***
Огонь, льющийся на них с неба, и смерть отца, — вот что было последним, что Трандуил увидел при той осаде. Боль была так сильна, что заставила отшатнуться и упасть, но падения он уже не почувствовал. Всё вокруг пропало. Всё померкло. Как выяснилось позднее, навсегда. Но до осознания и принятия этой мысли оставалось ещё очень и очень долго. Очнувшись после, он даже ничего не увидев, по множественным стонам понял, что находится в одном месте с множеством других раненых. Шатер пропитался запахом крови и пота, пугающим, тошнотворным, и смерть ходила между рядами эльфов и людей, забирая с собой слабых. Трандуил рефлекторно попытался пошевелиться и понял, что ему грех жаловаться, ведь руки и ноги, кажется, были на месте, а не это ли главное? Так что в первый раз царевич опрометчиво успокоился и вновь уснул. Вновь очнулся он посреди, как ему казалось, глубокой ночи. Половину лица точно объяло огнём навсегда: так сильно жгло, что он не мог лишний раз открыть рот или глаза. Пока что он ощущал только чужие руки, что промывали его раны, — это было больно, но он терпел, изредка шипя сквозь зубы. Сознание постепенно возвращалось. Трандуил слышал, как подходил к изголовью кто-то из эльфов-целителей и слышал полузнакомый голос, беседовавший с начальником их стрелков, Эреилем. — Владыка, посмотрите на нашего принца... теперь уже короля. Прошу вас! Такой страшный ожог: он сможет видеть? Я более всего опасаюсь за глаза. Белое бельмо — оно пройдет? — Увы, нет. Это ведь не катаракта. Боюсь, что он сожжён, как и кожа. Но вот кожа затянется, Эреиль. Да вы и сами сможете промывать ожоги целебным отваром даже во время пути. Может, хотя бы справа зрение восстановится. Хотя тот глаз тоже задет ожогом — и, видимо, неудачно. Может. Может... Сердце застучало от страха. Так вот почему вокруг было так темно! Нет, нет, нет, нет, только не это! Трандуил глубоко вдохнул, пробуя успокоиться. Элронд Полуэльф — кажется, с командиром его стрелков беседовал именно он. Ну конечно. Достойнейшие умирают, а в живых остаются... Трандуил предпочел не додумывать, поняв, что и его постигла та же участь: отец погиб, а он остался, хоть лучше бы пал с ним. Теперь и впрямь хотелось стонать, рыдать в голос, но невидимая маска боли, сковавшая пол-лица, не давала выразить свои чувства. Ей ещё предстояло прирасти к лицу навечно. Начальник стрелков, Эреиль, подошел к нему, и Трандуил с надеждой ухватился за его руку, привстав на постели, — и тяжелая ладонь, легшая на плечо, плавно уложила его обратно. — Не стоит, ваше Величество. Лорд Элронд не велел: говорит, вы слишком слабы. — Что с войском? Мы разбиты? — В живых менее трети. Саурон повержен. — А что отец? Он жив? Тот помолчал немного и с трудом решился: — Увы, нет. Впрочем, Трандуил знал это и так: он видел ту огромную черную стрелу, что прошила шею отца насквозь; ему, наверное, даже не было больно от потоков огня, вылившегося на них через несколько мгновений после, — он упал ещё до того. Но если до сих пор можно было надеяться на чудо, то теперь всё становилось ясно. Он — новый король Зеленолесья, и Эреиль ждет его приказа. Спрашивать о своем ожоге Трандуил отчего-то не захотел. Во-первых, и так слышал разговор с Элрондом, во-вторых, проведя украдкой по уцелевшей половине лица, надеялся, что тот преувеличивает опасность и он сможет ещё видеть хотя бы правым глазом. — Мы возвращаемся обратно, хоть я и не могу вставать... Прикажи оставшимся выдвигаться в путь, — велел он. С поля боя возвращалась малая часть из тех, кто отправился к Мордору вместе с Орофером. Стоило даже радоваться, что