По следам. Несказка.

Как у облака на краю, Вспоминаю я речь твою, А тебе от речи моей Стали ночи светлее дней. Так отторгнутые от земли, Высоко мы, как звезды, шли. Ни отчаянья, ни стыда Ни теперь, ни потом, ни тогда. Но живого и наяву, Слышишь ты, как тебя зову. И ту дверь, что ты приоткрыл, Мне захлопнуть не хватит сил. Анна Ахматова        Еще одна ночь. Завтра будет еще один день, затем снова наступит такая же длинная, зимняя ночь. Все эти дни и ночи похожи друг на друга – одинаково никчемные, тоскливые и беспросветные.- И ведь не знаешь, что хуже – дни, когда приходится постоянно притворяться, и делать вид, что все в порядке - разговаривать, улыбаться и стараться делать это искренне. Или ночи - когда остаешься наедине с собой и тогда не хочется ничего, хочется лечь, свернуться клубочком и больше никогда не вставать. - Анна прижала пальцы к вискам, стараясь таким образом заглушить эти мысли, но получалось плохо. В комнате было тепло, но пальцы казались ей ледяными. О сне приходилось только мечтать – спать она не могла. Разум не отключался ни на секунду и если первые дни, благодаря микстурам Милца, она могла забыться, теперь, с каждым днем, это становилось делать все труднее.       Когда уходили мысли, она просто лежала, уставившись в одну точку и через время, наступало странное, вязкое и не дающее отдыха, забытье. Ни снов, ни видений, ничего – остались лишь воспоминания, но и они, учитывая обстоятельства, только добавляли боли. С улицы послышался звук. Снег громко скрипел под чьими - то шагами и было ясно, что за окном морозная, январская ночь.       « Кто бы это мог быть в такое время» - пришла тусклая, неживая мысль, но Анна даже не шевельнулась. Произойди подобное с месяц назад, природное любопытство уже взяло бы верх, и она уже вглядывалась бы в темноту за стеклом, но не теперь. Снег все скрипел. Создавалось впечатление, что тот, кто ходит под окнами, не собирается входить в дом. Скрипящий, хрусткий звук то удалялся, то приближался снова и снова и она, сжавшись под пледом в комочек, закрыла уши ладонями. Тише не стало. Это было странно. Анна села на постели, опустила ноги на пол, вслушиваясь в эти звуки, и ей показалось, что они зазвучали еще громче. Она удивилась. Затем удивилась тому, что удивилась – это было что-то необычное, за последние четырнадцать дней это чувство ее не посещало ни разу. В комнате было светло, вместо свечей здесь теперь горел керосиновая лампа, спать в темноте она не могла, но и при свете не могла тоже, и папа принес это. Утром, когда она открывала глаза, как правило, было уже светло, и лампа уже не горела. Видимо, кто-то из родителей каждый день, под утро, приходил ее проведать, и прикручивал фитилек. Она встала, все же подошла к окну и отвела в сторону тяжелую, зимнюю штору. За окном не было знакомого с детства двора, сада, скамьи, вместо всего этого была гранитная набережная большой реки. Дул сырой, пронизывающий ветер, льдистая поверхность, одетой в гранит реки, была покрыта тонким слоем снега, в середине ее темнела узкая полоска не замерзшей воды, и серое небо отражалось в свинцовой, ледяной воде. Пальцы, вцепившиеся в чугунный парапет, замерзли настолько, что казалось невозможным отнять их. Время суток определить было трудно, понятно было лишь то, что это сумерки. Издалека послышался звук быстрых, торопливых шагов. Звук все приближался, ледяные корочки звонко хрустели под этими шагами, и каждый их хруст отдавался болью в висках. Звук все ближе и ближе. Сердце часто забилось где-то в горле, в глазах потемнело, ледяная, холодная река начала исчезать из вида, картинка расплывалась, превращаясь в нечто непонятное, звук шагов гремел громом. Внезапно все звуки пропали, и на плечо опустилась чья-то ладонь. Тишина и внезапное прикосновение оглушили настолько, что пальцы, сжимающие холодный парапет, сжались до боли, боль стала невыносимой, подступила дурнота, и в висках заломило так, что Анна вскрикнула… …Она открыла глаза и обвела лихорадочным взглядом спальню. Было тихо. Лампа горела ровным, желтоватым светом. В ушах шумело, сердце билось неровно, а пальцы нестерпимо болели. Она шевельнулась, и наконец, пришло осознание того, что это был сон. Анна осторожно села на постели и вскрикнула от боли – пальцы, сжимающие край пледа, было не разогнуть и стало страшно. - Надо успокоиться, это был сон, просто сон - сказала она себе и постаралась выровнять дыхание. Это помогло. Пальцы начало покалывать и через время она попыталась осторожно ими пошевелить. Не без боли, но все же, освободить их от мертвой хватки удалось. Она потерла ладонью о ладонь, пытаясь согреть ледяные руки, ладони засаднило и взглянув внимательней, Анна, со смешанным чувством удивления и страха увидела, что от впившихся в ладони ногтей, остались небольшие, чувствительные царапины, но сейчас это волновало ее меньше всего, она пыталась осмыслить произошедшее. - Это не случайность. Этот сон, он первый с того самого, злокозненного дня. Поэтому здесь должен быть какой-то смысл, или знак, или намек на что-то. С чего все началось? С шагов! С шагов за окном - мысль еще не ушла, но Анна уже подхватилась с постели, подошла к окну и резко отдернула штору. Она взглянула вниз и прижала пальцы к губам - за окном стояла морозная, немая темнота, но в тусклом свете далеко стоящего фонаря на дорожке, на тонком слое свежего, белого снега, были отчетливо видны свежие следы. От апатии не осталось и следа. Ни минуты не раздумывая, она принялась одеваться, машинально выбирая из гардероба теплые вещи. - Обуться, обуться, во что…- мелькнула мысль, и разум тут же подсказал решение – возле камина стояли валенки. Откуда они здесь взялись, Анна не помнила, но взялись они, как нельзя кстати. - И не слышно будет - отметила она мысленно, всунула ноги в валенки, поплотнее закуталась в толстый, шерстяной плед, взяла с каминной полки уличный фонарь,засветила его, чиркнув спичкой, осторожно вышла из спальни и вслушалась. В доме стояла ночная, сонная тишина, лишь часы внизу громко тикали, отсчитывая время. Этот мерный звук, к которому она привыкла с детства, успокоил ее и она, стараясь не скрипнуть, спустилась вниз, насколько смогла бесшумно, открыла дверь и выскользнула из дома. Под окнами спальни действительно были следы, следы мужских ботинок довольно большого размера. Судя по тому, что она слышала во сне, ей представилось, что человек под окнами довольно долго ходил туда и обратно, но теперь, глядя на то, что было перед глазами, она поняла, что это не так. Было только две цепочки следов – к дому и обратно. Создавалось впечатление, что человек внезапно передумал и с полдороги начал возвращаться назад. Она пошла вдоль этих следов, внимательно глядя под ноги, шла быстро, не раздумывая, и только сердце стучало часто и больно. Каким-то шестым чувством она осознала, что все это связано с Яковом. Она не знала, как и откуда пришло это осознание, но была уверена в том, что это так. Чем дальше уводили ее следы, тем яснее звучала мысль – Это был он, он был здесь, он жив. Душа, сжавшаяся в глубине сознания маленьким, раненым зверьком, начала осторожно, совсем чуть – чуть, радоваться этому открытию и зализывать раны. Анна отвела взгляд от дорожки, огляделась, и внезапно воздуха ей стало не хватать, она отчаянно, глубоко вдохнула и как будто со стороны услышала странный звук. Всхлип или вскрик, она не разобрала сразу и только через мгновение осознала, что звук этот она издала сама и поняла, почему. Она подняла фонарь повыше и увидела все яснее. Возле самого выхода на улицу, у ограды, снег был перепахан и перерыт таким образом, что сразу стало понятно – здесь была драка. И битва была нешуточная. Но самым страшным было не это, а то, что на белом снегу, ярко и страшно в свете фонаря алели пятна крови. Они были повсюду – на дорожке, среди вспаханных сугробов, но самое жуткое было на белом, кирпичном столбе у самого входа – большое и яркое пятно темнело довольно высоко от земли и тянулось страшным мазком вниз, как будто кто-то либо ухватился за столб окровавленной рукой, либо сполз по нему вниз, получив серьезную рану. Анна стояла, сжав в горсти ткань пледа на груди. Только три слова повторялись в измученном сознании – Господи, что это. Она опустила фонарь на дорожку, но больше ничего предпринять не могла. Наконец она перевела дыхание, смогла сдвинуться с места и подойти ближе. Пальцы не слушались и никак не хотели отпускать судорожно сжатую ткань, но воля пересилила страх. Она потянулась дрожащей рукой к пятну крови и коснулась его кончиками пальцев. ...