***
На дне фонтанов, мимо которых Петира вела стража, виднелась лишь грязь вперемешку с красной кирпичной пылью. В некоторых спали вповалку бедняки. Спали они и вдоль стоявших впритирку квадратных домов с потрескавшимися стенами; дремали люди, подпирающие спинами морщинистые стволы фиговых деревьев. На них, как и на самого Петира, и Мормонта, и окруживших их безупречных так же садились чёрные жирные мошки, кусающие почти мгновенно. Вот только спящие их не смахивали. Разорённые лавки встречались и на центральных улицах. Возле бывшей бани, превращённой в богадельню, разгорелась самая настоящая драка, когда объявили, что всю на сегодня положенную еду раздали. Женщина с оливковой кожей и буйными чёрными космами проломила миской голову старику, отбирая у него ломоть хлеба. Не хотел бы Петир оказаться здесь без охраны хотя бы безупречных. Не нравилась ему перспектива предстать перед дочерью безумного короля. И тем более не желал он, чтобы появилась хоть малейшая возможность, чтобы Серсея узнала о его посещении Миэрина. Усечённые верхушки пирамид неотвратимо приближались. На тридцать второй ярус Великой пирамиды они поднимались, казалось, целую вечность. Надоедливо маячившая перед ним макушка Мормонта влажно блестела, к спине Петира ткань липла кусачим потом. Тронный зал по праву звался пурпурным. Стены, арками уходящие вверх, блестели острыми, хищными линями мрамора всех красных оттенков. От резных языков светло-алого пламени почти у пола до багровых гарпий, терзающих друг друга острыми когтями и клыками в высеченных небесах. Мраморная же лестница с молочными, режущими глаз контрастом ступеньками, величественно поднималась к пустующему постаменту для трона. Уродливую, по слухам, конструкцию из златосердца с языкасто-клыкастой гарпией разрубили на дрова. И вместо неё перед постаментом установили почти скромную скамеечку чёрного дерева с шёлковыми пёстрыми подушками. На них-то и восседала новая правительница Миэрина. — Перед вами Дейенерис Бурерожденная из дома Таргариенов. — Вперёд вышла смуглокожая девочка с курчавыми чёрными волосами, чтобы представить свою королеву. — Именуемая первой, от крови древней Валирии. — Её голос звонко отражался от костлявых каменных чудищ, выпирающих из стен. — Неопалимая, — начала она перечислять бесконечные титулы, — Королева Миэрина, Королева Андалов, Ройнаров и Первых Людей, Кхалиси Великого Травяного Моря, Разрушительница оков и Матерь Драконов. К окончанию её слов Мормонт поднялся по ступенькам и занял место слева от скамеечки — рядом с Барристаном Селми в его неизменном доспехе. Справа же от королевы наёмник в крикливых одеждах самолюбиво поглаживал свою синюю бороду, заплетённую в форме трезубца. — Ваша Милость, — Петир сделал лёгкий поклон, — позвольте представиться. Петир из дома Бейлишей, лорд Харренхолла, лорд Долины и хранитель Востока. — И мастер над монетой в королевском совете, — недовольно добавил Барристан, давя на него взглядом из-под насупленных седых бровей. — Над законами, — бесстрастно поправил его Петир. Наёмник любовно огладил ладонью золотую рукоять аркха на поясе, отлитую в виде нагой женщины. — В королевском совете, значит? — Он белозубо ухмыльнулся, почти оскалился. — Что-то не видел его вчера на собрании. — За Узким Морем, — подала снова голос представившая королеву девочка, — сейчас правят Баратеоны. У них свой королевский совет. Издёвку наёмника она либо не поняла, либо намеренно проигнорировала, решив сгладить начавшую накаляться ситуацию. — Позвольте узнать, — холодно обратилась уже сама королева Дейенерис, — что заставило члена Малого совета узурпатора посетить мой город? — Любопытство, Ваша Милость, — Петир вежливо улыбнулся. — Мой путь лежал мимо ваших земель. Какой глупец откажется взглянуть хотя бы одним глазом на самую красивую женщину в мире и её драконов, о которых уже слагают легенды? — Одним глазом он уже взглянул. — Наёмник достал стилет и демонстративно потрогал острие кончиком пальца. — Можно я выколю ему второй глаз? Он ему уже не нужен. — Вторым, видимо, он хочет увидеть драконов как можно ближе, — ворчание Барристана несло тихую, но отчётливую угрозу. Королева Дейенерис подняла ладонь, призывая к порядку своих советников. — Сир Джорах меня удивил, доложив, что привёл шпиона, пойманного на улице города. — Она снова сложила руки на коленях. — Как вы можете объяснить своё появление на нашей территории? С гордым разворотом плеч, в струящемся белоснежном токкаре, приоткрывающим изящные щиколотки в сандалях, и с заплетёными серебряными косами в полукруглую корону она выглядела величественнее краснощёкого Роберта с одышкой или его