Огни святого Эльма

В конце мая двор перебирался в Шамбор. Этот замок — прекрасный образец эпохи Ренессанса, построенный Франциском Первым, — привлекал обширными охотничьими угодьями и великолепной архитектурой, сочетавшей в себе стиль итальянского Возрождения с классическим французским стилем, но увы, обходился казне слишком дорого. Король, чьи помыслы были заняты строительством Версаля, редко наезжал под сень старинной резиденции французских монархов. В этой поездке король уступил желанию маркизы де Монтеспан, которая недолюбливала Фонтенбло: ведь там, король, благословлённый нимфами, наядами и дриадами, впервые заключил в объятия нежную Лавальер. И вновь по дорогам потянулась длинная кавалькада карет, всадников, повозок, фургонов и пеших слуг. Казалось, будто переезжает целый город. «Королевский Рот», «Королевская Капелла», «Дом Короля», к которому присоединился «Дом Королевы», охотники, псари, приспособления для игры в мяч, арсенал, движимое имущество короны. В Шамборе планировали остаться на неделю главным образом для того, чтобы охотиться. Но, как подчеркнул король, это не помешает балам, театральным представлениям и прелестным ночным ужинам. Людовик ехал в одной карете с королевой, мадам де Монтеспан, мадемуазель де Лавальер и госпожой де Монтозье. Его Величество, отправляясь в путешествие, всегда сажал королеву между двумя фаворитками — бывшей и настоящей. Женщины, с трудом выносившие друг друга, долго не могли привыкнуть к такому положению, но возражать не смели. День выдался солнечный. Окна в королевской карете были открыты, а шторки отдернуты, несмотря на дорожную пыль: король любил простор, свет и сквозняки. Людовик и маркиза де Монтеспан обменивались тайными сигналами страсти: он нашел ее ногу под скамейкой и легонько наступил носком туфли, выдавая пылкое нетерпение влюбленного. Обворожительная Атенаис с благосклонной улыбкой закрыла веер и кончиком указала на сердце — «Я вас люблю!» Мария-Тереза сидела прямо и величественно, с застывшим, словно у фарфоровой куклы, лицом. Инфанте, рожденной для престола, выращенной под темными сводами Эскориала, судьба уготовила стать бледной тенью своего великого супруга. Только дуэнья-карлица знала, как королева ночь за ночью проливает жгучие слезы в холодной постели, пока любимый мужчина ласкает другую, и как бьется от радости сердце, когда он приходит под утро, вспомнив о долге, но чаще чтобы просто вздремнуть. Ради этих минут счастья она готова терпеть эту дерзкую метрессу, вавилонскую блудницу без совести и чести, затмившую ее влиятельностью, роскошью и великолепием. Скованная царственностью происхождения, королева не унизит себя жалобами — истинная дочь Испании, она покорится судьбе, не роняя достоинства. Мария-Тереза почувствовала, как защипало глаза и лицо короля, обрамленное каштановыми локонами парика, потеряло четкие очертания. Она протянула раскрытую ладонь: мадам де Монтозье тут же вложила в нее чистый платок. «El polvo», — коротко пояснила королева. Луиза Лавальер грустно смотрела в окно, думая о том, что скоро окажется вблизи тех мест, где она выросла. Молодая женщина вспоминала Блуа: как они с братом тайком убегали в лес, окружавший замок на несколько лье, скакали наперегонки, пуская лошадей во весь опор, или вместе с хохотушкой Орой де Монтале прятались на старой голубятне, стыдливым шепотом поверяя друг другу девичьи секреты. Так протекали беззаботные дни детства и беспечной юности, пока не произошло событие, перевернувшее ее жизнь: она увидела своего короля… «Мой господин, мое божество, свет, озаривший печальную тьму, благословенный источник, оросивший безжизненную пустыню, повелитель моей души, моего сердца, моей плоти, пусть Господь продлит ваши дни и наполнит счастьем каждую минуту, каждый вздох ваш, пусть любовью подданных умножается величие и слава ваша. Забудьте ту недостойную, что была рабой вашей и останется ею до конца дней своих, позвольте ей уйти под сень монастырских стен, чтобы ежеминутно молиться о вашей бессмертной душе и оплакивать свою загубленную жизнь, лишенную вашей милости. Л. Л.» Перед отъездом Луиза снова робко напомнила королю о своей просьбе — дозволить ей покинуть Двор и принять постриг в монастыре кармелиток. «Посмотрим», — ответил король. Мадам де Монтозье уже перешагнула порог мудрости, оставив за плечами бурную молодость, проходившую в салоне мадам де Рамбуйе, знаменитом убежище муз изящной словесности. «Несравненная Жюли» смотрела на трех женщин, сидевших напротив: любовницу, королеву и ту, что имела законное право так величаться.

