Храни Лиаллон

Холмик земли ещё не порос травой. Летом наверняка появятся зелёные стебельки, со временем он и вовсе сровняется с землёй. Но нескоро. Даже если это случится, то память останется. Эрм надвинул капюшон на лоб — волосы ещё не успели отрасти, отчего голова просто-напросто мёрзла. Конь — не Волк, к сожалению, но другой, вороной красавец — тряхнул гривой, когда хозяин привязал его к дереву, но, покосившись в сторону, притих, приметив сивую кобылу. Конечно, Рик пришёл именно сюда, на поляну с потрескавшимся идолом, к могиле. Он сидел, скрестив ноги, прямо на голой земле и смотрел вдаль. Эрм сглотнул. Опять эта проклятая едкая ревность. Ну не мог перт помочь просто так. Явно что-то было, только Рик отмалчивался и теребил рукав котта, всегда белоснежного. Эрм понимал желание сына найти Лесуга, как прозывал тот перта, чтобы предать земле. В то время как Лорьян Балмьяр отмахивался и говорил, что не стоит тратить время на тело, которое, скорее всего, растащили стервятники, Рик жаждал хоть как-то отплатить тому, кто не дал ему сгинуть в своё время. Эрм не смог не помочь, хотя стискивал зубы от ревности. Рик — его мальчик. Его плоть и кровь. Так нельзя, колола совесть, и Эрм слушался её. Сначала помогало, что отец досконально выспрашивал, как он жил всё это время и что делал, ошивался рядом и не давал прохода. Как всегда, Эрм выдал полуправду, как много работал всего за кусок хлеба, как нанимался к торговцам. Но умолчал, что в своё время привык к вевере. Не стоило отцу знать всего, правда, выданная целиком, могла убить. Эрм не ждал ни осуждения, ни похвалы. Лорьян Балмьяр всего лишь похлопал сына по плечу и произнёс: «Не сгинул. Моя кровь!» Но Рика отогнал, когда тот, увидев отца, исхудавшего, больного, бросился и упал на колени, тесно прижал лицо к животу и расплакался. Эрм погладил кудри, пальцами приласкал затылок, незаметно даже для себя уделил внимание родимому пятну, затем сместил ладонь на шею и почти запустил руку под ворот тёмно-синего шерстяного котта, расшитый красной нитью. Лорьян не поскупился, чтобы внук был одет достойно. Холёный Рик не походил на того крестьянского паренька, которого знал Эрм. «Давай, ещё задницу вылижи! — заметил паладин и осмотрелся. Эрм знал: отец никогда не стеснялся в выражениях. — Не дристливый, но ведёшь порой себя, будто девка!» Рик послушно встал. Он даже не озаботился, чтобы отряхнуть шоссы от пыли — не привык, что красивую одежду нужно беречь. Цела — и хорошо. От следующего мгновения Эрму стало неловко: Рик повис на его шее — его, отца, пропахшего тюрьмой и давно не мытым телом, не боясь ни запачкаться, ни подцепить вшей. Эрм сделал то, что хотел — заключил сына в объятия. Но не отцовские. Так, как он, наверное, обнимали любимых людей, старались почувствовать сердцебиение, тепло тела. Рик, похоже, накануне побывал в бане, лёгкий аромат дал понять, каким именно веником попарился. Это был новый для него запах, но ему подходил. Эрм не удержался и прикоснулся губами к ушной раковине. Рик поцеловал его в висок, затем в лоб, после посмотрел в лицо, обезображенное шрамом, и прошептал: «Прости!» Эрм не простил. Потому что ни в чём не винил сына. И оттолкнул, поймав недобрый взгляд отца, чтобы, не ровен час, тот ни о чём не догадался. Оттолкнуть оттолкнул, но Рик перехватил его левую руку, прижал к лицу и расплакался. Эрм пытался убедить, что всё вышло правильно — так, как и должно быть; что сын не должен страдать за отца, который не видел, как он растёт. В главном зале в тот день, когда появился пропавший сын паладина, всем будто случайно враз что-то