Курортный роман

☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

       Открывать глаза не хотелось. В темноте было уютно, не было боли и сожалений. Лишь холод, сковывающий тело. Так хотелось сбежать от него к сбивчивому шёпоту и горячим пальцам, но сил не было. Минсок пробивался сквозь мрак, сплетённый из плотных ледяных лезвий. Тронь — покалечат.        Минсок бился об них грудью, рассаживал в кровь кулаки и пытался вырваться. С каждой раной он понимал, что хочет обратно, к бархатистому голосу и ласковым прикосновениям. И продолжал ломать ледяные клинки голыми руками, рвал зубами упругие плети сумрака, удерживающие его.        Он стремился к свету, пусть к боли, пусть к одиночеству, пусть к страхам, но к свету. Он хотел жить, жить и дышать. Боль накатывала волнами, сводила судорогой мышцы и выкручивала наизнанку.        Стыд, боль, страх, всё смешалось в какой-то немыслимый коктейль. Реальность била по оголённым нервам ярким светом и пронзительной громкостью окружающего мира. Минсок поморщился и распахнул глаза.        По зрачкам полоснул ослепительный свет. И Минсок дёрнул рукой, чтобы закрыть веки руками, потому что зажмуриться оказалось мало. Но руки были зафиксированы. — Пациент пришёл в себя, — взволнованно прозвучало в стороне.        Минсок испуганно распахнул глаза. Во рту была трубка, мешающая и тяжело лежащая на языке. Паника росла, а сердце выскакивало из груди. Страшно и больно. Из одной клетки в другую. По вене побежала прохладная жидкость, и голова закружилась. — Дайте ещё дозу! — Но, доктор… — Ещё! Или мальчишка умрёт от болевого шока.        Минсок барахтался в сумрачном озере, пробирался по зыбкой дымке, что легла хрупким мостом над чернеющей бездной, крался под сводчатыми потолками длинных переходов, где гуляло гулкое эхо. И наконец выбрался к теплу и приглушённому свету. — Чонин…        Минсок приоткрыл рот и протяжно выдохнул, тут же потрескавшихся и запёкшихся губ коснулась влажная ткань и крохотные капли попали на слизистую, смачивая и утоляя жажду. Минсок сглотнул и вновь разомкнул губы. — Чонин… Боль терзала тело, отголосками гуляла по отдалённым закоулкам, загоняла иглы под ногти. Но в то же время давала понять, что он жив. Вот только глаза открывать не хотелось. Было так тепло и уютно, что двигаться не хотелось. Да и зрачки фантомно болели после прошлого раза. — Чонин…        Холод ещё жил на кончиках пальцев, сковывал мышцы, крошился под натиском биения сердца, плавился от тока крови. Холодные пальцы скользили по простыне в поисках тепла. — Чонин… — Я здесь.        И горячие пальцы на холодной кисти. Так правильно, что даже больно. Но открыть глаза страшно, так хочется продлить сон и иллюзию присутствия. Ведь только во сне он может быть рядом. — Чонин…        Во сне всё реально, всё возможно. Даже невозможное. Минсоку так не хотелось лишаться тепла, пусть иллюзорного, но такого желанного. Ещё хоть на минуточку задержать шершавые губы на жилке, пульсирующей под кожей запястья. — Чонин… Я так рад, что ты снишься. Не уходи… — Я не уйду. Но, Мин, я не снюсь.        Минсока будто кипятком окатило, он распахнул глаза и проморгался, борясь с накатившей слабостью и тошнотой. Смог бы, слетел бы с кровати, но вернувшаяся боль не дала даже руки отнять.Так он и лежал, не имея возможности забрать руку из горячих пальцев, не в силах оторваться от плавящего взгляда Чонина. Минсок просто медленно сгорал и не мог отвести глаз от чёрных сверлящих его омутов. — Зачем ты здесь? — выдавил из себя Минсок. — Не ты ли меня звал? — Я не… — Минсок покраснел и попытался отвернуться, но не смог. Он так хотел увидеть Чонина, что отвести глаза сейчас было бы кощунством.        