***
На следующий день, словно по расписанию, Юнги сжимает в руках маленький, разноцветный, украшенный разбросанными по всей предложенной гладкой поверхности наклейками ноутбук и тяжело выдыхает накопившийся в груди горячий воздух из-за зарождающегося внутри напряжения. Он сожалеет о содеянном ещё несколько раз, прежде чем открыть дверь незнакомого, но при этом идеально выглядевшего отдела, где, будто находясь в сердцевине работы, посередине помещения за своим огромным столом с кучей принтеров на высоком, поднятом до максимума стуле возвышалась хрупкая и, несмотря на возраст, прекрасная миссис Ким. Вокруг неё, подобно трудолюбивым пчелам в серой классической униформе, что предавала строгости этому спокойному месту, мирно дорабатывали свои уже готовые статьи сотрудники, лишь изредка отвлекаясь на стоящий в самом дальнем углу кулер с прохладной водой. Несмотря на царившее здесь умиротворение и желание насладиться прохладой вкупе с умиротворяющим сознание спокойствием, Юнги смог разглядеть один, искажающий буквально всю эту картину рабочей идиллии недостаток, что разрушал уже сложившееся впечатление непоколебимости данного заведения своей натянутой счастливой полуулыбкой и шутками, провоцирующими стоящих рядом девушек на милые улыбки и хихиканье от каждого последующего слова. Определенно, в Чонгуке было что-то такое, что могло вывести Юнги из себя за считанные секунды, но, что конкретно, Мин и сам, к сожалению, пока что не представлял; хотя вариантов было больше, чем просто достаточно. Лана, обычно серьезная до предела и ответственная девушка, сейчас мило улыбалась и кокетливо прикрывала рот рукой, видимо, понимая, насколько противоречиво выглядит в глазах других сотрудников; да и в глазах Юнги, который знал её по прошлой работе в их отделе, тоже. Вторая же сотрудница, которая, видимо, куда-то спешила, сейчас еле-еле удерживая в руках выскальзывающие из пальцев папки и горячий кофе, наверняка обжигающий своим теплом её бледные ладони; но та и вовсе забыла об этом, сейчас только и делая, что согласно кивая Гуку в ответную на какие-то определенно глупые или просто-напросто не относящиеся к работе вопросы. Юн тяжело вздыхает, преодолевая выдуманный в своём подсознании барьер в виде нежелания делать и шагу в то место, где существует следующая фальшивость в виде стоящего в другом конце помещения Чон Чонгука. Последний же, даже не замечая происходящего вокруг, улыбается еще шире, как-то совсем по-детски, будто нарочно заставляя поверить в искренность своих намерений. Но искреннего там слишком мало — уж Юнги-то знает. И пока Мин решает между тем, чтобы бросить всю эту затею, пока не стало поздно, позорно отказавшись от достаточно интересного и продуктивного для него предложения, или наступить на свою гордость и идти вперед, несмотря на не самые лучшие в этом мире условия в виде ничего не смыслящего в этом деле Чонгука, сам Гук уже замечает мнущуюся бледную и истощенную из-за отсутствия нормальных выходных тушку в дверях. Юнги не выглядит взрослым сотрудником новостного отдела; скорее, наоборот — больше походит на стажирующегося здесь, замученного и недоедающего из-за отсутствия денег подростка, направленного из какого-нибудь очередного университета с факультета журналистики. Чонгук же в глазах Юнги больше походит на придурка. Гук вновь наигранно улыбается стоящим напротив него девушкам, а затем, видимо, быстро прощается, не в силах выдерживать их компанию в амплуа фальшивого обольстителя. — Будем работать тут, — Чонгук не находит нужным здороваться, сразу переходя к уже привычному холодному взгляду и такому же впору бесцветному тону, что заставляет Юнги вернуться в реальность, даже не пытаясь зафиксировать в своей памяти ту самую детскую полуулыбку и искрящийся добротой и простотой маленького ребёнка взгляд. — Ибо ваш офис напоминает лишь сушилку для овощей. В любой другой ситуации Мин даже постарался бы оценить эту оскорбительную язвительную шутку, но сейчас он в состоянии только смирять стоящего напротив высокого парня серьезным взглядом, продолжая как-то совсем по-глупому прижимать к груди разноцветный ноутбук с множеством расклеенных по его поверхности детских наклеек с персонажами зарубежных мультфильмов и всем известных аниме. Чон лишь как-то по-особенному насмешливо хмыкает на чужой жест и тяжело выдыхает, даже не понимая, когда его мечта о крепкой совместной работе с человеком с теми же интересами в профессиональном плане превратились в подобие недожелания растоптать друг друга. — Мой стол — вон там, — Юнги непроизвольно проследил за поднявшейся в воздухе рукой Чонгука в направлении почти пустого стола с одиноко стоящим там включенным ноутбуком в окружении пары серых папок и распечатанной стопки каких-то фотографий. — Если что-то найдешь в моё отсутствие, то оставляй всё там. А сейчас пойдём — покажешь, что ты уже успел накопать. Юнги не остается ничего, как развернуться и пойти вслед за удаляющимся из офиса Чонгуком, за которым, словно по расписанию, направились и другие сотрудники, сохраняющие уже успевшие получиться наработки и отправляющие готовые статьи миссис Ким, которая, на удивление, тоже не решилась остаться в помещении в полном одиночестве и, собрав какие-то папки, отправилась к выходу последней. С момента работы в отделе новостей мистера О Мин действительно забыл, как выглядит обычный, запланированный графиком перерыв, про который в их душном и буквально веющим энергетикой мертвецов офисе если кто-то и помнил, то предпочитал молчать, смотря на сидящих рядом людей в тщетной попытке даже поднять упавшую на пол папку с очередными вырезками из старых газет и статей, распечатанных из интернет-журналов. Здесь же, в этом спокойном и внушающем доверие отделе, всё было как-то совсем иначе — по-человечески, наверное. Чонгук, как обычно, молчит, и Юнги просто предпочитает отвечать ему тем же. И так продолжается ровно до тех пор, пока Гуку не приходится свернуть в другую, обратную от направления других сотрудников отдела сторону, а Мину наконец-то осознать неправильность происходящего. Он сохраняет сложившуюся между ними тишину и ужасающее, просто выводящее из себя напряжение ещё несколько секунд, а затем, наконец-то не выдержав, останавливается, сначала устремляя непонимающий и при этом чертовски серьезный взгляд на удаляющуюся ещё несколько мгновений спину Чонгука, а после — на его повернутое назад лицо, застывшее в гримасе одного сплошного, будто звенящего вопроса. — Столовая же в другой стороне?.. — если говорить честно, то Мин и понятия не имеет, есть ли у них столовая, но по тому, что он увидел недавно толпу направляющихся куда-то работников в обеденное время, предположить её наличие было не очень-то и трудно. — Чёрт, — Чон подходит ближе, возвращаясь к всё ещё стоящему на месте Юнги с гримасой определенного разочарования, кажется, во всём этом мире; его одновременно наигранное и правдиво-страдальческое выражение лица никак не соответствует тому образу, который прослеживается в надписях на его явно дешевой майке и такой же впору кофте с черными джинсами унисекс. — Если ты собираешься обсуждать, возможно, будущую сенсацию для общественности в кругу других «голодных» журналистов, что никогда не против схватиться за какую-нибудь очередную «улику», то есть мне вообще хоть какая-нибудь выгода работать именно с тобой? — Гук, словно нарочно добивая и без того оставшуюся на донышке гордость Юнги, тяжело вздыхает полной грудью