понадобилось. Старый лекарь участливо предложил осмотреть Эрма, его ученик недобро — завистливо? — поглядывал на Рика. Толстопузый управляющий в обтягивающих жирные ляжки шоссах то и дело вертелся вокруг паладина и несколько раз упомянул, дескать, охотникам не удалось убить ни одного кабана, поэтому пришлось забрать у крестьян несколько овец и зарезать. Служанки точно разом решили, что им именно в тот миг нужно вымыть пол — судя по пыли на Риковых шоссах, подоле котта лекаря и многочисленной обуви, они должны были это сделать давно. Эрму было плевать на любопытные взгляды. Слуги насплетничаются и перестанут. Самое главное — семья воссоединилась. Пути странным образом пересеклись тогда, когда Лорьян уверился, что у него никогда не будет сына; когда Эрм решил, что умрёт одиноким, раскаивающимся в том, что в своё время не запихнул собственную гордость куда подальше и не пришёл к отцу; когда Рик не знал, что у него есть отец и дедушка. Лорьян сухо приказал увести сына, чтобы тот отдохнул. Эрм отказался от лекарей — по лицу старика видел, что тот постарается заглянуть через рот в задницу — и заявил, что здоров, но немного истощён. Так и было: навидался всякого после войны, пока валялся раненым, за короткое время. И не смог забыть, как на его глазах отрезали ногу воину, о котором поговаривали, дескать, не жилец, потому что болен мочеизнуением. Он не понимал, почему из-за этой болезни гниют конечности, но и не хотел знать: для этого есть лекари. Эрм не понимал тех, кто бежал к целителю, едва потёк нос, поэтому наотрез отказался, чтобы Пракьефт — так представился лекарь — его осматривал. Он направился за Проклором — толстяком-управляющим, хотя прекрасно знал дорогу к своим покоям. Когда сворачивал к башне, обернулся. И поймал взгляд голубых глаз, пронзительный, счастливый… Рик, похоже, скорее почувствовал, чем услышал, что на поляне кто-то появился. Эрм подошёл к нему и без обиняков выпалил: — Почему не взял никого? Я едва упросил Вискара сообщить отцу, что ты покинул Твёрдую Зёму не один! Рик упёрся ладонями в землю и с немалым трудом — видать, ноги затекли от долгого сидения — поднялся. — Потому что хотел побыть один, — шепнул. — Потому что он… — кивнул на могилу, — жил один в лесу — Волчак не в счёт — и никого не боялся. Потому что… — сглотнул, — давно пора научиться не прятаться за чужими спинами. Дедушка сам об этом постоянно твердит! Эрм вздохнул и крепко зажмурился — настолько, что серая повязка сползла. Пришлось её поправить. — Рик, — выдохнул он, — какой же ты всё ещё наивный. Научиться не прятаться за спинами — это одно. Это нужно, но только тогда, когда меч едва ли не прирастёт к руке. Пока я такого за тобой не замечал. Да, делаешь успехи, но этого ой как мало. Эрм понял, что перехвалил собственного сына, что тычки и замечания, которые он в своё время получил от отца, помогают не меньше, чем одобрение. И то, и другое хорошо в меру. Увы, ни Лорьян, покрикивавший на маленького сына, ни Эрм, хваливший и неизменно поддерживавший своего, её просто-напросто не знали. Рику поможет Лиаллон, Эрм в это верил. Только ой как рано его туда отправлять. Сначала ему нужно научиться носить оружие, привыкнуть к доспехам… Рик привыкал. Эрм не смог не отметить, что его сыну невероятно шла кольчуга. — Если бы я взял людей, пришлось бы отчитываться, куда и зачем иду. Дедушка бы узнал. А так для него я в Твёрдой Зёме, веселюсь и трахаю местную шлюху. Он ведь… — вздох не дал договорить. Эрм понял. Он знал, что его отец никогда не смирится с тем, что у внука никого, кроме двоих — двоих ли? — мужчин не было. Знал и о том, что