нежные шестнадцать

Такой забавно низкий, кажущийся совсем крохотным. Ваня приземлился на собственную кровать, пока брат сидел за рабочим столом и сосредоточенно решал домашнее задание. Белая футболка очевидно была большой для него: объемный вырез сдвинулся, оголил тощее узкое плечо; кожи коснулся мягкий желтоватый свет настольной лампы. Ваня затаил дыхание. Он немного выпил с друзьями светлого пива, к тому же, выкурил за раз почти три сигареты. Голова кружилась и немели конечности. Данил казался сегодня особенно очаровательным. Ваня прочистил горло, вытер вспотевшие ладони о джинсы и встал с кровати. Безусловно, они не раз баловались друг с другом. Умильная неопытность брата заставляла Ваню относиться к нему нежно и трепетно. Да он с девчонками никогда так не церемонился, как с Даней! Но, тем не менее, каждый раз было неловко тревожить брата. Подходить к нему из-за спины, — как сейчас, — медленно наклоняться, чтобы расставить руки по бокам от Дани, впиваясь от напряжения пальцами в край стола; вести носом по вискам, прислоняться своей щекой к чужой горячей щеке. Данил всегда трусливо вздрагивал, ежился и сутулился от навалившегося сзади тела; он отчего-то затаенно глубоко дышал, сжимал в руках ручку, которой до этого выводил формулу коэффициента поверхностного натяжения жидкости, да и сам весь напрягался. Ваня жался к нему сзади и водил носом по чужой щеке, обдавая жарким дыханием. Ему это нравилось. То, как брат постепенно плавился под ним, как чувственно-невинно реагировал, как покрывалась мурашками его бледная мягкая кожа от обыкновенных прикосновений. В такие моменты Ваня старался сдерживать себя, чтобы не быть слишком резким, но порой не выходило: он внезапно сдергивал брата со стула, вцеплялся пальцами в худющие бока и напористо целовал в сухие губы. Правда, целоваться тот совершенно не умел, только неуверенно двигал губами, даже не разжимая зубы. И только затем становился ласковым и покладистым, чтобы Даня подпускал к себе ближе. В этот раз Ваня был сдержанным, хоть голова и захмелела. Он спустился губами к изгибу шеи брата — тот с выдохом дернулся, — слегка сжал между клыками кожу и, убрав одну руку со стола, нырнул ей вниз, чтобы подцепить пальцами футболку Дани. Рука прижалась к впалому животу, плавно обогнула бок и ухватила поперек торса. Ваня все-таки позволил себе вздернуть легкого Данилу вверх, и тот даже хотел возмутиться, но прикоснувшиеся к его собственным чужие губы заставили лишь сдавленно замычать и сдаться. Ваня обхватил щеки брата ладонями, толкнулся языком в зубы, и тот, наконец, сообразил, что при взрослом поцелуе желательно открывать рот. Назвать Данилу податливым абсолютно точно нельзя было. Тот капризничал, вредничал, вставлял умные замечания, куда не следует. Но не отталкивал. Трогательно жался в ответ, закидывал руки на шею, оттягивая длинные волосы. Ване это нравилось: он готов был круглосуточно выкидывать подобное, лишь бы получать такую ответную реакцию. Руки Вани обхватили бока брата, прижали его к себе как можно плотнее. Он слегка подтолкнул Данилу к столу, тот уперся позвоночником в островатый край и, зашипев в губы брата, скривился. — Какого…?! — Прости, — Ваня чмокнул его в уголок губы, хотя бесстыдно вдавливать не переставал. — И еще раз, — он улыбнулся, проводя носом по щеке, прежде чем отойти от тут же растерявшегося Дани. — Иди сюда. Ваня отошел к кровати. Ему не хотелось в очередной раз тащить брата. Неопытность неопытностью, но безропотным парень не должен быть. Данил все стоял на месте, и Ваня уже был готов снова подойти, как тот все-таки двинулся навстречу и сам залез на кровать. Он откинулся спиной на подушки и сжал между собой колени, глядя прямым взглядом на брата. Ваня не заставил себя ждать, тут же залезая следом и останавливаясь напротив препятствия в виде чужих острых коленей. Он опустил на них руки, но затем съехал ладонями к икрам и сжал их пальцами. Даня поддался, раздвигая ноги. — Объясни, почему я делаю это каждый раз? — произнес он слегка раздраженным голосом. — Что, раздвигаешь ноги? — Да. — Не знаю, — Ваня пожал плечами, ухватываясь ладонями под коленями брата и придвигаясь ближе. — Нравится, наверное. Тот