***
К тому времени, когда Томас смог успокоиться и перестать бесцельно ходить из одного угла номера в другой, было уже пять часов утра. Совершенно дурацкая убеждённость в том, что Маркус всё ещё жив, основывалась на не менее дурацкой вере в то, что Томас почувствовал бы, если бы с тем что-то случилось. В конце концов, их встреча не была случайной. Ведь так? Всё это не могло быть случайно? Даже после того, как Томас лёг в кровать, снова уснуть в надежде на повторное видение у него не вышло. До ближайшего утреннего автобуса в Чикаго оставался всего час, но он не знал, в какой район ехать. К тому же, денег на поездки на линиях L не осталось. Необходимо было хотя бы пару часов поработать у Маргарет. Если бы ему повезло, он смог бы даже поесть. Правда, в таком состоянии есть не хотелось. Хотелось действовать как можно быстрее. Он принял душ, переоделся, сложил грязные вещи в мешок и отложил его в кресло, чтобы не забыть взять с собой в прачечную. Наличие мелких бытовых планов создавало иллюзию нормальной мирной жизни, в которой не было демонов, заполонивших Ватикан, преследования агентами внутренних служб и смертей близких. — Половина седьмого, а ты уже ждёшь указаний, красавчик? — опухшая после сна Маргарет пила кофе из термокружки, сидя за стойкой ресепшена. — Где ты был всё то время, пока я искала рабочего на место Оливера? Она не стала удивляться излишнему энтузиазму Томаса приступить к работе, его бледному лицу и кругам под глазами. Маргарет была крайне проницательной женщиной, какими становятся лишь после тяжёлых жизненных испытаний. О таких редко писали мемуары или снимали фильмы, хотя стоило бы. Он не стал уточнять, кто такой Оливер. К одиннадцати Томас успел проверить все лампочки в свободных номерах мотеля и заменить перегоревшие, а также одну разбитую, привезти продукты от Ричарда (скромного поставщика продуктов из Сисеро), разложить эти самые продукты в кладовой, починить шкаф в подсобке, поменять постельное бельё после постояльцев и даже прибрать после них два номера. Это прекрасно отвлекало от назойливых мыслей, а постоянная занятость рук скрывала их дрожь. — Твои двадцать баксов и ланч на кухне, — Маргарет покачала головой, протянув конверт. — Я не думаю, что тебе стоит так сильно загонять себя. Тут полно работы. Клиенты прибывают. Ты бы мог заработать больше, если б работал медленее. — Спасибо, Маргарет, — с нескрываемой теплотой в голосе ответил Томас. — Ты меня очень выручаешь. Мне просто хотелось ответить на твою доброту. А что ещё я могу, если не отплатить тебе трудолюбием? Маргарет хмыкнула, но выглядела довольной словами Томаса. Казалось, именно такого ответа она и ждала. По ней было видно, что лентяев она не любила, чем напоминала Томасу о бабушке. Когда он был маленьким, та часто говорила ему, что помогая другим, в первую очередь, помогаешь себе. В этом был смысл человечности и основа трудолюбия. Возможно, она имела в виду обретение загробной жизни на небесах за благие дела, но когда Томас смотрел на таких людей, как Маргарет, к нему приходило понимание, что дело не только в вере.***
У Митча оставалось ещё пятьдесят минут, чтобы вернуться. У них была такая договорённость. Если Митч не возвращался к оговоренному времени, то Маркус забирал рюкзак, выбирался через окно и уходил вниз по пожарной лестнице, чтобы встретиться в оговоренном месте на следующий день, если угроза была очевидной. По мобильному телефону общение было слишком опасным. Даже более опасным, чем раньше. Митч поменял имя, место жительства, сферу деятельности. Он изменил всё, что могло связать его с прошлой жизнью. О нём и его связи с Маркусом никто не должен был знать. Рюкзак был собран, и Маркус, уже обутый и одетый, лежал на кровати. Он дремал, пока не особенно сильно волнуясь за Митча. Он часто задерживался из-за пробок по вечерам. И Митч всегда возвращался, кроме того случая пару дней назад, когда действительно застрял в пробке на бесконечные час и сорок минут. Но тогда он предупредил, что может задержаться из-за крайних сроков на работе. Поэтому, несмотря на договорённости, они встретились в тот же день в «их месте». Сегодня это было невозможным. Митч не должен был опоздать. В коридоре послышался шорох. Настолько тихо, что, возможно, то было лишь плодом воображения Маркуса. Сонливость как рукой сняло. Он тихо встал с кровати и замер. В коридоре точно