Мой любимый десерт

Вокзал встречал нас толпой народа, которые сновали туда-сюда, как крысы в клетке. Мое настроение было от чего-то пасмурным, ведь я так долго не помнил это место. Здесь порушились все мои мечты и надежды, а более того — именно в этом месте меня разлучили с любимым человеком. Ситуацию облегчает идущий рядом сладкий леденец, он крепко держит мою руку, но я чувствую, что его трясет от волнения. Мы едем в гости к его дяде, который переехал сюда около года назад. В то время, когда моя ванилька жила с ними, они были в другом городе, дядя увез их специально подальше. А вот сейчас меня ждет знакомство с единственными родственниками Кенсу. Не знаю от чего, но я чувствую вездесущую опасность с самого момента приезда. Как только мы ступили на платформу, все внутри сжалось, а по спине пробежал холодок. Однако я закинул эти мысли подальше, впереди меня ждет слишком много испытаний, так что лучше не забивать свою голову разной ерундой. Пока мы ехали в автобусе, я заигрывал со своим фиником, пихая свои руки под его футболку. Мы сидели на заднем сидении, и нас никто не видел, и меня будоражило то, как мой сладкий вымаливал остановиться безжалостную натуру вампира. — Прошу, остановись, кругом люди! — В тот момент мне захотелось большего, и так, чтобы никто не видел; я расстегнул его ширинку и начал ласкать возбужденный член рукой. Моя зефирка от моих манипуляций намертво вцепилась в мою руку, а потом мой парень прошептал мне заплетающимся языком: — Чонин, прекрати… я же сейчас. — Он не успел договорить — в своей руке я ощутил теплую жидкость. Видя, как этот парень краснеет, мне захотелось смеяться от рокочущего в сердце счастья. Я вытер руку о свой платок, не отводя взгляда от раскинувшего на сидении Кенсу. Он был правда самым сладким десертом для меня в этой жизни. Мы добрались быстрее, чем я рассчитывал, что вызывало во мне страх. Как только звонок нарушил тишину, дверь распахнулась и перед нами предстал высокий немолодой мужчина. На автомате я сразу поклонился и начал тараторить, что для меня несвойственно. — Здравствуйте, Аджосси, меня зову… — Мне не дали договорить, сразу перебив. — Успокойся, Чонин, я прекрасно помню, кто ты; этот ребенок пока рос все уши про тебя прожужжал. — Мои легкие от его слов наполняются радостью и чуть ли не взрываются, когда вижу смущенное лицо моей карамельки. Нам выделяют отдельную комнату; стараюсь сдерживать себя и не выдавать наши отношения. Мне правда тяжело от этого, но ведь он сам должен все рассказать своим родственникам. Если они узнают как-то по-другому — для них это будет ударом. Разбираю вещи медленно и лениво, точнее для быстрого меня двигаться со скоростью обычных людей, — это ползти, как улитка по трасе. Всматриваясь в недра своего кошеля обнаруживаю, что не взял с собой зубную щетку; тут же перемещаюсь в нашу квартиру, а, прихватив искомое, возвращаюсь обратно. При этом попадая на место интересного диалога, который разворачивается за стенной. Слышу тихий и спокойный голос дяди моей конфетки. — Кенсу, какие у вас отношения? — Замираю сам от неожиданности и почти перестаю дышать, мне интересно, что мой пирожок скажет в ответ, и в тоже время я в испуге, который леденит изнутри. Время замирает на миг от ожидания, мне видно даже пылинки, которые застыли в воздухе. А потом я слышу ответ из любимых губ, и все вокруг исчезает на миг. — Дядя, мы с ним встречаемся, так что Вам придётся принять это, иначе мы можем Вас больше не беспокоить. Потом в комнате неслышно зазвинела тишина, от которой внутри меня образовался тугой узел. — Почему-то я сразу понял все о вас двоих, но мы не против главное, чтобы сын моего младшего брата был счастлив. А сейчас за долгое время впервые вижу тебя таким счастливым. Я, как идиот, после сказанного начинаю носиться по комнате со скоростью света, именно в таком состоянии меня обнаруживает мой пудинг. Хватаю его в беге, и мы плюхаемся на кровать; сейчас мы прижимаемся друг другу и нам так хорошо и спокойно. Эта незримая нежность заполняет