глумливо кривляющего усмешку сына. Доложил только после того, как привёл. Ай да Мормонт! В записке ему Петир не писал, кто именно привёз ему письмо от леди Медвежьего острова. Значит, Мормонт солгал про то, что королеве уже доложено о нём. И что безупречные пришли в бордель по его душу. И ведь как быстро их организовал! Джорах стоял с каменным выражением лица, челюсть выглядела напряжённой. На улице, говорит, «поймал»? — Ваша Милость, — Петир сделал шаг вперёд, — вы официально не объявляли войну Семи королевствам... — Я не могу объявить войну Семи королевствам, — перебила она его, — ведь они принадлежат мне. Не так ли? — Прошу прощения... Баратеонам, — исправился Петир. — Ваш город не закрыт для торговых судов, ведь вы объявили, что не принимаете только один привычный здешним вид товара. Но я не работорговец, и корабли мои не военные. За что меня судить? Нет ничего невинней прогулки не дальше двух улиц от порта. — За службу Баратеонам, — тихо, но отчётливо уронил Мормонт. — Говори уж прямо — Ланнистерам, — добавил в свою очередь Барристан. — Да ты ещё не знаешь, как мы судим! — Глаза наёмника сверкали предвкушением. Уголки губ королевы едва заметно дрогнули, чуть не сложившись в улыбку. Ей нравились издёвки её советников. В Петире она, видимо, видела пока лишь беззащитную мышь из клана врага. — Ваша Милость, прошу меня извинить, но вас окружают сплошные предатели. — Петир обвёл рукой тронный зал. — Если я верно помню информацию, полученную от шпионов, то вы, должно быть, — он повернул голову к наёмнику с синей бородой, — Даарио Нахарис, капитан отряда наёмников. Стал им, убив двух других капитанов собственноручно. — Ради моей королевы. И горжусь этим, — широко расставивший ноги наёмник отвесил глубокий поклон королеве Дейенерис. — Вы, — Петир смотрел уже на Барристана, — сложили свой плащ и сменили короля на королеву, когда захотели. — Меня отправили в отставку! — возмутился Барристан. — С вас сняли клятву королевского гвардейца и пожаловали земли, замок и людей для него, но Джоффри всё ещё оставался вашим королём. Ваша Милость, предупреждаю, не стоит дарить ему замки, он от них вертится, как флюгер. Лицо Барристана пошло красными пятнами. Петир развернулся в сторону Мормонта. Его щёки, покрытые щетиной, едва заметно потеряли краску. — Рыцарь в изгнании, — медленно протянул Петир, затыкая его одним взглядом. — Этим всё сказано. Хотя бы он не скажет больше ни слова против него. По крайней мере в ближайшее время. — Ваша Милость, как видите, иногда люди врагов... ведь именно им служили ваши советники?.. Становятся новыми друзьями. — Вы предлагаете себя в качестве друга? — королева Дейенерис подняла брови, выражая интерес. Если её забавляет разговор — уже неплохо. — Пока я не знаю вас, а вы — меня. Знаю лишь, что вы не враг ни мне, ни жителям Семи Королевств. Но рано или поздно вы пожалуете туда, я прав? Не лучше ли будет иметь там одного знакомого, к тому же, лорда, хранителя одного из королевств? — Всё, что ты можешь предложить самой красивой женщине в мире — это знакомство? — Даарио сел на верхнюю ступеньку у ног королевы, поставив локти на колени. Всем своим видимом он напоминал верную собаку у ног госпожи, которая скалит клыки ей на потеху. — Думаю, — спокойно продолжил Петир, — по ту сторону моря будет интересно узнать о том, что королева милостлива. Что она несёт добро и свободу всем, и... — Вы хотите сказать, — голос Дейенерис жалил холодом, — что я отличаюсь от своего отца. Не безумна и не убиваю людей при первом же знакомстве? Петир не успел ответить на этот провокационный вопрос. Дейенерис поднялась со своей устланной подушками скамейки. Он никогда не видел глаз Безумного короля. Но в эту секунду мог поклясться, что фиолетовые глаза Дейенерис пылали тем же огнём. — Вы хотели увидеть драконов? Вы их увидите.***
— Самцы имеют по две пары гребней. Первая пара располагается на голове и спускается на шею по бокам. Вторая идёт вдоль всего позвоночника. Сами гребни представляют собой вереницу длинных острых наростов, между которыми растут кожаные перепонки. [...] Лили закусила губу, о чём-то задумавшись. А затем спросила: – Ты сказал, что у самцов две пары гребней. А у девочек? – Только на спине. (Разговор Сэма и Лили, из Главы 39. «Под отчим кровом»)
