Какого цвета красная стена?

*** — Дэн, тебе не кажется, что Полина стала странной? — Еще более странной, чем обычно? — Ну… да. — В чем именно ты видишь повышенную странность? — Она улыбается! Все время! — Она и раньше улыбалась. Люди вообще часто улыбаются. — Но не так! Обрывок разговора пилота с навигатором, услышанный Станиславом несколько дней назад, при выходе из душа, засел в памяти неприятной занозой. Полина действительно выглядела счастливой. Во всяком случае — в те редкие моменты, когда ее удавалось увидеть, потому что большую часть времени девушка проводила в своей каюте. Обязанности Венькиной помощницы она выполняла исправно, и по кухне дежурила безропотно, и вообще стала гораздо спокойнее, выглядела довольной и счастливой. Но у Станислава почему-то никак не получалось убедить себя в том, что Венька был прав и кризис благополучно миновал, хотя он и называл себя старым маразматиком и параноиком, не переносящим вида радостных подчиненных — каждый раз, когда при взгляде на счастливую Полинину улыбку начинал сбоить капитанский тревожный радар. Только вот предъявить этому радару было, по сути, нечего. Полина выглядит слишком спокойной и довольной? Так что же в этом плохого, все растут, все изменяются. Не выходит гулять на станциях гашения? Ну так и остальные на них не каждый раз выходят размяться. Каждый раз после окончания работы или совместного обеда старается уйти к себе как можно быстрее, перестала смотреть кино вечерами и даже в общих посиделках почти не участвует (а если и остается на «поболтать», то в разговоры почти не вступает, сидит и молчит, думая о чем-то своем и улыбаясь загадочно)? Ну так сейчас днем в пультогостиной не протолкнуться, диванчик вечно занят кем-то из пассажиров, и к вечерним киносеансам они тоже пристрастились. Короче, ничего конкретного и тревожного. Вот разве что эта ее улыбка… Ребята были правы — Полина теперь улыбалась почти все время. Вернее, нет — она УЛЫБАЛАСЬ. Вот и сейчас… — Здравствуйте, Станислав Федотович. Спокойной вам ночи. — Спокойной… то есть, э… Добрый вечер, вообще-то, рано ж еще, и семи часов нет! — А. Ну да. Ну так я на всякий случай, Станислав Федотович. Заранее. Вдруг сегодня больше вас не увижу. — Полина… а… ты хорошо себя чувствуешь? Счастливое лицо, сияющая безмятежная улыбка. Тихая такая. Умиротворенная и очень-очень спокойная. — Просто отлично, Станислав Федотович. Спасибо, что спросили, Станислав Федотович. Я очень ценю ваше ко мне отношение, вы лучший капитан галактики… И голос под стать улыбке — вроде бы счастливый, но при этом какой-то словно бы уплывающий. Казалось бы, мелочь. Крошки… Но именно такими крошками и питается червячок сомнения. — Полина… А ты разве не хочешь кино посмотреть? Ребята как раз выбирают. — Спасибо, Станислав Федотович, что-то не хочется. Я лучше пораньше спать лягу, чтобы режим не нарушать. Слова о режиме в устах любого из мозгоедов — это уже не жалкие крошки, это элитная кормосмесь класса «Премиум». Густо замешанная на дрожжах. Червячок мгновенно вспух до размеров крупного удава. — Полина, а… как тебе мимимишки? Понравились? Вопрос дурацкий, кто спорит, как мимимишки могут не понравиться? Но Станиславу хотелось ее как-то задержать, а то ведь сейчас нырнет в свою каюту — и снова до утра носа не высунет. Он не особо рассчитывал на информативность ответа — просто еще немного понаблюдать и окончательно удостовериться. Хоть в чем-нибудь. Да хотя бы в том, что он старый придурок, страдающий паранойей и не переносящий вида счастливых подчиненных. — Мишки? Какие мишки? Полина чуть замедлила шаги и попыталась свести бровки над переносицей, припоминая, но при этом продолжая улыбаться и уже положив на створку двери левую руку, до локтя затянутую перчаткой. Перчатка была одна, только на левой. И, разумеется, красная. Тонкое запястье охватывал браслетик из белых треугольных пластин. Почему-то этот браслетик не нравился Станиславу особенно сильно. И даже не столько самому Станиславу, сколько его червячку, выросшему в приличную анаконду. Глупость, конечно. Ну подумаешь, любит девочка безвкусные пластиковые украшения, так что ж теперь, считать и это подозрительным? — Мимимишки. Я тебе их принес, помнишь? Неделю назад. Тебе для них ничего не надо? Корма там какого… — Ах, эти… — Затянутые алым пальчики небрежно шевельнулись, улыбка стала шире. — Все нормально, Станислав Федотович. Спасибо. Они сдохли. Так что все в порядке, Станислав Федотович, ничего не надо… Скользнувшая на место дверь каюты скрыла Полину, но Станислав был уверен, что и за нею она продолжает улыбаться, довольно и безмятежно. *** То, что дружба с космодесантником — тяжкий крест, Вениамин понял очень давно, еще будучи юным и беспечным интерном. Космодесантники не умеют делить время на рабочее и личное и искренне удивляются каждый раз, когда им намекают, что большая часть людей вообще-то живет иначе. К друзьям они относятся как к продолжению себя самих и уверены, что подорваться по первому писку комма в любое время для любого из них в радость. Преграды на своем пути они воспринимают с энтузиазмом барана, давно мечтавшего попробовать на рога новые ворота, и отдыхать предпочитают столь же активно. И бывшими не бывают, покуда живы, пенсия их не лечит. А если заводят