Что спрятано в твоей груди?

      Шлейф платья из рыжего шёлка скользил вслед королеве-регентше. Блестящие складки, расшитые лесными мотивами, переливались огненными всполохами, рукава были подбиты беличьим мехом. Словно пламя, сжигавшее её изнутри, вырвалось, наконец, из грудины. Серсея остановилась у широкого лакированного стола и провела по нему рукой. Кабинет отца… тут мало что изменилось. Те же вещи, те же запахи. Вот только хозяин больше не придёт.       Она медленно села в тяжёлое кресло, обитое красной кожей, опустила пальцы на ручки, выполненные в форме массивных, когтистых лап. Сколько раз их касались пальцы отца? Лежали расслабленно, сжимались от негодования или беззвучно постукивали в нетерпении (впрочем, довести Льва до такого состояния было делом непростым – но глупцы находились всегда).       Серсея не была уверена, что именно ей руководило, когда она запретила Бейлишу использовать этот кабинет. Благо, комнат в башне десницы было предостаточно. Ему обустроили новый.       Королева выдвинула наугад один из ящиков. Поверх стопки листов там лежала знакомая пара перчаток. Чёрный цвет, безупречный крой и материал. Никакой вычурности и помпезности. Строго, аскетично, удобно. Тонко выделанная кожа ягнёнка хранила форму родных рук. На левой было заметна потёртость на безымянном пальце – от кольца-печатки.       Гвардеец доложил о госте. Что же, именно с ним Серсея и была намерена встретиться здесь.       – Вина? – предложила она верховному септону, что молва теперь звала «Его Воробейшество».       – Благодарю, Ваша Милость, не нужно.       Старик с белым пушком вокруг блестящий проплешины опустился напротив неё на заранее подготовленный стул.       – Уверены? Ваш предшественник попросил бы отборного.       Серсея растянула тонкие губы в жеманной улыбке, холодно рассматривая своего гостя. Немигающие, словно пронзающие её насквозь глаза. Худая, дряблая шея и такие же руки-ветки. Лицо было морщинистым, но с мягкими чертами. Оно выглядело на удивление здоровым для того, кто изнурял себя многочисленными постами – так гласила молва. «Мог бы хоть запыхаться, поднимаясь по этим бесконечным ступенькам», – подумала Серсея, не заметив и следов одышки.       – Что случилось с вашей обувью? – изобразив искреннюю заботу, поинтересовалась она. Когда он входил, она успела заметить под серой рясой из мешковины босые, грязные, мозолистые ноги.       – Я отдал её тому, кто в ней нуждался.       – Неужели в парчовой рясе верховного септона и хрустальной тиаре тоже кто-то нуждался больше вашего?       – Мы продали все сокровища Септы, кольца и золотые парчовые облачения, чтобы накормить бедных.       – Последняя хрустальная тиара была подарком Короны. После того как Его Святейшество лишился предыдущей. – Серсея наполнила кубок себе, а потом бросила на него красноречивый взгляд.       – Короны, что, осмелюсь напомнить, должна денег Септе. Обстоятельства, при которых была утеряна предыдущая тиара, вы вряд ли забыли.       Королева спрятала кривую усмешку, делая вид, что пригубила напиток. Да уж, сложно забыть день проводов её дочери в Дорн. По пути назад в замок чернь осмелилась на них напасть. Несколько придворных дам изнасиловали, кого-то из мелких вассалов растерзали голыми руками. Его Святейшеству тоже досталось изрядно. Тогда же он лишился своей тиары с огромным кристаллом.       – Корона ни о чём не забывает, Ваше Святейшество. Мы помним о нашем долге. Почти миллион золотых драконов.       – Девятьсот тысяч шестьсот семьдесят четыре дракона. Достаточно, чтобы накормить досыта голодных и выстроить заново тысячу септ.       Королева аккуратно поставила кубок обратно на стол, всё так же вежливо улыбаясь.       – До меня дошли слухи, что стало с вашим предшественником. Ваши воробьи… вы позволите мне так их называть, раз их так все кличут?.. Избили Его Святейшество и заключили в подземельях Септы.       – Вашей Милости доложили, где именно его нашли перед тем, как… очистить его наказанием? – осторожно подбирая слова, спросил старик. Во взгляде, однако, не было ни тени боязни или подобострастия. Он смотрел в упор, уверенно. Как на равную или даже ниже.       – В борделе, – сухо произнесла Серсея и поморщилась. Прежний септон ей никогда не нравился. Она презирала этого толстощёкого изнеженного служителя Семерым. Нового же она сейчас внимательно изучала.       Его Воробейшество кивнул и развёл руками, будто извиняясь:       – Сейчас он посажен в строгую келью на хлеб и воду. Грешно быть таким толстым, когда народ голодает. Ваша Милость вызвала меня по этой причине? Вы хотите защитить его?       – Вовсе нет, – сладким голосом возразила Серсея. – Его поведение было оскорбительным для веры. И он поплатился за свои грехи. В такие тяжкие времена нам следует помнить о чистоте нашего духа. – Она картинно вздохнула, намекая, что тяжкие времена касаются не только простых смертных. – Я понимаю, когда вы наказываете грешников. Но город при этом разрушать не следует, – произнесла она с укором. – Мне также доложили о том, что ваша паства громит различные заведения. Я получила множество жалоб от представителей купеческой гильдии.       – У веры связаны руки. Нельзя винить слепого за неуклюжесть, коль сами обрекли его на это.       – На что вы намекаете? – Серсея зарылась пальцами в густой беличий мех на своих рукавах.       – Я всего лишь пытаюсь защитить свою паству. Простите их, если они действуют столь грубо.       – Корона охотно простит воробьёв, когда они разлетятся восвояси из столицы.       – Большинство из них лишились родного дома. Страдания, горе и смерть царят повсюду. В мой прежний приход входило полсотни деревушек. Таких мелких, что они не имели собственного септона. Я ходил по ним, отпускал грехи, заключал браки и давал имена новорождённым. Теперь этих деревень больше нет.       – Войны всегда ужасны. Всему виною северяне и Станнис со своими демонопоклонниками.       – Мои люди рассказывают про львов, чинивших им зло… Речные Земли, откуда я родом, пострадали именно от них.       Крылья узкого носа Серсеи затрепетали от гнева. Как этот смерд только смеет!.. Не успела она подобрать ничего не значащий дипломатический ответ, как он резко сменил тему:       – Я наслышан о печали в монаршей семье. Бедный мальчик! – Старик сокрушённо покачал головой, прижав руки к груди в мнимой скорби. – Такое горе для всего народа потерять короля. А для матери – сына.       Серсея сухо кивнула, принимая его соболезнования. Борясь с желанием выставить его за дверь. Лживого сочувствия она достаточно наслушалась от придворных дам, и все они лишь вызывали раздражение и травили душу.       – Я мог бы помочь вам, – тихим голосом вдруг обронил Воробейшество.       – О чём вы? – холодно спросила Серсея, терзая пальцами ни в чём не повинный мех на рукавах.       – Давно ли вы читали Семиконечную Звезду? – Верховный септон сложил пальцы домиком, смотря поверх них на королеву.       – Быть может, Ваше Святейшество, вам не знакомы мирские проблемы. Но у королевы-регента их более чем достаточно. Множество дел требуют моего внимания, не позволяя отвлекаться на вольное чтение.       Септон понимающе закивал.       – Тогда я напомню вам, Ваша Милость. Глава третья, седьмая строфа. «Да воздастся нам по заслугам нашим». Всё происходящее есть награда или кара за поступки.       Серсея на секунду прищурила глаза, улавливая, к чему он клонит.       – Уж не хотите ли вы сказать, что я сама виновата в том, что мой сын пропал? – в безупречно вежливом тоне угадывалось предостережение.       – На всё воля Семерых. – Старик картинно воздел руки ввысь. – Коль Небо забрало у вас сына, то только в Его воле вернуть его вам.       – И что же я должна, по-вашему, сделать? Послать им ворона с просьбой вернуть назад? – женщина едва сдерживалась, чтобы не поджать презрительно губы. Только бреда фанатика ей не хватало.       – Покайтесь. – Глаза Его Воробейшества пронзали её насквозь. – Покайтесь, Ваша Милость. Смирите свою гордыню – она есть грех, шелуха, что не даёт очиститься нашим душам.       – И конечно же, стоит мне покаяться, как с неба сойдут сами Отец и Матерь и приведут мне моего сына? – с уже неприкрытым сарказмом и желчью спросила королева.       – Как знать. – Старик криво улыбнулся. Глаза его продолжали смотреть на неё с затаённой хитрецой.       Серсея устало потёрла виски. От этого сумасшедшего у неё разболелась голова.       – Покайтесь, Ваша Милость. Это будет ваш первый шаг к очищению души… и к вашему сыну. Покайтесь.       Тонкие пальцы женщины, массирующие кожу у лба, вдруг замерли. Она опустила медленно руки и посмотрела на старика уже совсем по-другому.       – А как высоко находится ваше Небо? Уж не в кельях под Септой? – спросила она напрямую, терзаясь подозрениями и чувствуя злость. У отца разговор с этим ничтожеством был бы коротким.       – Вы зря подозреваете меня, Ваша Милость. Ни я, ни мои братья к этому не причастны. Вы можете велеть обыскать всю Септу Бейлора, и не найдёте его.       – Я могу приказать арестовать вас. И допросить.       – Можете, – смиренно ответил старик.       – Городская стража может переловить весь ваш сброд и расправиться с ними, – тем же ровным холодным голосом продолжила Серсея. Ей не нравилось, что он смотрел в ответ бесстрашно.       – Вы любили в детстве сказки, Ваша Милость? – вдруг задал вопрос старик.       Королева всё никак не могла определиться – сумасшедший ли перед ней или это всё актёрская игра.       – Мне в детстве всегда нравилась одна, – продолжил он скрипучим голосом, добавив в него теплоты. – Про двух львов. Они жили в пышном лесу. И не было им равных по силе и отваге. Когда они насыщались после охоты, то один лев, стоило ему завидеть маленького серого воробья, прогонял его ленивым движением тяжёлой лапы. Даже рычал на бедняжку, стоило ему подлететь хоть чуть ближе. Второй всегда делился с пернатой крохой и никогда его не обижал. Много ли надо маленькому воробью? Но однажды оба льва попались в ловушку, устроенную охотниками. Они лежали, связанные толстыми плетёными верёвками и не могли выбраться сами. Это увидел тот самый воробей. И позвал своих друзей. Доброму льву они помогли – расклевали его верёвки и освободили. А на злого они набросились всей стаей… и заклевали его насмерть.       – В той сказке были мышки, – сухим голосом ответила королева.       – Мышки ли, птички… мораль у сказки одна. – Его Воробейшество улыбнулся и поднялся со своего места. – Всех не переловите. Нас много. И сила наша в единстве. Покайтесь, Ваша Милость. – Он поклонился и направился к выходу.       Королева вцепилась в подлокотники пальцами, сжав зубы. Старик был точно безумен. В здравом рассудке никто не посмел бы ей так нагло угрожать! Вот только Меррин Трант уже докладывал ей, что эта свора по численности превышает городскую и замковую стражу. «Вы можете велеть обыскать всю Септу Бейлора, и не найдёте его». Блеф? Или нет?       Башмачки королевы звонко стучали, шёлковый рыжий шлейф, переливающийся всполохами огня, змеился за ней вслед.       – Ваша Милость, – окликнул королеву спешащий к ней Квиберн. – Я отобрал несколько мальчиков, что могли бы подойти… согласно приказу вашего брата. Не хотите взглянуть?       Серсея прорезала мейстера взглядом.       – Не нужно. Всё отменить. Поиски Томмена не прекращать.       Она захлопнула за собой дверь спальни и подошла к туалетному столику. Сдёрнула с него ткань, обнажив зеркало. Как безумная, вглядываясь в его отражение. Ей снилось которую ночь, как ей обрезали волосы, а на лбу вырезали семиконечную звезду. Она моргнула, отгоняя от себя видение, где в отражении стекала кровь по её лицу от свежевысеченных линий.       «Это будет ваш первый шаг к очищению души, – с нечитаемой интонацией сказал ей Воробейшество. – Покайтесь». «У нашего сына есть надежда, только пока ты жива», – вспыхнули в голове слова брата. Стать септой – всё равно что умереть.       – Молю, Джейме, не опоздай, – прошептала она своему отражению и накинула на него ткань обратно.

