Пять огней

Она не может спокойно сидеть в слишком теплой комнате, поэтому она поднимается с ковра на полу, единственной преградой между ее обнаженными ногами и камнем, и начинает ходить. Ее переполняет нервная энергия, и только некоторая ее часть принадлежит ей самой. Оставшаяся исходит от ее мужа, ее sa-telsu. Он волнуется. Более того, он боится. Намного хуже обе эти вещи делает простой факт, что они логичны. Он – вулканец. Она – человек. И вполне возможно, что в ближайшие несколько дней он убьет ее. Аманда дрожит, несмотря на жару. Они под землей, глубоко в самом сердце горы с едва произносимым названием. Она не хочет умалять важность этого места, потому что это важное место. Это церемониальная земля, где мужчины семьи ее будущего мужа впервые берут своих жен, и, поскольку это место так важно, она не пытается, даже в своих мыслях, произнести его имя. Она лишь исковеркает его, и это кажется ей слишком постыдным. Обстановка – спартанская. Интерьеры вокруг просторны, организованы почти в восточноазиатской манере. В небольшом фойе, где ей было сказано ожидать своего мужа, есть лишь тонкий ковер. Горная земля под ее ногами теплая, она пульсирует тихой жизнью, потрескана и изрыта от возраста. За фойе находится спальня, и к ней примыкает ванная, в которой есть лишь предметы первой необходимости. Связь между ней и Сареком наполняется его жадным нетерпением, и Аманда останавливается. Она знает, что он близко к ней, потому что он чувствует, что он рядом. Она снова вздрагивает, неудачно пытаясь защитить его от своего страха. Он был абсолютно честен с ней. И откровенен, гораздо более откровенен, чем она от него ожидала. Он провел с ней около двух часов, отвечая на ее вопросы о его времени. Хотя это явно причиняло ему боль, он дал ей научно точные ответы на все ее вопросы. Она знает в точности, чего ожидать, но все равно боится. Через их связь он ощущает ее страх, и она замечает в нем перемену. Он хочет уничтожить то, что пугает ее. Он хочет выследить все, что может огорчить ее, и убрать это из ее жизни. Но он пугает ее, и он не может уничтожить себя. Она чувствует момент, когда он раздумывает над тем, чтобы держаться от нее подальше, и она судорожно сглатывает. Она подавляет свой страх, вспоминая те два раза, когда они занимались сексом. Один раз – до заключения телепатической связи, один – после. Оба раза он был чутким, внимательным любовником. Постоянно заботясь о ее удовольствии, он с нежностью и жаждой отвечал на ее прикосновения. Первый раз был подарком для нее, уступкой от него, чтобы она могла узнать, подходят ли они друг другу физически. Было логично, до сих пор говорит он, заверить ее в том, что они совместимы. Во второй раз он показал ей, как использовать связь, чтобы ощущать его удовольствие. Он научил ее открывать себя тому, что он чувствовал, позволять его переживаниям влиять на нее саму, и тому, как проецировать на него свое удовольствие. Он объяснил, что связь – это инструмент. Ей нужно будет его использовать. Сосредотачиваясь на этих воспоминаниях, она откидывает назад голову и пробегает пальцами по шее, представляя, что эти пальцы принадлежат ему. Мягкое прикосновение щекочет и заставляет огонь разгораться внизу ее тела, и она чувствует его мгновенный ответ. Удовольствие полыхает в их связи, его волнение уменьшается, и она приглашает его удовольствие в себя, принимая его как часть своих собственных ощущений. Его нетерпение теперь принадлежит ей, его потребность разгорается внутри нее. И все эти странные эмоции, что он испытывает, темные и ужасающие, исходящие из какого-то первобытного места внутри него… они больше не кажутся такими плохими. Вулканская женщина инстинктивно бы знала, как использовать эту связь, но у нее также были бы годы на то, чтобы изучить своего будущего супруга. У Аманды было лишь три года, и она думает, что она проделала довольно хорошую работу. От Сарека исходит небольшая вспышка смеха, смешанная с мощным возбуждением. Он любит ее смех. Он хочет слушать, как она смеется больше – и тут же возвращается его страх навредить ей так, что она станет бояться его. Что-то застревает в ее горле, странный, печальный вид привязанности. Я думаю то, что ты боишься причинить мне вред, достаточное доказательство того, что этого не произойдет, думает она, посылая эту мысль ему по их связи. Она знает, когда он получает эту мысль, ощущая его надежду, но он не отвечает дальше, не