они вдруг речь о тихой рыбалке и мирном кормлении голубей в парке — поздно кричать «Караул!», прошляпил кризис, диагност хренов! И надо обзванивать всех старых друзей, поднимать контакты, искать возможности и предпринимать срочные меры, иначе дело не ограничится простой покупкой по пьяни космического корабля со всеми отсюда вытекающими… — Венька, ты можешь как-то незаметно проверить человека на наркотики? Без его согласия? Так, чтобы он сам вообще не догадался? Когда разбудивший тебя в час ночи старый друг задает такие вопросы, хочется получить от него хотя бы немножечко если уж не извинений, то объяснений. Но если этот старый друг еще и твой капитан, да к тому же бывший космодесантник, да к тому же пришел лично, словно не доверяя переговорам по комму… — Могу, Стасик. Кого именно? Как срочно? — Полину. Не то чтобы срочно, но… — Хорошо, Стасик. — Вениамин подавил зевок. — Завтра же и проверю. На каннабиноиды, полагаю? — Да?! — мгновенно насторожился Станислав. — Тебе тоже показалось? Ты тоже счел подозрительным? — Что, Стасик? — Вениамин вздохнул и по старой привычке бывшего очкарика потер переносицу. — Что девочка стала ненормально нормальной? Заметил. Считаю ли я это подозрительным? Не особо. Все люди разные, всем свойственно меняться. Но когда на борту корабля имеется некий кустик, а капитан просит проверить на наркотики одного из членов экипажа — даже самый паршивый диагност способен сложить два и два. Я другого не понимаю, Стасик, — почему ты ко мне пришел, а не спросил ребят напрямую? Если не хотел обижать Полину подозрениями, то мог бы у Теда поинтересоваться, ненавязчиво так, словно бы между делом… — Да?! — взорвался капитан яростно, но тихо, учитывая час ночи. — И как ты себе это представляешь?! «Тед, кстати, а твоя конопля — она в порядке? У нее все листики целы? А вы с Полиной их случайно не того?» Венька! Ну как я могу, ну сам подумай! Вениамин философски пожал плечами. — Стасик, ну раньше же как-то мог. — Раньше я был уверен, что он ответит «Нет!», — отрубил Станислав. — И честно ответит! Потому и мог. А теперь… Венька, ну вот только представь, ну вот ответит он: «Да, Станислав Федотович». И что мне после этого с ними делать?! Как его прикажешь после такого отмазывать, если вдруг… то есть наказывать! — О да, Стасик, это была бы проблема! — Вениамин стоически удержал улыбку, не дал ей прорваться ни в голос, ни на лицо, ну разве что только в глаза. — А сейчас ты что собираешься делать? — В смысле «что»? — Ну вот проведу я завтра тест — и он окажется положительным. И что ты будешь с этим делать? Капитанской волей выбросишь за борт без скафандров? Сдашь полиции? Сообщишь Роджеру, чтобы он приструнил Полину и набил морду Теду при первой же встрече? Отправишь драить полы до скончания века? Что именно, Стасик? — Не знаю… Станислав как-то сник и выглядел теперь таким несчастным и даже затравленным, что Вениамин на крохотную долю секунды устыдился: ну вот, довел человека, вчистую декомпенсировал, можно сказать. Но тут же взял себя в руки и подытожил: — А ты подумай, Стасик. Заранее подумай. — Хорошо. Я… подумаю. *** Дэну нравились ночные вахты, когда он словно бы оставался один на один с бескрайним космосом и никто не лез под руку, не дурачился, не отвлекал от трассы. Впрочем, дневные вахты ему нравились тоже — в подначках друзей есть своя прелесть, если они обоюдны и не сопровождаются повышением уровня агрессии. Но ночью он вроде как стоит на страже (ну ладно, сидит!), пока все остальные спокойно спят, и это приятно. А если и не спят, то крадутся к холодильнику тихо и осторожно, стараясь не отвлекать. И фольгой шуршат аккуратно. Дэну вовсе незачем было оборачиваться, чтобы знать, чем занята за его спиной Полина. И как она выглядит. — Полина, а ты похудела. — Да?.. Ну и ладно… Голос Полины звучал рассеянно, словно думала она о чем-то своем. Но думала не напряженно, скорее улыбчиво и расслабленно. Скрипнуло кресло — Дэн развернулся вместе с ним. В полумраке пультогостиной (после полуночи освещение работало в ночном режиме) глаза киборга полыхнули темно-красным — он присматривался. Полина молчала и улыбалась, мечтательно глядя мимо и покусывая шоколадку. Дэн склонил голову набок и уточнил осторожно: — Тебя разве это не радует? Улыбка Полины приобрела слегка удивленный оттенок, глаза на миг сфокусировались, взгляд теперь был устремлен куда-то в район навигаторского плеча. — А должно? — Не знаю. Раньше радовало. Полина задумалась и даже отложила надкушенную шоколадку. Потом разулыбалась снова. Кивнула. — Ты прав. Радует. Спасибо, Дэнька, ты такой милый… И пошла к выходу из пультогостиной. Недоеденный шоколадный батончик так и остался лежать на столе. Дэн посмотрел на него, потом на удаляющуюся спину в цветастом халатике — очень сильно обвисшем халатике…. И решил рискнуть, применив тяжелую артиллерию: — Полина, тут Роджер звонил… тебя спрашивал. — Ага, — вяло махнула рукой Полина, не обернувшись и даже не замедлив шага. — Передавайте ему привет. Прошелестела дверь каюты, и все снова стихло. Корабль спал. Дэн беззвучно и медленно развернулся обратно к пульту. Сгорбился в кресле, закусил костяшку указательного пальца. И уставился в вирт-окно взглядом, таким же невидящим, какой был у Полины минуту назад. ***