Темно и холодно. Человек быстрым шагом идет по дорожке к особняку. Доходит до середины пути, поднимает голову и при взгляде на окно второго этажа, похудевшее, осунувшееся лицо его, освещается улыбкой. Внезапно выражение лица меняется, он резко оборачивается, лицо передергивается нервной гримасой, в которой читается гнев и отвращение, и он, бросив еще лишь один взгляд на окно очень быстро, почти бегом, уходит туда, откуда пришел, не оборачиваясь. Незнакомый голос проговорил низко и тягуче – Как удачно. Вы избавили нас от грязной работы - тот, к кому обращался незнакомец, молчал и он заговорил снова. - Все же Вы оставили это здесь, весьма благородно, даже мы сомневались, но как выяснятся – напрасно. Тон его звучал насмешливо и было понятно, что он издевается . - Вы умеете говорить. Это новость.- произнес другой, очень знакомый голос, голос, который невозможно было спутать ни с чьим другим. - Ирония это хорошо, но не при таких обстоятельствах. Давайте так, вы сейчас отдадите мне то, что только что забрали, а я сделаю вид, что Вас здесь не было.- довольно миролюбиво, уже без издевки, предложил незнакомец. - Я должен вам поверить? Вам?- ответил другой с сомнением в голосе. - У Вас нет выбора. Вы теперь никому не интересны и Вы это знаете лучше меня. Зачем Вам все это? Вас и так втянули во все это, не объяснив цели, неужели Вы и теперь будете упираться? Ради чего? Не знаю, куда Вы провалились тогда, но теперь начинаю подозревать. К слову…раз уж у нас такой доверительный разговор…прошу прощения за Вашего человека. Тупые исполнители, знаете ли, перепутали Вас с ним, купились на описание. Но мы исправили эту ошибку…как я теперь понимаю, попытались исправить. Не будьте идиотом. Отдайте мне то, что мне нужно и разойдемся миром. - Как много слов. Вы в самом деле думаете, что я способен на такое? Бессмысленный у нас с Вами разговор получается.- досадливо ответил собеседник. - Вы на многое способны. Вы же умный человек. Вам просто не справиться со всем этим одному. Даже с Вашей…барышней…к слову, репутацию –то Вы ей все же испортили, достаточно послушать то, что говорят в городе. Немудрено, что она не выходит из дому, мы держали дом под наблюдением, только доктор и зачастил…что такое? Вы не знали? Или делаете вид? Ваше благородство не знает границ… – человек уже явно издевался, видимо не зная, что предпринять. - Пора прекращать этот балаган- прозвучал глухой, полный ненависти голос и Анна, мгновенно узнав этот тон, не предвещающий ничего хорошего, почувствовала как подступает дурнота, голова кружилась так, что невозможно было открыть глаз, и она ухватилась рукой за столб, чтобы не упасть... Видение ушло. Анна глубоко вдохнула и открыла глаза, в глубине души надеясь, что кровь и следы драки ей привиделись. Она огляделась – нет, все было по - прежнему. Эти темные пятна никуда не делись, а в свете стоящего на снегу фонаря было видно, что пятна эти ярко алые и свежие. Она стояла в полной растерянности – Как же так, почему, что случилось здесь- вопросы без ответов теснились в голове, но уже пришло главное – осознание того, что он жив и наконец, именно эта мысль заполнила сознание целиком, она нетвердым шагом подошла и подобрала стоящий на дорожке фонарь. - Жив. Он жив – это главное. Сейчас не надо паниковать. Надо взять себя в руки. Теперь, когда все возвращается, я знаю, что с ним ничего не случилось.- успокаивая себя подобным образом, она вышла за ограду на улицу и осмотрела дорожку, ведущую в город внимательней. Ликование пыталось помешать ей думать трезво, но она упорно не давало ему заполнить душу. Руки уже перестали дрожать. Она чувствовала, что Яков жив, что здесь с ним не произошло ничего ужасного. Ужасного настолько, чтобы она не смогла ощутить. Анна ощущала себя все увереннее. Все вернулось. Сны. Видения. Все. За эти две недели, после того, как к ней явился Разумовский, так страшно над ней подшутив и сказав, что больше никогда не придет, больше ничего не происходило. Дар так и не вернулся. Первые дни она пыталась разобраться в себе и когда поняла, что либо от потрясения, либо еще из-за чего - то другого, не может ничего узнать, ее охватило отчаянье. Неизвестность мучила ее больше всего остального. Теперь, похоже, все вернулось на круги своя. Пошел мелкий, густой снег. За оградой, ни следов крови, ни следов борьбы видно не было. Цепочка неровных шагов уходила в сторону центра города и обрывалась шагах в сорока, следом от колес экипажа. Цепочка была одна. Анна вернулась ко входу и пошла в другую сторону, внимательно оглядывая все вокруг, сюда тоже вели следы - еще более неровные, чем предыдущие и было похоже на то, что здесь человек явно был не один. Не прошла она и двадцати шагов, как на обочине, в сугробе, она заметила рыхлую вмятину, она приблизила фонарь и поняла, что кто-то упал здесь, на этом самом месте и заметив пятна крови рядом, убедилась, что так оно и было. Снег все шел, заметая следы и она поспешила было дальше, но тут фонарь в ее руке замигал, огонек стал виден еле- еле и Анна поняла, что через несколько минут или того раньше, он погаснет. Она в растерянности остановилась. В темноте сложно будет что-то разглядеть, а утром снег скроет все следы. Фонарь мигнул еще пару раз, где-то впереди раздался какой-то далекий звук, похожий на разговор вполголоса. Анна похолодела и начала отступать назад. Снег повалил сплошной пеленой, большими, белыми хлопьями. Она как-то очень быстро оказалась во дворе и оглядываясь, пошла к дому. Прекрасно понимая, что в темноте ее фонарь отлично видно издалека, она прикрыла его ладошкой, но фонарь снова мигнул и погас, избавив ее от лишних страхов, но оставив в кромешной темноте. Приглядевшись внимательней, она все же рассмотрела вдалеке тусклый свет уличного фонаря и осторожно пошла на его свет. Наконец добралась до особняка и поднялась по ступеням крыльца. Ей казалось, что прошло очень много времени с того момента, как она, крадучись, вышла из дома, но когда войдя, она взглянула на часы, оказалось, что отсутствовала она всего три четверти часа. Только войдя в спальню, она поняла, насколько она замерзла. Волосы моментально стали мокрыми, и растаявший снег стекал по лицу, но ей было все равно. Оказавшись дома она, наконец, позволила себе принять то, что узнала. Все смешалось в сознании. Радость, беспокойство, опасения, страх, все навалилось разом, Анна опустилась на постель и закрыла лицо руками. Слезы хлынули так внезапно, что она испугалась. За эти две недели она ни разу не заплакала. Заставить себя она не могла и как бы ни уговаривали мама и тетя, ничего не вышло. Горе настолько оглушило ее, и было настолько велико, что слезы казались самым малым и ничтожным ответом на такое. Теперь же, когда она точно знала, что он жив, все эти невыплаканные слезы пришли сами. Они просто лились из глаз крупными, прозрачными каплями, Анна смахивала их ладошкой, детским, трогательным движением, но они капали снова и снова, и казалось, никогда не прекратятся. Но душа, душа уже давно выбралась из закоулков сознания уже не походила на маленького, раненого зверька, она уже ощущала, что весь ужас и боль позади, и пора начинать жить снова. Слезы прекратили литься так же внезапно, как и начались. Анна всхлипнула в последний раз, глубоко вздохнула и попыталась улыбнуться. Ощущение было странным – за эти мучительные дни она разучилась улыбаться. Она поднялась с постели. Очень хотелось умыться, но идти в ванную она не решилась и обошлась водой из графина. Это нехитрое дело сотворило удивительную вещь – она почувствовала, как будто родилась заново, так, будто вместе с этой пригоршней воды ушла вся боль и отчаянье последних, мрачных дней. Анна подошла к туалетному столику и взглянула на себя в зеркало. Она не помнила, когда делала это в последний раз, но взглянув, поняла, что вероятно, это было давно. Похудевшее лицо было бледным, под глазами залегли темные тени, а сами они после недавних слез были яркими и блестящими. Перед глазами тотчас возникло воспоминание- лицо Якова из ее видения – бледное, осунувшееся, с резко проступившими чертами и большими, темными глазами. Сознание мгновенно охватило острое беспокойство. - Он странно выглядел, так, как будто перенес тяжелую болезнь…или не перенес…или он болен сейчас…и чья это кровь там, возле выхода ? Боже мой. Что же делать? Что?