Курортный роман

☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

       На восстановление потребовалось время, но оно шло намного быстрее, когда рядом были родные люди. Всё происходящее казалось сном и фантазией сумасшедшего художника, смешавшего на палитре все краски. Минсок навещал папу с малышом, иногда видел Чанмина, который стремительно разворачивался и уходил, едва завидев Минсока. В груди копошилась боль и сожаление, и Минсок долго собирался с силами, пока наконец смог прийти и извиниться перед Чанмином полноценно. — Прости меня, — дрожащим голосом проговорил Минсок, глядя на печального Чанмина. — Мне очень неловко и стыдно, что я дал тебе надежду и в тот же день отобрал её. Я не должен был, я не имел права. — Успокойся, — Чанмин улыбнулся, а у Минсока за грудиной плеснуло болью и чувством жгучей вины и стыда, — все мы имеем право на ошибку. И зачастую больно не только нам. Главное, что ты счастлив. И не стоит из-за меня расстраиваться, лады? — Ага. — Прощай, Минсок, — проговорил Чанмин и поцеловал Минсока в уголок губ. — Будут проблемы с глазками, ты знаешь, где я работаю. Прости, мне пора.        Минсок долго смотрел уходящему Чанмину вслед и вновь разрыдался, не замечая, как оказался в объятиях Чонина, который даже не думал выяснять отношения, а Минсок сейчас очень хотел получить выговор, потому что понимал: есть за что, заслужил. Но Чонин лишь улыбался и обнимал. — Ты даже не ревнуешь? — Я тебе доверяю, чудо, — ответил Чонин и нажал указательным пальцем на кончик носа, словно он ребёнок. — Ты даже ругаться не будешь? — А есть за что? — склонив голову к плечу, спросил Чонин. — Если есть, говори, получишь строгий выговор с занесением. — Чонин… — вздохнул Минсок и стукнул его ладонью по груди. — Ну, я же серьёзно. — И я серьёзно, — Минсок увидел отражение своего неуверенного лица, но окончательно приуныть не успел. Чонин обхватил его щёки и в самые губы прошептал: — Я люблю тебя, Ким Минсок. И пока это будет взаимно, и, наверняка, после тоже буду любить. Мы сможем справиться с любыми ошибками и неприятностями, правда? — Надеюсь, — вздохнул Минсок, прикрывая глаза от прикосновения к щеке. Чонин осторожно гладил его кончиками пальцев по щеке, по скуле, линии челюсти, потом поднял его голову за подбородок и поцеловал с таким трепетом, что Минсок вцепился в альфу, боясь не устоять на ногах.        Сердце преступно сбилось с ритма, в ушах зазвенело, кровь загудела, струясь по венам и отдаваясь в висках и груди горячей вибрацией. Чонин не спешил, целуя осторожно и нежно, а Минсок и вовсе позабыл, что находится посреди холла, в котором сновал медперсонал и посетители. Они не обсуждали проведённое порознь время, но зато Чонин пообещал познакомить его с Чонуном и его малышом Чонхуном, которые, как казалось Минсоку, должны быть просто прелестными.        И чутьё его не подвело. Когда выписавшись из больницы, Минсок следом за Чонином пришёл в парк, лишь убедился в своей правоте. Чонун оказался очень похожим на брата, таким же смуглым и с такой же заразительной улыбкой и потрясающей аурой, к которой хотелось прикоснуться. Чонхун крутился возле них, и спустя полчаса присматриваний забрался на руки к Минсоку и улыбнулся, показывая восемь передних зубов. — Искренне надеюсь, что брат ведёт себя прилично, — склонившись к уху, поинтересовался Чонун, изо всех сдерживая улыбку, заметив, что Чонин, отошедший покатать племянника на качелях, с интересом на них смотрит. — Очень прилично, — кивнул Минсок, отгоняя картинки их огненного близкого знакомства. По всем меркам на приличное это не слишком тянуло, но всё равно было правильно для них. И Минсок не жалел. Теперь уже наверняка не жалел ни о чём. — Я хотел извиниться. — За что? — непонимающе спросил Чонун, поворачиваясь к Минсоку и отрываясь от наблюдения за малышом. — За то, что причинил боль вам всем. Не представляю, как Чонин… и вы… — Что было, то прошло, и не стоит себя за это живьём съедать. Нас многие за пару принимают. Он же меня, считай вырастил сам, а защитить от моего альфы не смог, вот и продолжает носиться с нами. Но без него я бы не справился… — Чонун закусил губу и опустил глаза, переводя дух. — Конечно, было