Чонин вздёрнул бровь, но промолчал, продолжая сверлить Минсока взглядом. Будто не он изменял мужу с совсем юным омегой, который нырнул в ласки страстного альфы как в омут с головой. Минсок хотел бы сейчас сделать несколько вещей. Абсолютно противоречащих друг другу и от этого голова шла кругом. Но больше всего сейчас казалось правильным поступить по совести. — Возвращайся к мужу и сыну. Они ждут. Не трать время. — Что? — Что слышал, — зло фыркнул Минсок и всё-таки убрал руку из цепких пальцев. Злость помогла найти в себе силы. — Какой муж? Какой сын? — непонимающе переспросил Чонин.        Чонин попытался потрогать лоб Минсока, но он нашёл в себе силы оттолкнуть его руку и зло посмотреть на альфу. Насколько зло получилось, он не знал, но видимо, не очень вышло. Потому что Чонин улыбнулся. — Что улыбаешься? Я сказал что-то смешное? — надулся Минсок. — Я вас видел тогда на пляже. Ты так был счастлив. И семья твоя тоже. — Я слышу в твоём голосе ревность? — Какая ревность? Тебе показалось, — фыркнул Минсок, устало откидываясь на подушки и делая по возможности отстранённое лицо. — Мне безразлично. — Ах да, — холодным голосом заметил Чонин. — После наркоза принято звать тех, кто для тебя ничего не значит. И все дни, когда лежишь без сознания тоже. Ну, и когда думаешь, что это последний твой вздох. Как я не подумал. — Не смешно. — А я и не смеюсь. Так ты потому сбежал? И продолжал прятаться долгие месяцы?        Минсок просто кивнул, не желая отвечать. Если Чонин говорил правду, а вероятнее всего всё так и было, то Минсок звал Чонина не только сегодня. Но и всё то время, когда стремился прочь от холода, от него и смерти Минсок бежал к Чонину. Пусть ему и казалось, что выдуманному. — Мин, — позвал Чонин, — посмотри на меня.        Минсок надул губы и несколько минут собирался с силами, чтобы посмотреть в глаза Чонину. Он этого хотел и страшился. Потому что он был готов сказать что угодно, лишь бы обидеть альфу посильнее, это казалось необходимым, будто решит все его проблемы. Но он выдохнул и прямо посмотрел в глаза Чонина. — На пляже в тот день, когда ты исчез, — Чонин замолчал, и Минсок насупился, тот день стоил ему шрама на переносице, — а я сбился с ног в поисках тебя, ты видел моего старшего брата с сыном. Я тебе рассказывал, что массировал брату спину в беременность, помнишь?        Минсок кивнул, нехотя вспоминая и сопоставляя факты. Опустил глаза и вновь посмотрел на Чонина. Догадка ещё тогда мелькнула в голове, ведь омега показался на кого-то похожим, и Минсок схватился за больничную рубашку на груди. Рванул её, хватая ртом воздух. какой же он идиот, и как прав был Бэкхён. — Ты подумал, что Чонун — мой муж и сбежал, — констатировал факт Чонин и погладил Минсока по щеке. — А ты что подумал, раз меня не искал? — Минсок хотел сбросить шершавую ладонь, но не смог. Хотя и не сдержал обидного: — И в магазине совершенно случайно наткнулся, будто и не заботился о поиске... — Я обыскал весь санаторий, поднял на уши больницы и обошёл морги… А потом… — А потом этот упёртый баран решил, что он тебе не нужен и страдал сам по себе как и ты, — подал голос Бэкхён. — Ты знал?! — прохрипел Чонин. — Ты знал и ничего не сказал мне, лучшему другу? — Да вы оба бараны упрямые, как до вас донести? — Бэкхён сложил руки на груди и вскинул бровь, будто школьникам объясняя элементарные правила поведения, которым учат с малолетства. — Упёрлись своими рогами и слышать ничего не хотели. Не так было разве? Но тогда на Минсока напали и мы разбирались с другими вещами. — Напали?! — вспыхнул Чонин, но Минсок протестующе поднял руки, не желая вспоминать.        