на ответный ему буквально пронизывающий и одновременно убивающий взгляд. — Просто я не думаю, что нормально вписываться в коллектив, в котором ты обязываешь меня работать, таким образом — просто убегая от их общества каждый чёртов раз. — Не думаю, что нам необходимо будет обсуждать что-то каждый «чертов раз», так что просто заткнись, если действительно хочешь накопать что-то ценное. — И куда мы идём? — Юнги кажется, что он возится с каким-то чертовски настырным младшим братом, которого на него повесили во время школьных летних каникул; ему одновременно хочется его ударить или ударить, конечно же, потому что Чон Чонгук чертовски и по-настоящему бесящий. — Увидишь. Это становится последним, что они говорят друг другу за всё то время, что добираются до ближайшего, расположенного от офиса буквально в семи минутах ходьбы кафе, которое, как и ожидалось, встречает их ароматом молочных коктейлей и популярного в это невыносимо жаркое время года мороженого, которое за большинством нежно-разноцветных столиков уплетают маленькие, пришедшие вместе с молодыми мамами дети. Чонгук садится за первый попавшийся столик, устраиваясь как можно дальше от что-то в очередной раз доказывающих своим родителям детей и солнечного, буквально заставляющего гореть света, что проникает в почти каждый уголок заведения. Смотря в меню, он заказывает незнакомый Юнги салат и глясе. Мин же нервно бегает потерянным в напечатанных строчках взглядом по предоставленному ему меню, понимая, что, вообще-то, совершенно не хочет есть. Откладывая ненужную картонку в сторону, Юн смотрит на уставившегося на него Чонгука и лежащий рядом, оповещающий о своей работе в спящем режиме только мигающим значком питания ноутбук, о наличии которого Мин каким-то образом забыл на несколько минут собственного, теперь на постоянной основе живущего внутри раздражения. — Показывай, — видя чужое замешательство, Чонгук кивает на лежащий рядом с рукой Юнги ноутбук и ехидно хмыкает, замечая на том маленькие мордашки знакомых с самого детства персонажей мультфильмов. — Как интересно. Расскажите, как вы успеваете совмещать детский садик и работу в нашем отделе? — копируя манеру репортеров, изображая микрофон собственной рукой, насмешливо и как-то совсем недобро проговаривает продолжающий валять дурака Гук. — Лучше займись работой, — Юн, пытаясь не обращать внимание на не очень-то дружелюбные замечания своего новоиспеченного напарника по работе, открывает всё тот же пострадавший от насмешек младшего ноутбук и находит уже успевшие стать выученными наизусть наработки. — И посмотри то, что у нас уже есть. Чонгук ещё пару раз взмахивает своим импровизированным микрофоном, а затем забирает ноутбук, поворачивая маленький экран к себе с надеждой внимательно вчитаться в написанный ровными строчками текст, а не разглядывать наклеенные внизу, под клавиатурой, мордашки персонажей анимационных работ «Диснея». Его серьезный, словно цепляющийся за каждую букву взгляд скользит по монитору компьютера, пока сам Чонгук становится самым настоящим воплощением сосредоточения и строгости; и даже эта чертова расписная майка, больше напоминающая сейчас какое-то традиционное творчество, не мешает Юнги замечать эту проскальзывающую на чужом лице напряженность и одновременно смешанную с этим чувством хоть и малейшую, но всё-таки заинтересованность. И если говорить честно, то Мин Юнги и сам не понимает, почему радуется такому, пытаясь найти чёртово одобрение не где-нибудь на ковре начальника, а в лице сидящего напротив неопытного, только недавно пережившего студенческие годы подростка. Гук отвлекается только тогда, когда официантка аккуратно ставит на его стол уже заказанный ранее салат и так необходимый Чонгуку с самого утра глясе. Он ещё пару секунд скользит взглядом по монитору, дочитывая окончание уже успевших стать началом статьи наработок, при этом пробуя предоставленный ему кофе, а затем тяжело вздыхает, прикрывая, видимо, уставшие из-за отсутствия регулярного сна глаза. — И это всё? — Чон говорит это на выдохе, растворяясь в собственной усталости, вроде бы не свойственной людям его возраста; потирает переносицу, невольно хмурясь от, видимо, неоправданных ожиданий. Мину же хочется закричать в ответную на произнесенное с небрежностью «и это всё», потому что ничего более оскорбительного по отношению к своим трудам он не получал ни за всё время учебы, с успехом прошедшей в достаточно престижном университете Сеула, ни во времена всех тех лет, которые он посвятил упорной работе в этой компании в родном, пусть и душащем, иногда — или даже всегда — выводящем из себя офисе. Юн просто-напросто обезврежен, не имея ничего, кроме перечисляющихся в его голове с каждой новой секундой всё больше ругательств, пока Чонгук мирно допивает свой кофе. Он даже не дожидается ответной реакции со стороны упавшего в пучину раздражения собеседника. — Да, это всё! Нужно что-то ещё? — Мин начинает резко, и складывается ощущение, что ещё чуть-чуть — и он перейдёт на крик, граничащий с падающей со всех сторон крамолой. Но голос становится всё тише и бесцветнее с каждым последующим произнесенным звуком; и море под названием Мин Юнги, кажется, и вовсе перестает буйствовать, смиряясь с происходящим как с чем-то должным. — Вообще-то, дофига, — Чонгук демонстративно громко закрывает крышку ноутбука и, проводя большим пальцем по мордочке очередного мультипликационного персонажа, отодвигает компьютер в сторону. — Всё, что тут есть, — это общие сведения или, по крайней мере, работа двух часов в интернете и час в библиотеке с различными вырезками старых газет. Этого недостаточно. Я не могу делать всю работу за тебя, а потом со спокойной душой позволять тебе выставлять это за общую деятельность. — Так никто не просит тебя делать работу за меня. Я просто не понимаю, что тебе нужно. Если всё, что у меня есть, — это два часа в интернете и один час работы со старыми газетками, — Юнги буквально шипит, утопая в собственном недовольстве, что выражается во всём, что он делает сейчас: салфетка в мгновение превращается в смятое и потрепанное нечто, пока узловатые холодные пальцы продолжают издеваться, даже несмотря на уже нанесенные увечья; взгляд вцепляется в надписи на чужой футболке с последующим желанием произнести некоторые вслух. — То что тогда нужно? — Ты что, никогда не работал в «слежке»? — «Слежка»? — Юнги чувствует себя очень и очень тупым, когда понимает, что для Чонгука это просто-напросто обыденное дело, не требующее особых усилий; работа, которую он выполняет изо дня в день, говоря о какой-то, ранее не известной Мину «слежке» как о бытовых проблемах человечества в виде закончившейся с утра зубной пасты и отключенной горячей воды. — «Слежка» всегда работает в паре, занимаясь чаще всего ведущими в компании сенсациями на первой полосе. Один человек ищет информацию, пока другой подтверждает её снимками и, естественно, слежкой. Я — твоя практическая сторона в этой работе, а не теоретическая. Я не могу искать информацию, где мне следить и за кем конкретно следить; какой момент мне нужно поймать, что именно он будет доказывать из того, что ты хочешь доказать, — будто специально делая акцент на сказанном «ты», Чонгук чуть ли не подскакивает на месте, поднимая вверх находящееся в руке кофе. — И ты согласился участвовать во всём этом, даже не имея понятия, что из себя представляет «слежка»? — Это называется «парная работа» в нашем отделе, а не «слежка» или