из покоев Рика утром иногда выходила девка — не иначе Лорьян присылал. Знал и о том, что его сыну не по себе после таких ночей. Эрм сам не собирался утешаться собственной рукой и уж тем более — позорить доброе имя Балмьяров слухами о связи с мужчиной. Поэтому и к нему наведывалась хорошенькая служанка. Он никогда в неё не кончал. Хотя удовольствие не то, но неприятности ой как не нужны. Поэтому искренне волновался за неопытного сына. Хотя подробно рассказал, когда нужно вынуть член из лона, но то, увы, всего лишь слова. Эрм знал: однажды Рику придётся жениться, а ему — толкнуть своего мальчишку в объятия жены. Не хотел, но не имел права портить сыну жизнь. Уехать бы, только сейчас это будет шаг труса. В любой момент Лорьяна Балмьяра может не стать — Эрм не раз видел, как отец хватался за грудную клетку и бледнел, очевидно, сердце, измученное потерей близкого человека, болело — и Рик не справится со всем в одиночку. Поэтому придётся стиснуть зубы и терпеть, желать его, родного сына. А по ночам представлять, как вколачивается не во влажное женское лоно, но в тугой задок; как выгибается спина от страсти. Эрм посмотрел на могилу. «Нутром чую, трахал ты его, но спасибо за него. Я бы поклонился тебе, перт, если бы ты был жив. Это всё, что мог бы дать, потому что уверен: золото тебе ни к чему!» — воззвал он, затем подошёл к могиле, встал на одно колено и почтительно склонил голову. Рик удивлённо посмотрел, но спрашивать ни о чём не стал. Эрму вспомнился сон, вещий, как выяснилось, ведь внешность, описанная сыном, совпала. — Всё же, зачем сюда пришёл? — уточнил Эрм и поднялся. Рик плотнее запахнулся в плащ. — Потому что из-за меня он погиб. Я должен хоть как-то поблагодарить, иначе… — он задумался и внезапно улыбнулся. — Недалеко его хижина. Боюсь подойти, потому что там мог поселиться чужак… В лес, однако, отправиться не побоялся. Эрм вздохнул. Всё равно Рик рано или поздно пойдёт в ту хижину. Лучше это сделать, когда отец рядом. Эрм уже не слаб, отъелся и набрался сил. Волосы отрастут, и воспоминаний о тюрьме станет куда меньше. Если бы ещё палец вырос… Эрм старался прятать левую руку от сына. Тот в день встречи прижал изувеченную ладонь к лицу и заплакал, после — вымаливал прощение, утверждал, что культя должна была остаться от его пальца. Знал бы Рик, что ему грозило, возможно, немного успокоился бы. Но Эрм и в тот раз обошёлся полуправдой и не сказал ни слова о том, что с ним сделал Вигр. Не давали забыть о невзгодах и сёстры. Кудрявые, похожие на отца Врия и Дарлая — девочки, одинаковые лицом, подробно выспрашивали, почему дядя (не могли взять в толк, как взрослый мужчина мог приходиться им братом, а паренёк старше их — племянником) носит повязку и откуда взялся на лице рубец, затем по очереди разглядывали руку и недоумевали, куда подевался палец. Любопытные малышки потратили целый день, чтобы раззнакомиться с новоявленным родственником, чем вызвали нешуточный гнев няни. С Риком, как выяснилось, произошла похожая история. Тот, всё ещё слабый после ранения, едва ли не спихивал норовивших взобраться на шею девочек. Только Пракьефту удалось их отослать, заявив, что их племянник болен. В детских кудрявых головках отложилось, что недуг — это всегда заразно, и они долго не подходили к покоям Рика. — Веди, — шепнул — почти вздохнул — Эрм. Рик улыбнулся и отряхнул кожаные штаны от грязи, затем бросился к кобыле и отвязал поводья от дерева. Жеребец Эрма уткнулся хозяину в плечо. Тот всё понял и вынул из седельной сумки яблоко, кислое, позднее. Конь охотно захрустел. — Теперь я понял, почему ты назвал его