нас обоих без остатка, даря надежность и веру в то, что эти минуты будут длиться вечность. Вечером впервые за столько лет чувствую уют, ужиная в большом кругу семьи, которая постоянно шутит друг над другом и весело смеётся. В такие моменты глаза начинает щипать, ведь благодаря Кенсу я обрел целый мир в одном человеке. Он дарит мне так много, а я не могу дать ему взамен хоть что-то — и это расстраивает настолько сильно, что еда не лезет в рот, но размышления смывает водопадом, когда чувствую, как его рука касается моей; все негативные мысли растворяются в глубине этих глаз. Засыпаем мы нежась в объятиях друг друга, наслаждаясь минутами уединения. Утро будит меня громкими звуками с кухни, начинаю на автомате трогать кровать в поисках моей кокосинки, но любимого парня нет рядом. Душ принимаю быстро — так же, как и завтракаю. Когда его нет рядом, на сердце не спокойно, ощущаю от моего пирожка зависимость. В доме я не обнаруживаю мою зефирку, поэтому следую по сладкому, пьянящему запаху. Нахожу Кенсу покупающим цветы — два букета. Видя меня, он улыбается так лучезарно, что не нахожусь с вопросом и просто обнимаю его со спины, вызывая удивленный взгляд у девушки продавщицы и чуть ли не визг, после нежного поцелуя в губы. Мой персик уверенно ведет меня в неизвестном направлении, и я послушно следую за ним, спинной ощущая посторонний взгляд. Мне хочется — и в тоже время нет — увидеть два дорогих сердцу холодных надгробия. Где даже нет их тел, ведь родителей кремировали, как вампиров. Перед внутренним взором проскальзывает ласковая улыбка мамы, и строгий взгляд отца. Если бы в тот день я не уговорил их взять нас с собой, они бы были живы и смогли бы сбежать. Однако четыре человека отчаянно бились, чтобы защитить своих детей. Мое сердце, которое почти не бьётся разбивалось от подобных мыслей, утягивая меня на самое дно океана, где на меня давила толщ тонн воды. И вот я стою перед четырьмя могилами и чувствую, что по-предательски катятся слезы, падаю на колени — ноги совсем не держат — и кричу от всей той боли, что скопилась за все это время. Мой тягучий мед тут же оказывается напротив и берет мое лицо в свои руки; в его глазах плещется нежность, а по щекам тоже катятся соленные слезинки. Опускаю голову ему на плечо, прижимаясь к самому родному человеку в этом мире. Зефирчик гладит меня по волосам и тихо шепчет: — Чонин, хватит, я всегда буду рядом. Только не плачь больше. Они наверняка рады нас видеть и то, как мы счастливы. — Вскоре я перекочёвываю ему на колени мы молчим, и смотрим на голубое безоблачное небо. Буря эмоций прошла, и на душе теперь спокойно, будто тайфун затих и после него оставленные разрушения затягиваются. А потом и вовсе начинаю дремать, но что-то беспокоит мои вампирские инстинкты, кто-то чужой рядом, и я знаю это на подсознательном уровне. А еще чувствую сильную жажду убийства, а может все это наваждение от старых, болезненных воспоминаний. Напитавшись теплом и нежностью парня, который сейчас целует мои губы, я резко сажусь и целую мою Пироженку в лоб. Кенсу смеётся, а потом мы уже со спокойной совестью покидает четыре надгробные плиты. Похоже я и он изменились лишь от одной встречи и стали абсолютно новыми, мы снова обрели корни. Дома нас ждет поздний обед, любимый кокосик сразу же садится есть, я же бреду в комнату за очередной дозой моего кровавого сока. От еще одной порции становиться немного легче, но утолить жажду до конца, когда в комнате витает сводящий сума аромат, невыносимо и сложно. Однако любовь есть любовь, ради нее можно свернуть горы и высушить моря. А для меня требуется совсем немного: держать свои звериные инстинкты под контролем. Но даже это невыносимо сложно, когда к твое спине прижимается горячее тело вафельки, которое так и сочиться сиропом, а еще упирается стояком в твое бедро. Это настоящая пытка, учитывая, что за стенной двое взрослых людей, нарушать покой которых совсем не хочется. Хотя похоже мой мозг напрочь позабыл, что я не обычный человек, поэтому хватаю булочку