я люблю тебя.

      У Джинхвана проблем по горло. Хочется просто побыть в своей комнате с красными шторами одному, потягивать вино, привезенное из Японии, и ни о чем не думать. Не переживать о съемках в режиме нон-стоп; выспаться хорошенько, а не в пять утра быть у стилистов; хочется прикончить бутылку вина в одно рыло, а не добродушно делится прекрасным напитком с младшим. Джуне — чертов алкоголик, он не распробует и не оценит весь прелестный букет, а будет тупо хлестать бокал за бокалом. Ему что вино за сто баксов, что соджу за три — одинаково.       Джуне вытирает рот воротом дживоновской футболки и горько шмыгает. Пройдет еще около получаса и они допьют эту бутылку, откроют вторую. Ку перестанет шмыгать носом и будет впопыхах записывать в телефон пришедшие на ум поэмы, обязательно озвучивая их одинокой публике.       Джинхван ненавидит все это.       Трет устало висок, переносицу и глотает побольше воздуха:       — Ну что там опять у вас?       Ку ломает свои длинные пальцы, отставив бокал в сторону, горбится, кусает губы, но продолжает молчать.       — Или ты просто так решил опустошить мой мини-бар?       Он судорожно вздыхает, опустошает до конца бокал, выпрямляет плечи и обращает свой мокрый печальный взгляд на Джинхвана:       — Мы, кажется, все, хён, — голос предательски дрожит. — Он… Он бросил меня.       — Что-то интересненькое, — старший весь подбирается на этих словах, подгибает ногу под себя, усаживаясь удобнее на кровати, и наклоняется вниз, ближе к Ку, сидящему на ковре. — Дай-ка я угадаю, — указательный палец размеренно постукивает по бокалу, — Дживон раздуплился и вернулся к нашему лидеру-затворнику?       Джуне наливает себе бокал до самых краев.       — Или наша душенька ДонДон решил сменить дислокацию и теперь скачет на Кимбапе?       Бокал Джуне снова пуст.       — Черт возьми, до чего же интересно! — подпрыгивает на кровати старший. — В чьей же дырке стал Дживон затычкой?       — Фу, бля, хён, прекращай уже! С твоим личиком нельзя так ужасно выражаться!       — А чего ты ожидал? — бокал пустеет на один глоток. — У меня, блять, комната похожа на бордель. Если хочешь, чтобы с тобой цацкались, то валил бы к Донхёку или к Ханбину. Писали бы с лидером свои стишки наперегонки и зачитывали, соревнуясь. Все равно же одному и тому же человеку посвящаете.       — Хён, пожалуйста…       Бокал Джуне пустеет уже в третий раз за последние 15 минут и старший решает ослабить свою хватку.       — Я тебя предупреждал, — устало и вымученно, без ноток родительского упрека.       — Только вот давай без этого, хён! — раздражается мгновенно младший. — Сам знаешь же, что класть я хотел на все твои предупреждения и родительские советы. Ну влюбился я! Хватит уже осуждать меня. Ты мне друг или кто?       — В том-то и дело, что я тебе друг. И я по-дружески тебя обо всем предупреждал.       Старшему не хочется говорить все эти слова, которые обязательно ранят, но лучше уж он, чем кто-то другой:       — У Дживона с Ханбином любовь, самая настоящая. Больная, безумная, всё и вся разрушающая любовь.       Наполняет свой бокал, продолжая:       — Только причиняя боль друг другу они могут убедиться, что их любят в ответ. И уже не важно каким способом это делать. Неважно кого использовать.       Прерывается только для того, чтобы сделать глоток.       — Только не смотри на меня так сейчас. Это правда. Жестокая, но правда.       — Я пришел, чтобы ты меня успокоил, а не втаптывал в грязь, — шипят.       — Тогда, что я должен тебе сказать? Наврать про то, что Дживон вернется? Этого никогда не случится. Сказать, что между вами настоящая, чистая и светлая? Тоже ложь.       — Ты снова это делаешь.       — Я не стану врать тебе.       Джинхван вздыхает, допивает залпом свое вино и отставляет бокал к пустой бутылке.       — Что ты хочешь от меня?       — Я не знаю! — взрывается Джуне.       Подскакивает на ноги и небрежно ставит свой бокал на стол. Он делает круг по комнате и останавливается в нерешительности выйти отсюда.       — Подойди, — четко и властно.       Джуне должен уйти. Повернуть ручку и выйти отсюда. Но красный полумрак сковывает его; вино туманит голову; а свободолюбивый Ку подчиняется, делая шаг навстречу. Его тянут за футболку вниз и целуют требовательно.       — Ты этого хочешь? — выдыхают влажно в пухлые губы.       