ты же знаешь, что это неправильно

Антон вжимается лопатками в матрас, устланный зелёной простыней, цвет не такой яркий, как у его глаз, но они все же схожи и своеобразно сливаются. Он шипит от того, как болезненно упирается его возбуждение в твердую ткань джинс, и от того, как невыносимо сладко тянет внизу живота. - Тише... Расслабься. Шепот Арсения сливается с собственным дыханием, сердце совершает кульбит. Оно вжимается с силой в ребра, грозиться разорвать грудную клетку. Вязкий воздух с трудом пробивается в прокуренные лёгкие. Душно. Страшно. Неловко. Они целуются до нехватки воздуха, до истерзанных губ, до мурашек по всему телу. Антон готов все что угодно отдать, и даже больше, чтобы это никогда не заканчивалось. С плеч светловолосого куда-то на пол летит рубашка цвета хаки. Клацает ремень на его джинсах, оставляя самого парня покрыться пятнами стыда. Попов проводит дорожку поцелуев от щеки Антона до груди, прикусив сосок, спускается ниже. Все так быстро, что Антон и не замечает, как Арсений полностью им овладел. Стоит вставить слово протеста, как твой рот тут же накрывает тяжёлая ладонь. - Заткнись и получай удовольствие, - чуть ли не рычит парень над ним. И брюки летят на пол, к рубашке. Руку на рту он долго не задерживает. - Сеня... Арсений продолжает свою дорожку поцелуев от груди, по торсу, к резинке трусов, оставляя на теле влажные и алые следы засосов. Антон прикрывает глаза, откидывает голову на подушку - сдается. Новые ощущения, сердце совершает кульбиты и, кажется, расширяется так, что не даёт места лёгким - тяжело дышать. Рука мужчины "ненароком" задевает вставший член, которым хоть гвозди, ей-богу, забивай. Воздух в комнате был странным. Обычно о таком Антон говорил, что его можно ножом разрезать. Но сейчас не хотелось говорить ни слова. Может, потому что момент не подходящий, может, потому, что вздохнуть с трудом получается, не то, что говорить. Теперь рука Попова скользит под ткань боксеров. А дальше все как в тумане....