какие-то другие мега-круто-шпионские названия из вашего. Работники нашего отдела — взрослые люди, так что заниматься выдумкой подобных названий нам просто-напросто некогда, — довольно парирует Мин, словно предвкушая свою победу в этой словесной, возникшей будто из ниоткуда перепалке, а затем откидывается на спинку деревянного дорогого стула и улыбается уголками обветренных иссохшихся губ. — Ну да, вы же чертовски заняты написанием статей про кошек и торты мадам Чио из кондитерской напротив, — устало вздыхает Чон. — Так мне необходимо найти информацию о том, где Вы сможете осуществлять слежку? — Юнги даже останавливается и замолкает, прежде чем произнести такое ненавистное сейчас по отношению к сидящему напротив человеку «Вы». Мин делает вид, что ему плевать на адресованные его коллегам из прошлого отдела язвительные шутки и такие же впору замечания; резко переводит тему, тем самым высказывая своё безразличное отношение, но при этом ничего не может поделать с горящими от напряжения щеками и зарождающейся в очередной раз волной гнева и злости. Он только смотрит на свой ноутбук, пытаясь не заглядывать в глаза тому, кто лишь ехидно хмыкает и отвечает очередным насмешливым «да» на недавно прозвучавший вопрос. — Давай я помогу тебе, — и сейчас Мин понимает — то самое «будто нарочно» никогда не было таковым, ибо сейчас Чонгук словно играется, в очередной сводя уважение с «минимум» на «нет». — Раз дело идёт об интрижках этого айдола с девушкой-айдолом из другой группы, а уж тем более — компании, то… Нам нужно знать, где и когда они могут встречаться на постоянной основе. Не могут же серьезные отношения, о которых говорят даже в особенных кругах — будь это фанатские сообщества или журналисты, возникнуть из одного отправленного «привет» в «лайне». Юнги буквально загорается, по-шпионски улыбаясь своему собеседнику, а затем что-то быстро, словно боясь куда-то опоздать, набирает на клавиатуре. В его глазах всё ещё горят остатки былого разочарования в самом себе и профессиональной, как оказалось, безуспешной деятельности, кружившейся лишь вокруг спокойных, не требующих часов слежки и многочисленных дней расследования статей. На экране маленького, компактного и нежно-разноцветного ноутбука появляются фотографии уже ранее упомянутой знаменитости, сделанные, кажется, в одном и том же месте на протяжении нескольких месяцев фанатскими сообществами. — Эти фотографии сделаны в совершенно разное время, но все — в одном и том же месте. Многие фанаты, блоги которых я уже успел прочесть, давно предполагают, что с этим кафе-гостиницей что-то не так, но, кроме этих фотографий, у них, к сожалению, ничего нет, поэтому они предпочитают пока молчать, — Юн с серьезным и заинтересованным видом тычет в экран, рассчитывая хоть на долю каких-нибудь положительных эмоций со стороны своего собеседника. — Что, если?.. — Что, если всё не так плохо, как я думал, — Чонгуку чертовски хочется язвить, но получается лишь одаривать Юнги благодарным взглядом из-за наконец-то найденной зацепки; что-то профессиональное в нём просто не дает ему повода для холодного смиренного молчания и рационального одобрительного покачивания головой. — Это и называется «теоретическая сторона» в «слежке». Надеюсь, больше проблем с распределением обязанностей не возникнет, — Гук отодвигает уже ненужный салат в сторону, не имея больше никакого желания что-то есть; искра интереса загорается в нём, в мгновение превращаясь в самое настоящее растущее пламя, что буквально твердит о скорейшем начале расследования. Сам факт того, что теперь Юнги ввязался во что-то посерьезнее тех самых статей о ничего ему не сделающих, но ставших со временем такими ненавистными кошках, одновременно заставлял по-глупому улыбаться и трястись в попытке не сорваться в самый последний и, кажется, действительно важный момент. Мин Юнги понятия не имел о «слежке» и уж тем более о том, как это на самом деле работает. В его голове ещё многое не умещалось: например, то, почему та самая, вышеописанная «теоретическая часть» всё равно присутствует вместе с «практической частью» во время выслеживания их жертвы; а ещё — почему Чон Чонгук всё-таки чёртов придурок, но вряд ли это имело хоть какое-то отношение к делу. Ему не оставалось ничего, как только смириться с происходящим и мирно наблюдать за всем последующим, что, возможно, не приведет ни к чему хорошему. — По фотографиям видно, что они сделаны либо поздним вечером, либо уже ночью, — Чонгук допивает остатки своего холодного кофе, всё ещё сканируя открытый его взору экран разряжающегося ноутбука. — Интересно, эти фанатки совсем обезумели — я бы в такое время на их месте мирно спал, а не выслеживал какого-то айдола в надежде… В надежде просто его выследить. Большее им, по идее, и не светит, — обрывая несколькими фразами всё привычное девичье фанатское счастье, продолжал Чон, словно пытаясь уместить высказывание вслух своих умозаключений в оставленное до конца обеденного перерыва время. — Посмотри, как часто он там появляется. И если есть какая-то закономерность, то проследи её. Затем отправишь мне. Дальше разберемся. Не можем же мы там сидеть каждый чертов вечер в ожидании блистающего даже во тьме своими выбеленными волосами айдола. — Прости, но — «мы»? Юнги, конечно, понимал, что необходимость его присутствия всё-таки когда-нибудь, но всё-таки будет, но не думал, что каждая слежка не будет осуществляться без его личного присутствия. Такая новость вряд ли бы смогла привести его в состояние великого и искреннего восторга или хотя бы минимальной радости, ибо пока медленно, но верно доводила до желания прекратить этот завязанный в узел хаос в мгновение ока. Чонгук наигранно прикрывает глаза и трёт уже успевшую покраснеть переносицу, всем своим видом доказывая, что он и сам не особо рад такому виду сотрудничества, но изо всех сил старается тщетно продемонстрировать напарнику свой уже успевший освоиться на полках опыта профессионализм. Гук пытается основываться не на личных качествах сотрудника и собственных, кажется, скрывающихся за тонной холодности эмоциях, а на поставленной впереди и ещё не достигнутой цели. — Именно — «мы». Поэтому не надевай ничего яркого, если не хочешь умереть самым мучительным в этом мире способом. — Кто бы говорил, — недовольно парирует Юнги, обрывая тем самым все последующие фразы уже собирающегося уходить Чонгука, что только бросает взгляд на серую рубашку Юнги, кидая пару купюр на стол с такой легкостью, будто нищий студент тут только сидящий напротив Мин. Мин, сжимающий уже вторую за сегодняшний обед салфетку в своих белых, уродующих всё попадающееся им руках. Если говорить честно, то Мин Юнги, и правда, впервые за все годы работы в этой компании становится по-настоящему интересно, пока он провожает пропадающего из поля зрения Чон Чонгука звуком самостоятельно выключающегося разряженного ноутбука вместе с оставленными на рабочем столе фотографиями действительно сияющего даже в полной темноте айдола.***
