Running with the Wolves

      Ночь снова пробирается под его волчью шкуру и цепляется за и без того израненное сердце острыми когтями, раздирая кровоточащую плоть. Айзек и не помнит уже, когда спал нормально в последний раз, не считая практически комы после полнолуний — тогда ни на что другое не хватает сил, только нырнуть носом в подушку, закрыть глаза и уповать на покой, дабы затянулись и перестали ныть изломанные кости.       Кто бы мог подумать, что изводить его станут не монстры, оставленные за океаном — в таком далеком Бейкон-Хиллс, а хрупкая, почти полупрозрачная девушка, блуждающая его снами, не желая его покидать.       Гибель Эллисон наложила на него отпечаток в форме рифленой подошвы ботинка, которым его растоптали и растерли в прах. Айзеку не раз казалось, что это он тогда умер. Что он умирал с того самого дня бесчисленное множество раз, прокручивая снова и снова болезненные события в памяти, опять ставя их на перемотку, вычленяя из них определенные фрагменты или просматривая целиком… до последнего ее выдоха, оставшегося на щеке Скотта, даже не на его коже, а ведь он заслужил на это.       Секретом ни для кого не являлось, что Эллисон продолжала бредить МакКоллом — первая любовь, родство душ, еще черт знает что, отдаляющее ее от Айзека, не дающее ему возможности ощутить прилив надежды, что когда-нибудь Элли будет хоть на сотую долю того чувства так же преданно и неистово принадлежать ему. Увы, теперь этого уже не произойдет. Она мертва.       Пора принять это, как данность; как свершившийся факт; как самую ужасную из всех возможных реальностей в любой из существующих галактик. Ее больше нет. Странно верить в это, учитывая, сколько сверхъестественной чертовщины Айзек уже успел повидать. Разве может чужая смерть являться для него приговором, когда он сам-то оборотень с полным набором когтей и клыков? Естественно, после случившегося он не опустил ни руки, ни лапы, и сбился с ног, пытаясь отыскать любой возможный способ вернуть Эллисон. Да они с Крисом буквально весь земной шар обогнули дважды, хватаясь за ниточки, хвостики, упоминания и любой шепот, хоть отдаленно смахивающий на правду, только бы разжиться козырями, будь то амулет, зелье, заклинание или еще невесть что, способное оживить ее, возвратить к ним, подарить хоть немного времени вместе.       Айзек даже реинкарнацией интересовался, порой пытливо поглядывая на проходящих мимо француженок, надеясь, что в одной из них он узнает Элли по походке или смеху, или очаровательным ямочкам на щеках — отчего-то он не сомневался, что если душа ее и окажется в чужом теле, то это непременно случится в Париже, а он будет там и самым первым явится к ней.       Только этого все не происходило.       Крис вернулся к своим охотничьим делам — видимо, боль его стала притупляться, а вот Айзек в своей одержимости распрощался со сном. Впрочем, ему не привыкать ведь — раньше снились кошмары из-за отца, а теперь вот его сознание терзает образ Эллисон, хотя это, стоит признать, значительно приятнее.       Хрипло вздыхая, подминая поудобнее подушку, он изучает взглядом витой узор теней на потолке, и никак не может заставить себя закрыть глаза, ведь знает, что последует за этим: сердце снова будет обливаться кровью, а мысли затопят незаданные вопросы и неисполненные желания, которыми кишит его душа.       Но усталость все-таки берет над Айзеком верх: когда месяцами себя изматывать, то никакой волчьей выносливости не хватит, да и все силы растают подобно льду в знойный день. Только вот его сон совсем от бодрствования не отличить — слишком уж полон он все тех же теней, растущих и набирающих объем, из плоских узорчатых линий обращающихся в пронизывающий насквозь тоской мрак, пропитанный горькой дымкой. Если призрак Эллисон обитает здесь, то хуже кошмара и не придумать — ей место в раю. Солнечные девочки с лучезарной улыбкой должны находиться там, и нигде больше.       Пусть Айзек и спит, но его не покидает осознание, что еще чуть-чуть, и смерть снова окажется в выигрыше: потрошащая его, вынимающая внутренности, вдоль и поперек крошащая хребет, и в то же время оставляющая его в живых, чтобы он чувствовал все, и не мог ничего изменить — повернуть вспять ход свершившихся событий, увы, невозможно. В мире, где существуют церберы, банши, демоны, питающиеся страхом, отчего-то никто не может управлять временем, вот он и обречен, как тот кот, уже неоднократно превысив лимит, проживать девять жизней, причем, неизменно без Элли.       Впрочем, в этих муках Айзек способен найти нечто хорошее — в тот миг, когда он снова видит Эллисон, он готов вытерпеть эмоциональную мясорубку и попадание в персональный ад, да что угодно, только бы не отказываться от встреч с ней. Жаль, что это не может длиться вечно, и за коротким сном его неизменно настигает реальность, а вместе с ней и проклятие, преследующее тех, кто потерял кого-либо из близких: умирать вовсе не страшно, страшно остаться в живых и помнить, являясь бессильным.