Орофер не видит этого бесславного конца. Сильные руки начальника стражи подхватили Трандуила и помогли перебраться в портшез, где он вскоре снова уснул, успокоенный мерным ритмом шагов и слабой тряской. Первое пробуждение произошло во время пути. И кругом стояла полнейшая тьма, хоть он и попытался сквозь боль приоткрыть глаза, несмотря на все запреты. Но ведь он должен хоть что-то видеть! Трандуил коснулся лица, ощутил бинты, дрожащими пальцами дотронулся до глаз... Левый глаз казался полностью запавшим, и Трандуил с ужасом понял, что его, может, и нет совсем. Но правый не был скрыт повязкой, больше того: он совершенно точно дотронулся до него и убедился, что веки приоткрыты, — но не было ни луча света. Может, на дворе ночь? Но хоть один факел должен гореть! Или его войско слишком боится орочьих стрел в ночи? Он подал голос, позвав стражу, и несшие его воины приостановились, позвав начальника стражи. — Эреиль! — позвал он его слабым голосом. — Да, я здесь, — отозвался тот, дотронувшись до края его одежды. — Скажи мне честно... Сейчас ночь? — Нет, стоит предзакатный час. Вы не трогали бы повязку, Ваше Величество, прошу вас. — Но второй глаз! Он цел! — сорвался Трандуил, с отвращением услышав свой визгливый и полный страха голос. — Владыка Элронд и другие их целители говорили, что зрение вернется только со временем. Может, после того, как пройдет боль от ожогов, — объяснил терпеливо Эреиль. — Да? Я совсем забыл. Он попытался казаться равнодушным. Совершенно бесполезно. Слёзы полились против всякой воли. Хотелось перевернуться лицом вниз, но жарко пульсировавший ожог не дал уткнуться лицом в покрывало, как ему ни хотелось. Они же говорили, что второй глаз почти цел, да он и сам чувствовал это! Оставалось только стонать от бессилия. Истерика отняла последние силы, и он снова отдался во власть сна. А проснулся только через пол суток, на первом привале, тут же со стоном осознав, что проклятая темнота никуда не делась. Ничьи очертания, ни одно светлое пятно не нарушали её, и он долго ещё лежал, обдумывая дальнейшее. Что он будет делать теперь? Зачем вообще его народу слепой правитель? Не лучше ли сразу отказаться от трона в пользу сына? Тот был ещё слишком юн и неопытен, и никакой уверенности не было и здесь. Размышления о будущем и прошедшем вгоняли его в ещё большую печаль и злость. От них его отвлекло деликатное касание: некто похлопал его по руке. — Вы должны поесть, господин. — Оставь меня, — отозвался мрачно Трандуил. — Ешьте, прошу вас. Силы должны вернуться. Ему, несмотря на отказ, принесли поднос с едой и горячим чаем. Он, увы, понял, что ощущает еду только по запаху. Но пока ещё слепоту можно было списывать на слабость и боль от ожога. — Покормить вас, господин? — раздался нежный голос какого-то совсем молодого эльфа. Покачав отрицательно головой, Трандуил постепенно вспомнил даже, как тот выглядел: его большие светлые глаза и невысокую стройную фигуру. — Хорошо, господин, — ответил тот, но, кажется, не ушел, а остался рядом. Трандуил ощутил тяжесть от подноса в ногах, сел, откинувшись на угодливо подсунутые за спину подушки, и протянул к подносу руку. Пальцы уткнулись во что-то нестерпимо горячее: в тот самый чай, и он тут же отдёрнул руку, тихо шипя проклятия. — Простите! Он горячий. Давайте, я помогу, — предложил опять слуга, и в этот раз Трандуил возражать не стал. Но гордость конечно, требовала оправданий. — Я ничего не вижу из-за повязки. — Да, у вас сильно поранено лицо, — совсем просто ответил тот, поднося питье к его губам. — Говорят, со временем пройдет. Трандуил послушно отпил, и