Юнги впервые за несколько лет истощающей его мозг работы количеством обзоров на соседние кофейни замечает в конце отдела всё-таки существующий, наполненный прохладной водой кулер, пытаясь найти пропавшие пластиковые стаканчики, что в итоге оказываются полностью использованными и забитыми в рядом стоящее мусорное ведро в хаотичном, напоминающем какие-то последствия стихийного бедствия порядке. Юн же не теряет последнюю надежду, пытаясь отыскать прозрачные одноразовые сосуды для жидкости на положенном и специально отведенном для них месте, но вместо них обнаруживает лишь стоящего рядом невыспавшегося в очередной раз и замученного уже, кажется, до смерти Намджуна, что в очередной раз одаривает коллегу скучающим измотанным взглядом, а затем шепчет своё усталое «привет» одними губами и опирается на выглядевший сейчас самым живым в этом помещении кулер. — Выглядишь отвратно, — заявляет Юнги так, будто делает великое открытие для смотрящего на него буквально убийственным взглядом Нама. — Спасибо. И тебе желаю того же, — из последних сил хмыкает Ким, пытаясь выпрямиться в полный рост, но выходит лишь жалкое подобие тщетной и с самого начала обреченной на провал попытки. — И как давно у тебя такие привилегии? — О чём ты? — Об этом, — Намджун тыкает пальцем на наручные часы, где стрелка часов продолжает тикать в предоставленной ей темпе, указывая на черно-белую двойку циферблата. — Хотел бы я приходить во столько в отдел и при этом получать от начальника только приветствие. — Так вышло, — Юнги бросает безуспешную попытку выпить только что найденную в их отделе воду и тяжело вздыхает, бегло скользя взглядом по замученному лицу своего давнего друга ещё со времён учебы в сеульском университете. — Так вышло, что я променял часы душной работы в своём уютном кресле на слежки ночью и потраченные на одного идиота нервы. Впрочем, мало, чем отличается от очередной сессии в университете, кроме того, что здесь нет добрых милых старушек-преподавательниц, которые не против были простить тебя за любую оплошность, если та покрывалась вкусным зеленым чаем и коробкой конфет. — И теперь ты работаешь с тем парнем? — Намджун поднимает усталый взгляд, в последний раз еле-еле открывая буквально на автомате закрывающиеся глаза, чтобы посмотреть на появившуюся в их отделе темную, словно парочка воронов, макушку. Юнги согласно кивает, не замечая вышеописанного жеста Намджуна, а затем тяжело вздыхает, наконец-то поднимая недавно опущенный на собственные ноги взгляд и смотря на потерянного парня с черными-черными волосами среди засыпанных документами и распечатками столов других, занятых сейчас своими статьями и наработками сотрудников. Он пару секунд мнется на месте, видимо, впервые потеряв уже привычную его лицу уверенность, а затем пробирается вперёд, даже не замечая устремленные на него взгляды новеньких, взятых на стажировку девушек. — И теперь я работаю с этим парнем, — словно заученную фразу на автомате проговаривает Юнги, не выражая ни радость, ни уже впитавшееся под его кожу огорчение от происходящего; лишь неопределенную безразличность и последующий за этим рваный вздох банального смирения; звучит как проклятие. Чонгук уже через пару мгновений оказывается рядом, крутя в руках какую-то до безобразия странную карту памяти; смотрит на всё ещё молчащего и нежелающего здороваться первым Юнги, медленно переводя заинтересованный взгляд на стоящего рядом с его коллегой Намджуна. Последний лишь устало и на последнем дыхании кивает в ответную, якобы пытаясь таким образом выразить своё радушное и максимально дружелюбное приветствие. — Надеюсь, ты сделал то, о чем я тебя просил. Это единственное, что он говорит, даже не имея намека на фальшивое дружелюбие, оказанное Намджуну в качестве полу-искренней улыбки пару секунд назад. В его взгляде осталась всё та же невыносимая безразличность и холодность, сравнимая лишь со средней температурой где-нибудь в забытом уголке Антарктиды; в голосе ни единой краски былой теплоты и какой-то по-особенному ребяческой доброты по отношению к окружающим его людям — пусть и к даже таким порой бестолковым видам как Мин Юнги. Юн же лишь недовольно шипит (в прямом смысле этого слова) в ответную, краем глаза скользя по всё ещё находившемуся рядом Намджуну, чьё не имеющее границ, словно детское, любопытство перекрывает любую, пусть даже смертельную усталость. — Да, — коротко и ясно, но Мину хочется говорить столько, сколько он только сможет — чтобы не дать Чонгуку ни малейшей возможности вставить в его яростную речь ни единого слова. — Не говоря уже о том, что я выяснил, что он пользуется одной и той же службой такси, так как на многих фотографиях я смог отчетливо разглядеть их логотип, а ещё… — А ещё это не имеющая никакого отношения к делу информация, так как она не ведет ни к чему иному, как только к выводу о том, что ты совершенно не понял свою задачу и решил найти всё и даже больше. Чонгук чертовски строго судит работу пытающегося научиться Юнги. Юн же просто терпеть не может Чонгука. Но, к сожалению, их связывает одно общее дело, бросить которое каждый из них теперь не в силах. Им ничего не остается, как сжать пальцы в кулаки и терпеть друг друга, пока всё это — имея ввиду сейчас лишь работу, не закончится. И плевать как — хорошо или плохо; провально или окажется на первых полосах их журнала; в любом случае их связывает что-то большее, чем прочная канатная веревка или такой же впору сильный морской узел. — Он появляется там по средам, пятницам и в субботу. Если тебе была нужна эта информация, то я только что тебе её предоставил. Чонгук же лишь задумчиво кивает в ответную, не обращая никакого внимания на распаленный саркастичный тон смотрящего на него сейчас смиряющим взглядом Юнги. Намджун же, потерявшись в их диалоге окончательно, решает не нарушать сложившуюся и даже витающую в воздухе натянутой струной напряженность, продолжая сохранять сейчас выгодное для него молчание. — Пятница? — Чонгук смотрит на висящий на другой стороне офиса разрисованный какими-то черно-красными надписями календарь с очередным изображением водопада из интернета и довольно кивает в ответную собственным мыслям. — Можешь считать, что нам очень и очень повезло. Надеюсь, сам доберешься сегодня до «Со́вы» к восьми часам без происшествий. Юнги лишь согласно кивает, не имея ничего, кроме крутящихся в его голове нецензурных выражений. Чонгук в очередной раз по-доброму улыбается ничего непонимающему Намджуну и, взмахнув ещё раз картой памяти, уходит, вновь не найдя нужным говорить своим бывшим собеседникам что-нибудь на прощание. Впрочем, проблемы с приветствием обстояли ещё хуже. — «Со́ва»? — прежде, чем Чонгук тихо закрывает за собой дверь их офиса, забирая с собой всю невыносимую вселенскую атмосферу напряженности и неудобства, с долей горящего в его мыслях вопроса и не скрытого любопытства уточняет потерявший последнюю надежду утолить свою жажду Ким. — Кафе-гостиница, — на выдохе отвечает Юнги таким тоном, будто объясняет элементарные, всем известные вещи; но переводя взгляд на недоумевающего Нама, понимает, что тот, и правда, заигрался с собственной, проходящей уже мимо него сенсацией настолько, что и вовсе позабыл о мимолетных рассказах друга в перерывах между усталыми вздохами и распечаткой статей. — Наша «жертва» обитает там, — для большей понятности договаривает Юн, намекая Намджуну на всё то время, которое он провел за жалованьем на глупого и неопытного Чонгука, его хамское и определенно неуважительное отношения к старшим коллегам — или даже просто старшим, а затем ещё примерно столько же за невыносимым для нормального, действительно слушающего этот бред, человека нытьём. — Прости. Я, правда, слушал тебя тогда, но не могу сейчас даже нормально стоять, — Намджун подносит ладонь к красному от духоты в офисе лицу и трёт горевшие от жары щёки. — А ещё… Этот парень — кажется, Чонгук — не выглядит уж таким