Ольга

Атмосфера главы https://www.youtube.com/watch?v=wEnvafce2Mo. Кстати, в реальной жизни Яков Брюс значительно пережил Меньшикова. Царя хоронили в начале февраля. Город рыдал. Траур был объявлен во всех посольствах, даже вражеских. Поминали правителя-труженика русские каменотесы, голландские моряки, грузинские солдаты, и даже шведские пленные оставшиеся жить в чужой стране. Поминали чуть более сдержанно бояре, притесненные со всех сторон, побритые, одетые в новые нелепые кафтаны и парики. В черное оделись оба Дозора. Соратники Петра, искренне оплакав его у смертного одра, вернулись к своим делам. Кроме них эти труды некому было поручить. Во всем Санкт-Петербурге было лишь два спокойных лица. Великие инквизиторы Филипп и Фёдор пребывали в покое, вид имели деловой и в чем-то отрешенный, как инквизиторам и положено. Петр не оставил завещания. На престол вступила светлая ворожея Екатерина. Наступал долгий век женского правления. Официально Дневной и Ночной Дозоры новой столицы были равны. Но страной впервые за несколько веков правили Светлые. Как-то сами собою сложились и новые дозорные традиции. Ночной Дозор решал, куда будет двигаться политика, и какие опыты над людьми для этого нужно поставить. Темные выполняли эти указания молча, хоть и неохотно. Инквизиторы заняли позицию невмешательства. У них и без того было много бумажной работы. Тень стала Сумраком. Порядок рангом. Воевода директором. И только инквизиция осталась собой. Не стали менять. Делопроизводство позаимствовали у шведов. Манеру общения тоже. Санкт-Петербург со своим далеко не русским названием стал частичкой Европы в России. Брюс все больше хмурился. Меньшиков же летал, как на крыльях. Сбылась мечта всей его жизни. Свет победил! На престоле сидела светлая ворожея. Столичный Ночной Дозор официально правил иными всей державы. Любое его слово тут же становилось законом. Буквально его руками был построен целый город. Его реформы шли по стране семимильными шагами. Возможно, кто-то думал, что он слишком зарвался. Но все недовольные потихоньку переезжали в Дозоры попроще. Подальше от чистой новой столицы, мощеной гранитом, наполненной Светом. Что может пойти не так? Только вот Сумрак тихонько потряхивает. Но если дела и дальше пойдут также хорошо, то прятаться там скоро совсем незачем будет. И только одна мысль как ржавый гвоздь сидела в голове: как же все-таки назывался утонувший во время Битвы город? Светлейший последние лет двадцать себя не сдерживал. Темных в городе почти ничего не защищало, впрочем, как и светлых. Недовольных директором подчиненных с нетерпением ждали в провинции. Оборотням же рвали ноздри, а ведьм и вовсе отправляли на каторжные работы. Завулон попал в опалу молниеносно. И потом чудом спасся, интригуя и подкупая инквизиторов. От чудовищного перекоса Силы уже заметно трясло Сумрак. Святослав, которого Меньшиков лично силой переодел, снабдил париком и большим столичным домом с прислугой, ходил мрачнее тучи, и все чаще оставался в Москве. Семен свой парик, шестой по счету, обронил по дороге. Он мотался в старую столицу чуть реже, но всё же приметил, что темные покидают Санкт-Петербург. Ольгу Меньшиков боготворил. Она тревожно взирала на происходящее, и была готова к любому исходу вплоть до прорыва инферно. Но в целом не протестовала. Как бы ни было плохо поведение директора, ей виделся Золотой Век. Все до единой его реформы давали в ближайшем будущем великолепные результаты. Басманов с парадного входа принимал тех, кто жаловался на Меньшикова, а с черного встречал посыльных от Светлейшего с подарками. И хотя спать он совсем уже перестал, останавливаться даже не думал. Екатерина молча терпела. Ей ли было протестовать? Балы и маскерады сменяли друг друга. От платьев и драгоценностей ломился большой дворец. Прогулки конные да морские, устрицы к завтраку, любимые императрицей свежие персики студеной зимою. Правда, Светлейший нырнул в ещё толком не остывшую после покойного супружескую постель. Но, он там не первый отметился. Как и все иные, Катюша про супружескую верность токмо в детстве слыхала. Теперь же Светлейший ходил везде, как у себя дома. На правах доброго друга семьи пригрел будущего императора, мальчика десяти лет отроду. Да так о нем заботился, что и вовсе из дворца выходить запретил. И на Лизу, дочку от Петруши, недобро поглядывал. И как-то туманно намекал на монастырь. Тучи будущей «воронки» начали сгущаться над городом Петра уже через два