cловами. Вместо этого, ее сознание заполоняют откровенные образы, и, резко вдыхая, она с тяжестью падает на тонкий ковер на полу. Она видит образы – его, завернутого в ее руки и ноги, ее голова откинута назад и бездыханный смех слетает с ее губ. Образы ее, оседлавшей его, ее руки подняты за голову, она изгибает свою спину и его рот закрывается вокруг ее напряженного соска. Жар, потребность, желание и страсть сильно ударяют ее и заставляют ее кожу гореть. Легкое платье на ней внезапно становится слишком тяжелым. Что-то более темное, насыщенное следует за этими чувствами. Оно исходит откуда-то глубоко из него, оно примитивно и необработанно, и для описания этого у нее нет слов. Так много его чувств похожи на это, и ей кажется, словно люди живут с какими-то эмоциональными шорами. Все, что чувствует он, намного более выразительное, чем ее собственные бледные, расплывчатые эмоции. В их связи вспыхивает беспокойство. Я жду тебя, шепчет она в своем сознании и складывает пальцы на своей груди. Платье нескромно по любым стандартам. Его ремешки – тонкие, ткань – прозрачная, и оно закрывает, пожалуй, лишь половину ее бедер. Спинка платья опускается вниз, передняя же часть платья открывает большую часть декольте, и оно настолько тонкое, что для него не составит никакого труда сорвать его с ее тела. Его удовольствие от этой мысли посылает через нее волну тепла. Теперь, когда она открыла себя для их связи и приняла его потребности в себя саму, вся ситуация перестала казаться такой пугающей. Она хочет его, отчаянно. Они были связаны – женаты – два года. На протяжении двух лет она была фактически целомудренна. Она могла убедить его заняться с ней сексом, но она обнаружила, что ей это не было нужно. Его собственное влияние через их связь сократило большую часть ее желаний, а то, что осталось, что ж. На ее губах возникает улыбка. Сексуальные отношения не были единственным способом удовлетворить эти потребности. И он предположил, во время их бракосочетания, что откладывание физической близости будет логично. Поначалу она не была согласна, но он сказал, что, заставляя ее ждать, она будет хотеть его все сильнее. Были дни, когда она ненавидела, что согласилась с этой логикой. Но сейчас, ожидая его, все сильнее нуждаясь в нем с каждой минутой, она видит, что он был прав. Ее охватывает еще одна вспышка удовольствия, резкая и пронзительная. Ему приятно, что она понимает его логику. Очень приятно. Где ты? спрашивает она его, становясь все более взволнованной. Его ответ – образы близости, туннелей и потребности. И затем он повсюду вокруг нее, схватывая ее в почти агрессивные объятия. Руки Сарека обхватывают ее, прижимая ее к его телу. Он жарче, чем когда-либо прежде, и горящее пламя поглощает ее. Его руки ищут ее, и он прижимает свои ладони и пальцы к ее рукам, набрасываясь ртом на ее шею и кусая ее. Он посылает ей трепет, неуверенность и так, так много страсти, что она едва может дышать. Он переполняет ее. Как и всегда. Он – жизнь, и дыхание, и воздух, и, хотя он ошеломляет ее своей яростной потребностью обладать ею, она передыхает в спокойном центре бурного шторма, с абсолютной уверенностью зная, что он не навредит ей. Он цепляется за это знание. Ее непоколебимая вера в него – его якорь и спасательный круг, и он смягчает свой укус мягкими прикосновениями языком. Теперь, когда она у него в руках, она чувствует, что его потребность немного уменьшается. Но совсем, совсем немного. Двигаясь своими руками по ее рукам, он с поцелуями поднимается вверх по ее шее, и его губы оставляют сладкий огонь на ее коже. Он прижимается к ней, нежно урча в ее ухо, и она прижимается ближе к нему, желая – она сама не знает, чего. Она дышит тяжелыми вздохами. Удовольствие накапливается внизу ее живота, устойчивое давление, которое требует удовлетворения, и она не знает, чего хочет. Она не может отделить его желания от своих, но она чувствует, что ему это нравится. Аманда ожидает, что он поймает ее лицо руками и грубо поцелует ее, с зубами и языком. Она ждет, что он с ожесточенной настойчивостью заклеймит ее рот. Вместо этого, на короткое мгновение она ощущает его недоумение. Он обрамляет ее лицо своими руками, размещая свои пальцы на ее пси-точках, и шепчет слова вслух и в своих мыслях. "Taluhk nash-veh k'dular." Я дорожу тобой. В этих словах скрытый вопрос: где логика в том, чтобы причинять боль той, кем я дорожу? Когда он целует ее, это медленно, и