и переношу в нашу квартиру. Голову сносит от необычайно сильного запаха, и тело берет руководство над ситуацией. Кенсу первый впивается в мои губы, чем удивляет меня, в тоже время заводя мою вампирскую сущность, как наручные часы. Но мне любопытно, — и я подчиняюсь ему, как кукла кукловоду, мне нравится его настойчивость. Мой пудинг так возбужден, что толкает мое тело на кровать, а сам садиться сверху принимая позу наездницы, я же умираю от его подернутых дымкой глаз, которые безжалостно пожирают меня. Раздеваемся немного по-сумасшедшему, постоянно прерываясь на поцелуи, кусая шею друг другу. К концу процедуры прижимаемся обнаженными телами и громко стонем, когда два члена соприкасаются. Тянусь для того, чтобы растянуть его, но он бьет меня по руке и говорит: — Нельзя сегодня, ты не должен даже пальцем шевелить. Хочу сделать все сам. Я давлюсь слюной от происходящего, но, послушно кивая, покрепче сжимаю кулаки. Сексуальный парень сверху ласкает — поначалу неуверенно, а потом — становится смелее, слыша мои стоны. Это самая настоящая пытка для меня, сладкая до боли внизу живота, до дрожащих коленей. Но мне нравятся его искрящиеся от озорства глаза, и то как он изучает мое тело досконально вплоть до мельчайших деталей. А потом от разврата, который твориться на моих глазах закусываю до крови губу. Кенсу растягивает себя сам, предварительно смочив пальцы в слюне. Любуюсь во все глаза тем, что происходит, запоминая каждый миг. После подготовки мой сладкий мармеладик насаживается на меня одним быстрым рывком — совсем еще глупый похоже. Пытаюсь смягчить ему ощущения, поэтому начинаю играть его чувствительными сосками и эрегированным членом, растирая естественную смазку по всей длине. Любимый чувствует облегчение и начинает двигаться быстрее, немного пьянея от того, как сильно в таком положении моя головка задевает простату. Крики и стоны заполняют собой все пространство, ни выдерживаю и не выходя переваливаю его на спину и начинаю быстро вдалбливать податливое тело в кровать, от чего смахиваю вазу с прикроватной тумбочки. В нем так узко и горячо, что хочу рычать и покрывать его тело укусами Видимо, подобного желаю не я один, потому что слышу тихий стон и шёпот одновременно: — Укуси меня…так хочу этого! Долго просить не приходиться впиваюсь несильно в его плече, оставляя небольшие ранки от клыков, слизывая сладкую, как мед кровь. На язык попадает всего пару капель, но даже от этого голова начинает кружиться, и я кончаю глубоко в свою булочку, а он заливает своей спермой наши животы. После бурного секса лежим на кровати; мой сладкий пудинг тяжело дышит, но еще умудряется тянуться за поцелуем. Целую в ответ нежно и легко, а потом — мы оказываемся в душе, где смеемся, как дети, мыля друг другу волосы. Только ближе к вечеру перемещаемся обратно в комнату. И сразу слышим, как Кенсу зовет его тетя — он сразу уходит. А я смотрю в окно и любуюсь на последний луч заката, который обдает багровым сиянием нашу комнату, унося с собой этот день, забирая с собой всю боль. Мой финик не возвращается в комнату уже целый час, и это беспокоит меня до боли в ребрах. Выхожу на кухню и узнаю, что мой леденец ушел в магазин и похоже застрял в очереди. Но мне что-то не дает покоя, вспоминаются недавние дурные предчувствия. Бегу со всех ног к ближайшему супермаркету, однако любимого там нет, только его сладкий запах. Сейчас я даже рад, что мой Чупа-чупс такой особенный для меня. Его след уходит все дальше от города в какие-то развалины, от этих пустующих строений пробирает дрожь, и плохие предчувствия становятся еще осязаемей. Тут раздаётся телефонный звонок — так неожиданно, что пугаюсь, а потом смотрю на дисплей и мгновенно отвечаю. В трубке слышу до жути знакомый голос из детства. — Привет, малыш, наконец-то мы встретились! Ты так вырос, и вы спустя столько времени вернулись, теперь я закончу со своей местью! На фоне слышу отголоски, а точнее мычание любимого человека, и понимаю, что мой кошмар решил из прошлого перейти в настоящее.