И младший целует вместо ответа. Ныряет в теплые объятия, излечивающие его раненую душу. Дживоновская футболка на нем задирается, он утыкается носом в нее, и затуманенный алкоголем мозг рисует ему Дживона перед собой. У него в крови его имя циркулирует, заставляет двигаться автоматически; привычным движением лезть руками в штаны партнеру, тянуть треники вниз.       Джинхвану это не нравится. Не нравится это фантомное присутствие третьего в его постели. Стягивает чужую футболку и откидывает в сторону, подальше от кровати. Кусает отрезвляюще младшего в основание шеи и шипит властно:       — Посмотри меня.       И на него смотрят в ответ и видят именно его, а не всяких призрачных Ким Бобби. У Ку округляются глаза. Это безумие. Джинхван ему — друг, брат, отец, но никак не любовник. Это дважды безумие, так как Джуне все нравится. Старший сейчас не милый и уютный хён; он страстный и ревнивый любовник. Поцелуями по всему телу пытается заставить младшего забыть «любовь всей своей жизни». И пусть это похоже на то, как если бы Джуне лечили от ангины мороженым — бесполезно и болезненно, с ухудшением по всем показателям и доведением до менингита; не ровен час, так и умереть можно. Джинхван понимает, но остановиться не представляется возможным. Лишь сильнее вжимается в тело под собой, трется пахом о пах и слушает тихие стоны.       Он правда предупреждал; рассказывал нудную и скучную историю про трипл-Ким. Что это началось слишком давно, чтобы в один момент закончится. И проблема не в Джуне, как в человеке; проблема в самом существовании Дживона и Ханбина на земле; и в выстроенной ими экосистеме, где боль и любовь тождественны. И никакие Ку Джуне не в силах нарушить привычный ход: Дживон всегда будет цепляться и задевать других, надеясь, что в этот раз домино упадет так, как надо, и столкнет Ханбина с обрыва в пропасть; прямиком в объятия Бобби. Но домино не складывается; совершенно другие люди падают с обрыва, где их никто не ждет. И Джинхвану уже порядком надоело, ловить всех и собирать по крупицам, но и остановиться не может; первым, кто упал в эту пропасть, был именно он.       Джуне далеко не новичок в этом деле, но готов поклясться, что такое чувствует впервые: и эти мелкие разряды тока, пробегающие от каждого прикосновения, и мурашки по спине от мимолетных ласк, и как воздуха в легких катастрофически мало. Чувствует каждый мокрый отпечаток влажных поцелуев на своей шее, что приятно холодит кожу; свое пылающее краской лицо из-за простого вопроса:       — Черт, у меня даже смазки нет. У тебя ведь тоже?       Джинхван коротко целует опухшие красные губы напротив и, не дожидаясь ответа, выдавливает максимально неловкую шутку:       — Но нам повезло, что я метросексуал.       Ким скатывается в сторону, встает, лениво потягиваясь, и идет до стола за нужным тюбиком. Обернувшись, он видит сжавшегося Ку, видит эти огромные темные глаза и смягчает свой голос, говоря:       — Мы можем на этом закончить и никогда не возвращаться к этому.       Джуне нервно облизывает свои губы и держит паузу в секунд пять; комом в горле застревает слово «нет»; он просто отодвигается немного к другому краю, освобождая место. Джинхван ложится рядом на бок, целует осторожно, пальцами гладит по щеке. У них тут исцеление душ, а не нанесение новых психологических травм.       — Знаешь…       Но Джуне не дает договорить; перебивает новым поцелуем; притягивает к себе ближе. Ему не нужен второй шанс на безболезненный уход из комнаты. Не хочет никуда уходить. И уж тем более приходить к такому плохому Дживону, когда его здесь обманчиво любят. Он меняет один суррогат на другой, но более качественный; приход от второго на порядок выше, да и обещают безболезненный отходняк. Выбор очевиден.       Они спускают свое белье до колен и руки вымазывают в принесенном креме. Член у Джинхвана маленький и приятно ложится в узкую ладонь младшего. Длины пальцев хватает, чтобы обхватить оба члена и надрачивать, не сбиваясь с ритма. Джуне дышит ему в макушку; мягкие волосы щекочут ему нос.       Джинхван давит стон в горле, когда кончает.       Джуне целует его мягко в конце.       Ким пытается не разрушить все своим отчаянным, почти вырвавшимся со стоном:  — Я люблю тебя.       Джуне вскакивает с кровати лишь для того, чтобы кинуть старшему на кровать пачку сухих салфеток. В его теле не осталось ни капли пьянящего вина, равно как и удушающего чувства вины по отношению к «любви всей своей жизни».       Он хватает с пола пустую бутылку вина.       — Я выкину ее.       Наклоняется к Джинхвану за последним поцелуем.       — Спокойной ночи, хён.