Огонь и крапива

Энмор очнулся и не сразу смог открыть глаза. Вокруг него царила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием костра. Болела голова и почему-то руки – как только Энмор смог наконец открыть глаза и посмотреть на свои ладони, то увидел, что они сплошь залиты кровью, вытекшей из аккуратных надрезов между всеми пальцами. - Не пытайся колдовать, - донёсся до него голос Тиориль, странно глухой и безжизненный. – Я не хочу тебя убивать, но если почувствую волшебство, то мне придётся это сделать. Помолчав, она добавила: - Тебе не стоило сюда приходить. Тебе грозит опасность. - Да что ты, - только и смог выговорить Энмор. Лёжа на траве, он смотрел на невысокую фигуру Тиориль, окутанную чёрным плащом. Бутылочки исчезли: вместо них на каменном алтаре был разведён маленький костёр, отбрасывающий мрачные отсветы на серьёзное лицо девушки. Хотя он осознавал, что перед ним убийца трёх человек, в том числе собственной матери, больше всего его почему-то поражал тот факт, что она изрезала ему руки. Как ни пытался, он не мог представить себе Тиориль, которая забирает кровь у Ильси и Сейдо, или убивает собственную мать – а вот представить то, как она спокойно, аккуратно режет кожу между его пальцев, чтобы он не мог сжать кулаки, оказалось очень даже легко. Как же глуп он был раньше! Как мог не догадаться с самого начала! Вот что показалось ему странным, когда они с учителем нашли сломанную кибитку: засохшая кровь Ксайомэры и свежая – Тиориль. Это совсем не вписывалось в ту версию, к которой он пришёл сначала: что некромант ранил обеих женщин, а потом загнал и убил одну из них. В таком случае кровь Ксайомэры тоже была бы свежей. Выходит, всё было по-другому. Тиориль сама изранила и убила свою мать, довела ритуал до конца, а потом вернулась назад и нанесла себе несколько лёгких ран, чтобы притвориться окровавленной и умирающей. А он и поверил… И оставил своего учителя наедине с некромантом! - Почему ты это сделала? – тихо спросил он. – Как ты могла? - Это делала не я, - напряжённым голосом отозвалась Тиориль. - А кто же? - Я не стану произносить его имя. Это один из тех, кто живёт за пределами нашего мира. - Демон? Но что ему нужно? Лицо Тиориль дрогнуло, как будто она хотела заплакать. Справившись с собой, девушка тихо сказала: - Я просто хотела научиться колдовать. Только и всего. Но у меня мало что получалось. Тогда я и обратилась за помощью к нему. - Обратилась за помощью? Ради всего святого, кто научил тебя призывать демонов?! Тиориль обернулась к нему, как тогда, возле Холодного озера. Только сейчас Энмор заметил, какое измученное у неё лицо. Когда она заговорила, губы у неё дрожали и шлёпали друг о друга: - Этому не обязательно учиться. Иногда достаточно просто позвать… Внезапно лицо девушки изменилось, да так резко, что у Энмора перехватило дыхание. Её брови нахмурились, лоб разрезали морщины, а из перекошенных губ послышался низкий, нечеловеческий голос: - Довольно! Хватит болтать! Заканчивай это быстрее. Я… должен… снова… возвратить… себе… тело! Последние слова она буквально выкрикнула. Её спина напряглась так, что, казалось, вот-вот сломается, глаза смотрели в никуда. Энмор замер, вне себя от отвращения, перемешанного с жалостью. - Тиориль! – громко позвал он. – Тиориль, пожалуйста, послушай меня! Скорей погаси костёр. Нам нужно уходить отсюда. В Гильдии чародеев тебе помогут. Ты слышишь меня? Тиориль всё продолжала сидеть, будто окаменелая. Наконец она с огромным трудом повернула к нему голову. Губы её были горестно искривлены, по лицу текли слёзы. - Прости, Энмор, - тихо сказала она. – Прости, что обманула тебя. Это он меня заставил. Он очень силён. Поначалу он был добр ко мне… я почувствовала в себе силу, у меня стали получаться многие заклинания, которые до этого не удавались. Но потом он подчинил себе мою волю… и мои мысли. Дрожь пробежала по её телу, и на миг она закрыла глаза, борясь с охватывающим её злом. Потом вновь открыла их и прошептала: - Я действительно любила Сейдо. И безумно ревновала его к той девушке. И злилась на маму. Он воспользовался моими чувствами… и убил их всех. - Назови его имя, Тиориль! – закричал Энмор. – Пожалуйста, назови его имя! Тиориль тяжело покачала головой. - Не могу, Энмор, - прошелестел её голос. – Он мучает меня. Прощай… Уходи, пока можешь. В ту же секунду земля под Энмором задрожала. Огонь, разведённый в алтаре, вспыхнул ярче, и вся фигура Тиориль окуталась чёрным дымом. Дым рос и закручивался, образуя высокий столб, и откуда-то из самой середины этого столбы раздался и стих