POV Чимин
Этот альфа… Он заставляет меня тяжело и разочарованно вздыхать. Я почти не знаю его: только имя и ещё что-то по мелочам, но он уже начинает меня немного раздражать. Почему он такой несобранный? Все близкие друзья Юнги такие? Не верю. Но я сам начинаю немного переживать. Думаю, это называется предвкушением, но вместе с ним мешается страх перед неизвестностью. Любопытство? Я терпеливо жду его новых слов, понимаю, что в голове Намджуна каша; он не знает, что именно говорить, а у меня уже начинают трястись руки. — Его биологический папа умер, когда Юнги было четырнадцать, — его слова бьют меня ножом куда-то туда, где притаилась душа, и я чувствую, как шок поражает тело резкой волной и тянет на дно, скребя горло и сердце. Это… как? В смысле? Почему? Я не ожидал услышать такого. Юнги потерял близкого ему человека, но так сразу со стороны и не скажешь. Я вмиг забыл, как разговаривать. — Он попал в аварию: машина под фуру и всмятку, — продолжает альфа. Я начинаю сходить с ума и хотеть остановить его, потому что не был готов к такой информации. Моё сердце бешено бьется, дышать становится тяжелее — как удар в солнечное сплетение. Это солнце будто потухло, а горит ли оно до сих пор в теле Юнги? — Полиция заявила, что, скорее всего, он отвлекся на телефон, — говорит Намджун и ёжится, видимо, от воспоминаний. Его лицо мрачное, в глазах веселья нет, а взгляд стеклянный. Рассказывает так, будто сам был там, и я слышу дрожь в его голосе. На мои глаза накатываются слёзы, но я пытаюсь контролировать это. — Помню, как отец Юнги метался: не знал, как сказать, что папы нет больше, — произносит Намджун, грустно хмыкнув. Я кусаю губы от досады. Узнай я раньше, как бы себя вёл? Юнги настолько хорошо всё скрывает? Мне всё ещё тяжело дышать, с каждой, кажется, секундой не легче. Будто это я так потерял папу. Но что Юнги чувствовал тогда? Что-то настолько, должно быть, ужасное, что мне страшно думать об этом. — А потом Юнги полностью отдался улице. Настолько, насколько мог, — говорит Намджун. — Думаю, если бы не он, я бы так и остался нерешительным и загнанным. С каждым новым словом я слушаю его внимательнее, на лице альфы медленно появляется слабая и тёплая улыбка. Я мысленно хмыкаю и понимаю, что за то время, проведённое рядом с Юнги, научился быть внимательнее к эмоциям человека, потому что вряд ли заметил бы эту улыбку Намджуна. — Мы с ним дружили с семи лет. Когда произошла та авария, он часто шастал по городу и почти не был дома. Его то охрана искала, то полицию всю на уши поднимали, но позже сдались, потому что если Юнги не хочет, чтобы его нашли — его и не найдут, и тогда я пошёл за Юнги, когда его не было дома уже около четырёх дней — точно не помню, но достаточно, чтобы он заставил всех волноваться ещё больше. Я ставлю локоть на столик, упираясь рукой в щёку. Так значит они настолько близки? Внутри меня что-то такое тихое, странное, тёплое, похожее на радость, потому что, судя по всему, они дорожат друг другом. Я надеюсь, что Намджун всегда будет рядом с Юнги и сможет поддержать его. — А потом я и сам потянулся за ним, — Намджун усмехается воспоминаниям. Я вижу, как в его взгляд, устремлённый будто в никуда, проникает темнота сожаления. — Все эти вечеринки, бары, сигареты и… — Омеги, — киваю я, будто разрешаю сказать об этом. — Ну да, — соглашается Намджун. — Всё это просто способ отвлечься, потому что мысли никуда не пропадают, понимаешь? Я киваю: понимаю. — И нас лечит не время, а люди. В жизни Юнги такого человека нет, — Намджун говорит это и после поворачивается ко мне, смотря внимательно прямо в глаза. Когда Юнги смотрит на меня так — я чувствую себя голым не телом, а душой. — Не было, — поправляется альфа, а моё глупое сердце вздрагивает. Теперь оно точно не успокоится. — Думаешь, я смогу помочь ему? — хмыкаю я грустно. Смотрю на стопку напротив себя, потому что долго держать контакт глазами сложно всем. Намджун пожимает плечами. — Кто знает? Я не прошу тебя о чём-то. Просто недавно он рассказал мне