мягко, и нежно, со степенью контроля, которую она не может постичь. Она чувствует, как он горит. Она сама горит. Но он целует ее так, словно она – десерт, которым нужно наслаждаться, так, словно во всем мире ему больше нигде не нужно быть и ничего другого не нужно делать. Его губы сжимают ее рот с нежностью, которая превосходит ее понимание. Его пальцы оставляют ее пси-точки, спускаясь через ее волосы, чтобы поддержать ее голову, пока его рот оставляет ее губы, чтобы изучить ее лицо. Его губы, сухие и горячие и, о, такие нежные, касаются ее щек, ее висков, ее лба. Они скользят по ее носу до кончика, и его язык игриво щекочет ее кожу. Именно ее смех превращает его легкие поцелуи в неумолимый голод. Она помнит образ, который он проецировал раньше, образ ее бездыханного смеха, когда был внутри нее, и он тоже чувствует это. Он рычит, звук исходит из глубины его груди, и ее тело отвечает на этот звук волной тепла. Она отвечает ему вслух отчаянным мяуканьем, но не то, чтобы ему нужно было ее услышать. Он чувствует то, что чувствует она, и она может чувствовать его. Его целиком. Он ставит одну руку на ее поясницу и притягивает ее ближе, его рот требовательно покрывает ее. Его язык следует по ее губам так, как она научила его, в поисках входа, но, когда она со вздохом открывает его, он не запечатывает ее рот своим. С томным, горящим взглядом, который заставляет ее дрожать, он осторожно смыкает зубы вокруг ее нижней губы и слегка оттягивает ее. Его имя слетает с ее губ во время стона, и внезапно она оказывается в ловушке между его твердым, горячим телом и относительно прохладным теплом стены. Его пальцы схватывают в кулак ткань на ее талии, упруго оттягивая ее от ее бедер, и его рот вновь падает к ее плечу. Медленно, зная, что резкое движение испугает его, она опускает свои руки на его грудь. Он одет в свободную, открытую мантию, с брюками и туникой под нею. Одежда простая, но удобная. И легко снимается. Она облизывает свои губы при мысли о том, чтобы снять их с его тела, и он движется возле нее, прижимая свои бедра к ее в молчаливой просьбе. "Я не стекло," бормочет она. Он посылает ей его сомнения через их связь. Для него ее кости словно веточки, ее кожа как тонкая бумага. Он может разрушить ее так же просто, как она разбивает яйцо. Аманда делает глубокий вдох. И кусает его. Он срывает с нее платье, и она делает мысленную пометку не забыть спровоцировать его таким образом в будущем. Его рот находит ее губы для яростного поцелуя, такого, который, не будь они связаны, несомненно заклеймил бы ее как его женщину. Она ощущает поцелуй до кончиков пальцев ног, которые загибаются над жестким полом, пока он наступает на нее. Его чуткие руки спускаются по ее бокам, и она чувствует то же, что и он – гладкую, прохладную кожу, стук ее сердца, расширение ее легких, когда она вдыхает. Все в ней для него драгоценно, и все в нем воспламеняет ее. Она спускает руки на его плечи, свободно соединяя их за его головой, и возвращает его поцелуй. Ее губы приоткрываются, и его язык встречается с ее, поглаживая и лаская. Ее поцелуи для него словно наркотик, успокаивающий и одновременно толкающий его глубже в безумие. Теперь он отчаянно нуждается в ней, и, не прерывая поцелуй, она спускает мантию с его плеч. В том, как она раздевает его, нет ничего нежного, лишь нескромные движения женщины, которая хочет своего возлюбленного обнаженным и внутри нее, и ее страсть заставляет его гореть сильнее. Они попались в странный цикл, ведь связь существует лишь для того, чтобы каждый воспламенял другого все сильнее. Каждое прикосновение ее руки к его теплой коже заставляет ее гореть так, как горит он. Его огни теперь пылают внутри нее, и, хотя они инопланетные и странные, они больше не пугают ее. Ее муж вместе с ней. Он защитит ее. Он убережет ее. Эти мысли встречаются с исходящим от него шумным стоном, и он подхватывает ее в объятия. Ее ноги обхватывают его обнаженную талию, захватывая его твердый член между ними. Ощущение его клеймящего жара рядом с ее чувствительным телом заставляет ее всхлипывать. Он движется, с каждым шагом прижимаясь к ней. Соприкосновение их лиц должно быть успокаивающим, но это не так. Оно заставляет ее хотеть большего. Она хочет, чтобы он снова поцеловал ее – хочет его язык внутри ее рта, его руки на ее коже, его член внутри ее тела. Они падают на кровать, на удивление мягкую под ней. Он вытягивается возле нее, захватывая