26/12/1825

- Знаете, граф... - устало сказал он, все-таки устроившись на его плече. - Думаю, я все же могу зачитать вам некоторые строки... Конечно, написал я достаточно, однако все сказать еще не готов. Поэт, не поднимая головы с родного плеча, прикрыл глаза и тихо, но выразительно, стал читать стихотворение.

Взлелеянный в объятиях истомы В отрочестве - дитя земных светил, Я ждал, на мир смотрел с улыбкой, взглядом новым, Я ради нашей встречи в мире ныне жил. Наш век, подобный бурым, ураганам - Венец из переплетшихся страстей, А мы, потомки славного Вольтера Храним клеймо давно прошедших дней. Мой друг! Не описать словами Того, что моё сердце говорит, Но дни грядущие и сами Замкнутся в призрачный гранит. В веках исчезнут чувства, думы, Пройдут столетия, года, Но чести пламенные узы Прославят нас через века. Бесценный друг, когда б вы знали, Как на душе моей легко Я с вами как над облаками Летаю быстро и легко. Нас век пред выбором поставил И вот, я изгнан и забыт.... Но бог мне вас сюда направил И ваша речь как встарь звучит. Вы здесь, со мной, в моём томленье И знайте, сердцу моему Легко и в девственном волненье Ему я верен одному. Я вас всем сердцем уважаю, А в ваших мыслях и мечтах Знакомый отблеск замечаю И знаю, общий путь нам дан. И вот она - моя свобода! Я с вами вновь её открыл Мой друг, вы так похожи взором На матушку....всю жизнь любил Я её образ смутно-нежный Простите, я болтаю вздор. Возможно, этот стих небрежный Развяжет долгий разговор Как на балах, как в шумной неге Среди веселья юных лет, Как на холодном, невском бреге Когда на воды падал свет Луны холодной, молчаливой.... Она и здесь, опять она Опять меж нами, друг любимый, Стоит печальна и бледна... И каждый день мне - упоенье, Который с вами я прожил. Я буду помнить это время И вас, и как я вас любил....

Он пытался сказать в нем о всех своих чувствах, что чувствовал к другу, о том покое, что был здесь, на даче, рядом с ним. И, возможно, у него это получилось. Но не было, как ни странно, душевных терзаний, которые всегда сопровождают влюбленность, нет. Лев чувствовал лишь покой и умиротворенность. Конечно, душевные терзания имели место быть, но они были совершенно незначительны в этой ожившей тишине. Теперь граф понял, почему Лев не сразу прочитал ему свое новое творение. Было в этих стихах что-то личное, не каждому данное. Он читал спокойным, ровным голосом, и, казалось, весь мир замолчал, прислушиваясь. Ветер перестал тревожить деревья и даже костер потрескивал будто бы тише. Вдали от города, от служебной суеты, сидя перед огнем и чувствуя на плече тяжесть тела единственного понимающего его человека, Александр почувствовал умиротворение и расслабленность. Прилив неожиданной нежности захлестнул его, и он приобнял друга одной рукой. Они просидели в молчании несколько минут, смотря в костер, пока граф не опомнился: -Замечательно, как всегда замечательно. Вы же знаете, как я отношусь к вашим работам. Но должен подметить, что на этот раз у вас вышла необычайно чувственная вещь. Немногие ваши современники способны на такое. Уж не влюбились ли вы, голубчик? Ответом послужил лишь смешок где-то рядом с его ухом.