Курортный роман

☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

      Мир в одно мгновение рухнул. Перевернулся с ног на голову, вывернулся наизнанку, как и душа Минсока. Он отступил на шаг, прижимая ко рту тыльную сторону ладони. Не в силах сдержаться, Минсок вгрызся в ребро ладони и сделал ещё шаг, выронил рубашку и понёсся к номеру.       Горло свело судорогой, и лёгкие горели, но он бежал вопреки накатившей головной боли и тошноте. В номере он побросал вещи в рюкзак и сумку, краем глаза отметив, что ему кого-то подселили. Незнакомые вещи лежали на кроватях Ханя и Сехуна, что больно резануло по сердцу.       Он еле сдержался, чтобы не швырнуть вещи незнакомцев на пол и не затоптать в приступе ярости. Чонин, как ему казалось ЕГО Чонин, был сейчас с другим. Или нет, если судить по малышу, это Минсок был другим. Заменой красивому омеге.       Тело скрутило в очередном приступе, и он беспомощно промычал сквозь зубы, заваливаясь на пол. Боль жила в каждой клеточке тела, но не перебивала боль разбитого сердца. Перед глазами поплыло, и Минсок отключился.       Он пришёл в себя неожиданно, спешно поднялся, подволакивая ногу. Огляделся, не забыл ли ничего. С вещами он устремился к выходу из санатория и, лишь дойдя до аллеи, понял, что так просто его никто не отпустит.       Страшно хотелось попрощаться с Сокджином, но он его не поймёт и начнёт выспрашивать. Да и вообще, попадись он на глаза персоналу, его начнут допрашивать и никуда не отпустят. А он меньше всего сейчас хотел бы пересечься с Чонином.       Внутри саднило от боли, но глаза были сухи, будто слёзы испарились вместе с радостью и преподнесённым настроением. Будто всем порхающим в животе бабочкам оборвали крылья, и они свалились кучей в районе солнечного сплетения, превращаясь в ледяной булыжник.       Минсок обошёл по широкой дуге сторожку и скрылся в зарослях кипарисов. Задушил зарождающийся внутри всхлип прокусыванием губы до крови. Прикрыл глаза и сосредоточился, пытаясь справиться с накатывающей болью. Он хотел сбежать как можно дальше и навсегда.       Он посмотрел в небо и глубоко вздохнул, чувствуя, как вновь костенеет тело. Как нити боли неспешно опутали его, судороги перекрутили мышцы, выламывая тело. Минсок прикрыл глаза и отдался муке.       Приступ сошёл на нет, и Минсок устало повалился на траву, пытаясь отдышаться. Два приступа за час – такого даже после аварии не было. Одежда промокла насквозь, но он упрямо поднялся и перекинул вещи через металлическую ограду.       Сам долго собирался с силами, чтобы тело не подвело в неподходящий момент. Хоть его и трясло, но он сумел перебраться на ту сторону, взял вещи и потопал по тропке в лесопосадке. Спустя полчаса он вышел на трассу и махнул рукой. Рядом с ним остановился джип, водитель опустил стекло и поинтересовался: - Куда? - До города, - сказал Минсок, прикидывая, сколько денег у него есть. – Сколько? - Садись, разберёмся.        Водитель не задавал вопросов, и Минсок просто смотрел в окно, не видя ничего. «Разберёмся» наступило у подъездов к городу. Альфа остановил машину на обочине и зафиксировал замки дверей. Минсок вздрогнул от щелчка и вынырнул из своих мыслей.       Он отстегнул ремень и дёрнул ручку, но дверь не поддалась. Альфа хищно ухмыльнулся и потянулся к Минсоку. Он ударил альфу по руке, но не успел уклониться от второй и с силой ударился о бардачок лицом.       Носом хлынула кровь, головокружение усилилось, Минсок давился кровью и бил по загребущим рукам, что пытались разорвать на нём одежду. Тыкал пальцами и бил ногами пока что наугад, но судя по болезненному шипению альфы, попадал. Может, и не туда, куда целился, но делал больно.        