ее запястья одной большей, сильной рукой, и останавливает ее долгим, глубоким поцелуем, который заставляет ее изгибаться в воздухе. Она нуждается в тяжелой теплоте его тела над ней и между ее бедер. Противоречивое создание, ее муж хочет поиграть с ней. Он еще раз прижимается к ее щеке, поднимая голову, чтобы поймать ее взгляд своим. Она резко вдыхает, неспособная отвести взгляд и ощущая прикосновение под подбородком, спускающееся вниз по ее шее. По ее коже бегут мурашки, и из нее вырывается дрожащий вздох. Ее губы начинают формировать мольбу, и через связь она чувствует его удивление. Он что-то думает, но не в словах. Скорее, у нее остается впечатление глубокого, абсолютного собственничества, сильной потребности в обладании и сохранении, и, хотя она знает, что это его чувства, они накапливаются и внутри нее. Его рука сдвигается, располагаясь на ее ключицах, легко покрывая пространство кожи над ее грудью. Его дыхание меняется, становясь грубее, и он тянет свою руку ниже, к ее груди. Его глаза не покинули ее, и она не может оторвать свои. Зная в точности то, чего она хочет, он сдвигает свою руку, покрывая ее грудь, и, наконец, ее глаза закрываются. Она откидывает назад свою голову, пока его пальцы бродят по ней, поглаживая вокруг ее соска. Его ногти скребут по ее коже, и она вздрагивает. Его пальцы касаются мягкой кожи под ее грудью, и она хнычет. Когда его большой палец щелкает над ее напряженным соском, она почти покидает свое тело, и ее спина изгибается, когда она выпускает тихий крик удовольствия. Ему это нравится. Ему нравится заставлять ее кричать и нравится знать, что он – источник ее наслаждения, что он и сладкая мука, и успокаивающая помощь. "Поэт," вздыхает она. В ответ, он прижимает свои губы к ее мочке, ненадолго захватывая ее своими зубами. Он сжимает ее сосок, заставляя жар волной пролететь сквозь нее, и начинает говорить. Поэзия. Дореформенная поэзия льется из его губ словно мед. Вулканский язык не очень-то нежный. Он полон горловых остановок и грубых согласных. Но Сарек делает его неописуемо эротичным, и слова капают со страстью и вожделением, пока его пальцы сдвигаются к другой ее груди. Он не торопится, медленно изучая ее кожу. Он используется кончики своих пальцев, намного более чувствительных, чем у человека, и шепчет в ее ухо – по ее предположению, откровенную поэзию, – через их связь посылая небольшие толчки удовольствия в ее кожу. Когда он наконец спускает свою руку до ее живота, она дрожит и задыхается под ним, едва в сознании, чтобы раздвинуть свои ноги в немой мольбе. Погружая свои пальцы между ее ног, он переходит от поэзии к урчанию. Он еще что-то шепчет ей на вулканском, и ей не нужно знать всех слов, чтобы понять их значение. Он в невероятном восторге от того, насколько она возбуждена. Ей почти стыдно из-за этого. Он тихо рычит, с предупреждением. Почти стыдно, настаивает она в своих мыслях, раздвигая свои ноги шире и изгибаясь от его прикосновения. Он движется вместе с ней, легко предсказывая ее движения. Он сохраняет свое прикосновение легким как перышко, едва касаясь ее горячего, нуждающегося тела. Он играет с ней, словно часами держа ее на грани. Она открывает свои глаза, чтобы встретить его взгляд и просить, но ее план терпит крах, когда она видит яростное, собственническое удовольствие на его лице. Он наблюдает за ней с пугающей интенсивностью, его темные глаза – мягкие и теплые. Подталкивая ее щеку своей, он проводит пальцем по ее проходу, и она резко хватается за его запястье, ее оргазм быстр и бескомпромиссен. Она думает, что своими ногтями она ранит его до крови, но он настолько всецело наслаждается ее удовольствием, что она не уверена. Она плывет на волнах своего удовольствия, но он не дает им угаснуть. Вместо этого, он проталкивает в нее длинный палец, мягко поглаживая ее, удлиняя ее оргазм до тех пор, пока она не становится под ним мягкой и бездыханной. Это хорошо, так хорошо, но этого недостаточно. Она хочет от него большего. Она хочет, чтобы он чувствовал ее и утолял огни своим телом. С отказывающимся шепотом он смещается над ней. Его губы скользят по ее щеке, ее губам, ее шее. Его живот устраивается между ее бедер – давление, которое не делает ничего, чтобы утолить ее жгучую потребность. Ее оргазм едва исчез, и она уже хочет другой. Он думает, что она жадничает. Его рот закрывается вокруг ее соска, всасывая достаточно сильно, чтобы причинить боль, но