Лисом! — хохотнул Рик. — Хитрый потому что, — отозвался Эрм. — Я никогда не давал клички по масти. Рик же назвал свою сивую кобылу Белой. Та жалобно заржала, увидев, как жеребец хрустит яблоком. Эрм достал ещё одно и протянул Рику. Тот взял. На мгновение пальцы задержались на отцовской ладони, до сих пор оставшейся грубой и шершавой. Эрм взглянул в глаза сына. Проклятье, лучше бы этого не делал — уж очень красноречивый взгляд, с грустинкой. Не Рик должен просить прощения, а он сам — за то, что возжелал родного сына. И желает до сих пор. Эрм отвернулся, чтобы не смотреть, как Рик скармливает яблоко лошади. — Пойдём, — произнёс тот и повёл кобылу. Хорошо знает дорогу, отметил Эрм. Получается, Рик порой наведывался в это место, но не говорил ничего. Не могло же оно врезаться в память с одного раза! «Хотя почему — не могло? Я ведь помню Тленное поле до самого последнего кустика!» — пристыдил себя Эрм и направился за сыном. Никто не поселился в домике, это было заметно по покосившейся двери, доски которой подгнили. Топор, воткнутый в колоду, от сырости и дождей успел проржаветь, кострище давно размыло. Засов был задвинут. Похоже, никто не приходил сюда. Рик с нетерпением завозился с задвижкой. Эрм убедился в правоте, когда открывшаяся дверь повисла, оторванная от петли. «Почему — Лесуг?» — мысленно он спросил себя. Видимо, его сыну хотелось очутиться в сказке. Убогое жилище ничуть не походило на дом Хранителя леса. Каждый представлял жилище Лесуга так, как позволяло воображение. Рик вошёл в дом, Эрм поспешил за ним. Темно и сыро, пахло плесенью, отметил он. Когда его глаз привык к полумраку, огляделся: куча шкур в углу, по всей видимости, служила спальником. Он подошёл к мешку и понял, откуда гнилой запах. Припасы, несомненно, есть уже нельзя. — Он любил собирать травы, сушить и добавлять их в пищу. — Рик снял с полки мешочек, развязал и понюхал. — Невероятно вкусно! — Я слыхал, что перты любят приправы, — вяло ответил Эрм. Обсуждать охотника ему не хотелось. Он следил за тем, как сын шарит по полкам. Рик что-то невнятно бормотал — искал нечто определённое, вероятно. — О! — Он повернулся и поднял вверх книгу. — Его записи. Всегда хотел знать, что там. — Ты хотя бы научись понимать кнехские слова, а то пишешь будто не человеческой рукой, но лошадь копытом! — Нельзя так, ведь уподобился Лорьяну Балмьяру, тут же устыдился Эрм самого себя. — Не поймёшь ведь. Они гласные буквы выбрасывают. Даже я не всегда всё понимал, — тут же оправдался. — Рик замер и прижал книгу в кожаном переплёте к груди. Не отстанет ведь, сохранит, пока не научится читать, поэтому лучше избавиться от прошлого раз и навсегда. — Ладно, прочту, но нужно как-то согреться. Твой перт, похоже, каменный. Холода не знал. Иначе Эрм не мог объяснить, почему охотник не отвёл место для очага. Сам он озяб, хотя несколько слоёв тёплой одежды и плащ должны спасти от холода. Рик улыбнулся, подошёл к ларю и поднял крышку, затем вынул одну из вещей, поднёс к лицу. Эрм закусил губу. Его сын обнюхивал одежду чужого мужчины. — Мне стало дурно, когда увидел, что может остаться от человека. Гнилая плоть! — Рик скривил лицо. — Одежда ещё пахнет по́том, будто он жив. Он уставился пустым взглядом в сторону двери. Эрм не выдержал. Нельзя так, обругал он себя. Но ведь и любит кого-то впервые, тут же осадил себя, подошёл к сыну и вырвал из рук рубашку. Рик от неожиданности вздрогнул. — Скажи, с ним было что-то? — Лучше не знать, обойтись полуправдой, но вопрос вылетел до того, как Эрм успел подумать. Рик кивнул. — Я так и думал. Силой? Хотя нет, иначе бы ты не