Нарисуй мне август

      По дороге в аэропорт Димка пытается унять нервную дрожь в руках — этот разговор дался ему очень нелегко. Так хотелось расплакаться от отчаяния, от несправедливости, от осознания того, что вот он нашёл своё счастье, а счастье отказывается просто быть. Счастье сопротивляется изо всех сил и пытается доказать ему, что вовсе не его оно счастье, а просто так мимо проходило.       А Димка точно знает, что другого счастья ему не надо, что Богдан любит его, но дурацкие моральные нормы, которые вдолбили ему в голову, не дают отпустить себя на свободу.       Димка не дурак, Димка понимает, как это трудно: признаться и себе, и всему миру, что ты не такой, как все. Это страшно — он испытал этот страх на своей шкуре.       А Богдан, ну и что, что он герой и супермен. Разве супермен не может чего-то бояться? Разве он не человек? И преодолеть свой страх он должен только сам, помощники тут ни к чему. Человек сам решает, какой дорогой ему идти, советчики только навредят, запутают, дестабилизируют.       Димка вздыхает. Всё не так, но теперь он спокоен, потому что он сделал всё, что мог.       Он выложил карты на стол, теперь очередь ходить передаётся Богдану. А сделает он свой ход или выйдет из игры — решать только ему. Димка примет любой его выбор. Хочет быть просто братом? Пусть. Димка руки себе грызть будет, а больше никогда не признается ему, что испытывает какие-то другие чувства помимо братских.       Он постарается жить дальше. У него есть учёба, есть друзья, у него есть семья — всё ведь хорошо на самом деле.       А любовь? А что любовь? Сколько людей на этой планете живут без любви, не он один. Ну, не повезло, не удалось, не сложилось. Так бывает. Это сейчас так больно. Но потом — Димка это знает наверняка, это уже испытано — к боли привыкаешь, она становится частью тебя, она воспринимается, как что-то неотделимое, как ещё один орган, лишний и болезненный, но всё же никуда от него не деться, а ампутация ведёт только к смерти. Так что сожми зубы и терпи. Терпеть Димка умеет.       До аэропорта остаётся совсем немного, как вдруг автобус тормозит так резко, что Димку кидает вперёд, и он едва успевает схватиться за поручень       Пассажиры вытягивают шеи и, испуганно переговариваясь между собой, смотрят на дорогу, а водитель, глухо сматерившись, говорит вполголоса:       — Ну, всё, приехали.       Димка тоже продвигается вперёд — дорога в нескольких метрах от них оцеплена, а за оцеплением — мигалки скорой помощи и полиции, два столкнувшихся нос к носу автобуса, крики, чьи-то рыдания, суматоха и беспорядочная беготня невольных зрителей.       К автобусу подходит полицейский, стучит в дверь:       — Дорога перекрыта надолго, так что пассажирам лучше покинуть салон. Тем более до конечной остановки рукой подать.       Люди покидают автобус, Димка тоже выходит, беспокойно оглядываясь вокруг. Воздух просто пропитан горем и страданием. Бригада скорой помощи работает уверенно и методично. Машины отъезжают одна за другой, увозя тех, кого уже извлекли из покорёженного металла.       Димка останавливается возле одной из машин, смотрит вместе с другими на произошедшую на дороге трагедию, кто-то снимает аварию на телефон, тут и там высказываются различные версии случившегося, в толпе уже снуют журналисты, опрашивая очевидцев, торопясь первыми донести горячую новость до своих газет.       Он смотрит туда, внутрь оцепления, а в голове только одно: вот оно, настоящее горе, а у него что? Так, временные трудности, от которых просто болит душа, но это пройдёт, а у людей, которые сегодня пострадали тут, эта боль пройдёт нескоро. Так что улыбайся, у тебя есть жизнь, что тебе ещё надо?       