Храни Лиаллон

Эрм поднёс к лицу ладонь. Зажило. Он провёл пальцем по рубцу, грубому, шероховатому, чтобы наконец привыкнуть к тому, что на один палец у него меньше. Видимо, погода изменилась, потому что ныл несуществующий мизинец. Фантомная боль, вспомнил Эрм. Но это — мелочи, ничего не значащие. Неведение — куда хуже. «Рик, как и где ты, котёнок?» — мысленно воззвал Эрм к сыну. Никакого отклика, кроме снов. Порой ему виделось тело, не тронутое гниением, но с трупными пятнами, ветер раздувал русые кудри; иногда — вспухшее, над которым взмывал рой мух, со слипшимися от слизи прядями. В последний раз приснился обглоданный скелет, сквозь рёбра которого поросла трава и даже молодое деревце. Амейк выбрал худшее наказание, догадался Эрм. Лучше узнать о смерти, чем пребывать в неведении. Князь, скорее всего, приказал своим людям помалкивать, Бурт только поджимал губы, когда слышал вопрос, и ворчал, чтобы грязное вшивое отребье не лезло не в своё дело. Эрм всё время находился либо один в камере, либо в карцере, когда не выдерживал и поносил тюремщиков на чём свет стоит. Ему нечего было терять, поэтому он развлекал себя тем, что насмехался. Однажды он несколько дней едва мог пошевелить конечностями. Били по пояснице. По всей вероятности, пострадали почки, иначе не мог объяснить, почему ссал кровавой мочой. Хуже всего бывало, когда Тиш заступал на смену. Он оказался злопамятным и просто-напросто отыгрывался за удушение. Однажды подсадил Эрма в камеру к двоим разбойникам, но сглупил: те ещё не настолько одичали, чтобы бросаться на первую попавшуюся дырку. «Краше никого не нашлось?» — съязвил один из них, и Тиш, багровея от злости, был вынужден отвязать Эрма и втолкнуть в камеру. Тот ехидно ухмыльнулся, глядя, как трясётся длинный подбородок. Тиш сбривал бороду. У Эрма же отросла достаточно длинная, и он перебирал мягкие волоски. Оставит, пожалуй, решил он, если выберется. Нечего быть голобородым, точно юнец или баба. Только ведь не выберется. Трудно сказать, сколько времени прошло. Возможно, закончилось лето и наступила осень, или снег укрыл землю, а то и вовсе реки вышли из берегов и капель радует чужой слух. Здесь, в подземелье, всегда прохладно. Эрм привык и не мёрз. Только к зуду не привыкнет никак. Всё же завелись вши. Порой Эрм расчёсывал голову, а после подолгу смотрел на окровавленные пальцы. Трудно представить, на кого похож. Похудел, рёбра выпирали, живот впал. Но силы пока ещё остались, и Эрм сжимал прутья, пытался разогнуть. Бесполезно. Тогда он рычал. И замолкал, когда ощущал, как струйка слюны стекает по подбородку. Потому что в тот миг осознавал, что уподоблялся Вигру, превращался в зверя. — Нельзя, нельзя! Нельзя! Я не животное! — Удар кулаком в стену, болезненный, сильный. Эрм взвыл и подул на руку. Не хватало только сломать пальцы. Хватит, что одного уже нет. Остаться калекой ему вовсе не хотелось. — Ещё какое! — отозвался один из тюремщиков. Эрм узнал его голос. Проклятый Тиш заступил на смену. — Эй, ты ещё не оголодал? Ну-у… — Зря надеешься. Эрм никогда, кроме случая с пертом, не уподоблялся животному и никого не брал силой. Только добрыми словами, подарками и деньгами. И без того воспоминания мучили. Только ведь солгал, оголодал. Член, долгое время лишённый ласки, предательски вставал, приходилось под смешки и чужие любопытные взгляды помогать себе рукой, дрочить попросту. Вдобавок перед глазами вставал упругий задок, выгнутая спина и родимое пятно под русыми кудрями. «Котёнок, не знаю, простишь ли ты меня, но… Проклятье, люблю я тебя вовсе не как сына! — наконец признался себе Эрм. — Почему? За что, боги, вы одарили меня на старости лет таким чувством?!» Боги не слышали. Они никогда не спустятся в это