***
Час в дороге до Сеула. Ещё полчаса в пробках. Бесконечные уговоры Хосока высадить его «вот здесь» и заверения Сокджина, что «мне не тяжело и до дома», и в итоге, пришло время прощаться. Хён сохранил в телефоне номер Хосока и отправил ему эмоджи в Какао, после чего красиво, сдержанно улыбнулся, и спросил: — Что говорит кровь здорового человека? — Что? — терпеливо поинтересовался Хосок, ещё час назад осознав, что дай его новому другу волю, тот общался бы только посредством бородатых шуток. — «Пора сворачиваться»! — громко ответил хён и выжидающие уставился на Хоби. Тот лишь осуждающе покачал головой и, не сказав ни слова, вылез из машины и захлопнул за собой дверь. Перед тем, как развернуться и уйти, парень помахал на прощание рукой. На дверцах лифта в очередной раз висела табличка «Не работает», а квартира находилась на шестом этаже, но Хосок пребывал в слишком хорошем расположении духа, чтобы придать этому какое-либо значение. Его одежда по-прежнему была влажной, ноги казались ватными и едва ли способными нести на себе потяжелевшее, налившееся свинцом тело, но до горячей ванны, до чистой одежды, до еды осталось всего двенадцать лестничных пролетов, и во что бы то ни стало Хосок собирался преодолеть это ничтожное расстояние. Он поднялся на нужный этаж и потянулся к клавиатуре безопасности над ручкой, пока не заметил, что дверь открыта. Хосок заглянул в узкий дверной проём и прислушался. В коридоре было темно, из квартиры не доносилось ни звука, и парень позвал неуверенно: «Намджун? Юнги?». В ответ — тишина. Лишь эти двое знали код его замка, даже Джиу он не доверил доступ к своей небольшой холостяцкой берлоге. Хосок позвал ещё раз, и снова никто не ответил. Наконец, набравшись решимости, он вошёл в квартиру, нащупал висящий на крючке зелёный зонт-трость и выставил его перед собой. В квартире было пусто. Пусто — не только как факт отсутствия личностей, которым не положено здесь находиться. Пусто — как пропажа ноутбука, сорокадюймового телевизора и нового, почти что с витрины, гироскутера; Хосок мог понять кражу электроники, но объяснить отсутствие дивана в гостиной, старого аквариума на пятьдесят литров, половины одежды в шкафу и даже — даже — винтажного сервиза? Нет. Он замахнулся и, разъярённо закричав, ударил зонтом по холодильнику, заслоняющему собою половину кухонного дверного проёма. Если воры хотели вынести и его, то где-то просчитались. Возможно, им не хватило времени. Возможно, им не хватило сил. Возможно, в них слишком поздно проснулась совесть. Это не имело значения. Хосок кричал, пока не охрип, и бил зонтом по холодильнику, пока деревянная трость не дала трещину и разломалась надвое. Этот день не мог стать ещё хуже. — О Боже… Парень медленно обернулся и встретился с напуганным взглядом своей пожилой соседки. За её спиной, положив руку на плечо старушки, стоял невысокий молодой человек и с осторожным беспокойством наблюдал за представшей перед ним картиной. От подобного внимания Хосок почувствовал себя экзотичным животным в зоопарке. Он был расстроен, но ещё сильнее — зол, и не желал видеть по отношению к себе ни жалости, ни страха, ни чего-либо в принципе. — Что? — грубо спросил парень и откинул на пол поломанный зонт. Всё его тело пробирала дрожь, лицо покраснело, а глаза блестели от сдерживаемых слёз. Он всегда вёл себя уважительно с госпожой Пак, всегда был в меру вежливым, всегда хотел купаться в любви окружающих. Но сегодня был не такой день. Сегодня Хосок хотел плевать с высокой колокольни. — Хосок-ши, — тихим, почти ласковым тоном начала госпожа Пак. — Что произошло? Почему ты кричал? — Вы не видели? — Чего не видела? — Вот этого всего, — в нескрываемом раздражении Хосок вскинул руку в сторону гостиной. — Вы не видели? Как выносили мои вещи. Мой компьютер, одежду, посуду. Диван. Вы не видели и не слышали, как выносили чёртов диван? — О Боже, Хосок-ши, — старушка прикрыла рот ладонью и покачала головой. — Я… я ничего не видела… — И не слышали? — где-то в закоулках сознания Хосок знал, что неправ, понимал, что