***

Около часу ночи в дверь раздался условный стук. Дежуривший в кабинете лакей поспешил открыть. На пороге ночной птицей возник неизменный Бонтан. — Его Величество ожидает. — Иду, — министр Кольбер грузно поднялся из кресла, потирая кулаками затекшую от долгого сидения поясницу. Он пошарил взглядом по столу, переложил часть бумаг из одной стопки в другую, взял то, что нужно было показать королю, и сложил в кожаный портфель. Постороннему взгляду сразу было видно, что этот человек не терпит суеты. Бонтан, застывший у дверей каменным изваянием, не был посторонним, но ни по его позе, ни по еще более застывшему лицу нельзя было прочесть ни единой эмоции. Наконец Кольбер подготовился к аудиенции и вслед за Бонтаном нырнул в темную паутину тайных коридоров и лестниц. На пороге королевского кабинета он столкнулся с господином Лувуа, тот раскланялся с ним как с человеком, стоящим на ступеньку выше, и это определенно говорило о том, что военный министр теперь стоял с господином Кольбером на одной ступени, но уже занес ногу на следующую. Об этом красноречиво свидетельствовало хотя бы то, что он был приглашен в кабинет первым. Лувуа посторонился, пропуская Бонтана. — Пришел господин Кольбер, Ваше Величество. — Просите, — прозвучал из недр кабинета голос монарха. Людовик сидел в высоком кресле за длинным мраморным столом, на котором покоились сложенные карты. Кольбер, аккуратно придерживая портфель под мышкой, низко поклонился. — Итак, господин Кольбер, я хотел поговорить с вами о важном деле. Вы же, насколько я помню, сторонник мирного решения голландского вопроса? Министр, изучивший своего повелителя вдоль и поперек, уловил едва заметную нотку напряжения в голосе короля. — Напротив, сир. Я вижу только один выход — уничтожение Голландии как государства. Полная аннексия. Мы много говорили, теперь пусть говорят пушки. Лицо короля осталось бесстрастным, но взгляд заметно потеплел. — Вы как будто взяли мою мысль и произнесли ее вслух. — Моя задача — угадывать ваши желания и, по мере сил, претворять их в жизнь. — Смотря о каких желаниях вы говорите. Я, разумеется, говорю о господине де Лувуа. Он тоже угадывает мои желания. — И поэтому ваше величество так высоко ценит его. — Я высоко ценю вас обоих и постоянно напоминаю себе, что хуже ревнивой жены может быть только ревнивый министр, — губы короля под тонкой полоской усов растянулись в улыбке. Около получаса Кольбер докладывался о донесениях своих агентов. Наконец король зевнул, рукой показывая, что аудиенция подходит к концу. — В заключение хочу сказать, что я получил вчера отчеты месье Талона, интенданта Новой Франции, а также рапорт губернатора Новой Франции господина Курселя. — И что же Курсель? Все так же просит отставки? — Да, сир. Надо сказать, ему успешно удается сдерживать атаки воинственных местных племен, но, в целом, он крайне неловок на этом посту. — А Талон, напротив, — слишком большой энтузиаст. Интендант тоже снова просит отставки? — Месье Талон — весьма талантливый управленец. Среди прочего упоминает, что колонисты успешно выращивают лен и коноплю. Обещает, что через три года Новая Франция будет в состоянии обеспечивать себя тканями, а через шесть лет будет поставлять ткани и пеньку во Францию. Также уже нет