придурком, чтобы полностью забить на это дело. И Юнги вдруг для самого себя и потраченной в пустоту гордости смиренно осознаёт, что осуществляет работу лишь по чужим — то есть чонгуковским — наводкам; и пусть и не очень-то дружеским и строгим, но всё-таки действительно дельным советам, медленно складывающимся в импровизированную, находящуюся в голове Мина «инструкцию по применению». Но он никогда не признается в этом. Мин лишь неуверенно и как-то совсем сконфуженно пожимает плечами в ответную, смотря на двигающуюся по черно-белому циферблату стрелку кимовских наручных часов. — Пойдёшь домой? — Намджун говорит это, когда уже продвигается в сторону своего рабочего места. — Времени до восьми ещё достаточно. — Нет, — Мин медленно качает головой из стороны в сторону, мгновенно ровняясь с идущим к своему компьютеру Намджуном. — Нужно ещё немного порыться в наших архивах, чтобы удостовериться в кое-чём на всякий случай, — он кивает на расположенную в другой стороне от выхода деревянную дверь с золотистой потертой от времени ручкой, где посередине, почти в самом верху, черным жирным шрифтом и огромными буквами напечатано «АРХИВ». — Тогда удачи. Ким улыбается из последних сил, натягивая на лицо сухую улыбку, пока взгляд непроизвольно цепляется за неуверенное во всём происходящем — во всём, что он делает — лицо умирающего между вздохами и выдохами Юнги. Последний же переступает через самого себя и одаривает коллегу ответной не менее фальшивой, чем у уже покинувшего этот офис Чонгука улыбкой. В архиве как обычно чертовски пусто и тихо, поэтому Мину не составляет труда впервые за всё это время расслабиться и насладиться прохладой захламленного различными стопками когда-то выпущенных газет помещения с заражением когда-то душащихся в жаре офиса лёгких пылью, годами осевшей на деревянные и железные полки с цветными журналами из неплотной дешевой бумаги. Слабое освещение, обеспеченное жёлтым светом от старой, но на удивление всё ещё работающей лампочки, позволяет Юнги лишь почти слепо бродить в сторону полок с отмеченными там годами и месяцами выпусков множества работ различных изданий. Он непроизвольно хватается за металлические полки и кирпичные, ничем не покрытые стены, а затем останавливается, замечая странное копошение в одной из пыльных полок с нагроможденной там кучей непонятных бумажных вырезок. Юнги никогда не считал себя настоящим трусом или «маменьким сынком», но именно сейчас ему очень и очень сильно хочется закричать на весь работающий по ту сторону деревянной двери офис и кричать до тех пор, пока его всё ещё живущая в Дегу мама не заберет, как оказалось спустя несколько лет работы здесь, непутевого сына обратно домой. Чем больше Мин думал о сложившейся ситуации и выбором между тем, что развернуться и бежать или собрать всю существующую в нём истинную мужественность и пойти дальше — тем ближе и громче становился ранее издаваемый где-то неподалеку звук. Мин Юнги чертовски паникует. Чёрт возьми, Юнги в панике. Паника — в Мин Юнги. Он непроизвольно, словно по врожденному рефлексу ещё сильнее хватается за кирпичную холодную стену, будто в надежде вжаться в эти коричнево-красные камни и пропасть навсегда. Проходит ещё несколько секунд, кажущихся для Мина вечностью, пока Юнги судорожно не хватается за край собственной идеально выглаженной рубашки и мгновенно закрывает глаза, стыдливо даже для самого себя принимая титул самого почетного труса этого издания. Мин Юнги боится мышей — и именно в этой ситуации ему чертовски страшно. Из буквально заставляющего тело трястись напряжения его выводит лёгкий хлопок по сморщенному из-за паники лбу. Несмотря на безболезненность данного жеста, Юнги мгновенно дергается, против собственной воли заставляя открыть зажмуренные недавно глаза. Его сердце всё ещё бешено бьется пару непроясненных для запуганного произошедшей ситуацией мозга секунд, пока стоящий напротив Чонгук крутит в руках какую-ту пожелтевшую с годами пыльную и наполовину смятую газету неизвестного Мину издания. — Чонгук! Ты… Вы идиот! — А ты… Вы написали в шт... Трус, — не обращая почти никакого внимания на чужие покрасневшие от страха и напряжения щеки, а также на трясущиеся руки Юнги, сообщает как ни в чем не бывало тяжело вздыхающий всё чаще Чон, медленно и очень аккуратно крутя в руках необходимую ему сейчас для работы вырезку. — Что? — со всем существующим в этом мире возмущением и нервозностью чуть ли не вскрикивает Юнги, раздраженный происходящим больше, чем было бы положено. — Что? — словно не понимая возмущение со стороны своего напарника, переспрашивает Чонгук, мгновенно запрятавшись в образ невинного, даже не знающего лжи ребёнка. — Я просто думал, что мы играем в игру «скажите друг другу правду», — с привычным уже ему сарказмом добавляет Гук, не проявляя никаких соответствующих эмоций, кроме проскальзывающей на лице безразличности к ситуации. — Думать — это не твоё. Найди себе другое хобби, — чувствуя себя чертовски оскорбленным человеком и единственной жертвой в этом «написанном рукой судьбы романе», пытается хоть как-то, буквально из последних после невероятного испуга сил парировать Юнги. — Обязательно, — Чонгук не находит нужным отвечать на это, поэтому просто бросает самый нейтральный в данной ситуации ответ. — Что искал? — Просто вспомнил, что видел какую-ту скандальную статью о новом хозяине этой «Совы». Не смог найти в интернете — наверное, всё удалили, но в архивах теперь определенно что-то должно было остаться. — Да, это точно, — Чон осматривается по сторонам, будто пытаясь просканировать обозначенные годами и месяцами выпуска бирки на металлических и некоторых деревянных стеллажах. — Пойдём посмотрим. Чонгук сминает в руках уже взятую до этого газету, закладывая её в огромный внутренний карман собственной всё той же черной растянутой почти до колен кофты, пока Юнги непроизвольно, сам того не замечая, перестает злиться и на идущего рядом Чона, внимательно осматривающего каждый встречающийся им на пути пыльный стеллаж, и на желтый, никак не приносящий пользы свет, и на своё ужасающее офтальмолога зрение, из-за которого где-то дома у него валяются выписанные доктором очки. Ему впервые хочется быть благодарным уже расправляющемуся со стопками бумаг и старых журналов Гуку, который с интересом перебирает еле видные в тусклом свете старой, покрытой пылью лампочки заголовки. — Чёрт, — Чонгук роняет пару дряхлых и довольно больших по размеру коробок и тяжело вздыхает, усаживаясь на теперь валяющиеся на выкрашенном полу бумаги. — Если подумать, то эта «Сова» — не такое уж и популярное элитное заведение, чтобы туда совался айдол такого уровня, — сообщает очередное умозаключение Гук, пока Юнги, немного помявшись в стороне и с интересом наблюдая за происходящим, наконец-то усаживается рядом, подбирая под себя худые ноги. — Если подумать, то по его контракту с агентством — у него уже как полгода разрешены отношения. Тогда в чём, по идее, заключается его проблема? — Именно для этого ты и работаешь, — Чонгук кидает в его сторону какую-ту статью с ярко-красным кричащим заголовком и тремя знаками вопроса посередине, а затем принимается за остальное, быстрыми легкими движениями разбирая стопку с газетами и разноцветными журналами как можно скорее. — Если бы всё так было легко, а все ответы можно было бы найти в интернете и архиве, то практическая сторона «слежки» даже бы не появилась. Юнги лишь довольно-недовольно хмыкает в