года. К этому времени безбоязненно нырнуть в Сумрак можно было только на первый слой. На втором был густой туман, и что-то грохотало. Да земля заметно сотрясалась под ногами. И возвращались оттуда не все. Атмосфера в самом городе становилась все хуже, несмотря на заметный перекос в сторону Света. Внезапно вспыхивали заговоры среди бояр, желавших справедливости в виде воцарения малолетнего наследника. Все до единого мечтали вернуть все, «как было». С другой стороны давили авторитетом «птенцы гнезда Петрова», поднявшиеся своим умом и талантом, пробившиеся наверх, они радели за продолжение начатых прожектов. И те и другие желали стране только блага. Меньшиков, уже не таясь, говорил о прекрасном небольшом монастыре для царевны, красавицы Елизаветы. О скором венчании юного царевича и своей взрослой дочери Марии. Да о том, что Дневной Дозор пора бы за пределы города переселить. Там этому отрепью самое место. А кому не по нраву, так на каторгу отсюда недалече. Пешком дойдут! Инквизиция будто бы разом испарилась. Брюс принимал просителей уже из обоих Дозоров, и готовился обратиться с жалобой в Прагу. Лефорт, давно чувствовавший на себе пристальный недобрый взгляд Меньшикова, кинулся было за помощью в Москву. Но в полупустую казарму Дневного Дозора его привезли с раздробленным позвоночником и без признаков жизни. Спокоен оставался только сам Светлейший. А зря. У Брюса был свой кандидат на такую завидную должность, и компромат. И даже свидетель в лице дозорной теперь уже четвертого ранга Людмилы, вывезенной из лесов близь недавно заложенного города Екатеринурга. Правда Темнейший не знал, что Луща трудится на двух господ. Басманов, получивши подметное письмо, тут же известил Меньшикова. И уже на утро кресло директора Дневного Дозора перешло к Лефорту* в связи со смертью предыдущего директора. Правда, сам новоиспеченный Темнейший ещё месяц прожил в Москве, потом год проходил с тростью, так как все ещё не поправился и хромал. Но и сам Светлейший долго не продержался. Город, в строительство которого он вложил всю душу, жестоко отверг его. Потерявшего всякий страх, окрыленного вседозволенностью при Петре. Сложно сказать, когда его предала Екатерина. Возможно, она не могла сказать «нет» напрямую. Но преспокойно подала в отставку всего через два года после смерти мужа, и отправилась на Родину. А Светлейший в ссылку. Ни Басманов, ни Ольга даже пальцем не пошевелили для его спасения. Теперь отставного воеводу с наслаждением травили уже темные. Ночной Дозор молча наблюдал. Инквизиция отстранилась от этого дела намного раньше. Уже пойманный на дороге, лишенный всех званий, орденов, и даже богатой одежды, Меньшиков вдруг вспомнил, что погибший город на берегу моря назывался Венета. Да и сам он был возведен поверх другого, так же трагически разрушенного. Не надо было строить на месте Силы. У таких городов не бывает простых судеб. А в осиротевшей казарме Московского Ночного Дозора встретились три старых боевых товарища. Святослав, отказавшийся от повышения, и оставшегося на столичной службе в чине заместителя директора. Гесер, переехавший в Россию, и требовавший, чтобы с ним говорили строго по-русски, но не понимавший при этом ни слова. И вызванный из отставки Патрик Гордон. По случаю отказа князя от поста директора, его вытащили прямо из Голландии, где он безвылазно проживал уже лет тридцать, наблюдая, как стареют его дети. Новый глава московских дозорных нисколько не смутился тем, что его предшественник, Виллим Монс, сложил голову на плахе. Он был рассудителен и хладнокровен, как и многие другие светлые его возраста. Гесер принес старым друзьям свою беду. Пост, на который он нацеливался, отправляясь в Россию, к его приезду оказался занят. Новый директор Иван Долгоруков, был молод. Смерть от старости ему не грозила. Надеяться, что он падет в битве, тоже не приходилось. Дозорные уже так часто в человеческих войнах не участвовали. Директорское кресло было потеряно для степняка навеки. Святослав выслушал друга равнодушно. Он всячески избегал высоких постов. Ни один из его правящих предков не умер своею смертью. И у него самого тоже было плохое предчувствие и некоторое предубеждение к руководящим должностям. -Рано печалишься, - утешил степняка Гордон, - есть одно кресло прямо тут, в Москве. Правда, тебе на нем тяжко придется. -Отчего? – насторожился Гесер. -Увидишь, - загадочно усмехнулся старый шотландец, и зачем-то уточнил, - ты сколько за раз выпить можешь?