подземелье. Рик, его Рик, чистый — никакому ублюдку не удалось его запачкать — вспоминался всё чаще. Никто иной не бросил бы всё, не отправился, рискуя погибнуть, чтобы в конце концов обрести то, чего был лишён; к тому, что должно быть его по праву рождения. Только бы выжил, ведь удрал раненым. Знать бы ещё, кто тот дикарь, с которым он разгуливал по лесу… Или лучше не знать, потому что едкие уколы ревности добавляли страданий. Эрм мало сидел, мало спал в последнее время, но много ходил по камере. Звон цепи раздражал его, но ничего с этим он поделать не мог. Он никогда не жаловался на бессонницу, теперь, будто в чью-то отместку, не мог уснуть и подолгу разговаривал сам с собой. — Гляди-ка, всё же помешательство потихоньку его одолевает. — И этот голос Эрм узнал. Фрежер. — Туда ему дорога. Скоро можно будет развлечься, — хохотнул Тиш. Длинный подбородок затрясся от смеха. Кто-то пришёл, сменщики, судя по всему. — Как бы не так! — Глубокий, будто усталый тон. Это Бурт, ошибки быть не могло. Он подошёл к камере и уставился на пленника. — Не успеет. Объявился Лорьян Балмьяр. Сам, не прислал прихвостней с красными кинжалами. Их, конечно, тоже полным-полно. Боится, что не выйдет отсюда живым. Не боялся, хотелось огрызнуться Эрму. Его отец — не трус. — Долго тянул! — заметил Тиш. — Князь едва не познакомился с богами. Оклемался, слава им! — Толку-то? Лежит недвижимый, срёт под себя, — огрызнулся Фрежер. — Но мычит. Как пить дать! Костерит княжича! — А ну, тихо! — успокоил подчинённых Бурт. — Я тоже считаю, что предложение Влайка Шейервейского — лучше! Эрм замер и прислушался. Его отец здесь. Сердце бешено заколотилось, всё тело взмокло, отчего и без того саднившая голова раззуделась. Амейк был плох, когда он его в последний раз видел, не показалось, что лицо несколько перекосилось, стало асимметричным — все красивые сложные иноземные слова Эрм помнил. Поделом ему. Только что же затеял княжич? Не осталось сомнений, что он и Лорьян Балмьяр пришли к согласию. Но к какому? Отцу явно пришлось чем-то пожертвовать, чтобы вызволить сына. Землями? Вряд ли, иначе сделал бы это давно. Как бы то ни было, осталось потерпеть совсем немного. По сравнению с тем, сколько времени Эрм провёл здесь, это — мелочь, ничего не значившая. Возможно, Лорьян Балмьяр плюнет в сыновнее лицо, развернётся и уйдёт. Ведь внушал, что у Эрма иного пути, кроме Лиаллона, быть не может, и если тот пойдёт другой дорогой, то домой чтобы не возвращался. С самого детства вбивал в голову. Эрм всё сделал, как хотел отец. Его тело, лишённое веверы, ломало, порой днями не было еды, и — проклятье! — тянуло дать слабину и вернуться, пасть в ноги и попросить прощения за то, что не оправдал возложенных на него надежд. Только в нужный момент гордость всё же брала верх. Ключи громко зазвенели, когда Бурт выбирал нужный из связки. Эрм потоптался — настолько сильно не терпелось выйти на свободу. Как пить дать, отец в дознавательной, иначе бы не выпустили. Как назло, дверь заело. Хотелось разогнаться и толкнуть её изнутри. Эрм так и сделал, подошёл и упёрся руками в прутья. Получилось. Тиш вскрикнул и зажал рукой нос, невнятно пробормотал, что сделает с пленником, но, схлопотав замечание от Бурта, притих и с ненавистью посмотрел на Эрма. Тот в свою очередь — победно. Сам, без понуканий, направился знакомым ему путём к двери, которую запомнил — настолько чётко, что смог бы описать каждый сучок. — Стой! — Бурт обогнал его. — Оковы снимите! — Думаю, это лишнее. Не начудил бы! — заметил Фрежер. — Не лишнее. Дураком надо быть, чтобы не рваться на свободу. Эрм вяло улыбнулся. Свободен, наконец-то — почти тогда, когда едва не потерял рассудок. Видать, всё же не сильно прогневил богов, и те