- радость сменилась волнением, перерастающим в панику. Анна провела дрожащими пальцами по волосам – Нельзя. Нельзя думать о плохом. Спокойно. Он жив. Я знаю это. Теперь все будет хорошо. Если ему нужна помощь, я найду его и помогу. Все будет хорошо. Он так хорошо улыбался…что-то помешало…или кто-то. Но все равно, теперь мы справимся…со всем.- эти сумбурные мысли проносились одна за одной и Анна поняла, что если сейчас не остановится, то просто сойдет с ума. - Надо отвлечься, успокоиться и утром подумать обо всем- пришла абсолютно разумная, трезвая мысль и она поняла, как это сделать. Анна подошла к комоду и вынула из ящика письмо. Она перечитывала его множество раз, но сегодня все было совсем иначе, сегодня у нее была надежда. Она развернула лист и нежно провела кончиками пальцев по буквам, выписанным любимой рукой, улыбнулась, и положила было его обратно, но рука замерла на полпути, в глубине ящика взгляд заметил корешок тетради кофейного цвета. Она была затолкана глубоко внутрь так, чтобы не попадалась на глаза. Но сегодня видимо был действительно – особенный день. Анна осторожно вытянула тетрадь из ящика,и, убрав письмо, вернулась к постели. Через пять минут, переодевшись, она нырнула в теплое нутро постели, села поудобнее, подложив под спину подушку, и снова, осторожно взяла в руки тетрадь. Все это она проделала машинально, ни о чем не думая, сосредоточившись на этой странной, кофейного цвета книжице. Анна еще раз провела ладонью по обложке и решительно открыла первую страницу.

***

- Зачем я все это пишу...такие странные дни, странные и непонятные, сегодня мне, когда я возвращалась домой от Кулешовых, вспомнился наш гимназический учитель словесности - Записывая свои размышления, мы можем понять и оценить ход событий и разобраться что из чего следует- однажды сказал он нам. Я не стану уподобляться некоторым девочкам из гимназии, ведущим глупые альбомы с пошлыми стихами и записками от воздыхателей, то, что я начну писать сейчас, мне нужно самой для себя. Для того, чтобы понять и разобраться, и чтобы не забыть. Итак, все началось с того самого дня, как приехал дядюшка. Мы не виделись пять долгих лет, и я была неимоверно рада его приезду. Он всегда понимал меня, даже лучше, чем папа. А уж чем мама и подавно. Он приехал, привез мне в подарок велосипед и мы целый вечер и целое следующее утро развлекались тем, что он учил меня ездить на этом удивительном механизме. Милый дядя, он всегда знал, что для меня лучше, как меня утешить и что сказать маме, чтобы она не бранила меня. Но не только приезд дядюшки сподвиг меня на написание всего этого. Тем утром, вернее, под утро, произошло нечто, что напугало и удивило меня одновременно. Это лучше записать так, как виделось и ощущалось, ибо по иному, некоторым вещам у меня просто нет названия, а что-то я так и не смогла понять. Я попытаюсь вспомнить все, что произошло, по крайней мере то, что запомнилось, ибо чувствую, что все это имеет какое-то значение, и случилось не просто так. Мне приснился странный сон. Летний, благоухающий запахами и красками лес, тропинка вдоль реки, пустая тропинка, затем почти в том же месте я проезжаю на велосипеде, но берег уже выше, тропинка кажется той же, да не той. Потом я танцую где-то, одна, и похоже, что мне очень хорошо в моем состоянии, состоянии какого-то безоблачного, беззаботного счастья. Один танец сменяется другим и в этом танце, я не одна. Совсем незнакомый человек, очень уверенно и очень быстро, кружит меня в танце и пристально смотрит мне в глаза. Глаза у него необыкновенного, серо-зеленого цвета и смотрят они в мои глаза с каким-то странным, непонятным выражением. Определения этому выражению у меня нет, но есть ощущение чего-то очень светлого и приятного от этого взгляда, от этого танца и от всего вкупе. Внезапно это счастье сменяется кошмаром и я вижу, как какая-то девушка падает с обрыва в реку, у реки сумеречно и страшно, но тут сон снова меняется и незнакомец идет по коридору к двери с витражным, ярким стеклом, затем обстановка другая, но человек тот же- он идет по лесу , темно, ночь, вокруг стелется призрачный туман, а в руках у человека трость и саквояж. Это он же, тот же самый человек, что танцевал со мной и шел по коридору. И с этим человеком связаны совсем разные чувства…то что-то теплое и светлое, то неясное, то пугающее. Снова видится детство, пальцы ударяют по клавишам старого пианино, затем снова сумеречная речка, девушка, упавшая с обрыва страшной, нелепой куклой плывет в реке вниз лицом, мне очень жутко, затем вокруг становится светлее , я пытаюсь рассмотреть что-то в мутной, зеленоватой воде. Из воды начинает подниматься нечто, достигает поверхности, и я с ужасом вижу свое мертвое лицо, глаза утопленницы распахиваются и она произносит – « Смерть неизбежна» . Увидев этот кошмар и услышав эти слова, я мгновенно проснулась и испуганно села на постели, переводя дух. Так много разных ощущений стразу и так много образов. Все очень хорошо запомнилось, и поэтому я задумалась, к чему бы такое. У меня и ранее были странности и странные сны, это было не новостью, но и то, что все это бывает не просто так, беспокоило. Поразмыслив и немного успокоившись, я решила, что непременно надо поговорить об этом с дядей, но конечно не обо всем. После завтрака мы продолжили обучение катанью, выходило вполне неплохо, вот только поехать оказалось гораздо проще, чем остановиться. Дядюшка был весел и шутил насчет того, какая я взрослая и спросил по поводу того, сколько разбитых сердец на моем счету, а когда узнал, что ни одного, сказал, что не верит. Это он пошутил, конечно, какие разбитые сердца при моей спокойной, размеренной и отчасти затворнической жизни. Ездить мне нравилось и разогнавшись, я решила выехать на улицу, сзади послышался мамин крик - Аня, нет!- но остановить меня ничто не могло. Довольно таки быстро я доехала до центральной улицы. Прохожие глазели на меня, но я упорно не желала так быстро возвращаться домой. Я глянула вперед, из дверей захудалой гостиницы вышел человек, он разительно отличался от всех прохожих и при взгляде в его лицо, мне показалось, что я где-то уже видела его. Я все смотрела на него и вдруг вспомнила, где я могла видеть это лицо – в моем сне. Это открытие поразило меня, я не верила своим глазам и в этом состоянии едва не наехала на него. Реакция у него оказалась хорошей – он отшатнулся, я проехала мимо, отчего-то попросив прощения за свою оплошность на французском, и окончательно изумившись, остановилась так, как получилось – соскочив с велосипеда и бросив его под ноги. Грохот раздался нешуточный и человек обернулся, а затем снова пошел, куда шел, и я убедилась в том, что это был действительно он – человек из моего сна – это он шел по коридору к двери с витражом. Все это было странно и необычно, но страшно не было. Было интересно и любопытно. Вернувшись домой, я, разбирая почту, нашла послание к дяде и тотчас отправилась его разыскивать. И письмо отдать было нужно и обо всем произошедшем поговорить хотелось. Нашла я его в беседке, отдала письмо и, наблюдая за ним, в душе моей шевельнулось беспокойство – лицо его изменилось и приняло какое-то досадливое выражение, но на мой вопрос он ответил, что все в порядке, и тогда я решила, что самое время поговорить о сне. Поскольку часть того, что я видела сегодня, было связано с событием, произошедшем в детстве, я начала именно с этого. Тогда, давно, я терзала пианино и в этот момент покойная бабушка Ангелина указала мне, где искать потерянное украшение. Радостно прибежав к родителям и рассказав о том, где я это нашла, я увидела их изменившиеся лица, мама начала стыдить меня за то, что я это выдумала, папа был растерян и только дядя тогда меня поддержал. С тех пор странности пошли на убыль, а потом вовсе сошли на нет. Поэтому то, что произошло утром, так удивило и испугало меня. Кроме как с дядей, поговорить об этом было не с кем. Сегодня был особый случай, и, умолчав о странном незнакомце, я рассказала ему о страшном