ответную, не решаясь найти слова для полноценного высказывания своих мешающихся между собой мыслей. Он только утыкается в кинутую ему газету в надежде разглядеть хоть что-то, беглым взглядом скользя по почти расплывшимися перед глазами буквам. Он краем глаза замечает сосредоточенное на выполнении своего дела лицо Гука и заинтересованный, бегающий по какой-то очередной, взятой из общей стопки, статье взгляд. У Чонгука карие-карие глаза, напоминающие если не горячий шоколад, то так остывший кофе — точно; а ещё длинные черные ресницы вкупе с словно золотистого оттенка чистой кожей. — Красивый? — хмыкает Чон, даже не отвлекаясь от статьи, что он всё ещё продолжает крепко держать в руках. — Что? — Юнги и сам не понимает, почему смущается, скрывая это самое неудобство за очередным сарказмом. — Только не говори мне, что считаешь себя красивым. Это отвратительно. — Что именно? — Такая неоправданная лесть самому себе отвратительна. Гук только удивительно по-доброму хмыкает на это, видимо, не находя в ответ ничего другого. Его привычное сосредоточенное или безэмоциональное выражение лица сменяется на некоторую долю красок чувств, которую видеть для Юнги становится чем-то странным и совершенно непривычным; будто личным. Всё то время, что младший как-то совсем фальшиво улыбался проходящим мимо девушкам в отделе или умирающему от жажды и постоянной усталости Намджуну, Юну никак не могло показаться, что он будет рад увидеть хоть и такую, но всё-таки искренность по отношению к себе. А она была, и правда, нужна, если они хотели совместной работой добиться хоть какой-нибудь поставленной цели. Чон замолкает, и Юнги тоже предпочитает теперь уткнуться в статью с несколькими алыми изогнутыми знаками вопроса в попытке прочитать хоть что-то. При таком освещении и мелком шрифте на пожелтевшей бумаге это было тщетно, а надежда выполнить поставленную цель как можно скорее уходила сквозь пальцы подобно сигаретному, расползающемуся по воздуху, дыму. Проходит ещё пятнадцать минут, прежде чем Чонгук отрывает взгляд от почти прочитанной стопки журналов за этот месяц с идентичными названиями кричащих заголовков. Он разминает затекшую от неудобной позы шею ленивыми движениями, а затем смотрит на сидящего и, кажется, уже почти спящего в этом приглушенном свете Мина, что чуть ли не дотрагивается носом до пропитавшейся пылью бумаги в надежде разглядеть хоть что-то. — Одна вода, — как-то менее разочарованно, чем нужно было бы в такой ситуации сообщает Гук. — Если подумать, то нынешний хозяин раньше промышлял в одной из местных банд. Но никаких нарушений за ним законом вычислено не было, поэтому данный персонаж до сих пор на свободе. А, значит, как и любой честный мошенник — он просто правит своим царством под названием «Сова», собирая себе на пропитание. — Значит, это не может иметь никакого отношения к нашему делу? — Юн наконец-то просыпается, отодвигая от себя расплывчатую перед глазами статью и смотрит на почти поглощенного пустым желтым светом Чонгука. — Я этого не говорил. Возможно, будет. А, может, и нет. Нужно иметь целостное представление о картине, чтобы заморачиваться о деталях. Но пока эта информация не даёт ниточек. — Потому что именно эта информация может оказаться окончанием этой самой «ниточки», — быстро проговаривает на одном дыхании Мин, пока Гук впервые согласно кивает ему в ответную. — А у тебя что? — Ничего интересного. Юнги отправляет действительно ничего не представляющую из себя статью на пол к уже валяющимся там ненужным дряхлым газеткам и пыльным, успевшим уже пропахнуть каким-то странным тоном «винтажности» журналам.***
Юнги кажется, что он буквально в одну секунду распознает в темноте города необходимый ему, покрытый мраком, служебный автомобиль среди других, припаркованных машин посетителей уже привычной взгляду по фотографиям их цели «Совы». Он в одно мгновение садится на предоставленное ему свободное пассажирское сидение, вдыхая вместе с ароматом дешевого, зажатого в руке Чонгука кофе ещё и приторный вкус лежащих возле кресла шоколадно-карамельных конфет, блестящие обертки от которых оказываются раскиданными по всему салону автомобиля. Свет разноцветной, буквально пестрящий своими резкими оттенками вывески кафе-гостиницы, напротив которой Чонгук нашёл нужным остановиться, проникает через лобовое стекло машины, окрашивая черную, теперь без всяких нецензурных надписей на английском, кофту младшего. Посетители, на вид достаточно состоятельные люди на дорогих автомобилях, то заходят внутрь, то покидают двери гостиницы как можно скорее будто в каком-то опасении чего-то конкретного. — Привет, — на автомате, вовсе позабыв о чужих манерах и поведениях, почти-дружелюбно проговаривает Юнги на одном дыхании, чувствуя быстро бьющееся в темпе «аллегро» сердце. Чонгук косится в сторону сидящего в какой-то черной футболке и таких же впору джинсах Юнги, что вертится на мягком продавленном кресле несколько секунд, а затем наконец-то находит удобное положение. Он отпивает ещё немного уже успевшего остыть за это время кофе, пропуская чужое приветствие мимо навостренных сейчас лишь на поставленную цель ушей. — Он пока ещё не показался, — не обращая внимание на уже нарастающее на чужом лице возмущение, спокойно сообщает Чонгук, одним глотком допивая остатки теплого напитка. — Но за прошедшие тридцать минут тут уже появилось достаточно известных людей, чтобы иметь представление, что «Сова» — это не просто бюджетное заведение для простых смертных. Может, днём оно действительно представляет из себя кафе, но посмотри сейчас по сторонам, — Чонгук кивнул в сторону припаркованных рядом машин, заставляя Юнги осмотреться. — Ты видишь здесь хоть одного нищего студента, пришедшего поужинать с девушкой в кафе или семейную пару, решившую остановиться здесь из-за того, что они пропустили свой автобус? Мин принимает предложенную Чонгуком конфету, медленно расправляясь с блестящей и шуршащей от каждого его движения упаковкой. В толпе машин и посетителей, и правда, не находится никого, кто бы походил на бывалого, как бы выразился сам Юн, «обычного смертного». Все здесь были больше похожи либо на каких-то не особо известных, но всё-таки звёзд, актеров, певцов, телеведущих или просто зажиточных жителей района, которые подобно стаду сейчас наполняли пестрящую своими вывесками «Сову». — И каков план? — Юнги просто хочется занять чем-нибудь мимолетом следящего за его действиями Чонгука. Мин крутит в руках использованную и испачканную в наполовину растаявшем шоколаде обертку в надежде найти хоть одно подходящее для «мусорки» место. — Дай сюда. Чонгук, кажется, просто-напросто не выдерживает, пытаясь забрать смятую блестящую упаковку из чужих, зажавших эту обертку чертовски сильно, рук. Юнги чувствует горячие ладони и такие же впору пальцы младшего, пока тот, не показывая никаких эмоций, кроме навалившейся на его глаза усталости, пытается отобрать у незнающего куда деть Мина тот самый, раздражающий его в данный момент мусор. — Какого чёрта ты такой резкий? — Юнги, подобно маленькому ребёнку, воспринимает эту борьбу за блестящую бумажку за самый волнительный момент в его жизни, от исхода которого зависит вся последующая судьба человечества. Всегда в игре, даже в самой глупой и детской, наступает такой момент, когда всё происходящее становится серьезным. Юнги и сам не понимает, когда с ним происходит подобное — ведь в свои тридцать лет ему кажется, что он уже очень и очень давно