Нет, ты не Бог

      Большинство новых сообщений несли один и тот же характер и по своему смыслу напоминали написанное Чонгуком. Намджун, ожидаемо, пустился в философию; его сообщение было огромным, полным метафор и скрытого смысла между строками, и половину из них Хосок не понимал. Он перечитывал предложения по несколько раз, но чем больше углублялся, тем сильнее запутывался в клубке из непонятных литературных художественных приёмов, сложных эмоций и тёмных обстоятельств. В голове его лучшего друга всегда бурлило слишком много вопросов, слишком много ответов, слишком много идей и слишком много воды из слов; Джун не умел думать просто, но имел талант объяснять элементарно, поэтому Хосок любил его слушать, всегда мог уследить за ходом его мыслей. В этот раз всё было не так. В этот раз, озадаченный всем сегодняшним днём, сбитый с толку словами Чонгука, родителей, десятка знакомых и даже четырёх неизвестных ему людей, Хосок не понимал Намджуна.       Это напоминало злую шутку, но его семья и друзья были слишком хорошими людьми для подобного, слишком чёрного, чувства юмора.       Юнги-хён обошёлся без слов. Чат с ним был одним из последних, забитый под завязку мемами, в основном, отправленными старшим парнем, на которые Чон всегда реагировал типичным корейским «к к к». Последним сообщением, датированным двадцать восьмым ноября, была не картинка, не сухие односложные предложения в стиле Мин Юнги, а аудио-файл. Несколько минут, как в безмолвном, в обездвиженном трансе, Хосок просто сидел и смотрел на файл. Думал, что это? Думал, стоит ли открывать? Думал, зачем хён отправил подобное? И, в конце концов, устав бояться, он скачал запись и начал слушать.       Клавишная мелодия, возможно, сыгранная хёном на его старом любимом фортепиано и позже обработанная в программе, была быстрой, но грустной. Она была красивой, прекрасной даже, но не нравилась Хосоку так, как остальная музыка, написанная его другом. Что-то в звучании выходило за рамки привычного, оно оставляло неприятный тревожный осадок, и молодой человек остановил аудио-запись на половине второй минуты. Свободная от телефона рука потянулась к груди, пальцы сжали крепко футболку, а короткие ногти, сквозь плотную ткань, оцарапали кожу. Он чувствовал фалангами пальцев ребристость своей грудной клетки, он был худым, возможно, слишком худым, и только теперь пришёл к осознанию этого факта. Хосок тихо, дрожаще выдохнул и опустил взгляд обратно на смартфон, чтобы найти номер Юнги.       Долгие гудки нервировали. Ту-у-у. Ту-у-у. Ту-у-у. Пока не прошла минута и звонок не оборвался автоматически. Хосок позвонил вновь. Он часто делал это, часто надоедливо и упёрто названивал, пока ему не отвечали. Единственным, с кем он знал границы и научился терпению, был Юнги. Хён не жаловал подобное упорство в телефонных звонках, и из упёртости предпочитал не отвечать совсем. Но в этот раз Хосоку было плевать. И в этот раз изменилась реакция его друга.       — Что, — в голосе Юнги не было вопросительных интонаций. Только усталость и незавуалированное раздражение. Хосок тяжело сглотнул, почувствовав, как тяжесть в груди прибавила в несколько килограммов. В ушах всё ещё звучали отголоски этого ту-у-у, ту-у-у.       — Привет, хён, — ответил он неуверенно, не зная, что сказать. Весь этот день был таким странным. Все люди вокруг обескураживали. Чон больше не понимал, что происходит, и из-за этого хотелось скрутиться на кровати в калачик и уснуть на несколько долгих дней. А потом проснуться в собственной квартире, с диваном в гостиной, и забыть о доме на пляже, как о глупо сне.       — М-м-м, — промычал в приветствии Юнги.       — Хён, скажи… что это за мелодия, которую ты мне прислал? Она красивая и всё такое, но звучит как-то слишком… классически для тебя? — парень неловко рассмеялся. — И почему ты её мне прислал-то? Ещё кто-то её слышал? Или это только… для моих ушей?       «Скажи „нет“, — подумал он, — скажи „нет“».       — Я тебе ничего не присылал.       Это было явно не то, что Хосок ожидал услышать.       — Нет, хён, ты прислал. В Какао.       — Это спам.       — Ну нифига себе спамеры пошли, однако. Серьёзно… — шатен начал терять терпение. Как очень вскоре оказалось, Юнги — тоже.       — Хосок, — перебил его злой голос на том конце линии. — Я занят. Пока.       — Подожди, хён! Что происходит? Что с тобой? Бариста плюнул в твоё утреннее фраппе? Серьёзно, это не смешно. Где я был вчера? Почему я оказался утром на пляже в Инчхоне? Почему все с ума посходили с траурными сообщениями? И почему, когда я говорю тебе, что получил от тебя аудио, ты говоришь, что это был спам? Господи, Юнги, я с ума схожу от этого дня! — под конец предложения Хосок сорвался на крик, не в состоянии больше контролировать свои эмоции. — Не говори мне, что ты занят, потому что что бы там ни было, это не так важно, как вся та херня, которая происходит со мной здесь и сейчас! Мою квартиру обчистили и я не помню последние несколько дней. И, подожди, это не самое весёлое! Самое весёлое то, что мне один псих сказал, будто я умер. И в подтверждение его слов все пишут мне так, будто я действительно умер. Умер, хён! Это, чёрт подери, не смешно.       Хосок замолчал, и на несколько долгих секунд в комнате повисла угнетающая тишина, нарушаемая лишь тяжёлым дыханием молодого человека. Он ждал, что его друг что-то скажет, как-то утешит, расставит всё по полочкам, потому что, очевидно, сам Чон Хосок не может и не сможет это сделать. Потому что Юнги всегда находит время для близких, даже тогда, когда не хочет никого видеть или слышать.       Наконец, с того конца линии послышалось тихое шипение, будто втягиваемый сквозь плотно сжатые зубы воздух, и последовавший за ним выдох, после чего Юнги заговорил механическим, безэмоциональным голосом:       — Я не знаю, где ты был и что делал вчера, позавчера и всю прошедшую неделю. И мне жаль, что тебя обчистили, но тебе надо позвонить в полицию, а не мне. Я не твой опекун, Хосок, я не могу решать за тебя твои проблемы, подтирать твою жопу и следить за твоим менструальным циклом, ты уж прости. У меня своего говна — вагон, и я никогда не прошу тебя бросать все свои дела и кидаться мне на помощь, я только прошу не лезть ко мне, когда я занят. Вылези уже из пелёнок и не впутывай меня в тот уебанский флэшмоб с траурным пиздежом. Я уверяю тебя, ты более чем жив и в данный момент прилично действуешь мне этим на нервы.       — Оу… воу. Какого… хрена.       Хосок не часто бывал объектом злости Юнги, а когда тот всё-таки выплёскивал на него злость, это и в помине не было так грубо.       — Какого хрена, — повторил парень, запустив пальцы свободной руки в красные волосы и до боли сжав их в кулаке. — Это… Это. Какая муха тебя укусила, придурок?       — Нет, какая тебя укусила? Ты знаешь, как меня это бесит, когда звонок за звонком, звонок за звонком, а потом удивляешься чего это маленького глупенького тебя обидели! — издевательски пропищал Юнги, пародируя чоновское эгьё. — Твой эгоизм выводит меня из себя.       Это было оно. Это был момент достижения точки кипения. Хосок не знал, что может так ненавидеть. Он не представлял, что объектом этой ненависти может стать старый добрый Мин Юнги. Мин Юнги, защищающий словами и кулаками своих друзей. Мин Юнги, не поехавший в Тэгу на Новый Год, чтобы проследить за здоровьем Хосока. Мин Юнги, никогда не оскорблявший его. До сегодняшнего дня.       — В этом дело? В нескольких телефонных звонках?       Юнги прорычал раздраженно в ответ и Хосок необдуманно выплюнул:       — Пошёл нахуй, хён. Пошёл. На-хуй.       — Лол. С удовольствием. Как вы все меня заеб… — на этом моменте звонок оборвался. Юнги даже не потрудился закончить предложение.       Телефон, полетевший секундой спустя в стену, разлетелся в стороны на несколько частей.       — Это сон, — прошептал Хосок, а потом повторил, пробуя фразу на вкус, — это просто сон.       Телефон по-прежнему валялся на полу, разбитый, наверняка сломанный и уже никогда не заработающий вновь. Парень не хотел проверять, боясь снова увидеть все те сообщения, услышать мелодию или, что ещё хуже, получить звонок от кого-то из друзей или семьи. После разговора с Юнги он больше не знал, чего ожидать: очередную грубость в свой адрес или плохие новости. Протяжно, хрипло выдохнув, Хосок качнул головой, будто отгоняя все плохие мысли, и лёг на кровать.       Вот сейчас он закроет глаза. А когда откроет, всё вернётся в норму. Он снова почувствует себя безопасно в собственной квартире. Он снова начнёт понимать, что происходит в его жизни.       Хосок зажмурился, крепко, и сильно ущипнул себя за кожу руки. Когда он открыл глаза, ничего не поменялось, кроме накрывшей его усталости — адреналин, шок, что бы там ни было, всё это прошло, оставив после себя апатию и налитое свинцом тело. Он повернул на подушке голову и посмотрел в окно. Небо всё ещё было серым, потемневшим от грозовых облаков, но дневным. И Хосок с ужасом подумал, что с такими темпами не доживёт до вечера, что обязательно произойдёт ещё слишком много неожиданных и неприятных вещей.       Он скинул с ног на пол кроссовки, залез под тонкое покрывало и попробовал заснуть. Сон не приходил долгое время: всё тело застыло в напряжении, глаза нервно «бегали» под дрожащими веками, зубы болезненно ныли из-за крепко сжатой челюсти. Лишь спустя час, прибавить-отнять пятнадцать минут, стиснутые в кулаки ладони расслабились, дыхание выровнялось и стало спокойным, а в воображении неосознанно всплыл образ человека, смазанный и нечёткий, но убаюкивающий.       Этот человек, молодой мужчина, может даже ещё совсем юный парень, сидел на деревянном стуле с низкой спинкой, в светлой комнате, потускневшей приятно от сумрака выключенных ламп и наступающего вечера. Он сидел у окна и смотрел, возможно, на закат солнца, окрасивший небо в тёплые тона, возможно, куда-то ещё, Хосок не знал. Он не видел его лица, не видел направление его взгляда, не видел эмоций. Хосоку и не требовалось. Он и так знал о мире, о красоте и об уюте этой картины в стиле прованс, в которой ему посчастливилось оказаться вторым главным персонажем.       Хосок ступил босыми ногами на полосатый цветной ковёр и тихо, почти бесшумно, подошёл к парню. Тот, упираясь локтем в стол и поддерживая раскрытой ладонью подбородок, чуть повернул голову, и Хоби увидел, как в улыбке приподнялись его скулы, после чего отвернулся обратно, к окну. Не думая ни о чём, не задаваясь никакими вопросами, Чон коснулся кончиками пальцев чужих светлых волос на макушке. Мягкие. Взяв волнистый локон, он потёр его между указательным и большим пальцами, после чего запустил пятерню в светлую шевелюру и игриво взлохматил.       — Хосоки-хён, — полушутливо возмутился парень и слабо мотнул головой. Его голос был глубоким, немного хриплым, негромким и приятным. Он был хорошо знакомым, легко узнаваемым, и Хосок наклонился, чтобы обнять блондина сзади за шею и прижаться к его щеке своей. Перед ними было окно с выглядящей по-старому деревянной рамой, немного грязным стеклом и необъятным небом за ним.       — Хён, — повторил парень, и Чон вопросительно, не отводя взгляда от вечернего пейзажа, промычал в ответ. — Что ты здесь делаешь?       Вопрос не удивил Хосока. Он неловко пожал плечами и тихо ответил:       — Отдыхаю, наверное.       — От чего отдыхаешь?       — От плохого сна, думаю.       Блондин зашевелился в чужих объятиях, и Хосоку пришлось немного расслабить руки. Он почувствовал, как его собеседник повернул лицо и то ли случайно, то ли намерено провёл холодным носом по тёплой щеке. Некоторое время парень ничего не говорил, а Чон и не ждал. Он смотрел в окно, но ничто конкретно не смогло захватить внимание: ни небо, ни покидающее их на ночь солнце, ни зелёный летний сад. Он смотрел в никуда и видел ничто; мысли лениво дрейфовали на краю сознания, они цеплялись за приятный запах чужого одеколона, за мягкое размеренное дыхание на коже, за тепло тела в его руках.       — Ты ещё не проснулся, — наконец, послышался ответ, и Хосок отрицательно качнул головой. Нет, это не сон. Блондин тихо вздохнул и повторил. — Ты не проснулся. Тебе нужно проснуться.       Влажные губы коснулись его щеки, и сердце пропустило долгий удар. Последовавший за этим болезненный укус заставил шатена дёрнуться в сторону и впервые посмотреть в лицо своего собеседника.       В этот момент он открыл глаза.       — Хэй-хоу.       Прямо над ним, всего в нескольких сантиметрах, нос к носу, навис Ким Тэхён. Уголки его губ приподнялись в лёгкой улыбке, а глаза смотрели широко, открыто и очень внимательно, и на несколько секунд Хосок решил, что так оно и должно быть. Он уставился на гостя сонно в ответ и потянулся руками в стороны, чтобы размяться, пока в голове не кликнуло.       — Ты… что здесь делаешь?       — Я пришёл за тобой, — ответил Тэхён, ни разу за последние двадцать секунд не моргнув и глазом. Уже только этот факт нервировал более чем, и Чон неловко протиснул между их телами руки, чтобы оттолкнуть от себя этого чудака.       — Кажется, это знак, что мне всё-таки пора вызвать полицию, — проворчал парень и, встав с кровати, начал собирать по полу детали своего смартфона. Несмотря на сложившуюся ситуацию, он чувствовал себя спокойно, почти умиротворённо. Ему что-то снилось, и что бы то ни было, оно хорошо повлияло на подсознание. Воспоминания прошедшего дня не навалились тяжёлым грузом на плечи, не раздавили, как того от них ожидалось. Хосок просто сосредоточился на настоящем, на том, что происходит здесь и сейчас. На Ким Тэхёне. — Как ты сюда попал? Дверь была открыта?       — Нет, я знаю твой код.       Хосок хмуро глянул на незваного гостя и недовольно цокнул языком. Тот забрался на расстеленную постель с ногами, по-прежнему обутый в светлые летние сандали. Даже с расстояния нескольких метров хозяин квартиры мог видеть грязь на ребристой подошве. Видимо, то, что не вынесли грабители, решил добить своим присутствием этот странный человек.       — Ай-й-й, — Хосок раздражённо качнул головой и вернулся вниманием к поиску аккумулятора от телефона. Тот быстро нашёлся у ножки шкафа. — Конечно-конечно. И какой же тогда пароль?       — Пять-три-восемь-девять-восемь-два-ноль, — до того, как Чон успел хоть как-то отреагировать, Тэхён продолжил. — Я знаю, что это прозвучит странно и ты снова меня неправильно поймёшь. И я, возможно, понимаю, почему… Да, я понимаю. Я уже сталкивался с этим, в своих других ипостасях, правда. Но я знаю, какими люди могут быть, — блондин нервно облизнул губы и Хосок невольно проследил взглядом за движением его языка. Словить себя на мысли о поцелуях оказалось не настолько постыдно, как могло бы быть. Этот человек, этот прекрасный, странный, очаровательный по-своему парень опять говорил вещи, которые Хосок не мог воспринять серьёзно. Желание заткнуть его красивый рот если не кулаком, то собственными губами было естественной реакцией на подобные небылицы.       — Послушай, просто послушай, ладно? И никуда не убегай…       — Это моя квартира.       — Да, я знаю. Извини, что пришёл… так. Я знаю твой адрес. И знаю код твоего замка. И ещё множество других вещей. О тебе. Знаю. Вообще-то, мне известно абсолютно всё.       — Абсолютно всё.       — Да. Точнее, почти, — Тэхён опустил глаза и тяжело вздохнул, будто стыдился пробелов в своём ментальном досье на Чон Хосока. — Мне больше не известен ход твоих мыслей.       — Больше?       — Да. До сегодняшнего дня я знал обо всём, что происходит в твоей голове. Но потом ты… — блондин запнулся и смерил Хосока внимательным взглядом, после чего осторожно, будто нащупывая почву под ногами, добавил, — проснулся? И теперь я могу только догадываться, о чём ты думаешь, ос... основываясь на уже собранных знаниях о тебе.       — Ты ведь хотел сказать «очнулся после смерти»?       Нет, серьёзно, у Хосока не было больше сил на злость. Свой месячный запас агрессии он уже выплеснул: на госпожу Пак, на козла Юнги, на холодильник, зонтик и телефон. Он не мог больше злиться, тем более на Тэхёна, этого глупого, наивного, больного на всю голову человека. Возможно, за прошедший день Чон и сам немного сошёл с ума. Ему следовало бы бояться своего незваного гостя. Или хотя бы опасаться. Надеясь на удачу, собрать как можно быстрее свой телефон и связаться с копами. Найти тот самый сломанный зонтик с торчащими во все стороны металлическими спицами и угрожающе взмахнуть им. Убежать за помощью к соседям. Выпрыгнуть из окна и покончить с этим театром абсурда.       Ничего из этого он не сделал.       — Да, — честно ответил Тэхён. — Мне жаль, мне очень жаль. Но это правда. Я просто хочу, чтобы ты мне поверил.       — Я тебе не поверю, — положив разбитый телефон со вставленным аккумулятором обратно на пол, Хосок прислонился спиной к закрытой двери, подтянул к груди ноги и обнял их руками. — Пожалуйста, перестань, я тебе не поверю.       — Тогда просто вернись со мной, — голос парня обрёл умоляющие, отчаявшиеся нотки, и Хосоку даже стало его жаль. — Вернись со мной и не думай о плохом.       — Нет. Нет. Послушай. У меня… у меня действительно плохой день. Очень плохой. Ты… я не уверен, делаешь ли ты сейчас его хуже, но точно не лучше. Мне и так дерьмово, а ты всё повторяешь, что я умер и встретил Бога. Это… вводит в депрессию, честно говоря. Поэтому перестань, ладно? Не говори этого больше. А если не согласен… — Хосок глубоко вдохнул и выдохнул, зажмурился и потёр левый глаз ребром ладони, пытаясь сдержать накатившее желание пустить слезу. — А если не согласен, то убирайся.       Тэхён смотрел на него, смотрел долго и внимательно, пока хозяин квартиры, устав поддерживать зрительный контакт, не наклонился и ткнулся лицом в колени. Наконец, послышался скрип кровати и тихие, осторожные шаги. Хосок приготовился встать или просто отползти в сторону, дать гостю доступ к двери. Но Ким Тэхён сел рядом, положил голову на его плечо и сказал:       — Хорошо.       — Хорошо? — глухо, не отрывая лица от колен, переспросил Хосок.       — Хорошо, — Тэхён чему-то хмыкнул. — Можно я останусь?       — Я тебя не знаю.       — Ну и что. Можно?       Стоило сказать «нет». Или «не можно». Без разницы. Стоило таки сделать хоть что-то нормальное за этот день — извиниться перед госпожой Пак и позвонить от неё в полицию. Попросить найти его чёртов диван. Но голос нового знакомого был убаюкивающим. Его запах был успокаивающим. Впервые за этот бесконечно долго тянущийся день Хосок подумал, что ему стоило остаться в доме на пляже.       — Хорошо.