видении с утопленницей и ее ужасных словах. Дядюшка успокоил меня, по обыкновению, и я, узнав, что он собирается провести спиритический сеанс у Кулешовых, тут же попросила его взять меня с собой. Он ушел уговаривать маму а я, попросив у него книгу о духах, принялась с интересом просматривать ее. « Мы все имеем много сущностей и у нас еще будут многие воплощения на этой земле и в иных мирах» - прочитала я очередную строчку и она поразила меня. « Многие воплощения»- повторила мысленно я, что-то в этих словах не давало покоя и где-то в глубине сознания витали какие-то догадки и размышления, но складываться вместе в какие-то логичные выводы они не хотели. Слишком много произошло за это недолгое время, я была слишком взволнована всем и никак не могла понять, почему то, что произошло в детстве, каким-то странным образом повторяется именно сейчас. С чем это связано или с кем, может быть с приездом дяди, ведь только он всегда понимал меня лучше других. Весь день я размышляла над этим, но так и не нашла ответов. Незаметно подкрался вечер, и мы отправились к Кулешовым. Мы вошли в гостиную и нас представили собранию. Оказалось, что вместе с нами на сеансе было семь человек. Я чувствовала себя несколько неловко – все присутствующие, кроме Татьяны Сергеевны, отнеслись к сеансу довольно скептически, и я заметила, что дяде было довольно неприятно видеть почти открытые усмешки. Свет погасили и дядя начал с рассказа о спиритизме. Когда он закончил и предложил заняться собственно вызыванием духа , Громова жеманно воскликнула - Ох, не по душе мне все это, Господа. Что показалось мне странным, поскольку наблюдая за ней, мне показалось, что слушала она дядю внимательнее и серьезнее чем другие. Кулешова предложила вызвать дух Мари Ленорман и спросить, сбудется ли ее желание. Все взялись за руки, и дядя призвал дух. Через несколько мгновений его начала бить дрожь, все испуганно посмотрели на него, я взглянула перед собой и внезапно, в зеркале напротив, увидела темноволосую девушку. От испуга я не могла вымолвить ни слова, все были заняты дядей, на меня никто не обращал внимания и я услышала слова из своего сна- «Смерть неизбежна» - произнес женский голос. В этот же момент дядя, глядя на Татьяну Сергеевну странным, отсутствующим взглядом, начал ужасный монолог о смерти и в конце его также произнес – «Смерть неизбежна». Наступила тишина. Кулешова сидела с бледным, испуганным лицом. После неловкой паузы все зашевелились и супруг Татьяны Сергеевны начал успокаивать ее. Девушка в зеркале все это время смотрела на дядю. Внезапно все перед моими глазами поплыло, сознание начало путаться, я ощутила подступающую дурноту, и свет стал меркнуть. Очнулась я оттого, что все хлопотали вокруг меня, Татьяна Сергеевна вывела меня на террасу и усадила там на стул. От обилия свежего воздуха сразу стало легче. Дядя с Кулешовой ушли объясняться, чем удивили меня, а Громова, севшая рядом, начала говорить о дяде и мне почему-то показалось, что она чем-то обижена на него. Вернулся он один, и мы тотчас уехали. По дороге домой я спросила у дяди, видел ли он мертвую девушку, он ответил, что нет, и я поняла, что он просто притворился, и все это было неправдой. В тот момент я даже не возмутилась этому факту, но теперь понимаю, что должна была. Как же так можно. Но тогда все мои мысли были заняты этой несчастной утопленницей. Кто она и почему привиделась именно мне, поэтому, только войдя в дом, я предложила дяде попытаться вызвать дух этой девушки. Он поначалу отказывался, но я была убедительна. Он попытался, но ничего не выходило, и тут я поняла, почему ничего не выходит – девушка пришла ко мне, а не к нему. И я позвала ее сама. Было страшно, но другого способа выяснить все у меня просто не было. Она тотчас появилась в зеркале, я испугалась еще больше, но взяла себя в руки и спросила ее кто она и что ей нужно. В этот момент что-то изменилось, словно дуновение холодного ветра ощутила я на своем лице и в измененном сознании возникла картинка – дядя и девушка с кружевным зонтиком, оживленно разговаривают на обрывистом берегу реки, судя по их виду на довольно романтическую тему. Они похоже счастливы, но через мгновение что-то изменилось, как будто внезапно наступили сумерки, и я увидела, как с обрыва в воду падает девушка. Это была без сомнений дядина собеседница. Видение исчезло. Девушка в зеркале тоже. Мне было очень страшно от всего увиденного и хоть губы мои дрожали и голос тоже, я рассказала дяде о том, что видела. Его реакция удивила меня и отчасти привела в чувство - он повел себя странно, замкнулся, задумался, было понятно, что он не собирается ничего мне объяснять, он уже пошел было к двери но я не могла его просто так отпустить и прямо спросила, что все это значит, но он был мрачен, хмур, очень озабочен и пробормотав слова извинения за то, что вовлек меня во все это, все же ушел. Уснуть мне никак не удалось, и я, взяв одолженную у дяди книгу, начала искать ответы на вопросы, забравшись в постель. Видимо я сама не заметила, как уснула накануне, потому как, проснувшись, обнаружила, что книга все еще в моих руках, я вгляделась в то, что читала вчера и поняла, что мне нужно будет сделать сегодня. В книге точно описывалось, что надо сделать для того, чтобы вызвать дух утопленницы. Страшно уже не было. Любопытство и желание разгадать эту странную тайну брало верх, и переборов опасения, я отправилась к реке, никому не сказав о своих намерениях. Ведь дело касалось любимого дядюшки, пусть он не хочет говорить об этом, но мне непременно хотелось знать. Возможно, если бы я знала о том, что меня ждет у реки, я отказалась бы от этой нелепой идеи, но тогда это показалось мне единственно верным решением. Я быстро добралась до места и опустив в воду зеркальце, хотела было произнести заклинание, но меня отвлекли мальчишки, наблюдавшие за мной из кустов. Прогнав их, я возобновила свою попытку. Снова опустила зеркальце в воду и проговорила заклинание. Я не слишком верила в успех и вглядывалась в воду со смешанными чувствами, через время из мутной, зеленоватой воды начало всплывать нечто странное и через мгновение я увидела прямо перед собой мертвое лицо Татьяны Сергеевны Кулешовой. От неожиданности и ужаса я отпрянула назад, выронив зеркальце из рук, страх гнал меня прочь от этого места. Не помня себя, я, всхлипывая, взлетела по ступеням, подобрала велосипед и уехала. Не припомню, сколько времени я провела у реки. Отъехав на приличное расстояние ,я бросила велосипед, села на траву и попыталась успокоиться. Сидела я так видимо долго, но толку от этого не было. Я не понимала, что произошло и что будет теперь. Единственное, что я уяснила это то, что вчера, видимо произошло что-то еще, чего я либо не заметила, либо не видела. Нужно было рассказать обо всем дома. Эта мысль привела меня в чувство и я, собравшись с духом, отправилась в обратный путь. Возле страшного места уже толпились любопытные, наверное мальчишки рассказали о том, что случилось и я непременно поехала бы мимо, но зачем-то все же остановилась. Я тут же поняла, что лучше было бы уехать и уже хотела было это сделать, как услышала- - Барышня, прошу прощения – произнес уверенный мужской голос. Я остановилась. После перенесенного кошмара мысли все еще путались, но деваться было некуда – тот, кто окликнул, уже поднялся по ступеням и я, снова смешавшись, узнала его и растерялась - Это ведь Вы нашли тело. Мне сказали, барышня на колесиках- то ли вопросительно, то ли утверждающе, очень серьезно произнес он. - Да, я, – говорить было нелегко, но нужно и я снова собрала все свое мужество, чтобы отвечать четко и внятно. Я постаралась успокоиться, выровняла дыхание и посмотрела в его лицо. Он слегка улыбнулся, довольно дежурной улыбкой и представился: - Штольман, Яков Платонович. Я почему-то почувствовала легкое раздражение от всей этой ситуации и четко и раздельно ответила: - Миронова, Анна Викторовна- и ответила на его вопрос- Да, это я. - Вы знали утопленницу? – снова задал он вопрос, и мне ничего не оставалось, как ответить: - Да, мы были знакомы. Но этот человек все не унимался, то, что мы были знакомы, видимо чрезвычайно заинтересовало его и казалось, эти вопросы никогда не закончатся, и он спросил, совершенно полицейским тоном, коротко и деловито: - Когда виделись в последний раз? - Вчера вечером – ответила я и увидела, что лицо его изменилось- стало очень серьезным, брови чуть нахмурились, взгляд изменился тоже, стал цепким, отрешенным и заинтересованным одновременно. - Мы были там у Кулешовых – продолжила я слегка раздраженным тоном, голова начала болеть и этот форменный допрос , как мне казалось, слишком затянулся. Он видимо что-то почувствовал, потому что следующий вопрос задал, слегка удивленно улыбаясь: - И что вы там делали? - Ничего особенного, просто званый вечер – уже спокойнее ответила я, посчитав, что говорить о спиритизме тут точно лишнее, да и дядя непонятно каким образом тоже замешан во всем этом. - А не заметили, ничего необычного в ее поведении? – задал он очередной дежурный вопрос. - Нет, ничего такого – осторожно ответила я и подумала, господи, когда это уже закончится. Но он и не думал останавливаться. Еще бы, такая удача- барышня нашла утопленницу, знала ее ,да еще и виделась накануне, в чем-то он определенно был прав и не задавать мне этих вопросов не мог. - Когда разошлись?