боль полностью затмевается удовольствием. Все в нем сухое и горячее, кроме его рта – он влажный, и горячий, и именно то, чего она хочет. Когда его язык касается ее напряженных сосков, она вцепляется ногтями в его спину. Это возбуждает его, и это возбуждает ее, и уже скоро она скребет ногтями по его спине, а он играет с ней своим языком так, что все мысли напрочь исчезают из ее головы. Несправедливо, что он кажется способным мыслить, когда она – нет, но ее успокаивает тот факт, что единственная его мысль – об ее удовольствии. Его рот спускается ниже, и его намерение мелькает через связь в виде изображений: ее ноги запрокинуты через его плечи, его лицо между ее бедер, его язык скользит через ее влажные складки. Он проецирует ясные образы ее, извивающейся и выгибающейся под ним, ее пальцев ног, загибающихся у него за спиной, и ее рук, рвущих простыни. "Да, да," соглашается она, и он бурчит ответ в кожу ее бедра. После секундного раздумья он касается губами ее тазовой кости, а затем языком. Его зубы слегка закрываются на ее коже секундой позже. Он отпускает ее, чтобы облизать. Затем он снова кусает ее, и она хватается за его волосы, разрушая то немногое, что осталось от их строгой укладки. Он повторяет такие же действия на другом бедре, снова оставляя на ней свой след, и она хочет, чтобы она всегда могла ходить на Вулкане почти раздетой. Он замирает над ней, и она открывает глаза и обнаруживает, что он смотрит на нее с очень опасным выражением лица. Это сбивает ее с толку. Она не уверена, на кого он злится, но его жажда ее тела сменилась на жажду крови, и сначала она не понимает почему. Его рука по-собственнически обхватывает ее бедро, и она осознает, что ее ответ определит, оторвет ли он себя от ее тела с намерением убить каждого мужчину на Вулкане. Она приподнимает одну бровь. "Так все бы знали, что я твоя, не так ли? Если бы они увидели эти укусы?" спрашивает она. Моя. Ее пальцы скользят по нежному острию его уха. "Твоя," уверяет она его. В нем снова разгорается жажда к ней, и он проводит несколько минут, ухаживая за отметками на ее бедрах, прижимаясь к ним и облизывая их. Он добавляет еще несколько для ровного счета, несколько маленьких укусов, которые не будут болеть, и много других, которые будут, и она не может начать переживать из-за этого. Она хочет, чтобы его отметки были на ней повсюду. Его рот спускается ниже, и она приподнимает свои бедра в приглашении, молча умоляя его поиграть с ней, дотронуться до нее. Но он, чертовски доскональный мужчина, игнорирует ее. Его рот касается внутренней поверхности ее бедра, и он обвивает своими пальцами ее пятку. Приподнимая ее ногу, он покрывает ее поцелуями, пробуя ее соленую кожу. Особое внимание он уделяет задней часть ее коленки. Ей должно быть щекотно, но вместо этого она задыхается и хватается за огромные охапки простыней под ними. Слегка прижимаясь к ее щиколотке, он давит свой большим пальцем на центр ее ступни, и через нее мчится удовольствие. Массаж ног. Когда это закончится, она потребует массаж ног. Неожиданно, она понимает, что она не хочет, чтобы это заканчивалось. Она хочет, чтобы он был между ее ногами до конца их дней, облизывая, и целуя, и лаская, но чего она действительно хочет, так это чтобы его рот— Она кричит его имя, когда он наконец целует ее. Его язык скользит через ее складки, пробуя ее на вкус, и он находит его в точности таким же, как он помнит. Она не задерживается на этом в их связи, разве что обнаруживает, что он наслаждается ею. Он лижет ее долгими, медленными движениями, не торопясь, чтобы узнать, что заставляет ее дыхание сбиваться и от чего изгибается ее спина. Он погружает в нее свой язык, закручивая его вокруг ее отверстия, и ее тело судорожно сжимается. Она уверена, что она начала умолять его взять ее, но он игнорирует ее. Опираясь на руки, он закрывает свои губы вокруг этого маленького пучка нервов, который он так обожал их последние два раза в постели, и проталкивает в нее свой палец. Для него, она прохладная, но не холодная. Температура ее тела – соблазнительный контраст с его собственной, которую она считает полыхающе горячей. Каждое его прикосновение – огненное клеймо, и она содрогается и стонет, извиваясь и крутясь под ним, отчаянно нуждаясь в том, чтобы он правильно коснулся ее, чтобы она снова могла кончить для него. Он не позволяет ей такого удовольствия. Он делает из этого игру, доводя ее до самого пика, а