***

      Весело щебечущая о чём-то беззаботном служанка расставляла на столе блюда с яствами. Санса её почти не слушала, засмотревшись в окно. Из блестящей на солнце воды весело выпрыгивали летучие рыбки, задорно снова шмякаясь в волны и поднимая фонтан брызг.       Вдруг дверь в каюту хлопнула громче обычного. Санса резко обернулась на звук. Лицо Петира было чересчур ровным. Только едва заметно напряжённая линия челюсти и сверкающие яростью глаза выдавали его. По тому, как он смотрел на неё, она поняла, что про ящики ему стало известно.       – Сара, выйди немедленно, – обратился он к служанке, не сводя гневного взора с жены. Супруги остались наедине.       Санса впервые видела Петира разозлённым. Его злой взгляд не сулил ничего хорошего. Она поднялась со своего места, обойдя диванчик, стремясь отгородиться от него хотя бы мебелью.       Петир медленно подошёл ближе, пристально смотря на супругу. Сейчас он больше напоминал крадущегося хищника, заприметившего добычу.       Может, стоит попробовать соврать, что это не она? Но кто? Если подозрение падёт на кого-то из прислуги, то накажут невиновного. И она была уверена, что слугу всегда накажут хуже, нежели жену.       Петир сделал шаг вправо, намереваясь обойти диванчик. Санса ступила влево, боясь подпускать его к себе. Её пугал его настрой и неприкрытый гнев. Петир прищурился, внимательно рассматривая её. Кружить вокруг мебели он не был намерен.       В следующую секунду он оказался рядом с ней и грубо схватил за руку, не давая отбежать. Санса лишь жалобно пискнула, когда он припечатал её собою в стену. Прижал всем телом, не давая шевельнуться.       – Думаешь, ты умнее меня?! – разъярённо процедил он.       Они были одного роста, и их лица оказались ровно друг напротив друга. Санса вся сжалась и зажмурилась.       – Ты бегаешь от меня, только пока я тебе это позволяю. Я мог бы овладеть тобой прямо на этом треклятом столе. Или вышвырнуть мальчишку из спальни в день нашей свадьбы. И был бы в своём праве... Смотри на меня! – Он ударил кулаком по дощатой стене, и Санса распахнула глаза, полные ужаса. – Я ведь и добрым быть могу, – чуть тише добавил Петир. – Если не творить глупостей.       Его вкрадчивый голос сейчас пугал не хуже жалящих слов.       – Прекрати смотреть на меня, как на насильника, – жёстко произнёс он. – Если бы я хотел взять тебя силой, никакие твои слова меня бы не остановили.       Наверное, она съехала бы по стене вниз на не держащих от страха ногах, если бы не вдавливающее её в дерево мужское тело.       – Думаешь, ты оказываешь великую милость, находясь рядом со мной? Дочка гранд-лорда удостоила своим взглядом низкородного?! Я – Хранитель Востока, лорд Долины и Харренхолла. Ты же потеряла даже своё имя. Ты ничто без меня. Никто не выстроится в очередь тебя спасать. Ты не представляешь никакой ценности. Болтоны в строгой узде держат Север.       Она отвернула голову, но он развернул её обратно за подбородок.       – Я спасал твою жизнь не один раз. Серсея уничтожит меня, если узнает, что именно я вывез тебя из столицы. Если со мной что-то случится, ты пропадёшь вместе со мной.       