сразу стало теплее. Пахло можжевельником: острый, но приятный запах. Эльф-слуга мягко направил его руку к хлебу с мясом и объяснил: — Чай я поставлю слева. Осторожней. — Спасибо. Дальше я смогу сам. Ты свободен. Руки дрожали, он ещё несколько раз то терял надкусанный ломоть, кинув его невесть куда и долго водя ладонью по подносу и покрывалу, то снова вздрагивал, наткнувшись на чай, но признаться себе и этому эльфу в том, что нуждается в помощи, не согласился бы ни за что. Ещё страшнее было представить, что ему придется есть из чужих рук до конца жизни, но эти мысли он отогнал, отворачиваясь к стене и засыпая. Маленький отряд оказался легче на подъем, чем большое войско, и Трандуил вернулся во владения отца довольно скоро. Жаль, что то же самое так и не случилось с его зрением. О вступлении в границы старого леса ему сказал только шорох листьев и влажный, чуть холодный, глубокий запах, так резко отличавшийся от сухого полевого ветра, доносившего с собой то аромат цветов, то горечь полыни. Они ненадолго встали, едва войдя под сень высоких вязов и тополей, и лесной царь услышал, как другие эльфы расступаются с тихими возгласами, — впрочем, полными тихой радости и одобрения. Послышались тяжелые шаги, и протянутой в неизвестность руки его коснулась покрытая шерстью морда. То был огромный олень, его любимец, неведомым чувством узнавший, где надо встречать нового царя. Шершавый язык лизал его ладони и лицо, и Трандуил впервые за время пути назад улыбался. Ему помогли сесть верхом, и остаток пути он провел не в напоминавшем ему ежесекундно о своей слабости лежачем положении, а верхом, как и стоило воину. Исполинский олень знал все тропы и водопои, и ничего не видевшему Трандуилу не было нужды направлять его, как лошадь, — оставалось только держаться в седле и пригибаться ниже, когда попадавших по лицу веток становилось слишком много. Так что вышедший встречать его юный Леголас даже не сразу и понял, в чем дело. Отец даже не повернулся в его сторону, равнодушно держа голову прямо и смотря, кажется, поверх всех голов. Половину лица закрывала повязка, почти не видная издалека: так он был бледен. — Отец? Отец, ты вернулся! Тут уж он услышал его и торопливо спрыгнул со спины оленя, бросившись навстречу, но неловко приземлившись, тут же споткнулся и чуть не упал, если бы вовремя подбежавший сын не заключил его в свои объятия. — Птицы принесли мне весть, что царь Орофер погиб в сражении, — горько произнес Леголас, прижимая отца к себе. — Какое счастье, что хотя бы ты вернулся со сражения живым. — Жаль только, что ослеп, — в тон ему негромко ответил Трандуил. Сын отстранился, видимо, оглядывая его. Слева за повязкой не было видно ничего, кроме пятен сукровицы. Правый глаз был открыт, что смущало и сбивало с толку, но был словно подернут пеленой и смотрел мимо, в никуда. — Ничего, ада. Как-нибудь мы справимся. Они прошли внутрь, в покои, и Леголас с болью наблюдал, как слуги ведут отца под руки, а тот словно бы стыдится этого, то опуская голову, то вскидывая её. Процессия их добралась до тронного зала: требовалось устроить совет. Руки, державшие Трандуила под локоть, отпустили. Слышался скрип стульев: должно быть, советники и оставшиеся военачальники рассаживались вокруг длинного стола. Его должны были подвести прямо к трону, и он двинулся вперед, протянув руку, чтобы ухватиться за спинку, но споткнулся о первую же ступень и вместо этого упал перед троном на колени. Леголас подбежал к нему раньше других. — Прости, отец, надо было приказать им... — Ничего, ничего. Совсем забыл, что там ступени. Может, это