затем отступая, чтобы прижаться к ее бедрам, когда его палец медленно, слишком медленно движется внутри нее. Когда он делает это в пятый раз, она настолько бредит своей потребностью, что выламывает его плечо, хватаясь за него, и он наконец-то позволяет ей кончить. Ее оргазм накрывает ее волной удовольствия такой силы, что она полностью уверена, что ослепла. И он паникует. Он нависает над ней мгновением позже, его пальцы на ее пси-точках, его разум наплывает на нее, словно приливная волна. Очень нежная приливная волна. О, в ней довольно много силы, потому что он тот, кто он есть, и он – сильный телепат, но ничто в его мысленном прикосновении не причиняет ей боль. На самом деле, его полное присутствие в ее сознании заставляет ее кончить еще раз. Он облегчен, и смущен, и возбужден одновременно, когда она обвивает своими ногами его бедра и движется напротив него, постанывая от удовольствия. "Сарек." Его имя – мольба на ее губах, просьба, которой – она знает – он больше не может отказывать. Он движется между ее ног, касаясь своим членом ее бедер и центра. Она изгибается под ним, пытаясь встретить его, пытаясь заполучить его туда, где она хочет его больше всего, и, на мгновение, они – неловкий, отчаянный клубок конечностей, до того, как он входит в нее, заполняя ее, и он полыхает как огонь, и она – прохладное утешение для его тела и разума, и ее тело – это отдых, отдых, и свершение, и мир, и хрустальный, совершенный момент, когда она осознает все это – его, его потребность, вулканский народ, связь. И затем этот момент исчезает, вытесненный необходимостью двигаться. Он не нежен, больше нет. Он запрокидывает одну из ее ног за свое бедро и движется внутри нее, и ей немного больно, но это такая приятная боль. Даже так, ему не нравится, что ей больно, и, прижимая ее к себе, он переворачивает их. Для него это потрясающая демонстрация доверия, потому что ему нужно двигаться внутри нее, чувствовать трение их тел, соединяющихся вместе, и теперь она контролирует ритм. Но это нужно ей ровно столько же, сколько и ему. Упираясь руками в его плечи, она толкается против него, глубоко и жестко принимая его в себя. Его пальцы ищут ее пси-точки, и он снова в ее сознании, полностью соединенный с нею всеми способами, которые имеют значение. Это захватывает дыхание и потрясает, но более того, это попросту так чертовски приятно. Он кончает до нее, с ревом наслаждения и удовлетворения, и это становится для нее последней каплей. Это дезориентирующий момент, когда она не может разделить, что чувствует она и что чувствует он. Но она понимает, что это не имеет значения, потому что нет его и нет ее, есть только один разум, одна душа, охватывающая два тела.

***

На протяжении следующих трех дней, когда она не спит, они занимаются любовью. Он доводит ее желание до предела, чтобы оно совпадало с его собственным, а затем пирует на ее возбуждении до тех пор, пока она не теряет рассудок. Он использует связь, чтобы добиваться от нее в точности той реакции, которой он хочет, доводя ее до вершин наслаждения и ловя ее, когда она падает. Его руки – границы ее мира. Она просыпается и засыпает в них, и он не видит в этом ничего нелогичного. Она принадлежит ему, он должен защищать ее, и ему проще всего защищать ее, когда она в его руках. Когда она хочет есть, он кормит ее. Он гладит ее волосы и держит ее, когда она слишком измотана их занятиями любовью, чтобы уснуть. Иногда он напевает вулканскую поэзию в ее уши. Он позволяет ей покинуть постель, только когда ей нужно воспользоваться ванной. В остальное время он с ней, даже когда они принимают ванну, на чем она настаивает вечером третьего дня. Единственная причина, по которой он соглашается, состоит в том, что он хочет держать ее на своих коленях и мыть ее, прежде чем войти в нее сзади. Тем не менее, в этой мысли есть какой-то расчет, и она думает, что, возможно, худшая часть лихорадки прошла. Он так же ненасытен на четвертый день, как и в первый, но он так нежен с ней. На шестой день она просыпается одна. Полностью и совершенно одна. Его присутствие исчезло из ее мыслей. Она не чувствует от него ничего. Так, словно он был изгнан от нее. Между ними – стена. Она делает самую разумную вещь, на которую она способна. Она паникует. Взлетая с кровати, на полпути к двери она осознает, что хромает, и мышцы в ее ногах кричат. Она замирает, смотря на себя вниз. Ее кожу покрывают следы от ушибов и