вырос из подобных игр. Но именно он сейчас вцепляется в пальцы Чона и тянет на себя. Всегда спокойное или просто-напросто недовольное всем в этом мире выражение лица Чонгука сменяется на искренне недоумение, вызванное поведением теперь оказавшегося для своего напарника настоящим непостоянством Юнги, что всё сильнее сжимает чужие, уже успевшие устать от такого напряжения, руки. — Просто отдай и успокойся, — Чонгук наконец-то вырывает упаковку, смотря на раскрасневшегося от импровизированного, но точно не для него, боя Юна, что лишь прячет стыдливый взгляд после осознания всей неловкости произошедшего. — О чем можно говорить с человеком, который играется с оберткой от конфеты подобно коту? — Чон и сам не знает, утверждает ли он или спрашивает, находясь на грани собственного недоумения. — Ты назвал меня сейчас глупым животным? — Нет, я просто назвал тебя котом, — Гук по-доброму хмыкает, пока буквально горящие злостью глаза Юнги заставляют его мысленно праздновать свою очередную мини-победу. Чон не успокаивается, вновь подбрасывая вверх очередную конфету, пока Юнги, словно по щелчку пальцев, ловит её, внимательно смотря на улыбающегося куда-то в лобовое стекло автомобиля Чонгука. — Что и требовалось доказать — у меня в напарниках кот, — как-то совсем серьезно заявляет Чон, внимательно следя за остановившейся неподалеку от гостиницы машиной. Юнги недовольно бурчит, намереваясь что-то ответить в духе банального для него сарказма, но замолкает, провожая взглядом только что вышедшего из черного автомобиля айдола. Пара охранников загораживает его лицо, поэтому Юну приходится прищуриться, но для опознавания своей цели им обоим хватает и одного черного, освещенного ярким светом вывески заведения силуэта, облаченного в какую-ту повседневную даже для Юнги одежду. Всё здесь говорило о том, что вряд ли звезда такого уровня решила устроить в данной гостинице благотворительный концерт или фан-встречу. От этой мысли сердце Мина начало биться ещё чаще, чем раньше, а Чонгук лишь прикрыл коробку с конфетами, не отвлекаясь от идущей к двери «жертвы» и моментально насторожился, когда охранники остановились, чтобы оглядеться в поисках лишних глаз и ненужных свидетелей-зевак. — Интересно, — тихо — почти шёпотом — протянул Чонгук, продолжая следить взглядом за удаляющимися спинами телохранителей и уже оказавшегося возле дверей «Совы» певца. — И какой у нас всё-таки план? — Нам повезло — завтра суббота. Поэтому основную задачу мы попробуем выполнить завтра, а сегодня — это простое ожидание того, сколько времени он там проведёт и будет ли что-то подозрительное и интересное для нас ещё. Может, через пару минут здесь окажется ещё какая-нибудь машина с милой девушкой-айдолом? — Чонгук фальшиво улыбается, поворачиваясь к серьезному Юнги, что тщетно продолжает отгонять от себя мысли о той неловкой ситуации с конфетами. — Или с сексуальной девушкой-айдолом, — тихо шепчет Чон, наблюдая за резкой сменившемся выражением лица своего напарника. — Или… Или в таком возрасте о девушках уже не думают? — Заткнись, — тянет Юн, ощущая сейчас себя полным профаном, который даже не может ткнуть нахального и до безобразия невоспитанного младшего в фотографии своей девушки и довольно проговорить «и ты мне что-то собираешься сказать по этому поводу?». — Просто заткнись. — Если подумать, то если сегодняшняя слежка не даст никаких особо хороших результатов, то завтра нам необходимо пробраться в эту «Сову» как можно менее заметно, — сообщает Чонгук, когда его искривленные в фальшиво-нахальной улыбке губы мгновенно дергаются, возвращаясь в исходное положение ничего не выражающей почти бесцветной линии. — В таком случае у нас будет возможность выяснить куда больше информации, чем просто наблюдать со стороны через стены этой чертовой гостиницы. Юнги косится на быстро переменившего тему разговора Гука и не понимает, как этот человек после всего сказанного может сохранять всё ещё профессиональное спокойствие, говоря о работе, совершенно позабыв о произошедших с его напарником конфузах. Чон лишь достает с заднего сидения всё ещё горячий термос с кофе и одну пару пластмассовых, разукрашенных какими-то звездочками стаканчиков, разливая согревающее и одновременно горькое терпкое содержимое. — Возможно, нам тут сидеть всю ночь, поэтому лучше обезопасить себя сейчас, — Чонгук как-то особенно для его обычного поведения вежливо протягивает Юнги один из стаканов. — Хотя ты от непривычки и с этим отрубишься через пару часов. Юнги принимает протянутый ему кофе и что-то недовольно бурчит себе под нос, видимо, не решаясь сказать вслух из-за страха снова оказаться в какой-нибудь неприятной ситуации. Гук хмыкает в ответную, тем самым выводя сдерживающего себя из последних сил Мина окончательно. Он отпивает немного горячей, обжигающей горло жидкости и, приготовив целую петицию из нравоучений, поворачивается к смотрящему за происходящим вокруг отеля Гуку. — Не усну, — первое, что приходит в голову после выбитых из головы за одну секунду моралей; Юн и сам не понимает, как это происходит — просто в момент мысли куда-то пропадают, заполняя мозг воспоминаниями о его заставляющем впадать в краску чертовски детском поведении. — Вот увидишь, если не заснешь, конечно же. — Буду только рад. Чонгук с силой обхватывает кожаный руль пальцами, видимо, пытаясь не ответить и без того раздраженному Юнги очередной саркастичной, ненужной в данной ситуации фразой. Он пытается сосредоточиться на уже поставленной цели и смотрит по сторонам, наблюдая лишь за отъезжающими, недавно припаркованными здесь автомобилями в свете включенных уже на улицах Сеула фонарей и мигающих разноцветных вывесок различных магазинов, находящихся рядом ресторанов и интересующей их сейчас «Совы». Юнги же ещё более удобно устраивается на пассажирском сидении и потихоньку допивает со временем остывающий кофе, уже больше не обжигающий и без того обветренные сухие губы. Чонгук почти не шевелится, и у Юнги за уже прошедший час складывается ощущение, что за всё своё время работы Чон просто научился спать с открытыми глазами и невозмутимым выражением лица, ибо иных объяснений подобному у Мина не находилось. Гук продолжал потихоньку допивать уже третий стакан кофе, не обращая внимание на вертящегося из стороны в сторону в попытке не заснуть напарника, который бился в поисках смирения. Сон уходил только тогда, когда очередные телохранители какого-нибудь «важного человека» выходили на улицу, внимательно осматривая присутствующие на парковке машины, изредка проходящих мимо людей, спешивших домой с работы и пропадали вновь, тем самым снова возвращая Мина в состояние полудрёма. — Видимо, он собрался там ночевать, — разочарованно чуть ли не стонет от желания заснуть Юнги, сжимая в руках телефон с поставленным на нём на всякий случай будильником. — Его нет уже полтора часа. И мы будем его ждать? Чонгук словно не слышит, только недовольно стуча пальцами левой руки по рулю, пока вторая всё ещё крепко сжимала теплый стаканчик с кофе, который медленно, но верно подходил к концу в стоящем рядом с сидением термосе. Юнги медлит, наблюдая за чужой реакцией, а точнее — её полным отсутствием, а затем вновь что-то раздраженно бубнит самому себе. — И мы будем его ждать? — более громко, чем в прошлый раз, повторяет Юн, искренне надеясь, что Гук просто не слышит его, а не балуется специальным игнорированием его возмущенной персоны (как и есть на самом деле). — А если