Он прикрыл глаза, переваривая сказанное только что. Выходит, они и впрямь показали всё своё упрямство и вместо того, чтобы поговорить, столько времени страдали каждый сам себе. А ведь могли разобраться. Но вышло, как вышло.        Чонин поджал бледные губы, явно желая что-то сказать, но молчал. Только мял в руках край больничного одеяла. И Минсок был ему благодарен за то, что не устраивал сцен. Ему своих мыслей казалось предостаточно, в которых он корил себя за глупость и скоропалительные решения.        Внутри бушевал ураган, который грозился доконать Минсока своим бурным проявлением. Он бушевал внутри, горел и сгорал, ненавидел себя и мысленно отвешивал себе пощёчины, хотя и понимал,что без этого решения события последних месяцев просто-напросто не случились бы.        А они были богаты на события, знакомства и впечатления. Он же сам себе не раз говорил «что ни делается — всё к лучшему», и сейчас стоило прислушаться к этим словам, стараясь принять происходящее, как должное. И он очень старался, но резь в глазах не собиралась так легко сдаваться, а ком в горле мешал дышать. — Санта-Барбара, — выдохнул Бэкхён и со смехом в голосе добавил: — Хань меня убьёт. И Сехун с Ифанем подключатся.        Минсок всхлипнул раз, второй. Эмоции брали верх над его измученным телом. Он откровенно дрожал, и когда обнял Чонин, осторожно поглаживая по голове и стараясь не тревожить раны, он дал волю слезам окончательно. — Ну не плачь, Мин, маленький мой, не плачь. Всё в прошлом, — Чонин покачивал его в своих руках, и Минсок лишь сильнее вздрагивал. Слишком многое навалилось, и хуже всего были мысли о том, какой он был дурак. Вместо того, чтобы спокойно узнать или хотя бы закатить сцену, он малодушно сбежал, и цепочка последующих событий вновь привела его на больничную койку. Но и в объятия Чонина. — Ну тише, тише. Всё в порядке, я рядом. — Может, нам уйти? — спросил стоящий в углу палаты Чанмин, и Минсока окатило кипятком.Он окинул взглядом палату. Слишком много здесь собралось — для него это слишком. Он закрыл глаза, стараясь восстановить дыхание. Не дождавшись ответа, Чанмин открыл дверь и ступил за порог. — Выздоравливай. — Спасибо, — прохрипел Минсок. — Ладно, и я пошёл. Чанмин, — откашлявшись, проговорил Бэкхён вслед уходящему из палаты молчаливому Чанмину, — передай коллегам, что я пал смертью храбрых. Вон летит моя любовь. Сейчас убивать будет, — хмыкнул Бэкхён и тихо прикрыл за собой дверь.        Минсок вытер дрожащей рукой слёзы, больше размазывая их по лицу, чем вытирая. и только сейчас понял, что все альфы всё ещё были в палате до последних минут. От этого стало ещё хуже и противнее от самого себя.        Спустя пару минут из коридора донеслись разъярённые крики Ханя. Сквозь сумбур скоростных обвинений изредка прорывались «дайте мне его за горло подержать», «рельки-гантельки» и «я убью тебя, лодочник». Минсок расслабился в объятиях и захихикал. Слёзы замещал смех.        Как всегда. Да, он плакал, но чаще смеялся надо собой, ситуацией и проблемами. Смех позволял ему выбраться из самых глубин ада, куда его забрасывала судьба. — И я пойду, — сказал Юнхо, но на минуту задержался у двери и переспросил: — Ты из-за чего хоть под машину прыгнул? — Я не прыгнул, это случайно вышло...        Он откровенно не знал, что отвечать, и что в его доводы не поверят, слишком они наивны. Минсок поднял глаза и посмотрел на Чонина, опустил взгляд на свои руки, увитые трубочками капельниц. Тело уже начинало ломить, явно закончилось остаточное действие обезболивающего. И боль тугими щупальцами сжала тело. — Чунмён, — собравшись с силами прошептал Минсок, — пел своему животу колыбельную, которую я знаю.        