- коротко спросил он и наконец допрос был закончен, так как после моего такого же короткого ответа: - В половине десятого. И он наконец произнес официальным тоном: - Благодарю Вас. И я, решив, что у него все, развернулась было для того, чтобы отъехать уже домой, как снова услышала за спиной его голос. - А я…- голос был совершенно иным, чем прежде, и тон его также невероятно изменился. От удивления я обернулась и посмотрела на него. Он был совершенно другим, лицо его имело совсем иное выражение, как будто передо мной стоял совсем другой человек, и этот человек, открыто улыбаясь, продолжил, глядя мне в лицо: - А я видел Вас в городе, на велосипеде… Он как-то выжидающе смотрел на меня, все это было немного странно, но ответить что-то было нужно и я, взглянув ему прямо в глаза, позволила себе улыбнуться: - А я Вас тоже видела- как-то легко произнесла я и все смотрела в его глаза и вспомнила, что уже видела их, выражение его глаз в воспоминании было иным, но понять, что именно не так - я не смогла ни тогда, ни сейчас. Отвести взгляд от этих странного цвета, серо- зеленых глаз, было отчего-то невозможно, на какие-то доли секунды показалось, что сон и явь слились воедино, голова закружилась, перед глазами все поплыло, я пошатнулась и видимо, довольно таки сильно, так как он тотчас подхватил меня под локоть, не дав упасть. - Вам нехорошо?- услышала я его обеспокоенный голос и от звука его голоса сознание, ушедшее было, начало возвращаться и я увидела его взволнованное лицо. Он все еще держал в своей ладони мой локоть, ладонь была крепкой и теплой – это чувствовалось даже сквозь ткань жакета, и я, снова глядя ему в глаза, ответила не слишком уверенным тоном - Нет, нет, все в порядке. Он отпустил мой локоть, и я почувствовала, что локтю от этого стало как-то неуютно. Это тоже было странно, но тогда оценивать свои ощущения я не могла и сейчас мне тоже кажется это странным, но отделаться от этого чувства крайне сложно. Он внимательно смотрел в мое лицо и не отводил взгляд. Затем слегка улыбнулся и все еще обеспокоенно сказал: - Я…не буду вас больше задерживать, если мне нужно будет задать несколько вопросов…я Вас найду. Это прозвучало тоже немного странно, особенно последние слова, не проще ли было сказать- вызову Вас в участок, но я не нашла ничего лучшего, как ответить поскорее: - А мой отец адвокат, Миронов, и если Вам будет нужно, всякий Вам укажет на наш дом- упоминание о том, что папа адвокат вышло случайно, но я тут же подумала, что это и неплохо, что так вышло, я поняла, что пора бы уже ехать, ибо чувствовала себя все - таки неважно и от общения с этим человеком лучше мне точно не становилось. Уже развернувшись и взявшись за руль, я снова услышала за собой его голос, похоже, он и не собирался уходить. - Может Вас проводить?- спросил он, это было уже совсем странно, и видимо, я слишком удивленно спросила в ответ - Что? Поскольку он, видимо почувствовав некую неловкость, уже не слишком уверенно предложил: - Или…могу городового с Вами отправить… - Нет не надо, спасибо – уже удивленно ответила я и никак не могла понять, что я чувствую, уехать тотчас было невежливо и я пребывала в состоянии некой смеси удивления и недоумения одновременно. - Вы точно доедете на этой штуке? Улыбаясь, легко спросил он и шагнул вперед. Мне показалось, что ему непременно хотелось продолжить разговор, это было уже интересно, и я почувствовала, что мне стало как-то гораздо легче, и страх от пережитого и этот допрос уже не занимал меня настолько сильно, как несколько минут назад. И сама себе позже удивившись, я улыбнулась и усмехнулась, глядя на него. Как же, не доеду я. Я отъехала и не стала оборачиваться, но почему-то была уверена, что он смотрит мне вслед ,и от этой уверенности возникло какое-то странное, теплое ощущение. Правда, пока я ехала до дома, ощущение ушло, и как только я увидела на террасе дядю с газетой в руках, все это мгновенно вылетело из моего сознания. Я сообщила ему ужасную новость и рассказала обо всем. Он поначалу не поверил и все повторял, бедный – «Этого быть не может», но меня было не унять, и я спросила его про пророчество и о том, что они ушли вчера вдвоем, но он растерянно смотрел на меня и ответить так ничего и не смог. Мама и Громова сидели в беседке, и моя жуткая новость поразила их необычайно. Громова приняла все это близко к сердцу ( так мне тогда казалось) и тотчас отправилась «сказать пару слов» дядюшке. Тогда я подумала, что она поспешила его утешить, что казалось очень милым. Мама была в расстроенных чувствах. Она начала спрашивать о вчерашнем, и снова завела свою обычную песню о том, что «такие вечера не для юных особ», и чуть ли не взяла с меня обещание, что такое больше не повторится. Она никогда не хотела меня понять и всегда воспринимала мои странности в штыки. Вот и сейчас. Это было всегда обидно и теперь не стало иначе. Жаль. Похоже, всем не было до меня никакого дела, и я решила развеяться и прокатиться немного по округе. Вернувшись домой с мыслью о том, что надо все же помучить дядюшку и расспросить его обо всем, я с удивлением увидела возле дома полицейский экипаж. Дурное предчувствие охватило меня. Бросив велосипед у скамьи я поспешила к дому и увидела, как навстречу выходит давешний знакомец. Его я совсем не ожидала увидеть и поэтому, немного растерянно спросила: - Господин следователь? А что случилось? Его серьезное лицо изменилось при виде моего испуга и он, слегка улыбнувшись, довольно сухо ответил: - У меня было несколько вопросов к Вашему дяде. После этих слов я поняла, что дурное предчувствие было не напрасно. Первое, что я почувствовала тогда, было возмущение, как он может так думать о дяде? О дяде? И я , выпалила совершенно не подумав: - Вы что, дядю моего подозреваете? – возмущенно и испуганно воскликнула я - Это нелепо, потому что дядя, он не мог никого убить!- добавила я убежденно. Мысли скакали хаотично, как он может, как он может подозревать дядю, это просто бред какой-то. Лицо его во время моего монолога снова изменилось и приобрело очень серьезное выражение, он потянулся к внутреннему карману, и, к моему изумлению, вынул оттуда мое зеркальце, которое я в испуге выронила из рук у реки. Он покрутил зеркальце в руке и, протянув мне, спросил: - И все - таки, а что Вы делали у реки? - А я Вам уже ответила на этот вопрос – довольно невежливо произнесла я обиженным тоном, сама не понимая, почему. Его подозрения очень раздражали, но говорить иначе, тогда я просто не могла. Теперь я понимаю, что выглядело это довольно глупо. Он как-то странно посмотрел на меня, просто кивнул то ли мне, то ли каким-то своим мыслям и, не сказав больше ни слова, ушел. То, что он подозревает дядю, казалось ужасным недоразумением, в голове вертелось одно «Надо что-то делать, как же так» и я отправилась обратно к реке выяснить хоть что-то, что могло бы помочь дяде. Мне было страшно возвращаться туда, но поступить иначе я просто не могла. Всю дорогу до реки я раздумывала над тем, что случилось, почему так вышло, и поняла, что факты просто убийственны. Это было ужасно. Все было ужасно и несправедливо. На берегу все было как обычно, лес шумел, птицы весело щебетали, но мне было не до этого. Я сошла с велосипеда, прижала