отмерили ровно столько, сколько нужно, неволи. Эрм зажмурился, пока возились с кандалами. Те будто приросли, потому что кожу защипало, когда их сняли, в придачу лёгкость показалась непривычной. Эрм поднял руки и решился взглянуть. Так и оказалось: местами кожа слезла, потекла сукровица. Будет долго зудеть, он не сомневался. Привычный, ведь иной раз не снимал наручи, и те натирали кожу. Только то — доспехи, которые он носил, когда был свободным человеком. Оковы же для узников, для зверей в клетке. Ноги, надо полагать, не лучше выглядят, особенно в местах, где косточки. Им досталось больше всего, поэтому они частенько болели. — Иди! — приказал Бурт. — Папаша ждёт тебя. Эрм не смог сдвинуться. Лучше бы не ждал, мелькнула мысль, ведь он больше не тот Эрмьерн Балмьярчик, каким был в юности. Он даже не Эрм, урезавший имя и так представлявшийся, когда знакомился с новыми людьми. Он жалкий безымянный узник, похудевший, вшивый и заросший, одноглазый в довершение ко всему. — Тебя пнуть надо?! — с ненавистью выпалил Тиш. Эрм повернулся к Бурту. — Тряпки не найдётся? — попросил он. — Морду прикрыть. — Ещё чего? — огрызнулся тот. — Считаешь, Балмьяр ожидает, что тебя введут одетого, будто Великий князь? Да знает он, что ты одноглазый. Иди уж! Лёгкий тычок в спину — и Эрм поплёлся, по старой привычке медленно и тяжело, разве что цепь не волочилась за ним. У двери он замер и опустил голову. Не сможет смотреть на отца. На Амейка мог, на Лорьяна — нет. Если бы ещё сердце не ухало и ком не подступил к горлу. Ведь долгая разлука не могла пройти бесследно. Эрм тосковал по отцу, но гордость — клятая гордость! — не позволяла вернуться. Хватало его ровно на то, чтобы издали смотреть на замок — место, где родился и вырос. И удирать, когда видел отряды воинов в развевающихся белых сюрко. Дверь медленно открыли, и Эрм, будто юнец, но не зрелый мужчина, переступил с ноги на ногу, не решаясь войти. Отец не изменил привычке и стоял даже тогда, когда мог сесть. Постаревший, седой, но гордый паладин. Эрм знал — не бросится в объятия, даже сейчас не шелохнётся. По выражению лица не угадать, что чувствует. Стоит и теребит плащ. На ногах — сапоги, по вороту — опушка. Получается, похолодало. Эрм сделал шаг. Первым. Он не выдержал и надавил на сустав пальца, отчего тот щёлкнул. Дал понять отцу, что встреча — небезразлична, потому что скучал. Вспоминал ли Лорьян Балмьяр сына? Трудно было определить по лицу. С возрастом у многих глаза слезятся. Эрм ждал упрёка: «В какое ничтожество ты превратился!» Но отец долго смотрел в его лицо, скривив губы, после произнёс: — Идём… — вздохнул, — домой. И всё. Развернулся и пошёл к двери, которая вела не в замок, но в темницу. Желал, очевидно, покинуть это место. Эрму хотелось развернуть его лицом к себе, потребовать ответы на вопросы, узнать в конце концов, добрался ли Рик, знает ли Лорьян, что стал дедом почти взрослого внука. — Рик! — невольно шепнул он. Лорьян резко остановился и, не поворачивая головы, заявил: — С Рикьяром Балмьярчиком всё в порядке. Наверное, никогда короткий ответ не был для Эрма таким содержательным. Отец назвал Рика полным именем, настоящей, а не выдуманной — фальшивой — фамилией, которую носил Эрдан Дэерон. Принял, значит. Но и этого мало: успел выпросить разрешение на признание внука у Великого князя. Поверил всё-таки мальчику. Трудно не поверить, когда сходство налицо. Рик невероятно похож на своего дедушку, и Эрм упрекнул себя за то, что не заметил этого раньше. Тюремщики поглядывали на кучку лиаллонцев, Тиш почёсывал подбородок, Фрежер отвернулся, а Бурт встретился с Эрмом взглядом и заявил: — Бывай, Балмьярчик. И учти: безнаказанно резать наших людей как скот не стоит! Тот поджал