нелегко, когда ты исчез, а он себе места не находил, но… Прошло уже всё и быльём поросло. Я тебе открою потом несколько секретов, как обуздать этого тигра, — Чонун хохотнул и щёлкнул подошедшего брата по носу. — Подслушиваешь? — Кто? Я? — деланно удивился Чонин и подмигнул Минсоку, тут же вгоняя его в краску. Ну что за несносный альфа?! — Мы, вообще, водички пришли попить, да, Чонхун? — Дя! — Знаешь, — продолжил Чонун, глядя как Чонхун с помощью Чонина забирается на горку с обратной стороны, игнорируя ступени и оскальзываясь на полированной поверхности, — Чонин всегда был сорванцом. Когда летом мы жили у дедушек, лазал на соседнюю вишню, обдирал колени и ладони, чтобы набрать ягод. Самых сладких, самых красивых, и поделиться со мной.        Минсок улыбался мягко, представляя смуглого мальчишку в сочной зелени с ведёрком или кружкой, полной краснобоких вишен. С несходящей белозубой улыбкой и тем задорным огоньком в глазах, который остался с Чонином до сих пор. — Сколько он меня упрашивал не лезть, но я таки забрался, да застрял на тонкой ветке. Ни туда, ни сюда. Он звал меня, обещал поймать, но я так струсил, что даже говорить не мог. Мычал что-то нечленораздельное…— Чонун вздохнул и покачал головой. — Но он же помог? — Конечно. Забрался, стянул меня и в стог сена швырнул, что сосед для коз сушил… а сам… обломалась ветка… и он на землю рухнул. Думал, умру тогда, так испугался… Чонин весь белый, как мел, но тянул улыбку, даже когда его за ухо сосед схватил. А ругался он страшно… — Он вас избил? — шокировано спросил Минсок, прижимая ладонь ко рту и представляя себе страшного монстра, а не человека. — Он Чонина за ухо схватил, тот кланялся, извиняясь, а потом отключился от боли. Я в рёв, сосед за телефоном, дедушки как раз из магазина возвращались, крик, шум…        Чонун покачал головой и грустно улыбнулся. Минсок смотрел на него, не мигая, изредка переводя взгляд на играющего с племянником Чонина. Чонхун бегал по площадке, прятался за разноцветными столбиками, а Чонин, играя искреннее недоумение, заглядывал за соседние, пытаясь отыскать малыша. — Я рот открыл, чтобы признаться, — продолжил Чонун, — слёзы по лицу размазываю, а Чонин открывает глаза и всю вину берёт на себя. От дедушек прилетело, конечно. А он меня защищал, даже не боясь, что ужина или сладкого лишить могут. Лишённый подвижности, с обеими руками в гипсе и на подпорках, он не сдавался и мне не давал. Даже тогда не жалел, что полез за мной, а не уговорил спуститься. И ртом вишни рвал, чтобы меня, мелкого, накормить. Так что не бойся и не переживай… Он для тебя звезду с неба достанет, если потребуется. — Спасибо, — прошептал Минсок, глядя на Чонина, кружащего племянника на руках, словно самолёт. То, что Чонин не просто так встретился, даже то, что всё так нелепо сложилось, перемалывая и создавая Минсока таким, каким он стал сейчас, всё было неслучайно и не зря.       Выбор, решения, всё несло свои последствия, и с ними нужно было научиться жить. Даже с тем, что его младший брат родился на седьмом месяце, что лишь чудо спасло его от выхаживания в инкубаторе, а папу от осложнений. Хоть Чунмёна и оставили с малышом в палате повышенной комфортности, откуда он вышел перед самой свадьбой Сехуна.        Минсок много времени проводил у Чунмёна и Чондэ, старался помогать, чтобы Чунмён отдыхал побольше, а сам украдкой вытирал слёзы, которые теперь стали его спутниками. От любой переполняющей его эмоции глаза наполнялись влагой будто сами собой. Он не врал, когда говорил, что готов заново всё пережить, потому что теперь у него было всё. И даже больше. У него была Семья. Папа всё гладил его по щекам и касался постоянно, словно он вот-вот исчезнет или растворится, а когда Минсок попросил спеть ту самую колыбельную, едва не вырвал себе язык с корнем, когда Чунмён расплакался у него на плече.        Зато потом он сидел в кресле и папиной постели, пока он укачивал Чондэ, и слушал сдвоенные голоса родителей, поющие ту самую колыбельную, чей трепет и нежность Минсок пронёс сквозь года, не помня толком ничего, кроме мотива и изредка всплывающих слов. И это был один из лучших вечеров в его жизни.        