умолял ни меня, ни деда о том, чтобы найти тело. Опять кивок. Эрм взял сына за плечи и притянул к себе. — Я… — Рик уткнулся в его плечо, — тебя в нём искал, но не нашёл! — Ну вот, не хватало, чтобы расплакался. — Я ведь думал… Сообщу о тебе и уеду. Думал, не увижу никогда и… С девушкой всё получается, но тошно наутро! Эрм опешил от неожиданного признания. Он не безразличен Рику. И это хуже всего. Невыносимо прикасаться, желать плотской любви и знать, что это сын — кровь от его крови. — Рик, так не… — успел шепнуть он до того, как рот оказался закрыт поцелуем. Знакомые губы, хотя уже более умелые, чем раньше, летом, в Дымной Дратве. Но тогда они друг для друга были чужими. Рик отстранился. — Один-единственный раз, прошу! — взмолился он и вцепился в ворот плаща. И взгляд томный, и голубые глаза потемнели, отметил Эрм. Не исключено, и у него тоже, в штанах-то тесно! Он погладил лицо сына: щеку, подбородок, гладко выбритый. — Знаешь, как это называется? Кровосмесительная связь. Это мерзко, — добавил. — Знаю, — отозвался Рик. — Я тоже так думал, что было отвратительно с Эрданом, потому что он — мой отец. Когда узнал, менее мерзко не стало. Может же убедить, когда хочет, проклятье! И ведь прав: мерзко не от кровосмешения, а от того, что втаптывают в грязь, вытирают ноги и обдроченный хуй. Когда двоим хорошо — это прекрасно. Эрм запустил пальцы в волосы на затылке сына. Тот вздохнул, когда ладонь прошлась по родимому пятну, и прикоснулся к довольно длинной бороде отца. — Мягкая, — Рик улыбнулся, — непривычно, но приятно. Он снова потянулся к губам Эрма. Тот понимал: нужно идти, их могут хватиться, но руки сами полезли под шерстяную камизу сына, нащупали оттопырившую кожаные штаны выпуклость и сдавили. Рик вздохнул. Жаль, холодно. Хотелось увидеть Рика голым, увериться, что тело стало куда более сильным, чем было, но вряд ли Эрм решится на такое в замке. От чужих глаз не укрыться, до Лорьяна недобрые вести рано или поздно дойдут. Нельзя доводить отца до полусмерти. Лучше вовсе исчезнуть — уж слишком велико искушение. А ещё лучше — отдать Рика туда, куда тот стремился попасть, когда научится сносно управляться с оружием. Эрм проклял холодную позднюю — почти зиму — осень за то, что приходится носить на себе ворох одежды; каждый раз нужно возиться с завязками на ширинке, чтобы хотя бы отлить, не говоря уже о том, чтобы заняться с кем-то любовью. Благо Рик стал куда более раскованным и охотно ему помогал справиться со своей, затем — и с его одеждой. — Котёнок, — шепнул Эрм, — может быть больно. Наспех придётся, а ты… Рик улыбнулся. — Мне не хватало этого, и я сам себя ласкал там… — признался он, — пальцами. Вот она какая, страсть в молодом теле, удивился Эрм, вообразив себе, как Рик лежит на кровати с раздвинутыми ногами, как два пальца входят в зад, а другая рука в то время обхватывает член. Красивое зрелище, возбуждающее. От видения член натянул штаны, и Эрм почти рванул шнуровку, чтобы достать его. — Повернись, — попросил он и покосился в сторону стола. Рик откинул плащ в сторону и, путаясь в собственных спущенных штанах, подошёл к столу и упёрся руками в столешницу. Его спина прогнулась. «Котёнок! Мой котёнок!» — подумал Эрм и, на ходу лаская собственный член, придвинулся к сыну и погладил ягодицы, упругие, провёл ребром ладони между половинками, затем раздвинул и осторожно погладил складочки кожи у входа. Рик шумно вздохнул. Во дворе почему-то ржали лошади. Ну и пёс с ними, не тревожно ржут, следовательно, всё хорошо, догадался Эрм. Привязаны-то надёжно. Безусловно, у охотника остался жир, пусть и