что-то, что заставило меня задуматься. Я вопросительно смотрю на него, желая уточнить, но Намджун мотает головой. — Думаю, об этом ты должен узнать уже от него самого, — говорит альфа. — Я и так от Юнги по шее получу, если он узнает, что я рассказал тебе. Да, они близки. Я слабо и тепло улыбаюсь этому. — И многие знают? — я знаю, что вряд ли это так, но я просто хочу услышать: — Нет, — отвечает альфа. — Только мы с тобой. Я киваю. Чувствую, как во мне что-то разгорается. Всё, чего я хочу сейчас — увидеть Юнги. Но во мне всё резко будто останавливается. — Стой, а Хосок и Джин? — Они не знают, — отвечает Намджун, пожав плечами. — С ними мы познакомились позже, когда уже почувствовали атмосферу улиц и драк, а Юнги уже стал таким. «Таким»? — мне действительно интересно, что именно он имеет в виду. Намджун кивает, поджав губы. — Начал курить, набивать татуировки, потерял эмоции и блеск в глазах. Я понимающе киваю. — Ты ведь осознаёшь, что никто больше не должен узнать об этом? — уточняет Намджун. — Осознаю.* * *
Чимин ворочается без преувеличения вот уже часа три подряд, сбив всё постельное бельё под собой и помяв одеяло. В голову вместо сна лезут мысли: понятно, почему Юнги ничего не рассказал о себе, когда Чимин просил — это личное для него, скорее всего, но всё равно омегу изнутри глушит обида. Ещё обида то ли на себя, то ли на альфу за ту жалкую ссору у лестницы. Такая обида, что на глаза наворачиваются горячие слёзы. Чимин никогда не думал, что будет плакать из-за Юнги. Это смешно, но всему виной миновские розы, что не показали ни одного намека на вялость спустя уже дня три, как были подарены. Они действительно прекрасны. Ещё и мысль о том, что где-то там, среди одежды аккуратно на плечиках висит его толстовка, пропахшаяся сосной, вином и сигаретами. Хочется накричать на Юнги за то, что он дурак. Почему так легко злится, если среди толпы вечно с каменным лицом? Или это только из-за Чимина? И омега начинает корить себя за то, что не умеет молчать, когда надо. Молчит как раз тогда, когда не надо. Чимин правда пытается поменять это местами, и сначала кажется, что получается, но всё вдребезги разбивается, как волны о скалы или отчаянные люди с высоты, когда телом владеют эмоции. Юнги ревнует Чимина — это и барану понятно, но к другу, проверенному годами? Грёбанная любовь, почему она портит дружбу? Чимин кусает губы до крови, и даже железный привкус на языке не мешает ему продолжать это делать — дурацкая привычка, если честно. Он снова закрывает глаза, но сон не ловит, а только смешивает мысли в ещё большую кучу, от которой мозг, кажется, уже готов взорваться. Чимин просто хочет прижать к себе Юнги, целовать его, перебирать волосы и просто показывать, что Юнги спасен. Позволять альфе быть слабым и уверенным в том, что никто не узнает об этом. По утрам будить бодрящим кофе и гладить его кота, босиком бродить по вилле в его рубашке, пока он ещё спит; смотреть на его задумчивое лицо, пока он курит, чувствовать на себе его большие и холодные ладони, засыпать на его плече и слышать тихий, хрипловатый голос. Просто быть рядом и знать, что всё в порядке. У Чимина недостаток тех ночей, которые он проводил с Юнги, и понятное дело, что вряд ли эта ночь станет одной из них, но он всё равно ждёт сообщения, того звука уведомления, прожигая взглядом смартфон, лежащий на тумбочке. Омега несколько раз проверяет, не стоит ли он на беззвучном, но после понимает, что походит на какого-то параноика. Но вот он — звук, которого ждал омега, разносится эхом по спальне и бьётся о стекло панорамного окна. Чимин вспоминает все молитвы, которые знает и не знает тоже, но лишь бы он, лишь бы только это был он. Это распознавание лица кажется слишком долгим сейчас, омега за это проклинает темноту, вспоминает мимолетно о технологиях, но стоит Чимину провести пальцем по экрану — появляется желание кинуть смартфон в стену и разъебать его так же, как и злая ведьма из сказки про Белоснежку зеркало. Тэхён, 02:13: мы поссорились с Чонгуком