Юнхо покачал головой и вышел, так ничего и не сказав, оставляя Минсока с Чонином наедине. Стыд и самокопания новой волной накрыли Минсока и он закрыл лицо руками, собираясь с силами. — Прости меня, прости, что я у тебя такой дурак, — простонал Минсок, не смея отнять рук от лица. — Всё хорошо… — Хорошо? Какое хорошо?! — Минсок вспыхнул, но тут же закусил губу. Во всём этом виноват только он один.Только он и никто другой. — Прости… я не знаю, что со мной происходит. — Не извиняйся. — А я буду! — Минсок мысленно приложил ладонь к лицу и покачал головой. Действие обезболивающего делало с ним нечто необъяснимое. Будто мало всего произошедшего. — Тогда извиняйся поцелуями, — улыбнулся Чонин накрывая ладонь Минсока своей. — Только аккуратно, чтобы швы не разошлись. — Швы… — Минсок окинул взглядом палату, отбросил одеяло и покосился на бинты с кое-где запёкшейся кровью на груди и ногах. На руках красовались мелкие ссадины, на брови и вовсе лейкопластырь мешал. — Я кроме досады и стыда за свой дурацкий поступок сейчас ничего не чувствую. Серьёзное что-то? — Мин, — начал Чонин, но покачал головой под взглядом Минсока и поджал губы. — Пришлось сращивать два ребра с помощью металлических скоб. Затянется быстро, а я помогу с реабилитацией.        Минсок повторил движение Чонина и тоже поджал губы, глядя на ссадины на руках, будто они могли ответить на все его вопросы, избавить от стыда и самокопания. А ещё лучше, чтобы перенесли в ту первую незабываемую ночь. Но лишь произошедшее сделало его тем, кем он был. Тем, кто сейчас полулежал на кровати в компании любимого мужчины. — Ты можешь лечь рядом? — попросил Минсок, пряча глаза. — Пожалуйста?        Чонин сначала помог Минсоку чуть сдвинуться, освобождая немного места, а потом опустился рядом, укладываясь на бок. Минсок робко коснулся его щеки и улыбнулся, уколовшись о щетину. — Я не представляю, как спал всё это время, не слыша твоего сердца, — прошептал Минсок. — Какой же я… — Прекрати, — строго приказал Чонин, ероша волосы Минсока. — Что было, то прошло. Теперь я рядом. И никому не отдам, в особенности тому красивому альфе. Как его зовут? — Чанмин, — едва слышно прошептал Минсок. — Ммм, — протянул Чонин, а Минсок внутренне сжался от мыслей, какую боль принёс двум хорошим людям. — Хороший парень, поймал тебя, когда ты с холма катился, — Минсок сглотнул, когда Чонин осторожно погладил его скулы и кончиком пальца тронул губы, — я его ещё поблагодарю не раз, что спас две жизни. Твою и мою. Благодаря ему мы успели вовремя и… Ладно, — Чонин выдохнул, прикрывая глаза, а потом широко улыбнулся и на дне зрачков блеснули задорные огоньки. — А Бэкхён получит своё, негодник. — Не надо, он хороший. — Хороший, когда Хань его никуда не отпускает. Хотя и Хань хорош… спрятали от меня моё сокровище. Друзья называются. — Это из-за меня… — прошептал Минсок, пытаясь перевернуться на бок, но Чонин удержал его и приобнял, касаясь губами скулы. — Прекращай корить себя. Мы оба хороши. А будешь вредничать, оставлю без поцелуев, — Чонин строго посмотрел на Минсока, и он попробовал вновь думать о том, что не будь его дурацкого поступка, он бы не узнал столько всего. Чонин провёл пальцем по губам Минсока и протяжно выдохнул: — Как же я скучал по тебе… А теперь поспи, мой хороший. — А можно перед сном я отдам часть долга? — хитро прищурился Минсок, облизывая пересохшие губы и млея от осторожного поцелуя.        Сон сморил его достаточно быстро, спал он отлично и без сновидений. И лишь спросонья тянул руки, чтобы наткнуться на грудь или губы, и засыпал вновь, счастливо улыбаясь. Хоть во сне его не тревожили муки неправильного решения, что оторвало его от Чонина на долгие месяцы, но подарило столько нового.        