слабый тонкий крик. Энмор смотрел на это, оцепенев от ужаса. Дым был чем-то неестественным, не от этого мира; от одного его вида начинало резать глаза, а запах словно наполнял лёгкие ядом. Дым рассеялся так же быстро и внезапно, как появился, и на траве вновь возникла замотанная в чёрное фигура. Но это уже была не Тиориль. Её милое лицо чудовищно изменилось. Пухлые щёки ввалились, кожа стала серой и морщинистой и натянулась на скулах и вокруг глаз. Рот растянулся от уха до уха, за рядом пепельно-серых, острых зубов зияла жуткая чернота. Глаза провалились внутрь черепа, и на дне глубоких пустых глазниц горели жёлтые огоньки. Вся фигура девушки вытянулась и истончилась; руки стали длиннее и тоньше, и Энмор был уверен, что эти руки невероятно гибкие, как змеи. Прижавшись к земле, скованный невыносимым ужасом, он беспомощно наблюдал за превращением. Порыв ветра донёс до него запах некроманта – запах тяжёлой могильной земли, перемешанный с запахом дыма – а потом раздался хохот. То, что совсем недавно было девушкой, воздело высоко к тёмному небу свои длиннющие руки, запрокинуло безобразную голову и хохотало во всю силу своей иссушенной глотки. Да, лич смеялся – но эти звуки, заставившие замереть в ужасе весь лес, меньше всего напоминали человеческий смех. В них слышался и визг крысы, и вопль кота, и уханье филина, и лошадиное ржание, и рёв коровы. Энмор почувствовал, как холод безумного страха охватывает его, пробираясь сквозь мышцы к костям, протягивая ледяные пальцы к самому сердцу. Он чувствовал, что все эти крики, что слышатся в смехе некроманта – крики живых существ, которых убивала Тиориль на своём долгом пути, и знал, что совсем скоро услышит крики людей. И это случилось. До ушей Энмора долетели голоса Сейдо и Ильси, слившиеся в один испуганный и удивлённый вскрик; полный боли вопль Рихана; но протяжного предсмертного стона Ксайомэры он уже не услышал. Сжав в кулаки комочки земли, он до боли зажмурил глаза, и магия текла по его жилам, а кровь оглушительно шумела в ушах. Вместо смеха некроманта он слышал топот копыт; целые табуны диких лошадей мчались по зелёному весеннему лугу… печальный старый конь переступал с ноги на ногу в холодном стойле… маленький жеребёнок, пушистый и очаровательный, застенчиво прятал голову под живот матери… наконец, из всего лошадиного царства в его сознание ворвался один-единственный конь, чёрный, нервный, с тонкими ногами и острыми копытами. Он был чёрен, как сажа, и лишь глаза у него были красными, как кровь. Мгновение спустя некромант тоже увидел коня. С бешеным ржанием конь взвился на дыбы посреди клубов дыма, окутавших поляну, его красные глаза горели, как угли. Некромант захлебнулся смехом. Скрипнув зубами, он выбросил вперёд руку, чтобы защититься, но конь оказался проворнее. Бросившись на некроманта, он ударил его обоими копытами в грудь и повалил на землю. Смех сменился криками. Снова и снова конь поднимался на задние ноги, и опять обрушивал свои копыта на извивающееся тело; снова и снова исступлённое ржание смешивалось с безумными воплями и хрустом ломающихся костей. Человек давно бы погиб, не выдержав этой муки; но некромант не был человеком. Чудовищным усилием воли он справился с болью, и когда конь в очередной раз поднялся на дыбы, готовясь к последнему, смертельному удару, невидимая сила ударила его в грудь и отбросила на Синюю Скалу. Конь сполз на траву, издав почти человеческий стон, и спустя несколько мгновений перевоплотился. На примятой траве, среди медленно рассеивающегося дыма, съёжился Энмор Кровеглазый. Моргая слезящимися глазами, он посмотрел в сторону лича. Тот уже поднялся; кости его ног, позвоночника, неестественно длинных рук были неоднократно сломаны, но уже не они двигали телом, а магия. Голова повисла на сломанной шее; раздавленная челюсть болталась на лоскутке серой кожи. Лич расхохотался: сжавшийся на земле волшебник показался ему хрупким и мелким. И это насекомое пыталось справиться с ним!.. Он подошёл ближе, скрипя сломанными костями, его длинная рука, извиваясь, поднялась в воздух, тощий палец указал на Энмора, смертельное заклинание было уже готово вылететь из перекошенной чёрной пасти. Но лич передумал: не стоит убивать волшебника сразу, сначала стоит позабавиться… Невыносимый холод охватил Энмора. Зубы его застучали, волосы покрылись инеем. Он почувствовал, как трескается его кожа, как холод проникает в лёгкие, замораживая в них весь воздух… Дрожащими, негнущимися пальцами он терзал застёжку ремня. Все заклинания вылетели из его головы… Или не все? Какие-то строки