не должен вымещать на престарелой соседке злость, не должен давить на неё. Но ему было обидно. Обидно, чёрт подери. — Вы же всегда слышите малейшие вздохи. Я из-за Вас на цыпочках хожу. А привести кого-то на ночь? Да Боже упаси, госпожа Пак ведь услышит! Где Ваш хороший слух был, когда какие-то залупы обчищали мою квартиру? — Эм… приятель, ты не того человека во враги записал, — подал голос незнакомец, стоявший всё это время за спиной старушки. Он развернул её и подтолкнул к выходу. Госпожа Пак, дрожащая как лавровый лист, вышла из испуганного транса и выбежала в коридор. Через несколько секунд Хосок услышал звук хлопнувшей двери. — Мне действительно жаль, что с Вами такое произошло, — в этот раз незнакомец использовал формальное обращение. Его голос был мягким, убаюкивающим, ещё совсем мальчишеским, и его тон, протяжная манерность речи, напоминали госпожу Пак. Скорее всего, они приходились друг другу близкими родственниками. — Пожалуйста, не разговаривайте так больше с моей бабушкой. Она всегда хорошо о Вас отзывалась. На несколько секунд между молодыми мужчинами повисло тяжёлое молчание. Хосок был по-прежнему зол, а очередной (уже третий) незнакомец за этот день раздражал его и без того подорванные нервы в стократ сильнее, но закатывать ещё одну сцену или инициировать драку больше не хотелось. Он просто собирался выпроводить непрошеного гостя вон, закрыться в своей комнате и завалиться спать на ближайшие несколько лет. — Сейчас лучше всего успокоиться и вызвать полицию. Хорошо? Хосок кивнул и сел за кухонный стол. — У Вас есть ромашковый чай? Или другие травы? Если хотите, я могу… — внук госпожи Пак протиснулся в проём, заграждённый холодильником, и подошёл к плите, на которой стоял чайник. Хосок ударил ладонью по столу, всполошив этим блондина, и спросил: — Как Вас зовут? — Чи… Чимин. Пак Чимин. — Чимин-ши. Пожалуйста. Просто… уйдите. Спасибо за заботу. Я сам заварю чай, — Хосок не знал, прозвучали его слова слишком грубо или просто устало. Он выпустил пар, почти успокоился, но найти в себе силы, чтобы вновь натянуть на лицо привычную улыбку, пока что не мог. Чимин то ли обиделся от отказа принять помощь, то ли смутился, но спорить не стал. Просто кивнул и ушёл. Пить чай Хосок не стал. И звонить в полицию тоже, просто потому, что решил отложить это дело на потом. Он не хотел разговаривать с полицейскими без воспоминаний (или хотя бы знания) о том, как и почему оказался в Инчхоне, как долго отсутствовал дома, что делал и с кем был. Чувствуя себя потерянным ещё больше, чем этим утром, Хоби вернулся в спальню, нашёл зарядное устройство и подключил к нему телефон. Дождавшись, когда батарейка зарядится на пять процентов, он включил гаджет. Сеть быстро словила вай-фай, и так же быстро на экране, одно за другим, начали всплывать уведомления о поступивших сообщениях из разных приложений. Брови Хосока удивлённо поползли вверх, когда, зайдя в KakaoTalk, он увидел семьдесят восемь новых сообщений из двадцати разных чатов. Неуверенно, Хоби нажал на предпоследний (первым в списке было эмоджи от Сокджина) и начал читать с озадаченным бормотанием. четверг, 16 ноября 2017 г. golden cookie Мне так жаль, хён. Мне так… так… так чертовски жаль. Я не могу поверить, что это случилось. Не могу понять, почему это произошло. Я не понимаю и никогда не пойму. Кто эти люди и кто дал им разрешение? Кто позволил им решать? Кто вбил в их тупые эгоистичные головы, что они имеют моральное право играть в богов и выдвигать кому-либо приговор? Я ненавижу их, хён. Я их так сильно ненавижу, что хочу поступить так же, как они. Хочу сделать с ними то же, что они сделали с тобой. Это делает меня плохим человеком? То, что я думаю, что действительно способен на что-то подобное? Я не хочу быть таким, хён. Я боюсь, что когда полиция установит их личности, то что-то в моей голове переключится. Ты ведь часто называл меня мускулистой свиньёй. Но что если эта свинья раздавит каждого из них? Если бы я знал, что это вернёт тебя, то так и сделал бы. Честно. Я