кто-то был. Чужое молчаливое присутствие ощущалось кожей. Маркус бесшумно приподнял покрывало и вытащил из-под него одеяло. Свернув его и добавив скрученную подушку над получившимся неровным рулоном, он осторожно прикрыл конструкцию пледом. Тихо вытащив вилку провода прикроватной лампы из розетки, чтобы не щёлкать западающей кнопкой выключателя, он погасил свет в спальне. Прислушавшись, Маркус услышал тихий скрип. Догадок об источнике специфического звука было много, а проверять их не хотелось. Закинув рюкзак на спину, Маркус аккуратно приоткрыл окно, мысленно поблагодарив Митчелла, что тот следил за состоянием оконных рам, и те не скрипели. Прикрыв окно с внешней стороны, стараясь не дотрагиваться до стекла, Маркус спрятался за рамой, прижавшись к стене. Спускаться сейчас было рискованно. Старая металлическая лестница громыхала под ногами, оповещая соседей лучше любой пожарной сигнализации, что кто-то решил не пользоваться главным выходом. Замок входной двери Митча щёлкнул, тихо зазвенела цепочка. Хозяин квартиры так входить бы не стал. Маркус решился заглянуть в окно. Тёмный силуэт появился в дверях спальни. Раздался глухой выстрел, а затем ещё один. И ещё один. В квартирах с такими тонкими стенами глушитель не мог скрыть звуки выстрелов от соседей. Телевизор сверху неожиданно отключился. Маркус благоразумно скрылся за рамой, чтобы не быть обнаруженным. Тяжёлые шаги в комнате оповещали о том, что убийца обошёл кровать. Маркус на мгновение прикрыл глаза, надеясь, что тот решит, что в квартире давно никого нет. Наёмник выругался на итальянском, снова послышались тяжёлые шаги. Наконец-то хлопнула дверь, и Маркус, выдохнув, перекрестился и поблагодарил Бога. Сразу спускаться было нельзя. Вечерний гость мог услышать шум с улицы. Поэтому Маркус сидел на холодном металлическом полу пожарной лестницы, не обращая внимания на моросящий дождь, и молился о том, чтобы завтра Митч оказался в баре. Живой, немного виноватый, изображающий их первое знакомство, чтобы после написать на бумажном подстаканнике выдуманный номер телефона. Это был их тайный код, по которому они могли определить, всё ли в порядке. Если последние две цифры были три и три, то это значило, что Митч просто задержался в пути. Две двойки — это ловушка, за ним следили и вынудили прийти на место встречи. Две шестёрки — Маркусу необходимо срочно бежать, потому что они уже находятся в баре. Подождав ещё час, чтобы быть уверенным наверняка, Маркус медленно спустился по пожарной лестнице вниз. Не выходя на освещённую улицу, он прошёл между домами и забрался в окно коридора соседнего дома, которое он сам же и разбил, когда только переехал к Митчу. Многоэтажные дома Южной части имели свои преимущества. Выгнав парочку укуренных подростков, он смог переночевать в пустующей квартире дома в конце улицы, где, как он знал, по какой-то причине так и не отключили воду и отопление. На следующий день до бара Маркус добрался на нескольких автобусах с пересадками. Он не думал, что за ним кто-то следил. Он просто тянул время до того, как зайдёт в бар и увидит, что Митча там нет. К тому же он зашёл поесть в закусочную рядом с красной веткой метро. Сколько людей Маркус погубил в этой войне? Раньше он никогда так остро не задумывался над этим. Ему не приходилось. После убийства Энди многое изменилось. И в первую очередь в нём самом. Каждое действие, каждый его выбор нёс за собой катастрофические последствия. Даже если они были во имя Его. Маркус хотел бы верить, что он проклят, но год назад он стоял на причале и услышал Его голос. То, о чём так мечтал отец Маркус Кин, было снова ему даровано: слышать Его, получить Его прощение. Увериться в отсутствии немилости и проклятия. И в тот момент казалось, что всё вот-вот и стало бы лучше. Он — цепной Пёс Господа, а не Седой лев, бегущий от демонов. Но это война, а он очень старый солдат. Просто быть не могло. И уже никогда не будет. Всё же в вере Маркуса не было изменений. Он верил в Него, точно так же, как верил в начале пути. В то, что именно Им всё предопределено. Но впервые эта безоговорочная и непоколебимая вера пугала Маркуса. После долгого молчания Он сообщил Маркусу, в чём именно было его предначертание. Ужасное и неотвратимое. Маркус должен убить Томаса, когда это станет необходимым. Бог взял с него эту клятву. Это ли не цена прощения? Возможно, именно по этой причине, Маркус так долго искал Томаса, оттягивая момент встречи. Как бы ни был великодушен и справедлив Господь, воды человеческой боли точили камень веры Маркуса день ото дня. Вместе с Энди, Бернадетт и всеми теми, кто ушёл на Небеса раньше положенного им срока. И чем больше времени проходило, чем больше людей исчезало на его глазах, тем уязвимее для демонов становился Маркус. С того дня на причале он не позволял себе плакать. Исчезновение Митчелла грозило сорвать этот внутренний запрет. Он был по-человечески слаб, и с этим сложно было что-то поделать.***