Минсок пнул альфу в живот коленом, но руки альфы сомкнулись у него на шее, и он захрипел, шаря руками вокруг. В глазах потемнело, и кровь прилила к голове с такой силой, что его бы вырвало, если бы не его не душили. В бардачке нашлось что-то твёрдое, и Минсок ударил альфу в висок.       Альфа охнул и завалился на Минсока. Мужчина был тяжёлым, и Минсок не сразу выбрался из-под навалившейся на него туши. Он понажимал все кнопки и буквально выпал из машины. Не давая себе времени отдышаться, прихватил свои вещи и припустил в лес. Увидел тропу и бежал по ней пока не обессилел окончательно. Глаза жгло и казалось, что под веками осколки стекла.       Его трясло, металлический вкус во рту усиливал тошноту, и Минсока в конце концов вывернуло на траву. На миг даже показалось, что его вырвало детскими мечтами. И вспомнилось обещание, данное самому себе: никогда не позволять альфам причинять боль.       А сегодня уровень предательства и боли зашкаливал, переваливал через край и рвал на части. Минсок присел на поваленное дерево и приложил руку к прокушенным губам и разбитому носу. Потрогал аккуратно и вздохнул.       Вокруг пели птицы, цвели цветы и зеленело всё, что только могло зеленеть, отвлекало своим великолепием. Но боль в Минсоке не желала уступать и не поддавалась красоте и пению птиц. Было плевать, что лето. На душе была зима. Ледяная. Вечная.       Он устало поднялся и пошёл по тропе дальше, стараясь держаться неподалёку от шоссе, чтобы не потеряться окончательно. Первое время Минсок испуганно прислушивался ко всем шорохам, но потом просто шагал вперёд, обходя все перекрёстки троп.       Начало вечереть, в воздух взвились стаи комаров и мошек, зазвенели, замельтешили, пытались забиться в рот и нос, лезли в глаза и мешали дышать. Нос и губы у Минсока распухли, глаза жгло немилосердно. Он не плакал, но хотелось выплакать боль, чтобы стало легче. Но ничего не выходило. Он будто закаменел.       Внутри всё равно клокотало, и он несколько раз ударил ни в чём не повинное дерево, разбивая костяшки кулаков в кровь. Физическая боль была отрезвляющей, на миг перекрыла боль сердца, хлестнула плетью с утяжелёнными кончиками по сознанию.       Он поднял вещи и двинулся дальше. Машины на шоссе шумели тише, и он повернул к дороге, пробираясь по кустам, потому что тропа уходила далеко вправо, а ему не хотелось потеряться окончательно в километрах от города.       Внезапно в рюкзаке зазвонил телефон, и Минсок чуть не свалился с дерева, по которому он переходил на другой берег глубокого оврага. Он ступил на землю и только потом нашарил среди вещей вибрирующий телефон, посмотрел на экран. Звонил абонент с хитрой мордашкой и игривой подписью «Сехун-и». Минсок нажал на зелёную кнопку и поднёс к уху взорвавшийся криком телефон. - Не ори, - выдохнул Минсок, прослушав всё, что мог прокричать Сехун, пока тот умолк, чтоб набрать в лёгкие воздуха и разразиться новой тирадой. - Минсок! Ты где? Мне Хань телефон оборвал. Куда ты пропал?! - Я не знаю, - честно признался Минсок. - МИНСОК! – взревел Сехун. – Ты что творишь?! Ты вообще головой думал?! - с каждым словом голос Сехуна становился выше, и Минсок с ужасом думал, что скоро он перейдёт на ультразвук, и техника не выдержит. В трубке раздалось копошение и возня. - Что? ФАНЬ, ОТСТАНЬ! ОТДАЙ ТЕЛЕФОН!!! - Привет, Мин. Понимаю, что случилось что-то из ряда вон выходящее, раз ты сбежал, - потом в сторону: - Хун-и, помолчи. Мин, я включу GPS на твоём телефоне. Подожди.       