* * *
— Что? Что у меня написано на лице? — спрашивает Димка, глядя на свои ноги. — Почему мне все это говорят? Почему каждый уверен, что он знает то, о чём я думаю? — Успокойся, — Богдан останавливает машину возле своего дома. — Кому ты веришь? Людям, которым самим не мешало бы пройти курс психотерапии? — Откуда ты знаешь, что они неправы? — Димка поднимает на Богдана покрасневшие глаза. — А что, если я и в самом деле такой? — Какой такой? — Такой, как они говорят. Богдан поворачивается к Димке, кладёт руку ему на плечо и пододвигает так близко к себе, что мальчишка видит каждую ресницу вокруг его глаз. — Послушай меня, — Богдан говорит очень тихо и очень медленно. — Не позволяй никому управлять твоими мыслями. Не позволяй никому навязывать тебе своё мнение. Кто ты и что ты должен делать — решаешь только ты сам. Ты сам строишь свою жизнь, и никто не имеет права в неё вмешиваться. Ты понял меня? Димка кивает, замерев под сильной рукой Богдана. — Ну, вот и отлично, — улыбается тот. — А теперь пойдём знакомиться с бабулей. Пока Богдан открывает входную дверь, Димка пытается справиться с волнением — руки потеют и трясутся, дыхание сбивается, а сам он чувствует себя цирковым акробатом, которому по какому-то недоразумению надо войти в клетку с голодными тиграми. — Проходи, — Богдан смотрит на него выжидающе, Димка набирает полную грудь воздуха и делает шаг через порог в просторную прихожую своего нового дома. — Бабуля, — кричит Богдан куда-то в глубину огромной, как кажется Димке, квартиры, — принимай гостей. Со стороны кухни выплывает, именно выплывает — другого сравнения Димке в голову ну никак не приходит — высокая дородная женщина, язык не поворачивается назвать её бабушкой, в длинном до пола домашнем платье, с красиво уложенными волосами и приветливо улыбающимся лицом. — Ой, — всплёскивает она руками. — Опять котёночка принёс. — Бабуля, — укоризненно произносит Богдан. — Ну что ты такое говоришь. Дима, это моя бабушка, Нинель Павловна. А это Дима, он какое-то время поживёт у нас. — Конечно, конечно, — начинает суетиться женщина. — Дима, ты не обращай на меня внимания, ты проходи. Богдаша, он всегда такой был. Маленьким всегда в дом с улицы нёс котят, собачек — всех ему жалко было, всех обогреть хотел. А вот теперь вырос, скоро уж двадцать шесть годков, а привычки всё те же. Димка разувается, а женщина уже подаёт ему домашние тапочки. Димка скептически смотрит на них — тапочки пушистые, с длинными заячьими ушами. — Надевай, надевай, хорошие тапочки, мягкие, — женщина подталкивает обувь к ногам Димки. — Богдаша-то всё отказывается, не любит тапочки. — Богдаша, — Димка тихо фыркает себе под нос, уж очень не вяжется это детское имя с рослой фигурой её владельца. — Так, прекратить фыркать, — заметив Димкину реакцию, смеётся Богдан. — Так меня может называть только она. Больше никто. Усёк? — Усёк, — снова фыркает Димка и, решив не спорить с хозяйкой дома, послушно всовывает ноги в пушистые заячьи тапки. — Мойте руки, я уже и ужин приготовила, — распоряжается Нинель Павловна и с жалостью смотрит на Димку. — Какой же ты худенький, котёночек. — Вот и откормишь, — Богдан подталкивает краснеющего Димку к туалетной комнате. — И перестань смущать его, он уже не знает, куда деть себя. За ужином Димка погружается в такую непривычную для него атмосферу тепла и уюта, неторопливых бесед между родными людьми, которых никогда не было между ним и его матерью. Заметив, что Димка уже закончил, Богдан встаёт из-за стола: — Пойдём, я покажу тебе твою комнату. — Мою комнату? — Димка неверяще смотрит на Богдана, а тот смеётся и тянет его за плечо. — Ну да, комнату, а ты что думал, ты на коврике возле двери спать будешь? Димка долго ворочается на новом месте, мыслей так много, и они практически распирают голову изнутри. Буквально за один день вся его жизнь перевернулась с ног на голову, и то, что казалось таким трудным и невозможным с утра, сейчас стало простым и понятным. Димка не может поверить, что