хотел еще добавить что-то, судя по выражению лица, язвительное, но Ваня снова не дал Даниле возмутиться. Он в буквальном смысле заткнул того губами, расстегивая на собственной рубашке еще несколько верхних пуговиц: стало душно. — Фу, ты пил, — брат все-таки нашел момент, чтобы высказаться. — Ты почувствовал это только сейчас? Мы целуемся уже долго, — Ваня улыбнулся, целуя Данилу сперва в шею, под скулой, а затем и в обнажившееся из-за выреза плечо. — Или это все потому, что ты снова с раздвинутыми ногами? — Черт, заткнись, — тот нахмурился. — Обязательно повторять это? Ваня усмехнулся куда-то в чужую ключицу. Конечно, обязательно. Иначе это был бы уже не он. Данил слегка выгнулся, когда руки брата прошлись вдоль туловища от тазовых костей до грудной клетки, задев под тонким слоем футболки торчащие соски; большие пальцы несильно вдавились в них, оглаживая. Он громко задышал, закинув руки на шею Вани и тут же принимаясь мягко массировать затылок. Брат довольно улыбнулся и с нажимом толкнулся вперед, имитируя фрикции. Ваня знал, что этот ребенок наверняка смутится и попытается вытолкнуть его, но, тем не менее, не сумел сдержаться. Бедра повторили движение, Данила внезапно выдохнул ему в губы и даже не стал отбиваться. Это было приятно. Чертовски приятно. Настолько, что хотелось по-настоящему. Ваня толкнулся в очередной раз, давая себе волю, и завел руки за поясницу брата, лапая теплую кожу и спускаясь вниз к ягодицам. Толчки стали бесконтрольными. Данил все продолжал горячо дышать ему в губы. — Нравится? — со сбитым дыханием произнес Ваня. Тот, на удивление, не ответил. Данил все так же держал чужую шею в оковах кольца из собственных цепких рук. Ваня уже терся о него, прикрывая от удовольствия глаза. Несмотря на то, что Даня был чересчур худым, его постоянно хотелось трогать. Гладить. Просто касаться. Ваня делал это все время. Даже за общим столом он мог нагнуться к брату, тронуть его за колено или даже сжать в руках тощую ляжку. Не то чтобы ему было все равно, о чем подумают родители, если вдруг заметят. Просто в этом была необходимость: Данил не делал ничего сверхъестественного, но его вечно хотелось трогать. Наверное, это все потому, что он нравился. Или Ваня был уже влюблен, что более вероятно. — Хочешь, чтобы я… — Нет, просто продолжай. Ваня кивнул, толкаясь с особым нажимом. Пах каждый раз проезжался по паху брата, все это вызывало жар и пот на висках, что каплями огибал красивые скулы. Рубашка неприятно парила тело, едва ли не липла к нему, и ее жутко хотелось снять. Ваня приостановился, слабо потираясь о Данилу. Руки потянулись к оставшимся пуговицам, ловко вытаскивая их из петель. Ткань съехала с плеч, Ваня тут же окончательно снял ее и швырнул на пол одновременно с проникновенным толчком. С губ брата от неожиданности сорвался глухой стон; он расслабил руки, и те, наконец, исчезли с чужой влажной шеи, давая Ване возможность двигаться учащенней и систематичней. Они оба громко задышали. Ваня уткнулся влажным лбом в шею Данилы, сжал руки на изголовье кровати и ощутил, как тело под ним ощутимо задрожало. Даня протяжно застонал в ухо брата и расслабился. Ваня толкнулся еще пару раз и отстранился, понимая, что если сейчас все так закончится, он Данилу в покое не оставит. — Стой, я… — подал голос тот, хватая уже хотевшего подняться брата. — Я все сделаю. Ваня удивленно посмотрел сначала на него, затем опустил взгляд еще ниже, на пальцы Дани, что трогали его ширинку и вытаскивали железную пуговицу из тугой петли. Видимо, этот человек не перестанет его сегодня удивлять. Откуда только, спрашивается, взялась эта трепетная решительность? — Ага, — выдохнул Ваня и прикрыл глаза, когда небольшая теплая ладонь нырнула под резинку нижнего белья. Это не длилось долго. Ваню ощутимо торкнуло от такого брата и от его ласковой ладошки; он излился ему в руку и гаденько усмехнулся прямо в губы, прежде чем коротко поцеловать. — Спасибо, — шепнул он, наконец, вставая с брата. — Это за домашку, которую я решил за тебя, пока ты где-то шлялся? — тут же ответил он, поднимаясь с кровати и вытираясь салфетками. — Да, за это тоже, — Ваня улыбнулся. — И за раздвинутые ноги. — Бесишь.