Последние слова прозвучали ещё глуше. Большой палец прошёлся по её щеке, нежно поглаживая. Тем неожиданней был контраст от последующего вопроса:       – Что тебе приказал Варис?       – Что? – Санса недоуменно заморгала и попыталась отодвинуть его от себя. Вот только проще было бы сдвинуть гранит.       – Ты сама призналась, что должна ему желание. – Мужские пальцы чуть сильнее сжали её подбородок. – Паук откуда-то узнал о моих передвижениях. Ты находилась одна в моём кабинете, перед тем, как дать согласие. Сидела за моим столом. Ты находилась одна в келье мейстера. Я говорил с ним только что – он не пересчитывал, к сожалению, воронов, после твоего посещения. И ты посмела залезть без спросу в мой стол. – Его глаза снова сияли яростью, а голос был шёлковым, как удавка, и таким же опасным. – Что тебе приказал Варис?!       Санса тяжело дышала, чувствуя себя сжатой в кулаке птицей. Все её глупости привели к этому идиотскому вопросу. Неужели он действительно в это верит? Вот только она видела, что он был предельно серьёзен.       – Он сказал, что однажды я должна буду выполнить то, что он попросит. Это было в ту ночь… Больше я с ним не виделась, – тихо ответила она под напряжённым взглядом Петира. – Я не трогала ничего в твоём кабинете. И не отсылала никому воронов. – Она не знала, как ответить про ящики, как объяснить свой безумный поступок. Боги, ну понимала же, что он может это заметить, зачем она сделала всё ещё хуже? – Я никогда бы не стала предавать собственного мужа и шпионить за его спиной.       – Что ты искала в ящиках? – тихо спросил он. Должно быть, первые эмоции схлынули, и он взял себя в руки, выглядел теперь более спокойным, хоть короткая чёрточка между бровей выдавала его недовольство.       – Ты не запрещал их открывать. – Она старалась смотреть прямо, заставляла свой голос звучать увереннее. – Я всего лишь хотела найти чистый пергамент. А потом Шептун сел на край ящика и перевернул его случайно. Всё упало на пол.       – «Шептун, что ты наделал! Шептун, что ты наделал!» – заголосила противным голосом птица, замахав крыльями и словно нарочно подтверждая её слова.       Санса указала на него пальцем, будто говоря: «Вот видишь».       – И зачем тебе понадобился пергамент?       Она почувствовала новый приступ паники. Что ему ответить?!       – Стихи хотела написать, – произнесла она с самым невинным видом.       Петир хмыкнул и, наконец, отстранился, давая ей вздохнуть полной грудью. Санса потёрла запястье, за которое он до этого её схватил. Какое-то время Петир разглядывал свою супругу, то ли ожидая от неё каких-то действий, то ли думая о чём-то своём. Ей очень хотелось выйти из каюты, успокоить свои мысли. Но это будет лишь очередной побег. Больше она бегать от него не будет. Может, именно этого он от неё и ждёт?       Петир резко развернулся и сам направился к выходу. Лишь почти у самого порога остановился и произнёс не оборачиваясь:       – Запомни. Обещания держат лишь благородные. И то не все. Варис поднялся с самого низа. Не доверяй ему никогда. Лучше предать обеты и клятвы, чем жестоко за это поплатиться. Если он когда-нибудь обратится к тебе с просьбой – любой просьбой – сразу же сообщи об этом мне.       