На том конце трубки слышался возмущённый голос обеспокоенного Сехуна и спокойный голос Ифаня, который пытался угомонить взбесившегося от нервов Сехуна и приводил доказательства и доводы, которые всё-таки возымели действие, судя по затихшим воплям. - Так, - вновь послышался голос Ифаня. - Ты находишься недалеко от шоссе. Найди местечко поближе к трассе, но не высовывайся. Я скоро буду, - вновь раздался шум, и Ифань устало выдохнул: - Ладно, МЫ скоро будем. - Только… - начал Минсок. - Я понимаю, никому. Мин, будь осторожен.       Минсок свернул к трассе, но шёл медленно. Постоянно прислушивался и оглядывался. Хоть и потемнело, но он всё время ожидал, что выскочит тот альфа и сделает всё то, что хотел. За несколько десятков метров до трассы Минсок остановился и притаился за деревьями.       Совсем стемнело и фары проезжающих машин вспарывали густые сумерки. Сквозь шум шин было слышно стрекочущих сверчков и роящихся в листве комаров. Минсок почёсывал места укусов и сидел, зажав голову между коленей.       Боль не отступала, росла и ширилась, заполняя рану в груди ледяными иголками и стаей колючих ежей. Они топорщили иглы, тёрлись друг о друга, перемещались и устраивали себе кубло в груди, заражая всё большее пространство вокруг себя. Боль шевелилась, шуршала иголками, покалывала и вилась. И душевная замещала физическую, пересиливала всё, мучая и терзая.       Сердце гулко стучало в груди, словно сумасшедшее перекачивая кровь, которая бухала в висках паровым молотом, глухо отдаваясь новой болью. Минсок потёр глаза - они болели, будто песка в них насыпали. И их так резало, словно там застрял осколок стекла и чуть смещался при моргании – вероятно, лопнули сосуд.       Приставания альфы Минсок почти из памяти выбросил, хоть и было непросто видеть неприкрытую похоть в глазах. Противно и гадко, хотя с Чонином всё было иначе. Но тот омега, ребёнок и Чонин… Минсок подумал в какой-то миг, что Чонин теперь всецело его. И душой, и телом.       Он понимал, что рассуждал в тот момент, как влюблённый идиот, но не ожидал предательства. Он готов был смириться с другими омегами, что были в жизни Чонина до него, с его тараканами, сложностями и родителями, с работой и неустроенностью, если таковая была.        Но он не был готов к тому, что у Чонина может быть муж. Красивый молодой омега. И не только он, но и симпатичный малыш, который так радостно смеялся, когда Чонин кружил его в воздухе. Ребёнок. Маленький человек - плод любви двоих.       Разбивать семью – было последним, что хотел бы сделать Минсок. Он верил в правило бумеранга и совершенно точно был уверен, что альфа выберет мужа, а не молоденького мальчика на ночь из санатория.       Потому он решил за всех, избавляя Чонина от мук выбора. Минсок поёжился и вспомнил горячие руки Чонина. Они даже сейчас дарили ощутимое тепло, пусть и фантомное. Горло снова сжало, и Минсок вцепился в него двумя руками, но в последний миг разжал пальцы, когда в голове запульсировало так, что перекрыло шум машин.       Малодушное желание прыгнуть под машину он в себе подавил. Хотя это было бы легче – закончить свою жизнь и боль. Но Минсок боялся, что он может не погибнуть, как и в тот раз. И придётся или лежать беспомощным калекой, или вновь бороться за жизнь, зубами вырывая у смерти самого себя.       Из мыслей Минсока вырвал звонок. Он принял вызов и кивнул, а потом ответил, понимая, что его кивка никто не увидит. Встал, собрал все свои пожитки и пошёл между деревьев к трассе, иногда оскальзываясь на влажном мхе.       