ничего интересного так и не произойдёт, то получается, что мы тупо провели время за кофе, лишив себя сна? Юнги ещё раз косится на не замечающего его Чонгука, искренне ненавидя сейчас это чёртово нахальное молчание. Очередной охранник открывает двери гостиницы, оставаясь на лестнице в поисках чего-нибудь подозрительного, а затем спускается вниз, растворяясь сначала во тьме неосвещенного места, а затем в свете расположенных чуть дальше фонарей. — Ты так просто можешь лишить себя сна? — Мин уже чуть ли хнычет, уподобляясь маленькому ребёнку, нытье у которого входит в список хобби по расписанию. — Может, хватит уже меня игнорировать?! Или так весело?.. — Юн не успевает договорить, прерываясь на почти самом пике своего горящего возмущения, когда чужая и всё ещё горячая ладонь накрывает его открытый, а затем в мгновение захлопнувшийся в полном смирении рот. — Просто молчи. И хотя бы не мешай, — устало, но вполне серьезно и зло отвечает Гук, словно оповещая о том, что он слишком вымотан, чтобы обращать внимание на чужое, никому ненужное в такой напряженной ситуации нытьё. — Если не хочешь оставаться тут, то можешь встать и уйти в любую секунду. Мне плевать. Понятно? — Молчу-молчу, — невнятно и совсем тихо, касаясь губами чужой ладони, бубнит Юнги, ощущая себя каким-то чертовски глупым и непослушным ребёнком в свои тридцать. Чонгук только одобрительно кивает в ответную, убирая свою руку и возвращая её на поверхность автомобильного руля. Юнги же ещё пару секунд устало смотрит куда-то в сторону, мечтая разбудить себя светом фонарей и различных вывесок, проникающих каким-то непонятным, словно бензиновым месивом в салон машины через лобовое стекло. Он отставляет в сторону уже холодный стаканчик с закончившимся там кофе и устраивается как можно удобнее, в последствии и сам не замечая, как прикрывает уставшие, ноющие из-за отсутствия здорового сна глаза и в ту же минуту засыпает, не имея ни малейших сил на сопротивление. Всё его желание доказать Гуку, что он тоже в состоянии заниматься подобным делом, выслеживая нужную ему цель, подавляет мечтающий о обычном человеческом спокойствии организм, перенасыщенный количеством почему-то недействующего кофе. Чонгук чувствует облегчение, когда Мин наконец-то успокаивается, пусть и подобным, вешающим на плечи младшего ещё одну проблему образом. Чон достаёт валяющийся на заднем сидении от «делать нечего» плед, накрывая сопящего и, наверное, видящего уже второй сон Юнги тёплым покрывалом нежно-кофейного цвета, подтыкая мягкие края под опущенный почти до самой груди подбородок. Поставленный недавно на телефон будильник Мина оповещает о себе, пытаясь разбудить своего хозяина, на что последний только недовольно отворачивается в противоположную сторону, сворачиваясь клубочком и утыкаясь лбом в немытое темное стекло автомобиля. Чон устало вздыхает, но всё равно выключает гудящий в его руках мобильник, закидывая его в бардачок вместе с использованными обертками от съеденных конфет. Минуты тянутся чертовски медленно, и Чонгуку впервые за всё время, проведенное с Юнги с момента их не самым лучшим образом состоявшегося знакомства, хочется послушать его возмущенную болтовню, уже привычный до невыносимости сарказм или хоть что-нибудь, что заставило бы его немного расшевелиться, не чувствуя изматывающую и без того уставшее тело сонливость. Телохранители уже давно не выходили из дверей гостиницы; некоторые из них и вовсе покинули «Сову» вместе со своими работодателями около полуночи, пока их с Мином «жертва» всё ещё находилась внутри пестрящего своими цветами заведения, не решаясь показаться на глаза уже через каждые пять секунд посматривающего на спящего напарника Гука. Если говорить честно, то ему, независимо от их отношений, хотелось лечь рядом и завернуться в всё тот же, уже отдающий теплом Юнги плед и закрыть красные от недосыпа глаза, но работа, а также профессиональный, никуда не уходящий, интерес заставлял пялиться на дверь «Совы» сквозь лобовое стекло машины. Когда «цель» всё-таки покидает границы отеля, Чонгук устало переводит взгляд на часы, где «5:04». Рассвет медленно подкрадывается к этому месту, делая их машину видимой, несмотря на маскировку и почти невидимое на парковке для лишних глаз место, выгодное для «слежки». Чонгук из последних сил следит за удаляющейся спиной выглядевшего бодрым, в отличие от сидящего сейчас на своём месте Гука, айдола, который идёт впереди следующих за ним телохранителей. Он уже в другой, больше напоминающей его привычный фанаткам стиль, одежде, но с растрепанными выбеленными волосами и каким-то рюкзаком, которого вчера у него определенно не было. Чон переводит своё внимание на уезжающую машину, с помощью лежащего на панели бинокля рассматривая номер пропадающего из видимости автомобиля. И пока младший записывает их в заметки своего телефона, Юнги медленно выбирается из нежно-кофейного и хранящего его тепло пледа. Выключенная всю ночь машина уже успела остыть, именно поэтому на Чонгуке уже не только черная кофта, но ещё какая-то темно-коричневая кожаная куртка, застегнутая лишь наполовину. — Кофе? — пытаясь скрыть свою усталость, серьезно спрашивает Гук, протягивая Юнги жалкие и уже давно остывшие остатки бодрящего напитка вместе с термосом, на что Юн сонно бубнит что-то нечленораздельное и совершенно непонятное, смутно напоминающее согласие. — Было что-то, пока я?.. — Мин запинается и ещё несколько секунд молчит, понимая, что всё-таки проиграл самому себе и своей чертовой, уже, кажется, несуществующей при таких обстоятельствах гордости. — Пока ты спал? — невозмутимо, будто он и не ожидал ничего другого, уточняет Чон, тем самым заставляя Юнги чувствовать себя ещё более неуместно во всём, чем он пытается заниматься в данный момент. — Ладно, успокойся. Первое время я и сам засыпал, возможно, пропуская сенсации. — Только не надо сейчас пытаться меня успокоить, хорошо? — с долей выражающейся в его голосе обиды, тихо проговаривает Юн, в очередной раз чувствуя себя слишком бесполезным в этой составленной начальником паре «слежки». Ощущение, будто он лишь какое-то ненужное приложение к такому всё-таки опытному, как бы Мин там не хотел это признавать, в этом деле Чон Чонгуку. — Я просто говорю правду, — вздыхает Чонгук, из последних сил борясь с закрывающимися уже на автомате глазами. — Нельзя сделать что-то профессионально с первого раза. Всегда нужно учиться. — Учиться неподвижно сидеть и глазеть на вывеску какого-то отеля? — саркастично, пытаясь обыграть ситуацию в свою пользу, хмыкает Юн, закрывая окончательно опустевший сосуд, всё ещё хранящий аромат крепкого кофе. — Начнём с того, что ты даже этого сделать не смог, — у Чонгука нет ни малейшего желания — да и сил, впрочем, тоже — спорить. Именно поэтому он пропускает сквозь своё внимание ещё несколько едких замечаний выспавшегося и готового воевать до последнего за своё мнение Юнги. — Завтра нам нужно будет быть уже там. И там нельзя будет уже смотаться, как ты сделал сегодня. И если ты не готов к действительно чему-то серьезному, то откажись от всего этого, пока не стало поздно. — Просто заткнись и отвези меня уже в офис. Раздражению Юнги, кажется, нет предела. — Хочешь показаться в своём супер-модном наряде в офисе? — Чон скользит взглядом по явно не выглядевшей хорошо одежде Юнги и думает о том, что так — даже намного лучше. — Просто замолчи! Одна из купленных им же конфет летит прямо в невозмутимо-каменное лицо Чонгука.