Томас едва досидел в номере до шести вечера, прежде чем отправиться в город. В тот самый найденный им в первую поезду из Сисеро в Чикаго бар. С двадцаткой, конечно, делать было нечего, но на стакан пива ему должно хватить. Главное было занять тихий угол, а не сидеть за барной стойкой и раздражать бармена отсутствием денег в карманах. Бар внутри оказался именно таким, каким снился Томасу. Уютным заведением «для своих», но к чужакам здесь относились спокойно. Бармен лишь кивнул, оглядев с ног до головы Томаса, заказавшего самое дешёвое пиво за три с половиной бакса, и вернулся к своим занятиям за стойкой. Девушки за столиком у окна первое время посматривали на Томаса, что-то обсуждали между собой и хихикали, но даже им стало скучно через полчаса. Ещё через час Томас заказал дополнительный стакан пива, в тайне надеясь, что Маргарет позволит ему завтра поработать побольше, чтобы у него остались хоть какие-то деньги. К десяти вечера бар ожил, а Томас на третьем бокале пива, подумывая о четвёртом, в тепле и полумраке успел захмелеть. Он начал улыбаться всем, кто подходил к нему познакомиться. Его нисколько не удивляло, что среди подсаживающихся к нему были и мужчины, предлагающие угостить стаканчиком лучшего пива в баре. Томасу после дрянного светлого подошёл бы любой другой напиток получше, но он отказывался от предложений. Лишь в очередной раз улыбался и отвечал, что ждал кого-то определённого и дорогого. Люди понимающе кивали и не выглядели обиженными. Видимо, выражение лица Томаса не давало усомниться в том, что он говорил правду. Ведь, по сути, Томас не врал, так оно и было. Маркус стал для Томаса не только наставником, но и другом. Порой казалось, что тот стал чем-то куда большим, что не поддавалось осмыслению и не описывалось человеческой терминологией. Его и Маркуса в прямом смысле связывало нечто большее. Высшие силы, пожалуй, но сложно было сказать, какие именно. Томас надеялся на лучшее. В конце концов, за то время, что они были в разлуке, Томас успел простить Маркуса за его уход. За то, что оставил его с Мышью, чьи методы и подходы к экзорцизму и борьбе с демонами никак не сочетались с верой самого Томаса. Целых полтора года ему потребовалось, чтобы понять мотивы Маркуса, простить его и осознать, что друг без друга им не выжить на этом тернистом пути. Может, именно после прощения Он снова позволил найти Маркуса, как пару лет назад. Маркус сказал бы, что Томас по-прежнему был удивительно наивен для бывшего священника в бегах. О том, что епископ Томаса оформил ему запрещение в служении, рассказала Мышь полгода назад. Нехотя и на бегу, словно это и не должно было его волновать. С тех пор Томас был в положении «Valid but illicit». Это будто было в прошлой жизни, когда этот факт ещё мог расстроить. В той, где Томас был простым священником. Где не было больше волнений, чем страсть к Джессике или очередная аудиенция у епископа, проверяющего приход. Словно всё это было не с ним. Бабушка была бы недовольна, узнай она, что теперь ему совершенно плевать на формальности римско-католической церкви. Он больше не ставил себе целью стать первым мексиканским Папой. — Позволишь угостить тебя пивом? — к нему подсела уже подвыпившая девушка, которая пришла всего полчаса назад. Томас даже не заметил, как она подошла к его столику в самом углу. — Я бы с удовольствием, но я жду друга, — Томас устало улыбнулся. — Друга друга? Или просто друга? — она наклонила голову и прищурилась. — Кстати, меня зовут Миранда. Томас задумался, что ему ответить на этот сумбурный вопрос. Девушка терпеливо ждала и выглядела действительно заинтересованной в ответе. Её друзья активно обсуждали её поведение, сидя за столиком у окна. Они заняли место сидящих там раньше девушек, уход которых Томас тоже не заметил. Его внимание