прогорклый. Со слюной Рику может быть больно. Тот удивлённо посмотрел, когда Эрм подошёл к полке и снял небольшой горшочек, затем понюхал. Так и вышло: нашёл то, что искал. Не зря ведь назвал Рика котёнком. Тот стоял, оттопырив зад, будто кошка, у которой пробудилось желание, разве что не тёрся о ноги. Эрм на ходу зачерпнул содержимое и, размазав по собственному члену, подскочил к Рику. Тот вздохнул и сильнее отклячил зад, будто приглашал войти в себя. Нельзя, рано. Какая бы ни была спешка, парнишка не заслужил грубости. Эрм размазал жир между его ягодицами, уделив внимание входу, затем осторожно сунул палец внутрь. Тот прошёл более туго, чем тогда, в первый раз. Значит, у Рика не появился любовник. Тем лучше, что он в своё время спал с пертом. Сравнил и понял, что бесполезно искать то, что потерял, в других людях. Рик вздохнул, когда палец вошёл глубже и надавил на чувствительное место — плотный бугорок, набухший от желания. Эрм придвинулся к сыну как можно ближе — так, что его член упирался в зад, обхватил ствол рукой и легонько пальцами провёл к головке, растёр выступившие капельки смазки. — Может быть больно. Ты отвык, — заметил Эрм, — довольно тугой. — Не будет! — Рик подался назад, насаживаясь уже на два пальца. Эрм осторожно растягивал его, готовя вход для себя. Левая рука, с обрубком, мысленно съехидничал он, зато годится, чтобы ласкать чужой хуй. Рик-то вздохнул, когда она плотно обхватила ствол, и выгнул спину. Эрм толкался пальцами внутрь, довольно сильно, раздвигал, в конце концов вынул и, не прекращая надрачивать член сына, пристроил головку ко входу и протиснулся внутрь. Он зашипел, осознав, что плохо подготовил зад — настолько, что сам испытал боль, когда тугие мышцы сжали его плоть. И остановился — очевидно, Рик простонал не от наслаждения. — Я предупреждал, котёнок, — упрекнул Эрм и погладил свободной рукой ягодицу сына. — Всё хорошо, — отозвался Рик и замер. Эрм положил вторую руку на его поясницу, затем продвинулся глубже. Рик никак не дал понять, что ему больно. В который раз кольнуло едкое чувство, что Эрм трахает собственного сына, уже осознанно. И ведь знает — совесть заест поедом. Рику бы другого мужчину, если с женщинами не нравится, — и пусть клятая ревность гложет дальше. Только не будет других, догадался Эрм, пока они не разлучены. Ведь духа не хватит отстраниться тогда, когда член вошёл до самого основания. Рик прогнулся, очевидно, выбрал лучшее для себя положение. Эрм придержал его ягодицы и медленно подался назад, затем — вперёд. Руками он смял одежду сына, сдвинул сползший плащ набок, чтобы не мешал смотреть, как плотно мышцы обхватывают его конец. Поцеловать бы Рика туда, мелькнула мысль. Только не здесь, а… Эрм знал: подобное повторится. Он не выдержит, если Рик ещё раз попросит. Тёплую постель бы, тогда он бы зацеловал всё тело вплоть до грубого, пока ещё багрового рубца на плече. Время нужно, чтобы тот побледнел. Но всё случилось именно здесь. Эрм толкался и пощипывал зад, холодный — дом отнюдь не спасал от промозглости поздней осени, затем замирал, когда чувствовал, что вот-вот наступит разрядка, и тогда ласкал член Рика, возбуждённый до предела. После продолжал двигаться. — Котёнок, — шептал он. — Мой котёнок! Такой же отзывчивый на ласки, как кошка. Рик стонал, толкался сначала в руку Эрма, потом подавался назад. Скоро кончит, отметил Эрм. Оказалось, зря боялся, что развяжется первым. Так и получилось. Рик сдавленно вскрикнул. Поди, губу закусил, чтобы не застонать. Эрм сдавил рукой головку его члена, чтобы семя не запачкало одежду. Ведь обязательно кто-то