его проблемы можно было лопнуть с такой же лёгкостью, как детский воздушный шарик. Но, тем не менее, это произошло. Незаметно для себя Димка погружается в затягивающий его глубоко, в самую тьму подсознания сон, который совершенно неожиданно, под давящей массой накопившихся за последние сутки впечатлений, превращается в тягучий кошмар, где к нему из сумрака тянутся руки с острыми когтями, царапают его тело, оставляя рваные, сочащиеся кровью раны. За руками появляются лица, Димка отворачивается от них, но они снова выплывают из вязкого тумана, смотрят на него пустыми глазницами и скалятся беззубыми ртами с вываливающимися языками. К нему то приближается лицо матери, шепеляво бормочущее ему: «Ну же, обними свою мамочку!», то красное скалящееся лицо Громова с вытянутыми вперёд губами: «Отсосёшь мне, пидорок?». Димка отталкивает их руки, отбивается изо всех сил, чувствуя, что ему не хватает воздуха, задыхается, пытаясь кричать — слёзы сами собой текут по его щекам, как вдруг гнилые, покрытые струпьями руки заменяются на другие, сильные и надёжные, вытаскивающие Димку из трясины кошмара, ненавистные лица исчезают, и сквозь сон к нему пробиваются слова: — Тс-с-с, тише, тише. Всё хорошо. Димка с трудом пытается открыть глаза, бессознательно цепляется за обнимающие его руки, просит хриплым от крика шёпотом: — Не уходи, не бросай меня одного, — слышит в ответ тихое и уверенное: — Я не уйду! — и уже спокойно вновь засыпает до самого утра без сновидений. Проснувшись на следующий день, Димка лежит какое-то время с закрытыми глазами, с удовольствием чувствуя себя отдохнувшим, как вдруг понимает, что голова его покоится не на подушке, а на чём-то совсем непонятном. Он открывает глаза и понимает, что прижимается всем телом к телу спящего Богдана, одной рукой обнимающего его за плечи, а его щека прижата к голой груди парня. Димка краснеет, в ужасе отодвигается как можно дальше, садится на кровати и смотрит в безмятежное лицо Богдана. Он смутно припоминает обрывки ночного кошмара, свои крики, свой страх, и тот покой, который пришёл к нему после того, как он услышал знакомый голос. — Богдан, — тихо зовёт он. Тот недовольно морщится, но всё же открывает глаза. Увидев обеспокоенный взгляд Димки, парень успокаивающе улыбается ему и говорит: — Ты кричал ночью, я не мог оставить тебя одного. Понимаешь? Димка кивает и тихо произносит: — Спасибо. Богдан потягивается, Димка заворожённо наблюдает, как перекатываются тугие мышцы под его кожей. Богдан резко поднимается и спрашивает: — Завтракать? Димка качает головой: — Я не хочу. — Не хочешь? — Богдан удивлённо поднимает брови. — Ну, это мы сейчас исправим. Одевайся. — Зачем? — Мы идём на пробежку. — Я не бегаю, — Димка отрицательно качает головой, а Богдан вновь смеётся. — Дима. Ты бегаешь. Одевайся. Для первого раза я тебя не сильно помучаю. — Звучит как-то не обнадёживающе, — скептически роняет Димка, но всё же начинает одеваться. После нескольких кругов вокруг парка Богдан чуть ли не на себе тащит на их этаж задыхающегося Димку, который пыхтит и жалуется, что пробил его последний час. — Ничего, сейчас под ледяной душ, и будешь как новенький. И аппетит появится, и жить захочется. — Богдан, — еле дышит Димка, — признайся, ты задумал меня прикончить? Зачем же так изощрённо, мог просто бросить меня под машину. — А мы не ищем лёгких путей, — Богдан уже толкает упирающегося Димку в ванную комнату. — Я не буду, ты что, это же холодно, — Димка всё ещё надеется избежать совсем не желанной ему процедуры. — Я даже раздеваться не собираюсь, так что ты меня не заставишь. — Как скажешь, можно и так, — хохочет Богдан, втаскивает Димку в одежде в душевую кабину и тут же включает на весь напор холодную воду. Димка визжит, пытается выскочить из кабины, но Богдан прижимает его одной рукой к себе, а другой держит дверцу кабины. Димка вдруг прекращает вырываться, замирает в его руках, Богдан смотрит сверху вниз на мокрую макушку, разжимает руки и говорит внезапно охрипшим