Он вышел к машине, и его смело в ураганные объятия Сехуна. Он ругал его, причитал и норовил ударить побольнее. Минсок стойко терпел боль и щурился, когда Сехун особо сильно его сжимал. Ифань еле уговорил отпустить Минсока и обнял его сам.       Все отношения в санатории развивались стремительно, но почему-то отличались крепостью и искренностью. Минсок ещё не разгадал эту особенность, но ещё на том звонке, когда Ифань отобрал у Сехуна трубку, Минсок понял, что дружба покинула пределы санатория и обещала превратиться в нечто большее, чем случайное знакомство.       Объятия Ифаня отличались от тех, что дарил Чонин, но это было и к лучшему. Чонин обнимал крепко, каждым движением словно ставя метку «моё», Ифань же напротив - бережно и аккуратно, будто пытаясь укрыть от всего.       Так уж вышло, что Минсок не был избалован объятиями в своей жизни. Зато последние полгода с лихвой окупили все его ожидания. Конечно, в детдоме он обнимал младших, которые искали утешения. Но это больше были родительские объятья, и Минсок чувствовал себя папой всех малышей.       Несчастный случай обернулся для него не только сражением за жизнь, но и благом. Он ощутил и дружеские обнимашки, и почти родительские от Ханя, Бэкхёна и Ифаня, и познал страстные объятия альфы, вожделеющего омегу.       Ифань бережно обнимал, даруя тепло продрогшему Минсоку. Несмотря на то, что на дворе было лето, вечера не всегда были тёплые. И вещи, в которых Минсок ходил весной в больнице, были как нельзя кстати.       Но сейчас у Минсока не было сил и желания рыться в кое-как собранных вещах в поисках хотя бы той же ветровки. Минсок очень кратко изложил суть случившегося, Ифань погладил его по спине и захотелось заплакать, поддавшись новому всплеску боли. - Сехун, в машину, - скомандовал Ифань и, к удивлению Минсока, тот послушался, сел на соседнее с водителем кресло. Ифань отстранился от Минсока и заглянул в глаза: - В полицию?       Минсок отрицательно качнул головой и закусил губу, вновь ощущая расползающийся во рту металлический вкус крови. Он не помнил ни номера машины, в которую сел, ни подробностей. Внезапная догадка пронзила Минсока, и он вцепился в рубашку Ифаня. - А если я его убил? - Узнаем. А пока в машину.       Минсок забрался в тёплый салон, а Сехун, рассмотрев, в каком состоянии был Минсок, завопил: при освещении ему открылись новые подробности того, как выглядел его друг, и в особенности его лицо. - Мин! Это… это кто сделал? - набросился на него Сехун и повернулся к севшему в кресло Ифаню: - Фань! - Успокойся, - проговорил Ифань и завёл машину.       Сехун фыркнул и полез на заднее сиденье к Минсоку. Обнял его, а потом стал копошиться в стоящей рядом сумке. Налил чая и протянул Минсоку. Он благодарно кивнул и пригубил из чашки, но тихо зашипел, когда чай обжёг прокушенные губы. - Где болит? – тут же обеспокоенно спросил Сехун. - Всё нормально. - Нормально? – закипел он как всегда мгновенно. - Ты себя видел? Нормально ему. Фань, мы в больницу? - Нет. Мы едем домой. - Что?! Фань! – Сехун снова перешёл на крик и с укором посмотрел на своего альфу, который спокойно отреагировал на тяжёлый взгляд Сехуна в зеркале заднего вида. - Хун, угомонись, - вздохнул Ифань. - Во всём разберёмся. Минсоку нужен отдых. - А если его… - Сехун не договорил, голос предательски дрогнул. - Нет. Меня не изнасиловали, - сказал Минсок и одним глотком допил чай. – Сехун, правда, всё хорошо.       Сехун ему не поверил, но обнял, позволяя уложить голову себе на плечо. И Минсок даже задремал, пригревшись в объятиях. Он старался освободить голову от мыслей, и в какой-то момент ему это удалось.