углядит подозрительные пятна. Хорошо, если задаст прямой вопрос, почему Рикьяр Балмьярчик в таком виде, если его не было в Твёрдой Зёме. Эрм было отстранился, когда услышал шёпот: — Развяжись, не мучь себя! Он уже измучил себя тем, что поддался на уговор. Хуже не станет. Совесть так или иначе заест. Рик обмяк и улёгся на столешницу. Эрм, раззадоренный его экстазом, в несколько сильных — впрочем, член легко входил в растянутый им же зад — толчков дёрнулся и навалился всем весом на Рика. Тот не пошевелился — даже тогда, когда уже вялый конец выскользнул из его зада. Эрм зажмурился, надеясь, что всё это — сон, что он не трахал собственного сына. Но подняв голову и взглянув на разметавшиеся кудри и родимое пятно, осознал — то явь. Всё же превратился в животное, полез на Рика, потому что захотелось спариваться. Он поднялся и осмотрелся в поисках хоть какой-нибудь тряпки. Приметив рубашку, подобрал и вытер собственный член и ладонь, затем протянул сыну. — Собирайся, — приказал он и натянул штаны. Рик потянул носом. Эрм посмотрел, как он вытирает зад, и добавил: — Я бы на твоём месте постарался забыть. — Не смогу, — отозвался Рик, — потому что хорошее не забывается. Ну вот, началось. Хуже всего то, что чувства взаимны, точно потомки Лорьяна Балмьяра прокляты. Ведь знают оба, что чувства обречены. Хорошо, если удастся всё время прятаться. Когда собрались и вышли на порог, Эрм обернулся. Сейчас сыро и холодно, но он знал, что летом сожжёт этот дом к ёбанной матери.

***

Всё обошлось полуправдой. Никто не усомнился в словах Эрма, когда он с Риком появился в замке. Лорьян Балмьяр отругал внука за безрассудство, но не более того. И подивился, когда сын занялся делами: обыденными, ненавистными для паладина счетами. Не говорить же отцу, что Эрм избегал встреч с собственным сыном, с которым виделся только за столом во время трапезы. Эрм чувствовал — Рику неловко, тот не просто так заперся в покоях и марал бумагу чернилами, набрал книги из библиотеки. Рик взялся за перо куда более рьяно, чем за меч. Тем лучше, ни один Балмьяр не должен быть безграмотным, даже девочки. Врия и Дарлая запоем читали книги и знали имена всех Великих князей Кнехи. Но вышивать не любили и удирали, чем напарывались на гнев няни. Далеко не сразу Эрм осознал, что у Рика потому появилось рвение, что тот отчаянно хотел прочесть записи перта. Понял, что не дождётся. Всё же придётся открыть, решил он, хотя бы для того, чтобы его сын не мучился догадками. Эрм не любил роскошь и не старался украсить покои ненужными гобеленами, балдахином над кроватью и прочей бабской усладой для глаз. Вместо кресла предпочитал жёсткие стулья. Разве что подсвечники резные, серебряные, ему нравились. Эрм снял с книжной полки записи перта и открыл. Бумага местами стала коричневой, чернила расплылись, а слова далеко не все можно было разобрать. Не удивительно, потому что, несмотря на кожаную обложку, прошло много времени. Некто по имени Грикр Вловы — если правильно удалось прочесть имя — начал вести дневник вскоре после войны, точнее, после того, как его освободили с каторги. Эрм углубился в записи. Ничего необычного, кроме имени, которое так хотел знать Рик. Похоже, Грикр Вловы — и есть тот самый Лесуг, вдобавок в записях значилось, что он — лучник, участвовавший в войне. Охотник же тоже им был. — Так-так, — Эрм углубился в чтение, — ходил на Тленное поле, надеялся, что получит ответ. Вот почему перт остался в Кнехе. Это стало понятно в последующих строках. Оказалось, Грикр угодил однажды в плен к Амейку Шейервейскому и был продан, как скотина. Как раб бесправный. И