укусов, и все ее тело болит. Сползая на землю, она поднимает колени к груди и дрожит. Комната теплая, но ей холодно – она почти замерзает. Мир вокруг нее плывет, ее взгляд усеивается точками. С дрожащим дыханием она задыхается, чувствуя себя совершенно одинокой. Брошенная. Она не знает, как долго она сидит на полу. Время наверняка проходит, но она не чувствует его движения вокруг себя. Дверь в похожую на пещеру комнату открывается, и внутрь заходит вулканская женщина. За ней следует Т’Пау, и Аманда смотрит на них с пустым непониманием. Она знает их обеих, но она не может понять их вторжение в ее запутанный, пустой мир. Лекарь что-то шепчет Т’Пау, чье пустое выражение лица каким-то образом умудряется передать чувство мрачного разочарования. "Сарек," говоря в свои колени, произносит Аманда. Не двигая головой, она поднимает глаза и останавливает свой взгляд на Т’Пау. "Где Сарек? Почему он не здесь?" Губы Т’Пау слегка сжимаются. "Вы нуждаетесь в медицинской помощи." Внутри нее расцветает гнев. "Я нуждаюсь в своем муже." Однако он быстро проходит. Она устала, и ей больно дышать. Лекарь заставляет ее лечь на кровать, проводит быстрый осмотр и объявляет, что она придет в норму после отдыха. Ее повреждения временные, и худшие из них – растянутая мышца в паху (что заставляет ее покраснеть от стыда), покрытый кровью след от укуса на груди и несколько ушибленных ребер. После того, как Аманда тщательно моется в ванной, смывая оставшиеся следы крови и позволяя теплу расслабить ее болящие, измученные мышцы, Т’Пау отвозит ее домой. Это великодушно с ее стороны, и Аманда говорит ей это. Т’Пау говорит, что совершенно логично, чтобы она заботилась о супруге своего сына. В доме тихо, когда Т’Пау оставляет ее. Аманда знает, что дома есть как минимум двадцать лиц, но она не видит никого из них – и она ищет. Она не хочет быть одна. Она не понимает, почему ее муж не рядом с ней. Когда она дотрагивается до его разума, она сталкивается лишь с этой гладкой, непроницаемой стеной. Она проводит час, плача и стучась в эту стену, но стена не опускается. Гнев и негодование поднимают ее на ноги. Стремление не быть слабой приводит ее в спальню, которую она делит с Сареком. Она одевается в его одежду. Она закатывает его брюки вокруг щиколоток и туго завязывает их на своих бедрах. Его рубашка висит на ней как мешок, горло сползает на ее плечи и держится за шею, но она окружает ее его запахом, и это утешает ее. Часом позже, когда она решает, что не испытывает отвращения ни к нему, ни к себе, ни к следам на ее теле, она обнаруживает, что измельчение морковки на тонкие ломтики так же успокаивает ее. Или просто приносит облегчение. Она энергично атакует морковку, собираясь сделать салат. Но, закончив нарезку, она осознает, что у нее слишком много морковки для салата. Она пытается сделать овощное рагу и более-менее справляется. Она сидит одна в одной из более комфортных гостиных комнат его огромного дома, завернутая в одеяло с тарелкой рагу на коленях, когда он наконец приходит домой. Он останавливается в дверном проеме и смотрит на нее. "Тебя не было рядом, когда я проснулась," говорит она. В ее голосе не так уж много обвинения. Она слишком устала и истощена, чтобы сердиться. Он колеблется, в очаровательной человеческой манере, которую он наверняка подхватил от нее, и которая, вероятно, волнует его мать. "Я не думал, что ты захочешь меня видеть." Он делает глоток. "Я собирался дать тебе время, чтобы прийти в себя." "Ты бросил меня," подчеркивает она. "Ты закрыл связь." Он смотрит на нее с такой утратой на лице, что ей становится больно. "Ты бы хотела, чтобы я был там?" Аманда доедает последнюю ложку рагу и отставляет тарелку в сторону. Она протягивает два пальца, соединенных в ozh'esta. Сарек смотрит на ее пальцы так, словно они могут отрастить зубы и укусить его. С раздраженным вздохом она поднимается, позволяя одеялу упасть в сторону, и выражение его лица изменяется. Читать вулканцев непросто, но она научилась читать его. У них есть выражения, но они состоят в таких маленьких изменениях, что только самые внимательные люди заметят их с первого раза. Его глаза расширяются – едва – и он вдыхает – слегка. "Ты одета в мою одежду." "Да." Она подходит к нему, останавливаясь только тогда, когда она оказывается прямо перед ним. Она снова предлагает ему свои пальцы, и в этот раз он без колебания подносит к ним свои. Стена между ними – его стена – падает, и она чувствует все, что чувствует он. Он не уверен, смущен, боится, что причинил ей боль, что она не захочет иметь с ним больше ничего общего, что она потребует разорвать связь, что она больше не сможет заботиться о нем. Он чувствует вину за то, что причинил ей боль, стыд за неспособность защитить ее от своих страстей, и ощущает преобладающее чувство неудачи в своих обязанностях перед ней в качестве супруга. "Сарек," говорит она, чувствуя себя почти рассерженной. Человек посмотрел бы на нее с выражением раненого щенка. Сарек просто наклоняет свою голову в сторону. Пальцы ее левой руки касаются его лица, и он находит это прикосновение прохладным и успокаивающим. "Я не мог остаться," тихо говорит он. "Ты.. Я ничего не помню." Это шокирует ее, и она откидывается назад, ее тело слегка покачивается. Но она не прерывает их контакт. "Ты не помнишь?" Он подходит ближе, кладя одну руку на ее спину, чтобы поддержать ее, и она чувствует, что он оправдывает свое прикосновение его логичностью. Он говорит себе, что его руки останавливают ее от падения. Ее всегда забавляют его попытки объяснить свое поведение логикой. "Я помню тебя," шепчет он, и истинность этого эхом отражается по связи. Он помнит прохладу ее тела вокруг него, ощущение ее груди под его руками. Он с полной ясностью вспоминает то, как прерывалось ее дыхание и как она стонала, когда он дотрагивался до нее и пробовал ее. Но эти моменты нарушаются чистой, неподдельной яростью и туманным блеском непонимания и неуверенности. Его воспоминания смешаны и неопределенны. "Ты не причинил мне боли," шепчет она, делая шаг ближе и облокачиваясь на него. Ее пальцы гладят его, призывая его встретить ее ладонь с его собственной. В месте, где соприкасаются их руки, между ними пробегает электрическая дрожь. "Я знаю о твоих травмах." Она сжимает губы. "Ты нанес мне травмы, но ты не причинил мне боли. Сарек, мы знали, что это случится." "Это свидетельствует о провале с моей стороны, неспособности контролировать себя." Она пристально смотрит на него. Той первой ночью, она наконец осознала природу его времени и связи между ними. Теперь, она понимает глубокий стыд вулканского народа. Она заполняет связь состраданием. "Сарек, ты нелогичен." "Моя логика безупречна," быстро отвечает он, возможно, немного резко. Затем он сводит свои брови вместе. "Ты меня дразнишь." Ее губы изгибаются, она обвивает его пальцы своими, поднимая его руку к своим губам. Она целует каждый его палец. "Ты потерял контроль над собой." "Это достойно осуждения." "Это часть твоей природы, Сарек," категорично говорит она. Он молча разглядывает ее несколько секунд. "Твое принятие этого неожиданно." Она грустно улыбается ему. "Ты забыл, что все это время я была в твоей голове?" спрашивает она. Его ноздри раздуваются в ответ. Нет, он вовсе не забыл. "Я хотела этого настолько же, насколько и ты. Но когда ты исчез этим утром… Вот тогда я испугалась, Сарек. Я чувствовала себя брошенной, когда ты закрыл связь." Он принимает эту информацию, медленно наклоняя свою голову до тех пор, пока его лоб не касается ее. Он выпускает долгий вздох, и она чувствует, что он расслабляется. "Это был серьезный просчет." "Да," признает она, потому что у нее нет причин лгать ему. Связь между ними снова открыта, и он может чувствовать ее сознание через прикосновение их рук и лбов. "Но ты не поступишь так снова." "Нет. Не поступлю." Теперь она расслабляется, прислоняясь к нему. Он проводит рукой по ее бедру, очень аккуратно избегая ее ребер. "Я сделала рагу," она говорит ему, решая, что вопрос закрыт. "Рагу из пломик?" спрашивает он, и она замечает нотку надежды в его голосе. "Ам. Нет." Он откидывается назад, рассматривая ее с изогнутой бровью. Скептически. Через их связь она чувствует изумление, смешанное с отсутствием энтузиазма насчет ее готовки. "Скорее это… рагу из-всех-овощей-которые-были-у-нас-на-кухне." Его бровь поднимается выше. Она хмурится. "Оно хорошее," протестует она. Его бровь поднимается выше. "Хорошо, тогда ты ничего не получишь." Бровь тут же падает. "Щенячьи глаза на меня не действуют." "У меня нет щенячьих глаз, Аманда." "Тогда, глаза сехлата." "И я не сехлат." Она усмехается, проводя рукой по его уху, чтобы скрыть свой план. Он все равно чувствует его через связь, но не отдаляется достаточно быстро. Он мурлычет, когда она мягко чешет за его ушами. "Хороший котик," воркует она. Он не исправляет ее.