голосом: — На сегодня хватит, а то простудишься. Выходи, переодевайся. Я скоро. Димка выбирается из кабины, а Богдан смотрит сначала вниз, потом недовольно на своё отражение в запотевшем зеркале: — Этого ещё не хватало. Через двадцать минут, выйдя из душа, Богдан обнаруживает Димку на кухне — с большим аппетитом поедающего блинчики, подкладываемые заботливой рукой Нинель Павловны. Та, сидя напротив, с умилением смотрит на него: — Бедный ребёнок, как будто год не кормили. Богдан неловко улыбается: — Что, появился аппетит? Димка кивает и улыбается ему в ответ. — Доедай, мы сейчас с тобой поедем в одно место, я тебя кое с кем познакомлю. Ты не против поездки на мотоцикле? Димка радостно округляет глаза, кто же от такого отказывается. Дожёвывая последний кусок, он скачет за Богданом по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Пока Богдан возится в гараже, Димка стоит рядом и пинает подвернувшиеся под ногу камешки. — Держи, — Богдан кидает ему в руки шлем, — еле нашёл запасной. Надо будет купить новый. Димка надевает шлем на голову и смотрит, как Богдан выводит из гаража мотоцикл, зажав под мышкой свой чёрный шлем с яркими языками пламени аэрографии по блестящему пластику. В голове щёлкает картинка узнавания, он бледнеет и, не отрывая взгляда от шлема, медленно сползает по стенке гаража на землю. Богдан кидает мотоцикл и бросается к нему: — Тебе плохо? Димка в полуобморочном состоянии, облизнув пересохшие губы, спрашивает: — Богдан, ты Халк? — Ну да, а что? — обеспокоенно спрашивает тот. — Это же ты… если бы не ты… они бы меня… тогда… — бессвязно бормочет Димка и теряет сознание.Часть 10
3 ноября 2017 г. в 17:32
— Ты кто, Богдан? — повторяет Димка и испытующе смотрит в лицо Богдана.
Тот улыбается, пожимает плечами:
— Человек. Думаю, этого достаточно. Как считаешь?
Димка задумывается на минуту, потом кивает, но всё же смотрит на парня с выражением крайнего восхищения.
Они поднимаются на третий этаж, Димка открывает дверь и входит первым. Богдан прислоняется спиной к стене:
— Собирайся быстрее, я тут подожду.
На звук его голоса из спальни показывается Нина Васильевна. Увидев незваного гостя, она останавливается в нескольких шагах и, указывая на дверь, чуть ли не кричит:
— Вон из моего дома.
— Я пришёл не к вам, — спокойно поясняет Богдан, — я гость вашего сына. А так как он тут прописан, думаю, он имеет право приглашать гостей.
— Дима, — направляется к сыну Нина Васильевна, но тут же замирает от резкого оклика:
— Стоять! — Богдан отрывается от стены и делает два шага навстречу женщине. — Не вздумайте приближаться к нему. У вас может возникнуть нелепая мысль ударить своего сына, а я могу не успеть перехватить вас. Тогда я сломаю вам руку. Так что я рекомендую вам оставаться на месте.
— Я сейчас полицию вызову.
— И этого я вам тоже не рекомендую, — так же спокойно продолжает Богдан. — Может случиться так, что в бригаде, которая приедет по вашему вызову, будут мои друзья, и тогда вам придётся пережить несколько ну очень неприятных моментов, объясняя причины этого ложного вызова.
— Дима. Дима, — по шее Нины Васильевны начинают расползаться красные пятна. — Ты что, позволишь этому уголовнику так разговаривать с твоей матерью? Ты не защитишь меня?
Димка выходит из своей комнаты, перекинув спортивную сумку через плечо:
— Защитить тебя, — он удивлённо смотрит на мать. — Первый раз за всю свою жизнь я слышу, что тебе нужна защита. Я ухожу из дома, мама.
— Куда? Куда ты уходишь? — Нина Васильевна кладёт руку на судорожно вздымающуюся грудь. — К нему? — она кивает на Богдана. — Ты что, думаешь, он просто так вызвался тебе помочь, добреньким прикинулся, хочет спасти бедного мальчика от злой матери? Да выебать он тебя хочет, у тебя же на лице написано, что ты только об этом и думаешь.
Димка дёргается, как от пощёчины.
— Не слушай её, — Богдан чуть ли не вытаскивает трясущегося мальчишку из квартиры, оборачивается на пороге и с презрением смотрит на Нину Васильевну. — Мне жалко вас.