и знак, что не стоит слепому королю более занимать его, а? — Что ты говоришь такое! Нет! — строго прошептал сын, усаживая его и поправляя мантию и накидку. Трандуил устроился поудобнее, выпрямившись, как подобало наследнику Орофера, некогда первого из равных при дворе Элу Тингола. — Мои верные советники и воины, наш поход к Барад-Дур закончился плачевно для войска и для меня. Горестная потеря: мой отец, царь Орофер, пал на поле боя. Что касается меня, то я не уверен, стоит ли мне брать бразды правления в свои руки, поскольку я потерял зрение. Как говорят, полностью. — Ваше Величество! Есть ещё надежда... — возразил помнивший беседу с Элрондом Эреиль. — Но она слишком слаба и эфемерна. Отныне я бесполезен, и не лучше ли будет, если я отрекусь от трона в пользу своего сына, принца Леголаса? — Об этом не может идти и речи, отец мой, — послышался ровный твёрдый голос Леголаса. Что и следовало ожидать, голоса придворных вторили ему недружным хором. — Да, слова принца — правда. Ваш сын достоин трона, но неопытен и нуждается в советах. — Вам не следует удаляться от дел ни в коем случае, Ваше Величество. Вы потеряли возможность видеть, но не опыт и не проницательный ум. Полились речи, полные славословий его разуму и умению управлять. Убеждения в том, что помощь союзу эльфов с людьми не стоит считать позором или провалом, вторили им, на что Трандуилу оставалось только презрительно усмехаться про себя. Но, пожалуй, первый порыв в отчаянии оставить всё и навеки запереться в глубине покоев был преждевременен. — Что ж, доводы о необходимости мне остаться здесь убедительны. Я назначаю принца Леголаса командующим стражами и оставшимися лучниками вместо себя, остальные же дела оставляю под своей властью. Каждое утро я буду требовать ваших устных докладов о текущем положении дел. В этот раз с ним согласились.***
Так владения в Великом Зеленолесье по наследству перешли к Трандуилу. И лорда Элронда долго еще потом терзали сомнения и возражающая на любые оправдания совесть: если бы тот оставался зрячим, разве допустил бы происходившее потом? Успокоенный сейчас тем, как велик и стар этот лес, он ни за что не счел бы его удачным местом, где можно обосноваться и боролся бы с восстающим злом. Если бы, конечно, видел, как Зеленолесье становится постепенно мрачным и неприветливым, и полным скрытых угроз, после развоплощения Саурона на время скрывшихся в глубине и притихших... Но видеть он не мог. А Элронд, увы, не видел достойной альтернативы — кроме как предложить Трандуилу вовсе уплыть за море: но тот бы не согласился — мешала гордость. И правителю Ривенделла оставалось только убеждать себя в том, что малочисленный народ лесных эльфов сможет продолжать жить в тех местах, пока бесприютных и опасных, но весьма богатых и птицей, и зверьем, и другими дарами природы... Рядом, наконец, был Дейл, и эльфы всегда могли обменивать шкуры и дерево на металл. Вскоре за собственными заботами он и вовсе подзабыл о нем, а когда после донесения о безобразиях орков на границах леса и равнин вспомнил и расспросил пару дозорных лесного царя об их житье-бытье, то лесные эльфы показались ему если не счастливыми, то вполне довольными своей участью и сроднившимися с тем лесом. Так и оставалось. Впрочем, самого Трандуила Орофериона он больше не увидел. Тот всячески избегал покидать Зеленолесье, медленно превращавшееся в Лихолесье, высылая в случае необходимости вместо себя сына, Леголаса. И Элронда это вполне устраивало: он знал, как неприятно было бы Трандуилу хоть малейшее сожаление в его голосе, — младший же эльф принимал его спокойно.