растрепавшуюся бороду, медленно вылез из собственного пальто, аккуратно встряхнул его от утренней сырости, сложил на руку и принялся подниматься по лестнице. А ведь в жизни парень оказался ещё привлекательнее. Таким живым, горячим. Он показался юным сначала, но глаза и весёлые тонкие морщинки на внешних уголках выдавали возраст — парню точно было больше тридцати. Он был по-настоящему талантливым. Стив нахмурился. Он всегда был уверен, что в те ночи, когда трахается во сне, его мозг создаёт некий собирательный образ из всего, что Стив видел за последние дни. Из всего, что ему хоть немного понравилось, о чём он мечтал втайне, потому что такое кому расскажешь? Но этого парня он точно видел впервые. Он не был собирательным образом. Стив на миг прикрыл глаза и сглотнул, вспоминая заново ставшее поутру размытым лицо из сна, лицо, вдруг обретшее нереальную чёткость. Парень был живым, он, боже, бежал за ним, сломя голову… И это, чёрт возьми, наводило на невероятные мысли.