губы. Отвечать на выпад не было смысла. К тому же его ждала другая дорога — домой. Наконец-то. Спустя столько лет. Эрм оказался прав: наступила осень, на деревьях красовались жёлтые, красные, местами — и зелёные листья. Хорошо, что шёл дождь: единственный глаз и так заслезился от дневного света. Солнце могло ослепить. Ножные обмотки — вещи, несомненно, носил уже кто-то другой — не защищали от грязи и сырости, ступням было зябко, и Эрм поёжился. Отряд лиаллонцев, куда более многочисленный, чем показалось сначала — вероятно, остальные ожидали во дворе — поприветствовал паладина знакомым до боли выкриком «Храни Лиаллон!». Иные с любопытством уставились на столь внезапно появившегося сына. Эрм вздрогнул, когда тяжёлая пятерня, затянутая в перчатку, легла на плечо. — Дождались. Живой! — Он повернулся и вгляделся в лицо, смутно знакомое. Вот куда его занесло, Вискара, с которым очутились в крепости почти в одно время и прошли через одно и то же. Постарел, отметил Эрм, и это его не удивило. — Эй, дуралеи! Плащ какой поищите! Значит, командует воинами, простой крестьянский паренёк, крепкий, который удрал из села, в своё время голодал и спал под проливными дождями, чтобы достигнуть своей мечты. Ничего, будет время поболтать, решил Эрм. Тёплое одеяло легло на плечи, и он закутался, по привычке захотел согнуть мизинец левой руки. Не вышло, разумеется. — Я тоже рад… Храни Лиаллон, Вискар! — Эрм улыбнулся. Лорьяна Балмьяра пришлось подсадить. Видать, сноровка далеко не та, какую помнил Эрм. Ведь отец раньше не расставался ни с кирасой, начищенной до блеска, ни с оружием. Теперь он носил обычную одежду, нарочито скромную, но добротную. — Будет тебе. Полезай! — Вискар кивнул в сторону повозки. Эрм потоптался. — Я бы лучше на лошади. Хочется седло под жопой почувствовать. — На самом деле ему, давно не мывшемуся, жалкому, не хотелось сидеть рядом с отцом. — Ха, ты не изменился! — хохотнул Вискар. — Всё бы ничего, но чем раньше поговорите, тем лучше. — Он подошёл совсем близко — почти к уху — и добавил: — Паладин сам не свой ходил, когда увидел, какой подарок послал ему Шейервейский, даже слёг с сердечным приступом. Он думал, никто не видит, что он плачет. И парень этот… Гоняет мальчика в хвост и гриву, только слёзы тайком вытирает. Эрм догадался, о каком мальчике речь. Но с трудом верилось, будто Лорьян Балмьяр мог плакать. Всё это — неотвратимо наступающая старость. Эрм вздохнул. Ноги, скованные долгое время, отказались сгибаться. Но ведь он ещё полон сил, позориться и дожидаться, пока подсадят, ни к чему. И он поставил ступню на подножку, затем подтянулся и влез. И уселся рядом с отцом. Лорьян Балмьяр потеребил край плаща. Слёзы застыли в его глазах, почему-то красных. Эрм смотрел на него не отрываясь, позабыв о том, что часть лица безнадёжно изуродована. Вспомнив, накинул одеяло на голову. — Не стоит, — произнёс Лорьян. — Отпечаток войны? — Эрм кивнул. — Тогда зачем уподобляться Дэерону и прятаться? Неужели так сух, что не пронять тем, что единственный сын — калека? Но Эрм его послушался. Не сух, иначе не подпустил бы к себе, пока сын не вымоется. Хотелось спросить о многом, но все вопросы вылетели из головы. — Как ты надавил на Шейервейских? — брякнул Эрм первое, что пришло в голову. — Влайк струсил? Лорьян вздохнул и махнул рукой. — Моя порода, — заявил он. — Сразу к делу. Что касается Влайка, то нет, он не трус. Безусловно, не такое говно, как князь, но смердит не меньше. Помогло то, что он хотел заслужить звание рыцаря. Папаша не позволил, и он обижен. Но порода Амейка, скажу, налицо! Пришлось не только припугнуть, чем грозят препятствия делам Лиаллона, но и поторговаться! Лорьян вздохнул и закрыл глаза. «Неужели отдал часть