Разложив продукты по полкам холодильника и шкафов, Минсок вздохнул и улыбнулся своим мыслям. Большой дом хоть и был непривычно пуст, но вскоре он наполнится запахом свежей выпечки, лепетом Чондэ и, Минсок уверен, сплётшимися голосами его родителей. — Юн… отец, — Минсок заглянул в комнату к отцу и почувствовал себя неловко, считая себя чудаковатым дурачком. — Ты что-то хотел? — Нет… да… можно я… хотя нет, ладно, я пойду. — Иди сюда, — улыбнулся Юнхо и похлопал ладонью по кровати, в которой он читал при свете прикроватной лампы. Юнхо отложил книгу и сгрёб Минсока в охапку, сжимая его в медвежьих объятиях. — Что-то беспокоит? — Нет, — ответил Минсок, млея от тишины и спокойствия, царящих в его душе. — Просто я счастлив. И мне кажется, что я этого не заслужил. — А кто же заслужил, если не ты? — Юнхо потрепал его по волосам и добавил: — К тому же всё так сложилось, что благодаря тебе мы все обрели друг друга. Спи, лисёнок.        Сехун с Ханем едва не задушили Минсока в объятиях, когда наконец дорвались к Чунмёну в палату на весь день и устроили бесчинства с поеданием сладкого. Чунмён присутствовал, но в сладком себя ограничивал и поглядывал на часы, ожидая времени возвращения малыша с процедур. Они вновь смеялись, много, громко и обстоятельно, и если бы не связи в администрации, их бы точно выставили вон. — Мы решили свадьбу не откладывать надолго, — поделился новостью Сехун, тут же жалея о содеянном, потому что омеги кинулись его обнимать, особенно старался Хань, который едва не задушил его в порыве выказывания дружеских чувств. — Через три недели планируем. Родители всё равно не приедут. А вы мне как родные, большего и не надо.        Три недели прошли в спешке, в беготне по магазинам и домашнем уюте. Минсока буквально разрывало от переполняющего его счастья, и он хотел поделиться им с остальным миром. Но пока приходилось ограничиваться поцелуями с Чонином, проведыванием Чунмёна и укачиванием малыша или готовкой для Юнхо, которого долгое время учился называть отцом, хотя язык будто прирастал к нёбу, и Минсок застывал, глядя в никуда.        Мог ли он подумать какое-то время назад, что то, что в его жизни будут задирающие его мальчишки, годы одиночества и лишений, последующая авария и долгое восстановление, не злой рок, а череда случайностей, которые приведут его к счастью и обретению не только друзей, но и семьи.        Как раз к свадьбе должен выйти срок вынужденного воздержания, и тогда Минсок планировал оторваться по полной. Только иногда, засыпая, он долго смотрел в одну точку, пытаясь поверить в происходящее и не сглазить будущее. Хотя верилось настолько с трудом, словно он на самом деле просто попал в рай.        Ведь всё не могло просто так взять и сложиться так, как сложилось. Минсок боялся иногда открывать глаза поутру, страшась обнаружить потрескавшийся потолок бедной клиники, в которой он очнулся после аварии. Но потолок был прежним – привычным, без трещин и сколов. За окном светило солнце, а на кухне, что-то напевая, варил кофе Юнхо.        Минсок бы даже поверил в рай, в который попал, после того, как скатился по холму и не выжил, если бы его не жгло разнообразием происходящего, буйный Хань не чудил ежедневно, а жадно целующий Чонин не вызывал сумбура чувств, и это всё скорее напоминали реальность, чем выдумку. На такое бы его фантазии не хватило.        На свадьбу к Сехуну и Ифаню Минсок шёл во всеоружии. Со своими папой и отцом, которые за короткое время стали родителями дважды, со своим мужчиной, которого он обожал и друзьями, которые хотели поколотить Минсока, но сдерживались. Точнее Бэкхён сдерживал Ханя, отбирая всё его внимание на себя, чтобы Хань не натворил дел. Потому что синяки и скандалы на свадьбе были ни к чему, а Бэкхён умел отвлечь внимание Ханя так, что он забывал обо всём.        Минсок вздрогнул, увидев среди гостей Чанмина, и замер, не зная, куда деть руки и себя самого в придачу. Его под локоть увёл вездесущий Хань с выражением совершенного довольства на лице и раскрасневшимися от поцелуев губами. Бэкхён времени не терял. Минсок ещё раз выглянул в дверь, сверяя список гостей.       