Утром с помощью медбрата он поднялся, совершил процедуры, щурясь от тянущих болей и ощущая такую скованность в движениях, будто он провалялся в постели не один месяц, как после той злосчастной аварии. Сцепив зубы, он делал мелкие шажки вслед за медбратом и радовался каждому шагу, благодаря небеса за очередное чудо.        Вернувшись после процедур, Минсок застал Чонина сидящим в кресле с книгой. Прошагав и счастливо усевшись на кровать, Минсок покосился на поднос с едой и недовольно сморщился. Пока всё, что он хотел - пить. А с Чонином даже и думать не стоило отказываться от еды. Но он съел совсем немного, устав после процедур и перемещений. — Отдыхай. Хочешь, я почитаю? — Хочу. А что ты читаешь? — вместо ответа Чонин приподнял книгу, показывая обложку “Бродячий замок Хаула”.        Минсок улёгся поудобнее и по возможности отогнал все грустные думы, укоры самого себя и прочие мысли, которые одолевали его всё время с того момента, как он пришёл в себя. Умаявшись, он вновь задремал, а когда проснулся, в палате был Юнхо и тихо переговаривался с Чонином. — Так что ты говорил насчёт колыбельной? — спросил Юнхо, подсаживаясь к постели. — Никто не знает её, — пожал плечами Минсок, — а я эту мелодию из тысяч различу. В детдоме говорили, что такой колыбельной нет. Но… я подумал, что... — Погоди, ты подумал, что Чунмён — твой папа? Из-за какой-то песенки, которую не знали в детдоме? — переспросил Чонин.        Минсок сокрушённо кивнул и спрятал лицо в ладонях. Это было так глупо и нелепо, стыдно и обидно. После злополучного дня рождения всё шло наперекосяк. Буквально всё. Он обнял себя руками, но вместо того, чтоб заплакать просто стал напевать колыбельную, что всегда успокаивала его.        Чонин подсел к нему и осторожно обнял, но Минсок всё равно напрягся, когда иголочки боли пронзили тело сильнее. Даже испарина на лбу выступила, но он продолжать напевать старую песенку, заталкивая истерику куда подальше, но она ширилась и росла, затмевая боль. — Никто не мог знать эту колыбельную, — тихо проговорил Юнхо. — Никто. Это колыбельная передаётся в роду семьи Чон.        Минсок дёрнулся в руках Чонина, затрепыхался пойманной птицей и завыл бы от очередного приступа боли и судороги, привычно охватившей тело. Но она всегда хватала сначала за горло, не давая вымолвить и слова. Лишь хрип срывался с губ, а мышцы закостенели, туманя разум и почти отключая его от реальности.        В четыре руки тело стали согревать и массировать, пока боль не отступила под натиском тепла, струящегося с умелых пальцев. Минсок лежал, прикрыв глаза, ощущая, как сердце пытается вырваться через глотку. Но вскоре по вене побежало очередное лекарство, устраняя, отодвигая боль, позволяя вздохнуть с облегчением и радостью. Потому что жив. А рядом друзья. — Как тогда вышло? — спросил Чонин у Юнхо, который присел с другой стороны кровати Минсока и держал его за руку. — Когда мы с Чунмёном только думали о свадьбе, он забеременел. Я уходил в армию и не мог быть рядом с ним в эти нелёгкие времена, — Юнхо вздохнул, а Минсок замер, боясь двигаться. — И я доверился своим родителям. Как вышло зря. — Так погоди. А песня причём? — Чонин удивлённо смотрел на Юнхо, а Минсок лишь слушал, прижимая ладони к трепыхающемуся в груди сердцу. — Я её пел Чунмёну, пока был рядом, — сказал Юнхо, покачав головой, — А он рассказывал, как пел растущему животу. И как он держал в руках сына всего полчаса, пока его не забрали. А потом просто сказали, что малыш не выжил. — И всё это время… — подал голос Чонин, всё это время стоявший поодаль и кусающий губы. — Мы горевали вместе, — сказал Юнхо и криво усмехнулся. — Чунмён сначала не хотел повторения, потом долго ничего не получалось, потом случился выкидыш, и лишь сейчас у нас вышло. Правда, немного раньше времени. Зато теперь у нас два сына. — Вы не ошиблись? Так просто? Доверившись какой-то песне? — Нет, и песню никто знать не мог, да и анализ ДНК редко ошибается, — слабо улыбнулся Юнхо и вместе с Чонином осторожно обняли замершего Минсока.        