пальцы к вискам и попыталась, как умела, вызвать дух. Ничего не произошло. Мне стало не по себе и я решив, что ничего не получится, поехала по тропинке. Внезапно из зарослей вдруг мне под колеса выскочил Семенов, откуда он там взялся, было совершенно непонятно. Он сразу же начал нести какую-то околесицу о том, что я на него произвела впечатление, про нелепую смерть, про то, что «любовь и смерть всегда идут в обнимку» и прочее подобное. Говорил он быстро и много и спросил, читала ли я его стихи и как они мне. « Хорошо, выразительно»- ответила я, соврала ,конечно, но по другому вышло бы неприлично, а отвязаться от него хотелось сильно. Когда он сказал о том, что дядя мол последним видел Татьяну Сергеевну живой, я возмутилась до глубины души, да кто он такой, чтобы делать подобные намеки? И возразила, сказав, что он и сам не может быть вне подозрений. Его интерес ко мне мгновенно испарился и он начал возражать уже мне, сказав, что мог вернуться и Мазаев, который трость забыл. Он специально это сказал, я уверена точно, и эти его слова прочно засели в моей голове. Наконец мне удалось отъехать и освободиться от этого навязчивого господина. Постаравшись отъехать подальше, я взглянула вперед и внезапно, в нескольких метрах от себя увидела дух Татьяны Сергеевны. Мне стало страшно, и все же я бросила велосипед и попыталась подойти к ней ближе, но она все удалялась и удалялась, а потом я споткнулась обо что-то, а она и вовсе исчезла. Я посмотрела вниз, что-то блеснуло среди травы и наклонившись я увидела трость, подняла и с ужасом увидела кровь на ней. Мгновенно вспомнились слова Семенова, и долго не раздумывая, я отправилась к хозяину трости. Там тоже вышло странно и неприятно. Поначалу мне показалось, что он мертв, но слава богу, это оказалось не так, но разговор тоже вышел странный, я начала задавать ему довольно глупые вопросы, а он занервничал и буквально вытолкал меня на улицу. Теперь я понимаю, что сделала глупость, если бы он оказался убийцей, все могло кончиться очень плохо. Было снова не по себе, в очередной раз за всю эту историю и я немедленно отправилась в участок предъявить это, на мой взгляд, чудесное доказательство, я была очень горда собой, когда вошла в кабинет и показала им трость. Надо отдать им должное – они удивились, следователь тотчас вышел из-за стола, лицо его было очень серьезным и он попросил меня показать ему место, где я нашла трость, Коробейникова отправил к Мазаеву, а мы отправились к реке. Я ехала на велосипеде по тротуару, он сидел в экипаже, ехавшем пообок по дороге, и с улыбкой наблюдал за мной. Через какое-то время он предложил пересесть к нему в экипаж. Я взглянула на него, он улыбался так снисходительно, это мне было отчего-то неприятно видеть и я разумеется, отказалась. Он усмехнулся, и я почувствовала раздражение от этой его взрослой снисходительности и этих вечных усмешек. Он не воспринимал меня всерьез, это было очень заметно и даже обидно и когда мы наконец добрались до берега, настроение у меня было испорчено окончательно. Я указала ему на место, он присел на корточки, внимательно оглядывая все вокруг, затем спустился к реке и я услышала: - Это вы здесь натоптали? – совершенно по хамски спросил он. Я возмутилась и все мое раздражение тотчас вылетело в словах - Знаете что, это наверное ваши городовые натоптали- хлестко ответила я и позволила себе съязвить: - Жаль, орудия преступления не нашли. Он видимо понял, что был груб, поэтому чуть иначе произнес: - Прошу прощения, за работой забываю о такте. И все же соизволил объяснить свои соображения о том, что именно здесь убили Татьяну Сергеевну. Объяснил спокойно и рассудочно, и раздражение мое сошло на нет. Пока мы разглядывали окрестности и разбирались с этим делом, наступили сумерки, и пора уже было возвращаться домой. Идти нам было в одну сторону и, разговаривая на ходу о деле, мы не спеша шли по парку. - А как же вы узнали, где находится трость? Вы что, ясновидящая? – спросил он, и мне показалось, что ему это на самом деле интересно. Я подумала, что о визите к Мазаеву точно говорить не стоит и почему-то вопрос показался мне забавным, но не могла же я ему сказать, что дело не только в логике и я подумала, что уж лучше отвлечь его на что-то другое, поэтому я улыбнулась и начала рассказывать ему о том, что подозреваемых гораздо больше, чем один дядя с необыкновенным воодушевлением. Он слушал внимательно, а я старалась что было сил. В какой-то момент он даже подыграл мне в моих рассуждениях о трости, когда я спросила – А почему? Он тотчас подхватил и повторил вопрос и я, чувствуя, что меня слушают, с еще большим воодушевлением продолжила уже о Семенове. Мои рассуждения казались мне логичными и я все говорила и говорила и разошлась вовсе, сама от себя не ожидая такого, и в какой-то момент , когда я произнесла – А дальше- рассчитывая продолжить мысль, он прервал мои замечательные размышления: - А дальше Ваш дядя- сказал он и я сначала растерялась, но мгновенно сообразила, что возразить: - А дядя не мог! Он к тому моменту уже ушел. Без трости. Мы стояли против друг друга и я, наконец, отвлеклась от своих впечатляющих версий и взглянула ему в лицо. Он, то ли улыбнулся, то ли усмехнулся и неожиданно спросил: - Вы что же, ведете собственное расследование? Вопрос был задан совершенно дурацким, снисходительным тоном, но мне не захотелось обижаться, и я просто позволила себе пошутить: - А что делать? Если полиция не справляется? На лице его снова возникло странное выражение, а мне в голову пришла мысль о Семенове и я снова принялась вслух рассуждать о его стихах и прочем и рассуждая, я на самом деле подумала о его стихах, мне пришла в голову замечательная идея и проговорив: - Мне надо кое-что проверить- я очнулась от своих размышлений и посмотрела на него. Он был необычайно серьезен и смотрел на меня каким-то странным взглядом, а я подумала, что вероятно, рассуждая вслух и увлекшись своими догадками, не услышала, что он сказал и спросила: - Вы что-то сказали? Он помолчал, все еще глядя мне в глаза, потом улыбнулся и ответил, качнув головой: – Нет. Ничего. Я тоже улыбнулась и почему-то никак не могла отвести взгляд от его глаз, повисла пауза и я, почувствовав некую странную неловкость, не нашла ничего умнее, как просто оставить его там и отправиться домой . Это было как-то невежливо, но о чем говорить еще я просто не знала и вся эта ситуация меня отчего-то смущала. К тому же мысль о стихах Семенова так и не ушла и пока я шла домой, а шла я почему-то очень быстро я уже решила, что нужно сделать первым делом. И вернувшись, я почти сразу же отправилась искать старую подшивку городских газет. Довольно быстро я их нашла, и стихи Семенова пятилетней давности нашла тоже. Они были странными, если не сказать хуже. Отложив их в сторону, я решила, что непременно должна показать их господину Штольману и подтвердить этим, что дядюшка точно не один может быть в подозреваемых. Я не успела еще доехать до участка и поставить велосипед к стене, как услышала оклик за спиной и обернувшись с испугом увидела перед собой Семенова. Увидев его я заволновалась, газеты с его стихами были у меня в руке, что о нем думать, я не знала точно, а лицо его выглядело не слишком нормальным. Он прикрыл за собой калитку, чем испугал меня еще больше и начал подступать ближе, бормоча нелепицу. Я попыталась отступить к стене, но он цепко схватил велосипед за седло и продолжал говорить о своей привязанности ко мне и когда он сказал в потоке слов- давайте прогуляемся к реке - мне стало по настоящему страшно и я пролепетала: - Нет, нет, я очень занята. Но это его не отпугнуло, и я внезапно подумала, что он точно может быть убийцей. Он придвинулся совсем близко, до неприличия и у меня возникло отвратительное чувство, что он хочет меня поцеловать. Вот тут меня охватила паника, и я издала какой-то писк, но в этот момент он заметил то, что было у меня в руках, несказанно удивился и забыл о своих намерениях. Он спросил что-то еще, потом посмотрел на меня, и я догадалась, что он понял все, лицо его изменилось, и он каким-то безумным голосом спросил: - Вы что, подозреваете, что это я? Ситуация выходила за всякие рамки и тут неожиданно пришло спасение, Антон Андреевич вышел из калитки с оружием на изготовку, я моментально метнулась к нему, этот ужас закончился и все мы наконец проследовали в участок. Стоя за спиной Штольмана, я слушала, как он начал допрашивать Семенова. Я была уверена, что вот сейчас убийцу изобличат, а дядю выпустят, поэтому внимательно не слушала, все еще переживая то что произошло. Поэтому, когда я услышала спокойный голос Штольмана - Можете идти.