необходимости возить в колонию солонину из Ла-Рошели, им достаточно своих запасов, а излишки пива с этого года будет экспортироваться в Вест-Индию. И да, господин Талон также просит отставки или же права не подчиняться господину Курселю. Эти двое совсем не ладят. Если хотите знать мое мнение, то предпочтение лучше отдать Талону, он превосходно справляется со своими обязанностями. — Может быть, но лучшее, как известно, — враг хорошего. А, кстати, Кольбер, от дю Плесси что-нибудь слышно? — Да, месье Талон весьма лестно отзывается о его деятельности на посту губернатора Акадии. Он считает, что маркиз заключил очень выгодный договор с англичанами. В то же время губернатор Курсель весьма недоволен, что решения принимались без его участия, и настоятельно просит напомнить губернатору Акадии, что тот находится в его, Курселя, непосредственном подчинении. Особенно возмутило господина губернатора Новой Франции разрешение английским судам вести рыбный промысел в французских водах. Он усматривает в этом корыстные интересы месье дю Плесси и просит провести тщательное расследование. Смею также отметить, что интендант Талон был просто очарован деятельной натурой мадам дю Плесси, — говоря это, Кольбер внимательно наблюдал за реакцией короля. Людовик улыбнулся, как, бывало, улыбался, находясь в приватной обстановке, с людьми которые ему приятны. — Что за неунывающая натура! Нам было бы жаль, если бы с ней произошел несчастный случай по вине маршала. Вы помните ее дерзкие выходки? Даже королевский гнев был ей нипочем! Как думаете, это заслуживает снисхождения? В этот раз Кольбера не обманула напускная суровость. — Я думаю, заслуживает, сир. Кхм, — Кольбер поправил очки на носу и заглянул в бумагу, которую успел достать из портфеля. — Согласно переписи населения Акадии, 391 человек проживает на западном берегу Французского залива, восточный берег еще не посчитали, но там не будет больше ста человек, как утверждает Талон. Маршал дю Плесси, вероятно, был весьма удручен увидеть эти цифры. — Вполне возможно. Признаюсь, я начинаю завидовать дикарям. Они каждый день лицезреют самую красивую пару двора, когда король вынужден довольствоваться постными минами. На лбу короля прорезалась тонкая морщинка, свидетельствующая о каком-то душевном волнении, или, может быть, о раскаянии? Но Кольбер, озабоченный другим делом, не прочитал мимолетное изменение на лице сюзерена. — Сир, есть еще кое-то, о чем вы должны знать. Я получил письмо от нашего доверенного лица в Бостоне, маркиза Виль д`Эврэ. Он сообщает весьма любопытные новости. — К чему вы вдруг вспомнили об этом Виль д`Эврэ? — нахмурился король. Он забарабанил пальцами по столу, что выдавало его недовольство, которое он и не пытался скрыть. — Дело в том, что это письмо имеет непосредственное отношение к маркизе дю Плесси, сир, хотя, похоже, маркиз Виль д’Эврэ об этом и не подозревает.

***

Майская ночь наполнилась томными вздохами. Шиповник и сирень соревновались в нежном благоухании. В окнах трепыхалось пламя свечей и мелькали на фоне портьер чьи-то темные силуэты. Никто в замке, кроме детей и стариков, не думал спать в такую дивную ночь. Старинная резиденция французских королей ожила в последний раз, чтобы после уснуть на много-много лет. Конец.