Он пока только переваривал сказанное, оно медленно доходило до него, а с каждой секундой глаза распахивались ещё больше. Минсок полулежал на кровати и забывал, как дышать. Всё как-то сплелось в тугой клубок. Так не бывает. Не бывает просто. Но сейчас его обнимали родные руки, и всё отходило на второй план. Возможности, вероятности. Что бы он себе там не надумал, так было.        Чонин дышал так тихо, что Минсоку было даже больно от того, с какой бережностью он перебирает его пальцы. Зато Юнхо дышал надсадно, борясь с комом в горле. — Минсок? Ты как? — спросил Юнхо. — Я жив, — прохрипел Минсок, едва справляясь с нахлынувшими эмоциями и с трудом ворочая языком после лекарств и приступа. — И счастлив. Если всё это не сон и не злая шутка, то я ещё раз смогу перетерпеть всю боль ради этого. — Ты — наше общее чудо, — Юнхо потрепал волосы на его голове и положил руку на плечо. — Отдыхай… сын. — Как малыш и Чун…папа? — С ними всё в порядке, — ответил Юнхо, поднимаясь. — Пока посетителей к тебе не пускаем, тебе и так с лихвой хватит. Отдыхай, ещё успеешь со всеми увидеться. Да и Чунмёна нужно подготовить, с родителями и заведующим детдомом поговорить, — Юнхо сделал паузу, и Минсоку стало не по себе: таким он Юнхо не видел никогда, и надеялся больше не увидеть. Юнхо же встряхнулся и продолжил: — Документы оформить, чтобы никто и никогда не посмел слова сказать в сторону нашего сына, — Юнхо поцеловал Минсока в лоб и оставил их с Чонином наедине. — Вот это да, — вместе сказали Минсок и Чонин и неловко рассмеялись.        Чонин забрался на кровать, оплёл руками, стараясь не тревожить раны. Прижался губами к виску и закрыл глаза. Минсок долго лежал в его объятиях, стараясь переварить новую порцию событий, но в голове мысли скакали похлеще, чем вчера. — Мне кажется, всё это сон. Счастливый и радужный сон. И мне страшно просыпаться. — Я рядом, — в губы прошептал Чонин. — Мы вместе справимся со всем. — Я точно сплю, — грустно усмехнулся Минсок. — Ты слишком идеальный. — Совсем нет, — улыбнулся Чонин и коснулся указательным пальцем носа Минсока. — Я совершенно не умею готовить и однажды устроил пожар на кухне. Иногда я теряю вещи и бываю невнимателен. Так что за мной глаз да глаз.        Вскоре Минсока вновь позвали на процедуры, потом Чонин внимательно следил за тем, чтобы Минсок поел, а потом осторожно разминал кисти рук, пока Минсок не начал клевать носом. Он медленно засыпал в объятиях Чонина и чувствовал себя самым счастливым человеком на земле. — Сколько тебе лет? — сонно поинтересовался Минсок. — Тридцать три, спи, чудо.        Спал он вновь без сновидений, и был рад тому, что немного отдохнул от ещё одного насыщенного дня. Проснулся Минсок от мягких касаний к лицу. Он открыл глаза и промогрался. Рядом сидел заплаканный Чунмён и смотрел на него большими глазами, а сбоку стоял Юнхо с маленьким комочком в руках. — Как зовут? — спросил Минсок, рассматривая спящего малыша в руках отца. — Мы назвали его Чондэ, — ответил Юнхо. — Красивое имя, — улыбнулся Минсок. — Чу… пап, только не плачь. Пожалуйста. И прости меня... — он тронул Чунмёна за руку и осторожно погладил. — Ты нас прости, — прошептал Чунмён, обнимая Минсока и плача навзрыд. Минсок гладил папу по спине и не чувствовал своих слёз.        Он столько времени прожил рядом со своими родителями, даже не подозревая об этом. Чунмён задрожал губами и утёр слезинку, обнимая Минсока, у которого ещё не укладывалось в голове происходящее, но он был самым счастливым человеком во вселенной.