земель?» — испугался Эрм. Повозка тронулась так резко, что он откинулся на сиденье и больно ударился спиной. — Чтобы ты не попрекал, скажу: мы заключили договор. Я отдам Врию — ах, да, ты не знаешь о сёстрах! — замуж за него, когда вырастет. Часть земель, гораздо меньшая, чем затребовал Амейк, — её приданое. Влайк же пообещал одного из сыновей, когда — если — появятся на свет, отдать на обучение в Лиаллон. Амейк бы на такое не пошёл, догадался Эрм. За годы могло измениться многое: Врия сбежит из замка подобно Микаре, заболеет и… Нет, лучше об этом не думать. Может так статься, что Влайк влюбится до безумия и женится на другой девице. От ушей не укрылось «если». Значит, Лорьян Балмьяр предугадывал, что всё может быть не так, как он хочет. Эрм не узнавал властного отца, не признававшего ничьё мнение, кроме собственного. Годы сказались, по-видимому. — Сколько лет моим сёстрам? — уточнил он. — Младше Рикьяра! — Лорьян улыбнулся и махнул рукой. — Не думал, что стану отцом тогда, когда пора учить внуков держать меч. — Хоть какое-то проявление чувств. — Рикьяр — хочет, просит научить. Огорчается, правда, когда ничего не выходит. Не наша черта, материнская, очевидно. — Его личная, — возразил Эрм. — За Дафьей, его матерью, я такого не замечал. Он живёт мечтами — вот что досталось от неё. — Не скажи. Дафья сразу в слёзы, когда что-то не получается. Не привыкла она к жизни в замке. Работящая, но это не село! — Пришла очередь удивляться Эрму. Неужели Лорьян настолько привязался к Рику, что притащил и его мать? — Думаешь, я оставлю её у Шейервейских? — фыркнул паладин. — Мать — это всегда уязвимое место, помни об этом. Да, я не хотел, чтобы какая-то простолюдинка рожала мне внуков, но порой выбирать не могу. Приходится мириться с тем, что есть. Эрм уставился на поле. Урожай давно убрали, дождь размыл землю. Из-под колёс летели комья грязи. Дафья мечтала о жизни в замке. И получила её, но стала простой служанкой. Желания исполняются, убедился Эрм, пусть и странно. Ведь и он одно время мечтал о сыне, которого будет любить больше, чем самого себя, и о том, чтобы отец принял его таким, каким он стал. — У неё сын от Эрдана Дэерона, — напомнил Эрм. — Фравый, — поправил Лорьян и недобро взглянул на него. — Ни одного Дэерона не осталось. Зато появился первый Фравый. Крепкий мальчонка — куда крепче, чем был ты в младенчестве. Подрастёт — увидим, много ли от папаши досталось. Ведь дети далеко не всегда всё берут от родителей, — вздохнул. — Я бы вернулся домой, даже побитый как шелудивая собака. И уж точно не решился бы признаться отцу, что своими руками засадил его сына в тюрьму. Да, попросил бы помощи, но всей правды бы… Замолчал и побледнел. И отвернулся. Только бы не умер, испугался Эрм и положил руку на плечо отца. Подрагивает, заметил он. Лорьян искоса посмотрел на него. Всё же Амейк оказался прав: горевал. И слёзы не от старости, а от избытка чувств. Ведь мужчины, даже паладины, плачут. Все плачут, пока живы, ничего постыдного в этом нет. Лорьян не выдержал, приник к сыну и крепко обнял. Не те руки, сильные, но всё ещё крепкие. Прядь волос закрыла единственный глаз, Эрм посмотрел, как по ней сбежала вошь. — Будет тебе. Всякой дряни нацепляешь, — попытался он отстраниться. Куда там? Лорьян Балмьяр крепко держал и не думал отпускать сына. Сколько раз Эрму хотелось, чтобы он так обнял в детстве! И снова желание сбылось. — В таком случае тебя как маленького — наголо, — сухо возразил паладин. — Отрастут. Это не глаз. — …и не член, — закончил Эрм. Только тогда Лорьян отодвинулся. — Розгами бы тебя. Сам давно отец, но напрашиваешься. Да, чтобы не тратил время на болтовню, скажу: Дафья поведала, как понесла от тебя, так что можешь не рассказывать. Не