рассеивалось, как только дело касалось чего-то столь бессмысленного, как случайные знакомства в баре. Его больше интересовали приходящие. Дверь открылась, и Томас забыл про сидящую напротив Миранду. Как уже с десяток раз до этого вместе с тихим звоном колокольчика он непроизвольно задержал дыхание. Входящего ещё не было видно, но Томас уже знал, кто это. Он понял это по тому, как открылась дверь. По тому, как вместе с забытым вдохом замерло сердце, и волосы на руках встали дыбом. Томас еле сдержался, чтобы не вскочить с места сразу же. И сдержал себя лишь потому, что такое поведение могло напугать остальных. Особенно того, кто входил. Вдруг Томас всё же ошибся. Такая поспешность выглядела бы глупо, по-детски. Маркус бы высмеял такое поведение. Томас не ошибся. Едва не уронив свои стакан и стул, он прошёл в середину зала, не дожидаясь, пока Маркус его заметит. А тот не замечал, ища глазами, как догадывался Томас, Митча. Мужчину из снов, друга и нового соратника. Маркус выглядел растерянным и разбитым. Что-то случилось, Томас прочитал это, взглянув на посеревшее лицо Маркуса. Выстрелы не были выдумкой. Наконец Маркус заметил его и замер, словно готовый сбежать. Таков был Маркус. Принимающий чувства к людям болью и слабостью, он превращался в камень, когда начинал испытывать их. Исключением, пожалуй, было сострадание. И любовь к детям. — Маркус, — одним именем предупредив его, Томас сократил расстояние между ними, забыв про людей и столики, разделяющие их. Чудом ничего не уронив, не сбив людей, Томас вцепился пальцами в куртку Маркуса и притянул его к себе. Ожидаемо ошарашенного, напуганного, безвольного, но старающегося держать лицо. Будто кому-то всё ещё было дело до них и проявлений их чувств. Боковым зрением, прежде чем уткнуться носом в кожаную куртку Маркуса и обнять его, Томас заметил, как Миранда вернулась за столик к своим друзьям. Томас не чувствовал себя виноватым за то, что забыл сказать ей хоть что-нибудь. Хотя бы бросить банальное: «Извини, я сейчас». Короткие ногти Томаса царапали кожу куртки, пока он обнимал неподвижного Маркуса. Пожалуй, со стороны они смотрелись глупо. Маркус пах пылью старых зданий и хозяйственным мылом, а он сам дешёвой выпивкой. Запахи были родными, возвращая в прошлое. Томас не чувствовал внутри тянущего противного ощущения обиды за неподвижность Маркуса, как когда-то, он просто наслаждался ощущением тела в кольце из собственных рук. Пальцы сводило от того, как сильно он вцепился в чужую куртку. Вздымающиеся рёбра Маркуса он грудью чувствовал на каждый вдох, и это в очередной раз напоминало о том, что этот отец Маркус Кин был реальным. Во плоти и не во сне. Маркус выдохнул и будто отмер. Положив левую ладонь на шею Томасу, а правую — куда-то на рёбра напротив сердца, он ответил на объятия. Плечи Маркуса расслабились, и он прижался щекой к макушке Томаса. Пальцы на шее были прохладным. Томас не видел, но был абсолютно уверен, что Маркус прикрыл глаза, чтобы в полной мере ощутить этот момент. Острое понимание того, что человек в твоих руках действительно рядом с тобой. Не обман воспалённого сознания, не насланные демонической сущностью видения. Не, чёрт возьми, сон. — Мы должны уйти прямо сейчас, — голос Маркуса приглушали волосы Томаса. Поседевшие с их последней встречи на висках. Голос его стал громом среди ясного неба, после которого вернулись все остальные звуки: звон стаканов, разговоры посетителей бара, шорох снимаемых курток, перелив колокольчиков, стук капель дождя, чей-то искренний смех. Томас разжал пальцы, выпуская куртку, и сделал шаг назад, открывая глаза. Вернулась картинка и запахи. Несколько смущённый поведением посетителей бармен косился в их сторону. Пахло пивом и женскими цветочными духами, веяло запахом недавно выкуренных сигарет. Эти запахи теперь долго будут ассоциироваться у Томаса с возвращением домой. Ладонь Маркуса всё ещё оставалась на его шее, но, согретая прикосновением, теперь она обжигала кожу. — Хорошо, — Томас посмотрел прямо в глаза Маркусу. — Пойдём. В отличие от последнего, Томас выглядел уверенным. Несмотря на внешнюю усталость, он сиял изнутри. Может, он и не знал, что ждало их впереди. Может, он не мог объяснить этого странного отчаяния, которое читалось на лице Маркуса, и которое тот так старательно пытался скрыть. Все эти «может» не долетали ни до разума, ни до души.