- Возмущению моему не было предела и видимо все это было написано на моем лице, поскольку он, очень твердым голосом сказал, обращаясь ко мне: - Я не могу задержать человека за стихи. - Да? А за что же Вы дядю тогда задержали? – возмущенно и обиженно воскликнула я. Он в ответ мне абсолютно спокойно объяснил и разложил факты о Савушкиной и Кулешовой и роли дяди в том и другом случаях, и добавил: - Уж слишком много совпадений.- и встал из-за стола, видимо для того, чтобы быть убедительнее и выпроводить меня вон. В голове моей все смешалось, я чувствовала, что все плохо и что что-то надо немедленно делать и я тотчас сказала ему первое, что пришло на ум: - Я докажу Вам, что он невиновен, надо сделать так, чтобы убийца сам себя выдал и во всем сознался. - И как же это сделать? – довольно скептическим тоном спросил он, на что я сразу, торопясь, пока он слушает, предложила: - Все просто. Спиритический сеанс. Я поговорю с Кулешовым и мы сделаем это еще раз. Я позову всех, кто был тогда. Только надо, чтобы Вы дядю отпустили на этот сеанс – быстро проговорила я, поминутно бросая взгляды на Антона Андреича, в его лице я чувствовала поддержку, он сочувствовал, это было заметно. Но Штольман тут же спустил меня с небес на землю, сказав уверенным тоном: - Нет. Это невозможно. Сердце мое упало и я, уже не надеясь ни на что, воскликнула: - Ну почему ? Это же в интересах следствия! У него снова было это отвратительное, скептическое выражение лица и он на мой возглас ответил сухо: - Я не могу отпустить арестованного ради какой-то…сомнительной версии.- то, что по его мнению версия сомнительная, было - таки написано на его лице. Но я все еще не теряя надежды, продолжала упрямо настаивать на своем, понимая, что его нужно уговорить, что если он не согласится, дяде будет трудно помочь, с такими-то фактами против. - Ой, как же Вы наивны, Анна Викторовна – наконец произнес он, видимо устав от всего этого разговора и не зная, как уже меня отправить отсюда. Но все же мне показалось, что он начал сомневаться в своей убежденности. Он смотрел в сторону и о чем-то размышлял, и я подумала, что сейчас подходящий момент для того, чтобы попросить его еще раз и произнесла умоляющим тоном: - Яков Платонович, ну пожалуйста… Аргументы у меня закончились, и осталось только ждать его решения - Ну ведь Вы же ничем не рискуете – тем же умоляющим тоном тихо проговорила я, он все еще сомневался и видимо боролся с собой, но тут вступил Антон Андреевич, которому меня все же стало жалко и попросил тоже. Штольман усмехнулся, вздохнул и, бросив на меня мимолетный взгляд, проговорил, как будто удивляясь самому себе: - Хорошо. Но только дядю я привезу сам. У меня камень упал с души и не веря еще до конца, вне себя от того, что он согласился я, сама не ведая, что творю, подлетела к нему и прикоснулась губами к его щеке. Он замер. Потом очень странно взглянул на меня, и мне стало так неловко, что захотелось провалиться сквозь землю. Зачем я это сделала, безумная, кто так поступает. Он совершенно чужой человек, что он подумает обо мне. Что подумает Антон Андреевич. – все этим мысли пришли одновременно и я даже не помню, как вылетела из кабинета. Пока я шла домой, я все время думала об этом, и мне было невероятно стыдно. Укоряя себя на все лады я пыталась понять, почему так вышло. И помимо стыда и смущения было что-то еще, о чем думать совсем не хотелось, но эти мысли все равно упрямо возникали снова и при воспоминании об этой нелепой выходке, отчего-то было приятно. Тем не менее я решила, что при случае, надо непременно попросить за все это прощения . Чтобы не думал обо мне плохо. Досадно было, что произошло это все перед тем, как надо встретиться вечером, и я подумала, что будет точно неловко. Когда я добралась до Кулешовых, дядя, Штольман и городовые были уже там. Я ужасно соскучилась по дяде и подошла ободрить его. Собрались все быстро. Городовые и Штольман встали позади, все взялись за руки и дядя попытался начать сеанс. Но ничего не выходило, он вскочил с места и со словами – «Я не могу» - хотел было выйти из комнаты но дверь была заперта, а перед ней стоял городовой. Все начали возмущаться и вставать со своих мест. И тогда я, испугавшись, что ничего не получится, заявила, что сама проведу этот сеанс. Все засомневались поначалу, но Мазаев поддержал меня, слава Богу, и мы начали снова. Было боязно и необычно, но иначе поступить было нельзя и я , справившись кое-как с волнением, попросила всех положить руки на ползунок и позвала Татьяну Сергеевну и Катерину. Меня обдало холодом и стало так страшно, как никогда в жизни. Когда я чуть пришла в себя, то увидела, как ползунок двигается по доске, а напротив меня стоят обе убиенные, они медленно подняли руки и указали на Громову. В этот момент и сидевшие за столом прочитали по буквам ее имя. Я со страхом и сочувствием смотрела на этих несчастных, услышала как все прочитали вслух фамилию и уверившись в том, что это правда, сказала - Это Вы, это Вы убили Савушкину и Кулешову. Произносить это было нелегко, я никак не могла понять и до конца поверить, что милейшая Громова может быть убийцей. Она рассмеялась и попыталась подняться из-за стола и в этот момент уже знакомый голос человека, о присутствии которого я уже забыла от страха и волнения, произнес резко и коротко: - Сядьте! И Громова подчинилась этому приказному тону, села за стол, но возмущаться не прекратила, глядя на меня с насмешкой и говоря о том, что «нельзя строить обвинение на показаниях каких-то духов». Штольман в этот момент подошел к столу и очень уверенным тоном произнес: - Конечно нет. – и начал излагать факты и доказательства, коротко и доходчиво так ловко, что улыбка с лица Громовой начала сходить и пока все внимательно слушали его изложение, она изменилась до неузнаваемости. Я стояла и слушала все это в немом изумлении и восхищении. Он был так убедителен в предъявлении косвенных улик, что сомнений в виновности Громовой не осталось ни у кого, но когда он привел убийственный аргумент в виде свидетеля, тогда и убийца уже не пыталась оправдаться. Я слушала, затаив дыхание, все это было сделано невероятно эффектно и красиво, и когда он положил перед Громовой трость, лицо ее исказила некрасивая гримаса, и она призналась. Когда Громова закрыла лицо руками, а дядя, слушая ее и Штольмана, начал расстегивать галстук, как будто ему стало нехорошо, я почувствовала, что от этой гадкой сцены мне тоже становится дурно и вышла из комнаты. Громову увели, дядя вышел ко мне и сел рядом. У него было трагическое выражение лица, и я попыталась его утешить. Но он был очень расстроен, говорил о смерти и о том, что он не медиум и сказал еще одну вещь, которую непременно нужно записать здесь « Любовь, Аннушка, это самая опасная вещь на земле и на небе. Самая красивая и самая опасная»- это прозвучало трагически, и в то же время красиво, и я подумала, что это непременно надо запомнить. Я решила подождать дядю на улице и вышла из дому, за спиной послышались шаги, но это был не дядя, а Яков Платонович. Мы вышли к лестнице, начали спускаться и он заговорил: - Должен признаться, хотя и странным образом, но преступление Вы раскрыли. Мне было хорошо, оттого что кошмар закончился, слова его звучали приятно, и я улыбнулась: - Разве я? Нет. Я только напугала убийцу. На что он тотчас возразил: - Да нет, без Вашего участия я бы упрятал за решетку невинного человека. Я взглянула на него, он конечно же немного лукавил, только вот зачем, но я не стала возражать. - Как же Вы это сделали? – спросил он. Мне было странно, я не могла поверить, что ему действительно интересно и занимательно так разговаривать со мной. Но все же, похоже, что это было на самом деле так, и я поспешила поддержать разговор: - Все равно не поверите. Он все шел рядом и совершенно неожиданно, не дождавшись других объяснений, сказал легко: -Ну да ладно. Во всей этой истории есть один положительный момент… Не дослушав