Тэхён прижимал к себе Тэмина и при любой возможности щупал его, зажимая в каждом углу и целуя так, что Тэмин едва стоял на ногах. Явно пошёл в родителей, не зная покоя и не давая его остальным. Бэкхён прикрывал и сына от Ханя, но не выдержал и сделал замечание: — Тэхён, умерь свой пыл, — Бэкхён оттащил Тэмина от сына и указал на дверь, из-за которой выглядывал Минсок и находились дружки Сехуна. — Не забывайте, что вы должны выглядеть достойно. Вы же дружки, в конце концов. — Па! То есть отец… — Плакать будешь, когда папка тебя в бараний рог скрутит, — засмеялся Бэкхён, трепля сына по плечу. — Дотерпи уже до вечера. — Ладно, — нехотя согласился Тэхён и прошёл в комнату для дружков Ифаня, откуда уже доносился гул голосов и нервные смешки волнующегося Ифаня. — Бёновская порода, — хихикнул Чонин, отрываясь от сладких губ Минсока. — Чья бы корова мычала, — фыркнул Бэкхён. — Сыну хоть простительно, у него гормоны играют. А ты что? — Сам подумай, — Чонин поцеловал Минсока и подтолкнул к выглянувшему в дверь Сехуну, — ты бы смог от него оторваться? — Не было б у меня Ханя, фиг бы ты что получил, — хмыкнул Бэкхён. — Но у меня есть моё сокровище, а других мне не нужно.       Чонин улыбнулся и похлопал Бэкхёна по плечу. Хотя и хотелось врезать посильнее за то, что промолчал, хотя и знал, где всё это время находился Минсок. Но Чонин и сам был хорош, потому ничего не оставалось, как простить друга и постараться не возвращаться к прошлому без нужды.        Сехун был настолько великолепно прекрасен, что Минсок не смог найти слов и постоянно смотрел в потолок, часто моргая, как учил его Хань, чтобы не потекла подводка, на которой настоял всё тот же Хань, задвинув всех желающих коснуться будущего мужа и его друзей. Омеги галдели и смеялись, пока шли последние приготовления, а Минсок волновался не меньше подрагивающего Сехуна, который смотрел на них большими и влажными глазами. — Кто это? — почему-то шёпотом спросил Минсок, кивая на темноволосого невысокого омегу, одетого в такое же белое, как и они с Ханем. — Чимин, мой однокурсник. Единственный друг... ого...        Чимин, нёсший в руках букет Сехуну, подвернул ногу на полу и упал бы, но ему помог устоять Чанмин, ловко подхвативший одной рукой падающего омегу, а второй у пола ловя роскошный букет. Минсок с Сехуном переглянулись, растягиваясь в улыбках, когда Чимин и Чанмин так и застыли, глядя друг другу в глаза.       Ифань великолепно выглядел весь в чёрном с тонкими прядями седины на висках. Военная выправка добавляла шарма, который не могли отрицать даже альфы. Но он волновался ничуть не меньше, словно мысль о том, что Сехун сбежит из-под венца, не давала покоя. Бэкхён поправил на Ифане галстук и подмигнул Чонину. Юнхо проверил коробочку с кольцами и деловито кивнул остальным, вручая коробочку Бэкхёну и уходя прочь от алтаря.       Гости были в сборе и заняли свои места, дружки Ифаня стояли по правую сторону. Все в чёрном, как и будущий муж, стройные, как на подбор. Но только у Ифаня была бутоньерка. Небольшая, но идеально подобранная. Чёрная орхидея с фиолетовым отливом лишь подчёркивала строгость черт альфы.       А напротив у алтаря стояли дружки Сехуна. В белом, с тонким кружевом на манжетах. Чонин не мог оторвать взгляда от Минсока, и Минсок ощущал тепло и разливающийся по телу жар от одного только взгляда Чонина. Стоящие рядом альфы так же смотрели на своих омег, не очень внимательно вслушиваясь в слова распорядителя. — Чёрт возьми, я женюсь на Хане ещё раз, — пробормотал Бэкхён.       Чонин улыбнулся и подмигнул вмиг смутившемуся Минсоку. Он закусил губы, и увидел, как Чонин поплыл в который раз. Словно взрослому альфе до сих пор было сложно устоять перед его очарованием. Минсок застыл, захлёбываясь и едва не хватаясь за горло, так беспомощно и нелепо, когда Чонин на него смотрит Т А К.       Когда заиграла музыка и все замерли, у Минсока сердце заколотилось вовсю. К алтарю медленно шёл Сехун в сопровождении Юнхо, который вызвался заменить отца. Весь в искристо-белом Сехун был прекрасен. Бело-серебристая орхидея подчёркивала оттенок высветленных волос и придавала ещё больше утончённости и без того красивому Сехуну.       