мне её судить, но… Дэерон… Не могла она не знать, что он вытворяет с Рикьяром. Солгала. — Знаю, — Эрм сжал губы и отодвинулся. Несомненно, так лучше: даже выросшим детям нужна мать, пусть и та, которая едва ли не сама положила сына под мужа. Отец прав, не ему судить, ведь никогда не признается — духа не хватит, — что трахал Рика. — Ну вот и я узнал, что такое смешанные чувства. Когда принесли вести, решил: любовник твой у меня. Но когда увидел — не его, тебя… — вздох, — и родимое пятно… От твоей матери… А потом ещё и люди Шейервейских, шнырявшие по нашим землям… — опять вздох. — Вытащили мы из них, что они ищут твоего сына… Всё на свои места… Седая борода задрожала. Эрм сжал отцовское плечо. Тот посмотрел на изувеченную руку и отвернулся. Стало быть, не Рик сообщил, кем приходится Лорьяну Балмьяру, а пленённые люди Шейервейского. Значит, он пошёл к дедушке, чтобы тот помог — не ему — сыну. Чистые помыслы у мальчика, светлые, и это несмотря на то, что долгое время об него вытирали ноги, окунали головой в дерьмо. Должно быть, Лорьян это понял. Только Дафью он зря притащил, попрекнул Эрм отца. Она знает много, но вся правда убьёт Лорьяна. Впрочем, та уже пыталась себя обелить, чем вызвала недоверие несостоявшегося свёкра. Возможно, попрекнула сына убийством и напоролась на гнев. — Не обижайся на Рика, — попросил Эрм. — Он тогда думал не о себе, а обо мне. А я не смог поступить иначе. Сам знаешь, что бы с ним сотворили. Ему стало неуютно от пронзительного взгляда отцовских глаз, цепкого. — Я не обижаюсь. Времени было много, чтобы подумать, — заверил Лорьян, — чтобы осознать, что мои потомки однозначно не будут теми, какими я хотел бы видеть. Да, испытал негодование, когда обо всём узнал. Дал кров, но… Не мог его долго видеть. Только когда он выздоровел и пришёл, чтобы попросить коня, потому что пешком далеко не уйдёт, понял: не смогу его отпустить. Злюсь, потому что мальчишка не хочет учиться ни писать, ни читать, но горжусь, когда бросает перо, берёт в руки меч и уходит на задний двор потренироваться. И… — Лорьян слабо улыбнулся и опустил голову, — я бы сам поступил так же, как ты. Эрм подтянул ноги и закутался, затем задумался. Время сильно меняет людей. Его отец, некогда заявлявший, что всему может быть замена, даже родным детям, принял внука, рождённого от крестьянки, более того, полюбил. Это заметно по блеску в глазах, гордому, счастливому. Потерявший Эрма Лорьян не отчаялся и попытался «состругать» мальчишку, но не преуспел: на свет появились только дочки. Очевидно, понял, что иного наследника, кроме Рика, быть не может. — Расскажи мне о моих сёстрах, — попросил Эрм и откинул голову. Покачивание повозки убаюкало его. Возможно, он не услышит рассказ, но не станет отчаиваться, потому что в скором времени познакомится с девочками. Он услышал тяжёлый вздох Лорьяна и окрик снаружи: — Паладин, может, устроим привал? Жрать охота! Эрм с трудом разлепил единственный глаз. Сон сном, но есть хотелось не меньше, чем спать. Силы ему ещё понадобятся, чтобы стиснуть Рика в объятиях, крепких. Отцовских. — Не возражаю, — отозвался Балмьяр. Повозка остановилась. Эрм вышел и, с трудом переставляя затёкшие конечности, направился к ближайшему дереву. Никогда раньше он не обращал внимания, как прекрасна листва осенью, ведь в последний раз видел буйную летнюю зелень. Даже толстые капли холодного дождя заставили подставить лицо струям, даже слякоть не испугала. Эрм был готов заночевать на голой сырой земле. В подземелье ему не грозила непогода. «Лучше нищета и свобода, чем роскошь в неволе», — осознал он, глядя, как порыв ветра сорвал с дерева лист. Тот закружил и упал на землю. Дивное зрелище. Для того, кто больше не чаял всё это увидеть.