думаю, что так и сделал бы. Мир стал бы лучше, если бы лишился таких подонков. Но, потеряв тебя, он стал хуже. Настолько хуже! Мне жаль. Ты был моим близким другом. Ты помог мне стать тем, кем я есть сейчас. Ты был со мной в самые эмочные периоды моей жизни. Чёрт, хён, без тебя будет тяжело. Надеюсь, там, наверху, с тобой всё хорошо. Рай, он ведь для того, чтобы в нём обитали такие люди, как ты. Пальцы, державшие телефон, разжались, и тот упал, отскочил от пола пару раз, отсоединился от зарядного шнура и, наконец, застыл экраном вниз. Хосок смотрел на свою руку, на свои дрожащие пальцы, а в голове голосом Чонгука на повторе проигрывались слова, в ушах сопровождаемые оглушающим биением сердца.Глава 2
17 декабря 2017 г. в 22:34
Стоило только захлопнуть за собой входную дверь, как Хосок оказался в совершенно ином, менее приятном измерении. Всё, что он видел за стеклом дверей комнаты, в которой сегодня проснулся, было на месте, никуда не делось и не пропало, а всё же воспринималось абсолютно другим. Тот же пляж, то же море, та же картина маслом; только небо было неприятным — потемневшим, не от хода времени, а от погоды, бледно-серым, с надвигающимися тёмными тучами. Оно изменило всё и ничего: цвет моря — из чистого голубого в угрюмый серый, цвет песка — из блестящего золотого в блеклый бежевый, и цвет пальмовых листьев — из сочного ярко-зелёного в тусклый черепаховый.
Погода поменялась стремительно, в тот же момент, как изменилось настроение Хосока. В иной день он задумался бы о причинно-следственной связи, о странных совпадениях, о влиянии человеческого сознания на окружение, но не сегодня. Сегодня он хотел быть приземлённым реалистом, сегодня он не хотел верить ни во что, что не могла бы объяснить наука (и Ким Намджун). Сегодня он собирался отрицать всё услышанное в пляжном доме и быть отбитым скептиком.
Хосок осмотрелся по сторонам в надежде понять, где он находится. Пляж был широким, чистым и, казалось бы, нетронутым рукой человека, кроме одного единственного идеального одноэтажного дома. Он знал, что находится сейчас не в Сеуле, — невозможным казалось перепутать море с рекой Хан. Тогда что это был за город? Что это было за место? В тихом, ещё не паническом, но уже зародившемся страхе, Хосок достал из кармана шорт смартфон и попытался включить его ещё раз, но гаджет, ожидаемо, никак не отреагировал.
Его телефон спал мёртвым сном, у него не было с собой ни денег, ни паспорта, ни чего-либо ещё. Он не знал, что это за пляж, и не был уверен, в каком направлении искать помощь. Естественным, самым умным, самым мудрым, возможно, даже единственным верным решением было повернуться лицом к «избушке», открыть стыдливо дверь и попросить Тэхёна смилостивиться. Вместо этого Хосок стиснул до боли зубы, задрал гордо нос и пошёл вдоль пляжа.
Идти по песку, в кроссовках, без оглядки и желания вернуться в убежище, было тяжело. Поэтому Хосок остановился, глубоко вдохнул и побежал. Бежать было легче, чем идти, бег отдалял его от проблемы и приближал к собственному дому, пусть парень и не знал, как далеко и в каком направлении тот находится. Лишь спустя десять минут, вспотевший и уставший от вида, казалось бы, бесконечно монотонного пейзажа, Хосок остановился перевести дух. Он вытер со лба пот, обернулся и прищурился, пытаясь разглядеть вдалеке дом Тэхёна. Тот давно, наверняка ещё восемь минут назад, спрятался за полем видимости, и Хосок подумал «Ура!», но ощутил эмоции, абсолютно противоположные радости. Чем дальше он отходил от дома, тем сильнее чувствовал себя героем глупого американского слэшера, и тем тяжелее давалось обманывать собственные ощущения.
Парень глянул с подозрением на густую пальмовую рощу. На секунду ему показалось, что за деревьями кто-то есть, кто-то наблюдает за ним и ждёт подходящего момента, чтобы завести бензопилу и со страшным криком выбежать навстречу своей жертве. От одной только мысли об этом в глазах Хосока потемнело, и он неловко, истерично рассмеялся, театрально вздохнул от своей глупости и кинулся бежать дальше.