Он взялся за ручку двери и толкнул её вперёд. Санса могла бы поклясться, что услышала тихое слово «рифмоплётка!» сказанное под нос с тихим смешком. Видимо, её ложь была для него очевидной.       Девушка села у окна, чувствуя себя морально истерзанной, опустошённой. Она одновременно и злилась на себя, что сама довела нового супруга до такого состояния, и чувствовала обиду от его слов. Стоило всё же признаться, хотя бы самой себе, что большая часть вины происходящего лежит именно на ней. Разве не женщина должна отвечать за настрой в семье? Хранительница очага, нежная и покорная, та, рядом с которой мужчина может отдохнуть душой, разделить с ней радости и тяготы. Так говорила септа Мордейн об образцовой жене. Этот образ хотела впитать в себя некогда Санса. Играть роль благородной леди, стать идеальной женой. Вот только никто тогда и помыслить не мог, какие женихи ей достанутся...       Обед на столе медленно остывал. Петир не торопился возвращаться, а у самой Сансы аппетита не было. В какой-то момент в каюту заглянула служанка и передала слова лорда Бейлиша. Что они вот-вот подойдут к Браавосу, и что он просит одеться леди Бейлиш потеплее – на улице холодно.       Девушка не обратила на прислугу никакого внимания. В голове крутились воспоминания о детстве. Перед глазами встал вечер после пира с королевской семьёй в Винтерфелле. Далёких четыре года назад… Септа Мордейн расчёсывала Сансе волосы перед сном и монотонно наставляла обеих дочек Старка одной из своих лекций.       – Жена должна быть послушной мужу.       – Даже если он толстый и неповоротливый боров, как король Роберт? – буркнула под нос сестра.       – Арья! – с возмущением выдохнула Санса.       – Не вздумай сказать это в присутствие Его Милости. Или при ком-либо другом, – строго сказала септа, погрозив воспитаннице пальцем. – В любом мужчине есть свои достоинства. Смотри на своего мужа всегда внимательно, дитя. В каждом есть и плохое… и хорошее. В каждом можно найти то, за что можно полюбить.       – Мне не нужно ничего искать. – Санса гордо вскинула носик, любуясь собою в зеркало. – Я выйду замуж за принца Джоффри. Он красивый и галантный, и у него прекрасные золотые волосы.       – Ты его совсем не знаешь! Вы с ним виделись-то всего пару раз! У него самодовольная усмешка, и он избалованный и вредный мальчишка, – возразила сестра.       – Он не такой! Лгунья! – воскликнула Санса, подскакивая со своего места.       – Дура! – фыркнула Арья, подскакивая со своего.       – Ты мне завидуешь, так как я однажды стану королевой! А ты ей никогда не будешь!       – Я скорее согласилась бы съесть жабу, чем стать королевой!       Какие же они обе тогда были глупыми! Как же она по ней скучает…       Кто бы тогда знал, что всё обернётся именно так. Что она выйдет замуж за Тайвина Ланнистера, а потом всё так завертится… и она будет скрываться, как бастардка с Востока. Алейна Стоун, ныне Алейна Бейлиш...       Санса приложила ладонь к холодному стеклу. За ним темнело небо, завывал ветер и волны с редкими барашками наливались чернотой. Девушка же смотрела вдаль, на запад. Туда, где остался могучий Вестерос. С грустью и теплотой вспоминая свою маленькую сестрёнку-забияку.

