Попрошу у облаков

— Журналисты снова разошлись не на шутку, — произносит Макс, перебирая волосы Алана, который удобно устроился у него на коленях. Пряди мягкие, пушистые — в этот раз он решил забить на имидж, выбирая простоту. А даже если бы и уложил, Макс всё равно бы их растрепал, потому что сдержаться — выше его сил. — Снова спрашивают, что нас связывает, — закатывает глаза, — как будто пластинка «продюсер и его подопечный» не заезжена ими от и до. — Общественность куда больше интересует чужое грязное бельё, чем творчество, ты в шоу-бизнесе почти десять лет, тебе ли не знать? — снисходительно отвечает Бадоев, и не думая менять позу. — Наивно полагал, что им надоело, — осматривает небольшую комнату, выделенную им организаторами мероприятия. Очередной видеоклип, презентация, огромное количество людей, которые будут глазеть, расспрашивать, заглядывать в рот, а после перемывать им кости в мельчайших подробностях. К этому Барских за восемь с половиной лет так и не привык. А вот к Алану — прикипел, пришил себя неровными стежками в несколько рядов, чтобы уж точно наверняка. И пока Бадоев с ним, он готов улыбаться фанаткам искренне, недоброжелателям — несколько сдержанно, сохраняя безупречную репутацию. Удивительно и даже комично: карьера, начавшаяся со скандала, идёт тихо и гладко, но уверенно — семимильными шагами в самом начале, не так размашисто в настоящий момент. — И что ты ответил? — с любопытством спрашивает Алан, мягко касаясь сгиба его локтя большим пальцем. Так привычно. Так спокойно. Так правильно. — Что я просто тебя вдохновляю, и слухи меня ничуть не обижают. — Просто вдохновляешь? — Алан встаёт, к разочарованию Макса лишив его удовольствия зарываться в волосы. — Это так теперь называется, — Бадоев смеётся, по-ребячески, искренне, заливисто хохочет, невольно заставляя Барских улыбнуться. — Ничем не лучше твоих слов о том, что такая банальщина, как мысль о том, что мы любовники, тебя не впечатляет, — с вызовом отвечает, глядя в болотно-зелёные глаза, в которых по радужкам расходятся тепло, нежность и вместе с тем, некая грусть. — Туше́, — медлит немного, а затем поворачивается к Максу, тянет на себя, вздыхает, проводя рукой по короткому ёжику волос: — Мне больше нравился творческий беспорядок у тебя на голове. — Тебя забыл спросить, — огрызается, слегка ухмыляясь. — Всё такой же засранец, — наконец целует жадно, глубоко, вызывая приглушённый вздох. Так хорошо. Пусть судачат, пусть сплетничают и додумывают. Он ведь не соврал. Он вдохновляет и вдохновляется сам. Каждый день, каждый час, каждую секунду, что они проводят вместе. Черпает неуёмную энергию, огромный запас сил, желания и амбиций из горячих прикосновений, обжигающего дыхания в области шеи, голодных и в то же время утоляющих голод поцелуев. В руках, что сейчас заставляют его прижиматься ближе, потому что ему не хочется отрываться ни на миг. — Сводишь с ума, — хриплым шёпотом в висок. Сводит с ума, сам лишаясь рассудка. Любит. И не менее сильно любим.