Из оцепенения Димку вырывает телефонный звонок. Надо же, Богдан. Димка хмыкает. Нет, сегодня он не выдержит ещё одной порции нравоучений, только не сегодня. Придётся супермену подождать, пока мальчик созреет для очередной показательной порки. Димка отключает телефон, чтобы уже наверняка его никто больше не потревожил и идёт в сторону аэропорта. Осталось узнать время ближайшего рейса, и, если повезёт, купить билет.       Надо будет что-то решать с жильём. Оставаться у Нинель Павловны без Богдана кажется таким абсурдом, что смеяться хочется, до такой степени грустно. Придётся переехать в общагу, а потом, возможно, как-нибудь помириться с матерью. Теперь Димка сможет построить общение с ней по-своему, как бы там ни складывалось у них, насколько бы психически нездорова ни была эта женщина — она по-своему любила его, и, наверняка, желала ему добра.       А там всё постепенно войдёт в свою колею, и, может быть когда-нибудь, он будет вспоминать об этом с улыбкой, что вот были в его жизни такие чувства, от которых дух захватывало, а перед глазами мерцали алмазные звёзды.       Димка входит в здание аэропорта и внимательно изучает расписание. Поворачивается, чтобы направиться к кассе, и замирает от неожиданности.       Богдан, только что вбежавший через стеклянные двери, бледный и с каким-то паническим ужасом в глазах, нервно обводит взглядом вокруг себя, сжимая кулаки и дыша так, будто бежал через весь город с такой скоростью, как ради спасения всего мира.       Димка непонимающе смотрит на него, а тот, увидев его, вздыхает с таким облегчением, словно с ним должно было случиться что-то совсем плохое, но вот обошлось чудом. Богдан чуть ли не бежит к нему и стискивает в объятиях:       — Я чуть с ума не сошёл. Я бы никогда не простил себя, если бы с тобой что-то случилось.       Димка высвобождается из рук Богдана:       — Что с тобой?       — Прости меня. Я чуть не потерял тебя, и только тогда понял, что не смогу жить, если тебя совсем не будет.       Димка в недоумении морщит лоб — понятнее не становится, а Богдан напоминает человека, который только что сбрендил на его глазах.       — Ты объяснишь мне, что случилось за тот час, что мы не виделись?       — Я звонил тебе, а ты трубку не брал… я думал, что ты… — тут голос Богдана прерывается, и он снова стискивает Димкины плечи.       — Что я что?       — Все социальные сети забиты новостями об аварии возле аэропорта. По всем каналам и по радио только об этом и говорят. Ты уехал, а на меня такая тоска навалилась, как предчувствие. Внутри меня всё рвалось догнать тебя, остановить. Я не выдержал и поехал. Включил радио, а там… Я тебе стал звонить, звонок не проходил… и тут я понял, какой я дурак, что я потерял тебя, что я не дал себе шанса, что ты был кругом прав, а я тебя оттолкнул.       — Авария? Ну да, сразу перед нами. Меня не было в том автобусе.       — Я до последнего надеялся, что тебя там не было. Если бы я тебя тут не нашёл, я не знаю, что я делал бы… — Богдан запускает пальцы в Димкины волосы и прижимается щекой к его макушке.       — Так что мне теперь делать? — Димка поднимает голову и выжидающе смотрит Богдану в лицо.       — Тебе одному больше не надо ничего делать, думать, что делать, мы будем вместе, — уже спокойно говорит Богдан, наклоняется и целует Димку в губы.       Димка испуганно вздрагивает и шепчет прямо в горячий рот Богдана:       — Смотрят же.       — Мне всё равно, — также спокойно отвечает тот, улыбается и заканчивает: — Я люблю тебя, мой маленький ангел.       — Чтобы ты это понял, я должен был умереть? — всё так же шепотом спрашивает Димка.       — Чтобы я это понял, ты должен был выжить, — Богдан обнимает его за плечи и спрашивает. — Поехали домой?       Димка кивает и прижимается к крепкому плечу уже своего парня.       Его супергерой вернулся, а это значит только одно — теперь всё будет хорошо.

The end