— Глупо. Это… глупо. Глупо…
С каждой новой минутой на душе становилось всё хуже, и когда на лицо парня упала первая капля дождя, а потом вторая и сразу же за ней третья, он решил, что пора остановиться, проглотить обиду и вернуться в дом. Сделать вид, что согласен с каждым словом Тэхёна. Зарядить телефон и позвонить кому-то из друзей, чтобы забрали его отсюда.
Хосок почти это сделал, почти свернул обратно, но сквозь застеливший обзор ливень он чудом заметил каменную дорожку поперёк пляжа. Она была странной, ибо брала начало из воды и вела в рощу. Тело молодого человека пробрала нервная дрожь, которую он списал на холод дождя. У него имелось два варианта, и выбор пал на второй. Дорога в неизвестность казалась выбором приятнее, чем новая встреча с «Богом».
Путь по каменной тропе занял всего несколько минут и вывел из рощи к широкой автостраде. Хосок перелез через невысокое, по пояс, ограждение, обнял себя дрожащими руками и осмотрелся по сторонам. Трасса с обеих сторон движения была пустой, и Хоби не знал, сколько придётся ждать под проливным дождём, прежде чем он словит попутку. Возвращаться в рощу не хотелось, даже ради того, чтобы спрятаться от ливня. Он всё равно уже промок до нитки, всё равно уже замёрз до неконтролируемого выстукивания зубов, и единственным разумным решением было продолжить движение. Движение — это жизнь, и Чон Хосок, среди друзей известный, как Хоби, умел жить как никто другой.
Первую машину, встретившуюся ему по пути, Хосок заметил только когда та прогналась мимо на скорости не менее семидесяти миль в час. Он вынырнул из собственных депрессивных мыслей и глупо побежал вслед за автомобилем, размахивая руками и выкрикивая просьбы остановиться, а после — ругань. Вторую машину, грузовик, Хосок заметил сразу, но был проигнорирован водителем, а потому выругался снова.
Он не знал, как долго шёл вдоль дороги, но мог опираться на собственные ощущения. Те подсказали: полчаса, возможно, сорок минут с момента последней увиденной им машины на автостраде. И час, возможно, полтора, как начался холодный ливень. Тело Хосока по-прежнему пробивала дрожь, но он больше не чувствовал температуры, как и не ощущал усталости. Просто шёл, вперёд, уже по инерции, и ни о чём не задумывался — все мысли из головы вытеснил звук разбивающихся об асфальт каплей дождя.
Третий автомобиль проехал мимо, и Хосок снова слишком поздно заметил. Страдальческий стон застрял в горле, когда старая серая тойота затормозила в десяти метрах от парня и вернулась к нему задним ходом. Когда стекло со стороны водительского места опустилось, Хосок нервно сглотнул и наклонился, чтобы оказаться на одном уровне с лицом молодого мужчины.
— Вас подбросить? — спросил водитель громко, пытаясь перекричать ливень.
В своём идеальном мире Хосок не стал бы садиться в машину к незнакомцу. В идеальном мире он не оказался бы под холодным дождём чёрт знает где и на автостраде, ведущей в чёрт знает куда. Но в этом мире, в реальности, у него не было выбора. Он не хотел доверяться первому встречному, но ещё сильнее он не желал и дальше мокнуть под открытым небом и не знать наверняка, куда идёт.
— Да, спасибо! — прокричал в ответ Хосок, в несколько широких прыжков обежал тойоту и забрался в сухой тёплый салон, на переднее пассажирское сидение. Он хлопнул громко ладонями по голым коленям, потёр их и с готовностью посмотрел на профиль мужчины. Тот наверняка был одногодкой Хосока, возможно, немного старше. Его лицо (по крайней мере в профиль) было интересным, своеобразным даже, но красивым, и оно странно сочеталось с помятой белой футболкой с принтом «Супер Марио». Хосок мог представить такого человека серийным сердцеедом, легко. Но серийным убийцей с бензопилой в багажнике? Нет.
— Девушка бросила? — наконец, спросил водитель, не отводя внимательного взгляда от дороги. Вопрос застал Хосока, который с минуту раздумывал, как начать разговор, врасплох.
— Что? Почему?
— Вы волочили ноги по почти пустой дороге под проливным дождём. По правде говоря, я не тот, кто имеет привычку подбирать на дороге незнакомцев, но Вы выглядели абсолютно разбитым сердцем и, — водитель приостановил речь, чтобы хохотнуть, — не несущим угрозы.