не только он. Как выяснилось, он приходил на Тленное поле, затем подбирался к замку. По словам «…проклинал меч, который увила роза» Эрм понял, что речь шла о Шейервейских. Дневник увлёк, хотелось знать, зачем перт это делал. В плену остался дорогой ему человек. По имени Вигр Класн, мечник, причём дезертир, покинувший войско перед той битвой, которая решила всё. Грикр же отправился на поиски друга — друга? — и угодил в лапы людей Амейка. «…хотел и нашёл. Желание сбылось, но мы оказались по разные стороны решёток. Даже камеры были раздельные…» — перевёл Эрм. Далее последовало то, как Грикр подолгу смотрел на Вигра, как тот кричал — почти рычал; умолял замолчать, но без толку; как невыносимо было видеть, что мечник, которым он восхищался, превращался в зверя. «…не хотел его видеть. И это желание исполнилось, потому что нас разлучили. Я гнил на каторге, взывал к разуму твоего — нашего — отца, Вигр, чтобы он одумался. Ему нет дела до меня, рождённого от крестьянки, но ты же — законный сын. Решил: если меня не будет рядом, ты больше не полюбишь единокровного брата. Я виноват, и вину не искуплю никогда…» — от этих слов Эрм вздрогнул. Вот как вышло. Единокровные братья полюбили друг друга. Вспомнилось безобразное лицо и то, которое Эрм видел во сне, красивое, благородное. Вот до чего доводит кровосмешение, даже если от этой связи не могут появиться на свет дети. Лучше бы отец не вытаскивал его из тюрьмы. Тогда не было бы того, что случилось после. Эрм пересилил себя и уткнулся в дневник. «Я буду счастлив, когда умру. Там нет предрассудков, и мы будем вместе, мой любимый брат!» — это были последние строчки. Ёбанные предрассудки, разозлился Эрм, поднялся с кровати и принялся нервно расхаживать по комнате. Схватился бы за волосы, но те не отросли, поэтому он сжал в руке дневник и швырнул в камин. Старая бумага занялась огнём, искры осели на каменном полу и погасли, и это привело в чувство. Эрм выскочил из покоев и направился к Рику. Того у себя не оказалось. Значит, ушёл во двор. Эрму было плевать на холод. За плащом он возвращаться не стал и понёсся к винтовой лестнице в чём был — в шерстяной одежде и мягких сапогах. Мывшая пол служанка отпрянула, когда он промчался и едва не опрокинул ведро. Эрм узнал её, Дафью, мать Рика, бывшую любовницу. — Где Рик?! — рявкнул он. Та пожала плечами, что его не удивило, потому что с сыном отношения стали более чем сухими. Рик приходил не к ней, но к братишке, изрядно подросшему и забавному, которого до безумия любил. Эрм махнул рукой. Где задний двор, он знал, в конце-то концов… Вышло так, как он думал. Рик наносил один удар за другим по манекену и то и дело поправлял волосы. «Говорил же, стягивать надо!» — разозлился Эрм на сына. Тот опустил оружие и выпрямился. Ровная спина, ноги вместе, это усвоил, отметил Эрм. — Прочёл. Грикр Вловы его звали, — коротко сообщил он, — который любил единокровного брата. Остальное знаешь. — Он раньше рассказывал о Вигре. Рик жалел несчастного перта, не зная подробностей. — Не сомневайся, они сейчас счастливы. — Откуда?.. — шепнул Рик. — Там… — Эрм ткнул пальцем в небо, — нет предрассудков, запомни. Рик, очевидно, всё понял. Он слабо улыбнулся. — Мне не хватало твоих уроков. — В таком случае свяжи волосы, — попросил Эрм. Рик протянул ему меч и снял шнурок с запястья. Эрм бросил взгляд на родимое пятно и сглотнул. Лучше не смотреть, решил он и уставился на росшую во дворе яблоню, чьи ветви оголились. Почти оголились. Уже оголились. Эрм долго не решался взглянуть на сына, любимого сына, и смотрел, как ветер кружил последний осенний лист.