звучали в его мозгу… что-то невероятно знакомое, близкое, истинное… - Нич-что… н-на свете… не своб-бод-ней мысли… - прошептал Энмор, и губы его потеплели. Пальцы внезапно обрели гибкость, и пряжка ремня расстегнулась словно сама собой. - Она пронзает стены, мрак, века… - Что ты несёшь? – прошипел лич. – Жалкий червяк! Ты умрёшь… - Играючи крушит любые цепи! Её шаги звучат в любой тюрьме! Энмор вскочил на ноги, и лич отпрянул назад, слишком поздно увидев, что волшебник держит в руках: - Нет! НЕТ! Умри… Его рука случайно коснулась крапивы, и он взвыл от боли. В этом вопле Энмор уловил слабый отголосок крика девушки… Сжав зубы, он бросился на некроманта, смял его, повалил на землю. Последовали несколько минут отчаянной и грязной борьбы, меньше всего походившей на поединок двух магов – серые ногти некроманта царапали кожу Энмора, длинные руки завивались вокруг него, как канаты, но Энмор оттолкнул их от себя, прижал к телу. Тот изловчился, и мерзкие серые зубы вонзились Энмору в плечо, чуть не прокусив плотную куртку и рубашку. - Ай! Ничто на свете не сильнее воли! В её руках – и слава, и позор, Она возводит города и рушит, И раны лечит, и войска ведёт… С огромным трудом Энмору удалось наконец накинуть некроманту мешок на голову, пропихнуть в него плечи, а затем и всё остальное тело. Всем весом навалившись на бьющийся, ревущий свёрток, он дотянулся до шнурков, принялся завязывать их разными узлами. - Ничто на свете не глупей удачи… - усталым голосом прохрипел он. – Напрасно на везенье уповать… Но договаривать до конца он не стал. Потому что сейчас это было ложью – ведь чем, кроме как сумасшедшим везением, можно было объяснить то, что справиться с некромантом ему помогла не магия, не заклинания, а всего лишь монолог из популярной пьесы?! Хотя, возможно, эти строки затронули то, что ещё оставалось от души Тиориль, и она ослабила силы тёмного мага, попыталась напоследок исправить то, что натворила. … Дрожа от усталости, на подкашивающихся ногах Энмор донёс свёрток до поляны, где построил шалаш. Его кот давно уже ждал его там, сверкая в темноте зелёными глазами. Уронив некроманта на землю, Энмор затолкал его в шалаш, потом шагнул назад и прошептал заклинание. Сухие листья, покрывавшие крышу шалаша, вспыхнули, как спички. В несколько секунд шалаш запылал, превратившись в высокий костёр. Немного отойдя, Энмор обошёл поляну кругом, чертя кинжалом круг на земле и шепча заклинания. Потом сел на землю, вытер кинжал о траву и сжал его в правой руке. Левую он положил на спину Висельнику, поглаживая его между лопаточек. Кот весь напрягся, его уши неподвижно торчали вверх, а кончик хвоста нервно подёргивался. Костёр медленно разгорался, пламя отражалось в зелёных глазах кота и красных глазах человека. - Пилиэро фаэнтарум, - проговорил Энмор, и пламя окружило поляну, вспыхнув в той самой черте, которую он сам только что провёл. Шерсть Висельника поднялась дыбом, хвост метался туда-сюда. Глухой, полный боли вой раздался из самой середины костра, постепенно нарастая и иглой вонзаясь в уши. И вдруг из костра во все стороны посыпались посланники некроманта – отвратительные химеры с телом змеи и кожистыми крыльями летучих мышей, с крысиными головами на телах ворон. Бросаясь туда-сюда, они разлетались в разные стороны, но огненное кольцо, окружавшее поляну, не выпускало их наружу, а волшебник и его кот ловили их на земле и в воздухе. Много раз в ту ночь поднимался и опускался кинжал Энмора, но он бы не справился без Висельника, который с дикими воплями, совсем не похожими на его обычное мяуканье, бросался на маленьких чудовищ сверху, ловил их в воздухе, душил и пронзал когтями. Ни вороньи крылья, ни крысиные зубы, ни змеиные жала не помогли некроманту спастись; ни одно из существ, содержащих в себе частичку его силы, не вырвалось в лес. Когда всё было кончено, Энмор собрал тела и выбросил их в огонь. Вновь опустившись на землю, он начал медленно чистить кинжал. Мало-помалу лезвие очистилось от крови, шерсти и перьев, и вновь засияло, отражая свет костра. Убрав кинжал обратно в ножны, Энмор почти без сил упал на спину. Изрезанные руки заболели с новой силой, и тут же болью отозвались перетруженные мышцы. Он лежал и смотрел на звёзды, что виднелись сквозь скверный, удушливый дым костра. Рядом с ним, вернувшись к своей обычной невозмутимости, вальяжно мурлыкал Висельник. Подождав, пока костёр догорит до конца, Энмор прошептал: - Аэлькарэ дамарео. Огненное кольцо исчезло, и на поляне стало темно. Но не совсем – над верхушками деревьев забрезжил серый рассвет