Прикосновения

      На поправку судья шел очень быстро. Очень скоро он уже начал ходить с помощью трости, и они с Эсмеральдой смогли назначить дату свадьбы.       Фролло хотел, чтобы все свершилось поскорее. День, когда они с Эсмеральдой предстали перед алтарем Собора Парижской Богоматери, был одним из самых долгожданных в их жизни. Но, когда они вышли из Собора, будучи уже мужем и женой, снаружи их ждал сюрприз.       Фебюс, разозленный тем, что потерял Эсмеральду уже навсегда, устроил там настоящее непотребство. Он объявил, что двадцать лет назад судья убил мать Квазимодо. И вот вокруг Собора собралась толпа, которая обвиняла судью в этом убийстве. Люди кидали в сторону судьи проклятья так громко, что на ступени Собора вышел архидьякон Жозасский.       — Что здесь происходит?! — возмутился он.       — Ересь какая-то, святой отец! — сердито ответил Квазимодо. — Хозяина обвиняют в том, что он — убийца моей матери, хотя она бросила меня в ясли для подкидышей! Вы ведь знаете, что на самом деле произошло!       Архидьякон и судья всегда имели разногласия и частенько сцеплялись из-за отношения судьи к людям. Но то, что здесь творилось сейчас, было такой глупой и несусветной ложью, что архидьякон просто не мог остаться в стороне.       — Немедленно прекратите этот балаган! — возвысил он свой голос. — Вы сейчас ведете себя совершенно неразумно, дети мои! Вы поддались на провокации этого заблудшего агнца! — он указал на Фебюса. — Да, судья Фролло — человек жесткий, а подчас жестокий, но в этом преступлении он не повинен! Более того, он спас этого несчастного мальчика Квазимодо и взял над ним опеку, заботясь, как о своем сыне! Постыдитесь, дети мои, и покайтесь! И немедленно разойдитесь по своим домам!       Его слова были услышаны, и люди, чувствуя неловкость от того, что их так легко обвели вокруг носа, потянулись в разные стороны. Кое-кто, весьма похожий на Клопена, проникся настолько, что очень метко попал в Фебюса навозом, и тот вынужден был сбежать с позором.       Судья и Эсмеральда в это время уже успели сесть в карету. Когда лошади тронулись с места, увозя их домой, судья кое-что вспомнил.       — А что там еще было в нашем списке, любовь моя? — он с хитрецой поглядел на свою уже жену.       — В каком списке? — Эсмеральда сделала вид, что не поняла.       — В том самом, — он провел пальцем по ее предплечью, и она покрылась сладостными мурашками.       — Кажется, королевский дворец, — хихикнула она.       Они с судьей переглянулись и хором сказали:       — Да ну его!       — Леса мне вполне хватило! — добавил судья.       — Знаешь, а ведь мы вполне можем заменить королевский дворец на твою карету, — ее рука скользнула к его бедру, поглаживая.       — На нашу карету, моя дорогая, — прошептал судья, целуя ее в висок.       Судья и Эсмеральда проводили время в свое удовольствие, уже ни от кого не скрываясь. Одним из удовольствий были те тихие вечера возле камина, когда время течет спокойно и неспешно, уютно горит огонь, а они сидят — судья в своем кресле, а Эсмеральда, по старой привычке, на ковре, прислонившись головой к его колену. Эсмеральда вдруг оторвалась от книжки и спросила судью:       — Клод, а ты еще пьешь то масло, о котором ты мне говорил?       — Да, дитя мое, — он пытливо взглянул на нее. — Хочешь, чтобы я перестал это делать?       — Нет. Я хочу, чтобы ты продолжал, — она смотрела на него таким любящим взглядом, что у него перехватило дыхание от щемящей нежности к ней, а она продолжала, — ты так плотно занял все мое сердце, что никто другой там больше не поместится.       С этими словами она опять прислонилась к его колену, а судья поглаживал ее по голове и думал: как хорошо, что у них будет еще много таких тихих и спокойных вечеров.