его , я зачем-то решила продолжить сама и с улыбкой продолжила за него: - Да, Вы одержали первую победу на новом месте! Мы все спускались вниз, он оказался прямо передо мной и глядя мне в глаза, твердо и совершенно серьезно произнес: - Нет. Знакомство с Вами. Я смотрела в его глаза и не знала, что ответить, то что он сказал, сбило меня с толку, пауза затянулась, я смутилась, отвела взгляд в сторону и каким-то нетвердым голосом произнесла: - Мне пора И взглянула на него. Лицо его ничуть не изменилось, он так же серьезно смотрел и молчал, и мне не осталось ничего как еще больше смутившись, проговорить: -Я пойду. И хотела было уже уйти, но он не дал мне уйти вот так, сразу и зачем-то снова, чуть улыбнувшись, спросил: - И все же, что же произошло на этом спиритическом сеансе? - Боюсь, я не смогу Вам этого рассказать- улыбнувшись, ответила я. Он подступил на шаг ближе и каким-то невероятным тоном, спросил: - Уйдете, так и не удостоив меня объяснением? Он стоял совсем близко, и я попыталась отшутиться. - Да мне, знаете ли, самой бы разобраться- произнесла я и то ли оттого, что до сих пор чувствовала неловкость, то ли оттого, что общаться с ним внезапно стало проще, неожиданно для самой себя, решила спросить: - Яков Платонович , а Вы простите мне тот поцелуй? Выражение его лица стало серьезнее, чем прежде, а мне стало легче непонятно от чего, я надела шляпку и проговорив: - Всего доброго – оставила его наконец таки. И уже спустившись с лестницы, услышала за спиной серьезное и уверенное: - До встречи. Всю дорогу до дома я осмысливала все те странные вещи, произошедшие за это время. Такого со мной никогда не происходило и неизвестно, произойдет ли снова, поэтому я решила, что нужно все записать и, перечитывая, возможно, я смогу разобраться во многом. И вот я перечитала, много раз, но разобраться смогла далеко не во всем. Одно я уяснила точно – сон мне приснился не просто так, ведь многое из того, что я видела – произошло в прошлом и настоящем. Многое, но не все. Ну да на то и сон, а с другой стороны, может быть что-то произойдет еще, то, что я видела там? В ощущениях я и вовсе не могу разобраться. Взять хотя бы Якова Платоновича. Вот какие чувства он вызывал во мне в эти дни? Если перечислить, то чаще всего – возмущение, затем удивление. Было и еще что-то такое непонятное в конце этой истории, но думаю это вызвано скорее благодарностью, ведь дядю отпустили. Это замечательно. А может весь этот сон вовсе с дядей связан, и потому что он приехал, и приснился. А потом уже все это с Кулешовой закрутилось. Нет. Что-то здесь не стыкуется у меня. Пожалуй, стоит подумать над этим недельки через две. Когда все уляжется, успокоится и никаких таких «встреч» не случится. *** Анна отвела взгляд от написанного, коротко вздохнула и посмотрела на часы. Чтение заняло не более четверти часа, но ей казалось, что времени прошло гораздо больше. Она хорошо помнила, как выписывала все это, вспоминая каждую деталь, каждое движение и каждое действие. Тогда ей искренне казалось, что делала она это для того, чтобы ничего не забыть и попытаться понять. Теперь же, она точно знала, что все это имело совсем другие причины. И понимание этих причин написано буквально на следующей странице. Чернила проступали сквозь бумагу и темные пятна были кляксами, она точно помнила, когда и как написала это и помнила свои ощущения тогда. Тогда она решила « быть честной с собой». Анна улыбнулась, даже само это решение выглядело по детски и все, описанное там тоже выглядело так же, но несомненно это было правдой. Теперь она могла это прочесть. В первый раз, когда эта тетрадь попалась ей на глаза, она тоже вспомнила именно эту запись, и стало так больно, что захотелось бросить все это в горящий камин. Но она сдержалась и просто задвинула тетрадь в самый дальний угол, так, чтобы все это, все эти мысли, все чувства и вся история не делала ей так больно, достаточно было того, что память не давала покоя. Она провела ладонью по листу и перевернула страницу. Буквы были неровными, выписанными в сильном волнении, в написанном не хватало запятых, местами перо процарапало бумагу, а местами крупные кляксы портили написанное , это разительно отличалось от того, что аккуратно было выписано ранее, видимо «честность с собой» далась нелегко. Но упрямство пересилило все и написанное осталось. *** Пять дней, не две недели, а пять дней оказалось достаточным, чтобы понять. Тогда мне не просто так показалось, что с этой истории начинается что-то новое и необыкновенное в моей, довольно обычной жизни. Если я решила, что здесь самое место разобраться во всем, то надо быть честной с собой. На следующий день после всей этой истории ничего не произошло. И на следующий и через день тоже. Все было как всегда, но с каждым днем мне становилось все грустнее. Чего-то не хватало, это, то, что случилось, было конечно приключением, необыкновенным и пугающим и страшно интересным но не только это. Почему-то я полюбила поездки в город и пугая прохожих, катила на велосипеде обязательно по центру, мама отчитывала меня за это, папа как всегда смеялся и говорил что это нормально, а дядя поглядывал с каким-то странным интересом. Ничего интересного в моих прогулках не случалось, но сегодня, когда я вернулась, дядя отвлекся от чтения газеты и неожиданно спросил: - Что в городе, Аннет? Ты теперь часто там бываешь, я заметил… И я, совсем не ожидая такого интереса, ответила то, что было в голове: - Да ничего особенного, все, как всегда, скука, даже возле полицейского участка тихо, как на кладбище. Он как-то странно посмотрел на меня и улыбнувшись, проговорил: - Да что ты говоришь, даже там, а это хорошо или плохо? Я растерялась, не зная, что ответить и он, так же странно улыбаясь, продолжил сам: - Видимо это хорошо, раз там тихо. И что же, даже на улице никого? Я решила, что он так шутит и попыталась пошутить в ответ. - Да, верно ты прав, там совсем никого, один городовой, да и тот косился на меня, когда я проехала пару раз, суровый такой, даже страшно стало. Он смотрел на меня с какой-то снисходительной улыбкой и молчал и эта его улыбка напомнила мне совсем другого человека, я смутилась и пробормотав что-то невнятное, отправилась к себе. Этот разговор мне почему-то никак не давал покоя и я подумала, что раз уж он так странно говорил с мной, это не просто так. Я села и попыталась хорошенько припомнить все, что делала эти пять дней. Вроде как ничего предосудительного не было, разве что я действительно стала чаще выезжать в город и ездила по одному и тому же маршруту. И тут картинка сошлась, я как-то сразу сообразила, что было странного. И это понимание меня поразило необыкновенно. Если до этого момента все, что я делала, казалось мне нормальным, то теперь я поняла, что это было не совсем так. Я снова перечитала то, что писала тогда и поняла, что не то чтобы была нечестна, а просто не поняла до конца. И вот это вот «мне стало легче непонятно от чего» стало понятнее. И сон этот тоже стал понятнее. И не просто так все это приснилось. И ездила я мимо участка тоже не просто для того, чтобы покататься, а для того, чтобы случайно или не случайно увидеть этого странного человека. Этот разговор с дядей все прояснил, и что же делать теперь, Господи Боже мой да я явно же кокетничала тогда, на лестнице, с этим своим извинением и посмотрел он на меня так странно и из-за этого тоже. Изучающе посмотрел. И смутилась я тогда неспроста, там же, на этой лестнице. Как бы то ни было мне надо теперь подумать обо всем этом, может я ошибаюсь и нет никакого интереса и у него его нет ,но тогда зачем же он сказал про то, что знакомство со мной это «положительный момент»? Вот так вот сказал, и у меня сердце ухнуло куда-то и стало как-то необыкновенно хорошо. Ах Боже мой и зачем дядюшка вовсе завел этот разговор про полицию. Надо перестать ездить там. Это глупо выглядит. Очень глупо. И я перестану. И не буду думать об этом. Этот господин в последнее время занимает слишком много места в моих мыслях. Завтра я снова начну давать уроки и перестану думать о глупостях. Если уж быть честной, то до конца, кто я такая, чтобы интересовать такого как он? И какие встречи у нас могут быть? С чего бы? Выдумала я все это и завтра перестану. P. S А смотрел он во сне на меня странно, не так как тогда.