— Даже не знаю, как на это отреагировать, — сухо ответил Хосок, но держать обиду не стал. Он знал, что не выглядит как чёткий парень с ножом в одной руке и с битой в другой, а поэтому быстро сменил хмурость на широкую улыбку, пусть она и оказалась проигнорирована сосредоточенным на дороге водителем. — И нет, меня никто не бросил. Кажется. Кстати… забыл спросить. Вы куда едете?
— В Сеул. В Сеул еду. Вы ведь в курсе, что были в Инчхоне, да?
Хосок прикрыл на несколько секунд глаза и мысленно надавал себе подзатыльников. Конечно же, Инчхон. Что бы ещё это могло быть!
— Честно? Только что узнал. Не знаю, как вообще здесь оказался.
— О! Весёлые выходные?
— Да! И, знаете, память вообще отшибло. Проснулся в незнакомом доме, а хозяин этого дома оказался полнейшим психом. Я оттуда свалил по-быстрому, но телефон разрядился полностью, и бумажник, видимо, позабыл в гостях, а возвращаться не хотелось. Глупо, да? Всё равно надо будет вернуться. Деньги не жалко, но карточки? Карточки жалко. Но когда убегал, то совсем не думал о них. Безопасность превыше всего. Решил забыть на минуту о материальном и словить попутку, а тут как ливануло! — временами, когда Хосок начинает говорить, кажется невозможным остановиться. Хорошо, если собеседников это не сильно смущает.
— Ливануло так ливануло, — согласился молодой мужчина и в подтверждение с энтузиазмом покачал головой. — Давно уже такого дождя не было. Видимость совсем плохая. Я даже не уверен, как выглядит Ваше лицо, а до этого не рассмотрел. Знаете, страшно глаза от дороги отвести.
— Я могу описать его. Своё лицо, в смысле, — со смехом предложил Хосок.
Водитель звонко рассмеялся в ответ и кивнул.
— М-м-м… значит… — молодой человек в театральной задумчивости возвёл глаза к потолку автомобиля и потёр большим и указательным пальцами подбородок. — Моя лучшая часть — это нос.
— Нос?
— Да-да, нос. Он очень аккуратный, прямой, задранный на кончике, тонкий. Безумно изящный. У меня самый красивый нос из всех носов, которые я видел. Европейский нос!
— И мне говорят, что это я достал всех с «Worldwide handsome»… — тихо проворчал водитель, но Хосок сделал вид, что не услышал, и продолжил.
— У меня длинное лицо. Вытянутое? Пухлые щёки, но узкий подбородок. Глаза небольшие, с приопущенными внешними углами. Когда я улыбаюсь, у меня появляются ямочки на щеках. А ещё ровные зубы. По правде говоря, они слишком большие, но я не жалуюсь. Потому что миленько, — в завершение Хосок продемонстрировал эгьё, которое незнакомец проигнорировать не смог. Он кинул в сторону парня быстрый взгляд и скривился, будто увиденное доставило ему физический дискомфорт, но спустя секунду его лицо разгладилось и он заливисто рассмеялся.
— Посмотрев только что на Вас, я удивился, когда увидел человека. Ибо то, что Вы описали, напомнило мне лошадь, — признался сквозь громкий и бесстыжий смех водитель.
— Эй! Вы всех, с кем используете формальную речь, так грубо высмеиваете, или только меня?
— А Вы каждому, с кем обязаны использовать формальную речь, демонстрируете своё эгьё? Хорошо получилось, кстати.
— …Спасибо? — Хосок не выдержал и расхохотался тоже. День с утра (с утра ли?) пораньше не задался, но теперь парню казалось, что тот дом на пляже, и Ким Тэхён, и дождь, и каменная дорожка, ведущая прямиком из моря, всё перечисленное случилось с ним, чтобы привести к этому моменту, в машину к этому человеку, которого он уже спустя пять минут разговора почувствовал давнишним лучшим другом. Это ощущение чем-то напоминало чувство фамильярности, испытываемое ранее к «Золотому сечению», только в этот раз оно было более светлым, более простым, более обоснованным. Оно не пугало, не вызывало чувство фатальности, а было естественным и правдоподобным, и Хосок мог с лёгкостью его принять.
— Чон Хосок. Двадцать четыре года. Для друзей — Хоби.
— Ким Сокджин. Двадцать шесть. Worldwide handsome, — Сокджин послал Хосоку звонкий воздушный поцелуй, всё так же, как и в начале пути, не отводя взгляда от дороги. — Джин-хён к твоим услугам. Кстати, у меня есть шутка на тему…