***

      Киван Ланнистер стоял перед дверью спальни сына, буравя взглядом ни в чём не повинную древесину и коря себя за малодушие. Пнуть бы эту чёртову дверь с ноги, чтобы хоть как-то выместить свою злость и досаду. Отправляя своего мальчика в столицу, он никак не ожидал, что кудрявый львёнок превратится в послушно блеющего барана, готового добровольно принести себя в жертву. Себя… и других.       Когда он прочитал скупые строки от Серсеи, гласившие, что Лансель хочет отречься от семьи, от наследия, от всего земного и посвятить себя служению Семерым, у Кивана похолодело в груди. Его мальчик! Первенец, гордость! Его сын! Последний оставшийся в живых. Никогда он ещё так не понимал Тайвина, у которого как-то в один момент отняли Джейме, покрыв его плечи треклятым белым плащом. Едва оказавшись в столице, Киван первым делом оттащил за шкирку Ланселя «поговорить наедине». И спросить, что, ради всех Иных, он творит?! Мальчишка с безумным взглядом жарко бредил что-то о грехах и спасении души. Что снится ему Пекло огненное, где пламя лижет ему пятки, а грудь пронзают калёными прутьями – и так будет Вечность! Вечность!       Киван почувствовал, как седины у него поприбавилось, а кровь застыла в жилах, когда Лансель стал выкрикивать ему в лицо, что виновен в смерти короля, в блуде с королевой и… Сердце, казалось, пропустило удар, прежде чем отец опомнился и жёстко зажал ладонью рот сына. А тот забился в его руках, стремясь очиститься покаянием и выпалить ещё что-нибудь ужасное, да погромче. Он же погубит себя! Себя, и Серсею, и Боги знают кого ещё. Идиот! Глупец! Безумец! Никогда ещё не возвращался домой Киван с таким тяжёлым сердцем. Везя скрученного, как щенка, сына, он даже не знал, кого мысленно молить, чтобы вернуть мальчишке рассудок. Не тех ли Семерых, что решили отобрать у него ребёнка?! И позволили умереть остальным его детям?! Киван был уверен, что Тайвин, если мог бы, отдал бы Джейме свою руку. Хоть по локоть, хоть по плечо. Но что делать, если у парня мозги набекрень встали? Свою же голову не прикрутишь.       «Ничего, – думал Киван, – дома и стены лечат». Не вылечили. Не помогли. Дни шли, а сын всё твердил свои безумства и рвался сбежать в ближайшую септу. И всё рассказать, покаяться. Как глупый мотылёк летел в огонь и не видел этого. Как сохранить его и не обломать крылья?       Киван глубоко вздохнул, сжал зубы, заранее представляя очередной тяжёлый и бессмысленный диалог, и пнул дурацкую, бесчувственную к его горю дверь.       Лансель, стоя перед зеркалом, пытался вырезать ножом семиконечную звезду себе на лбу. Шипя, вычерчивал уже вторую линию. Липкие алые капли скатывались по его носу, по руке, что зажала уже мокрое от крови лезвие, срывались с локтя, марая пол. Волосы его, криво обрезанные, торчали золотистыми пёрышками во все стороны. А отхваченные этим же ножом патлы были рассыпаны вокруг него.       – Ты что творишь, Иные тебя подери?! – выдохнул Ланнистер, пред которым распростёрлась эта картина.       Сын резко обернулся и завёл руку с ножом за спину. Будто всё, что он натворил, можно было бы не заметить!       – Лансель, – Киван старался, чтобы его голос звучал как можно мягче. – Пожалуйста, отдай мне нож.       Юноша упрямо помотал головой. Киван вздохнул и, стараясь не спугнуть, сделал несколько неторопливых шагов к нему. Сын отпрянул от него и зажался в угол, как мышь.       – Лансель, пожалуйста.       Мужчина протянул ладонь, требовательно смотря на сына. Лансель рванул мимо него, но Киван перехватил его поперёк туловища, мгновенно ловя руку с ножом.       Из коридора был отчётливо слышен короткий вскрик парня, возня, грохот опрокинутого стула. Девушка с тёмными волосами до плеч осторожно приоткрыла дверь, заглянув на одну секундочку, а потом побежала звать мейстера. К счастью, его покои лорд Утёса временно перенёс поближе к спальне своего сына. Вот для таких вот случаев...       Мейстер Клейман подхватил всё необходимое и поспешил со всей возможной в его годах резвостью. Киван насильно влил успокоительное в рот брыкающемуся сыну. Когда тот стал затихать, осторожно вытащил нож из его израненных пальцев и отдал мейстеру. Взял ещё вяло трепыхающегося парня на руки и перенёс его на кровать. «Вымахал-то! Уже не потаскаешь, как раньше», – пробурчал Киван, садясь рядом с ним и смачивая тряпицу в тазу с водой, услужливо поданном мейстером.       – Ненавижу, – шептал ослабевший Лансель, пока отец осторожно вытирал ему кровь с лица.       Надо было ещё обработать рану мазью и перевязать... Глубоко же, дурашка, прорезал. Шрам останется.       – Я ненавижу тебя, отец, – прошептал засыпающий парень, смежив, наконец, веки.       – Я знаю, – ответил Киван, погладив его по коротко обкромсанным волосам. Когда-то он ругался, что сын отрастил локоны почти до плеч. «Как баба ходишь», – ворчал он. Кто бы знал, что лучше уж длинные патлы, чем это…       Клейман с трудом откупорил бутылочку с живительной мазью и вооружился для неё деревянной лопаткой.       – Дозвольте мне, милорд.       – Я сам, – процедил мужчина.       Когда они закончили, а все острые предметы были убраны из комнаты, Киван направился к себе в кабинет. Тяжело опустился в кресло, поставил локти на стол и упёр лоб в сцепленные в замок пальцы. В камине задорно потрескивали поленья, но от этого ему не было теплее. Плечи ныли, словно их придавили непомерным грузом, а пред закрытыми глазами рябили точки. В кабинет робко постучались.       – Подите вон, – рыкнул он, не желая сейчас никого видеть. Если бы что-то было с сыном, мейстер бы не стучал.       Дверь всё же открылась и вошла девушка, неуверенно замерев у порога. Киван покосился на неё усталым глазом. Вернул-таки Маркус беглянку. И, видимо, именно она позвала мейстера. Не показалась ему вечно сующаяся везде любопытная моська в проёме двери. Видела, значит, как он собственного сына уложил на лопатки…       Мужчина резко встал и хлопнул ладонями по столу, тяжело опёршись на него.       – Ну, давай! Скажи, что я тиран! Что я деспот!       Пристыженный вид, носком сапога дырку сейчас в ковре проковыряет. Волосы вьются от влаги, одежда липнет к телу – действительно, за окном который день льёт как из ведра. Пусть только попробует простыть ещё!       Киван опустился назад в кресло и снова упёрся лбом в сцепленные руки, уже не смотря на неё.       – Мне надоели твои детские выходки, Джой, – сказал он, пожалуй, чересчур жёстко.       Она подошла ближе и положила руку ему на плечо.       – Киван…       – Иди спать, Джой, – устало ответил он, сам не зная, то ли сердиться на взбалмошную девчонку, то ли порадоваться хоть про себя, что привезли эту глупышку живой. – Завтра поговорим. Уже поздно.       Девушка обиженно фыркнула и вылетела из комнаты. Коридор, два пролёта вверх, поворот… Путь, который она прошла уже тысячу раз в обе стороны. Швырнула зелёный плащ на стул, расстроенно спихнула с дивана подушку, вышитую специально для неё «тётей» Дженной… Легче от этого почему-то не стало. Она вздохнула и полезла за чистой одеждой. Может, когда она наденет сухое, то почувствует себя лучше. В комнату заглянула служанка и спросила, не приготовить ли госпоже горячую ванну. Девушка поморщилась, услышав в очередной раз вежливое «леди Джой». Как же она устала от чужого имени!       – Не нужно, – буркнула она, вытирая взлохмаченную голову полотенцем с умывального столика. Были бы волосы покороче – высохли бы сами. Но Киван запретил их стричь. Пускай и медленно, но они отрастали. Наверняка и служанку сейчас послал он. Значит, уже не сердится. Завтра, конечно, будет всё равно ругаться, но это так, для виду.       Арья забралась с ногами на подоконник, с тоской наблюдая за алым небом. Утёс Кастерли был одной из самых западных точек материка. И взор воспитанницы Ланнистера был обращён на восток. Туда, где, скорее всего, должна была находиться её сестра. Если она ещё жива. Как же она по ней скучает…       Кто бы знал, что всё обернётся именно так. Что её увезёт с собой Киван Ланнистер, и она будет скрываться, как бастардка с Запада – Джой Хилл...       Вокруг ладони стекло запотело. При очень большом воображении теперь можно было подумать, что это след от другой руки… по ту сторону стекла. За ним темнело небо, завывал ветер и гнул нещадно ветки, листва которых с каждой минутой отдавала чернотой. Арья еле слышно прошептала:       – Санса…       И отняла руку от окна. След на стекле показался ей больше своего.