Сехун смотрел только на Ифаня и румянец расползался на щеках. Все смотрели на молодых и вздыхали. Лишь альфы-дружки, не таясь, поглядывали на своих омег и улыбались. И лишь омеги-дружки из-под тени ресниц наблюдали за своими альфами и внутренне дрожали.       Пока произносились клятвы, от которых вздыхали все присутствующие, Чонин разглядывал аккуратные черты Минсока, ласкал взглядом тонкие шрамы, которые любил целовать, сглатывал при виде юркого языка, облизывающего пересохшие губы, млел от всего Минсока разом и никак не мог дождаться вечера, когда прижмёт к его себе.        Все эти эмоции Минсок читал во взгляде Чонина, и внутренне млел от происходящего. Словно это они сейчас обменивались клятвами у алтаря и надевали друг другу красивые в своей простоте кольца. На поцелуе, обмене кольцами и метками чувствительные гости утёрли слёзы кружевными платочками, а Минсок посмотрел на Чонина нечитаемым взглядом, ловя ответный потяжелевший взгляд, от которого обдало волной жара.       Дружки выполняли свои обязанности, помогали всячески, но Минсок не мог отделаться от мысли, что они больше мешали счастливым альфе и омеге. Те будто были в другом мире, где существуют только они. Да и он сам словно существовал параллельно этому миру, где находились только они с Чонином.       Суматоха, смех и веселье прекратились, когда Сехун повернулся спиной к ожидающим выполнения традиционного броска букета. Минсок стоял поодаль, не желая участвовать во всеобщей потехе. Особо не выделяясь из толпы, куда его насильно впихнул вездесущий Хань, и вовсе отойдя подальше к стене.       Сехун выдохнул и на дружный счёт «три» бросил букет. Толпа замерла, когда букет, описав широкую дугу, приземлился прямо в руки Минсоку. Минсок непонимающе похлопал глазами, глядя на букет серебристо-белых цветов в руках, поднял глаза на Чонина, и, судя по дрогнувшим губам альфы, Чонин уловил на дне раскосых глаз испуг.       Гости загалдели, поздравляя молодожёнов и Минсока. А он стоял и всё смотрел на букет, даже губы дрожали. Жаль, что нельзя уткнуться носом в сильное плечо, пытаясь понять причину испуга. — Ангел, сошедший с небес, — прошептал подошедший Чонин. Минсок видел себя в отражении тёмных глаз альфы: весь в белом, с тонкой изморозью кружев по кистям, со свадебным букетом в руках и алеющими щеками и скулами.        Чонин ближе подошёл к Минсоку, который чуть не отпрянул от него. Будто боялся того, что букет прилетел к нему. Словно сомневался в правильности происходящего и не верил в реальность. Он себя чувствовал странно и необъяснимо, готовый вот-вот расплакаться от смешанных чувств.        Альфа осторожно коснулся щеки Минсока, большим пальцем обвёл контур дрогнувших губ, а Минсок ощутил наконец в груди сердце, которое словно ухнуло вниз, когда пальцы сомкнулись на букете. Сердце стучало быстро-быстро, в таком бешеном ритме, что грозило превратиться в сердце шторма, который затопит всё вокруг.        Чонин подошёл впритык, немного наклонился и легко поцеловал Минсока в уголок губ, вызывая судорожный вдох, и лишь потом, опалив горячим дыханием губы, полноценно поцеловал. Минсок ощущал мёд поцелуя, усилившиеся и смешавшиеся запахи, теряясь в тягучем блаженстве и смешанных чувствах.        Поцелуй не дразнящий, не заводящий, но осмысленный, нежный и трепетный, полный всего, что кипело и бушевало у Минсока в груди. И он вцепляется в пиджак Чонина, ища опоры и наконец-то расслабляясь, в кольце крепких и надёжных рук. Только что Минсок внезапно понял, что они давно настоящая, сложившаяся пара, а букет – мелочь, ерунда, которой просто удалось потревожить сердце.        Он сам подался ещё ближе, отставляя в сторону руку с букетом, ощущая лишь колотящееся сердце и лёгкие касания альфы, который нежно гладил его по шее и плечам, чтобы через какое-то время отстраниться. Но всё равно сердце Минсока ушло в пятки, когда Чонин просто встал на одно колено и протянул ему руку: — Ты осчастливишь меня, сказав «да»?       Минсок дрогнул губами, закрыл глаза и побледнел, ощущая, как накатывает привычный приступ. Чонин был готов сорваться и разминать застывшие мышцы, но Минсок повёл плечами и посмотрел на Чонина. Плеснул жидкой лавой из-под опущенных ресниц и тихо прошептал: — Я согласен. Ты сомневался?