Наверное, у всех подземелий — в замке ли иль в пирамиде — есть нечто общее. В них холодно, даже в самый знойный день, и, конечно же, это последнее, что беспокоит того, кого ведут всё глубже и глубже в самое жерло катакомб. Пологие лестницы сменялись крутыми; высокие, величественные коридоры блестели выщербленным камнем цвета пыльного песка. По обе стороны от процессии часто встречались гранитные, на вид шершавые шары ростом человеку по пояс — на них покоились чугунные масленые чаши, покрытые копотью. Над одним из проходов с массивной круглой дверью, которую двое безупречных открыли сопя, аж вены на руках вздулись, висела огромная паутина непривычно густого, на взгляд вестероссца, плетения. Чёрный паук с брюшком не меньше яблока злорадно потирал лапки. Всё не так обернулось, как Петиру хотелось. Но сейчас неосторожные действия, как паническое дёрганье в ловушке, лишь сильнее затянутся узлом на шее. Лишь умеющий изворачиваться и выживать находит всегда лазейки. Дейенерис от крови дракона — она вспыльчива, взрывоопасна. Неудачное слово рядом с ней подобно искре с бочонком, если не складом дикого огня. Но, по слухам, она милостива, великодушна. А значит, отходчива. Там, наверху в тронном зале, её распалили угодливые ей языки. В тягостном молчании и прохладе под брюхом гискарской пирамиды она может всё обдумать без этих задир, переменить своё мнение. Пускай остынет кровь, а там, покуда голова на плечах, он попробует с ней договориться. Есть у него идейка, что ей предложить. — Отоприте, — велела Дейенерис. Свет от её факела играл на двери, больше похожей на ворота. Круглая створка в три человеческих роста бугрилась чернёными литыми фигурами, тянущими с неё в немой мольбе руки. Блестящие рты вытянуты в беззвучном крике, выточенные глаза вспучены от ужаса. Интересно, что правители павшей империи держали за этой стращающей украшениями дверью? Было ли оно хуже огнедышащих тварей? Безупречные налегли на цепи, всеми силами стали тянуть уходящие в узкий колодец над ними звенья. Невидимый за плитами механизм ожил, и могучая дверь неохотно, со стоном, откатилась вбок вдоль стены. И всё же было неоспоримое достоинство данной ситуации — он увидит драконов. Стремительным жёлтым ручьём свет хлынул по плитам вперёд и неожиданно оборвался, бесследно пролившись во тьму. Остался широкой полоской-лужей, обозначив площадку перед пропастью. Холодок пробежался по спине Петира, тугая тишина давила в уши. Дейенерис, бросив короткий взгляд на него через обнажённое плечо, уверенно двинулась вперёд — эхо сделало громче твёрдую поступь её сандалей. — Подойдите ближе, лорд Бейлиш. Безупречные, обрамлявшие его, но пока не тронувшие и пальцем, расступились в стороны. Он покорно, хоть и медленно, подошёл к ней, замерев за спиной. Кто знает, где эти твари прячутся в темноте? Если Дейенерис и вправду не горит — по словам Мормонта — то хоть какая-то, но защита. — Ваша милость, в вашей воле, конечно, меня спалить,... — попытался он начать заготовленную речь. Она сделала ещё полшага вперёд. И подняла факел выше. Опустив глаза, Петир замешкался. Они стояли у самого края, и свет теперь выхватил площадку под ними — яма, видимо, имела два уступа над дном. На первом они стояли. На втором, более нижнем, камней практически не было видно: всю площадку устлали крупные кости и угольно-чёрные остатки — будто спалёные дотла объедки. — Кажется, настало время обеда, — холодно, будто невзначай уронила Дейенерис. — Велите подать быка. Один из безупречных за их спинами крикнул что-то оставшейся страже за дверью, тот крикнул кому-то ещё, раздался ещё один крик, почти неслышный... Наверное, цепочка из сообщений ушла куда-то, и почти сразу сверху со скрежетом отодвинулась плита, за которой почти ничего невозможно было разглядеть из-за бьющего яркого света. В ней показалась тёмная раскачивающаяся гора. Она два раза дёрнулась, неуклюже перевалилась через край — теперь отчётливо виднелся мотающийся хвост с кисточкой, похожий на коровий — и ухнула вниз, пролетев перед ними, обдав ветром с запахом крови. Мерзкий хруст подсказал, что туша сломала собою много косточек. Проскрежетала и с грохотом закрылась плита, исторгнувшая пищу. Гулкий звук почти улёгся, отражаясь от исполинских стен, когда в слепой тьме где-то вдали, куда не доставали их факелы, раздался шорох. И ещё один. Потом словно дунули в мятую трубу — лениво, нестарательно. Засопело, заворчало. С негромким, но отчётливым свистом воздух втянулся куда-то несколько раз. Невидимое существо... принюхивалось. Чёрные кончики угольков на площадке затрепетали от лёгкого ветерка, возникшего в зале. Мягкий и вместе с тем тяжёлый звук — будто мешок с чем-то тяжёлым, обёрнутый в сыромятную кожу, плюхнули на землю. Второй... Третий, по звуку ближе. Заблестели глаза, золотистые, влажные, с хищным вытянутым зрачком. Свет неспеша облизал золотую чешую на угловатой морде, замерцал на вытянутой, изящной шее. Глаза мигнули. Зрачок расширился и тут же сузился в полоску. Клацнули зубы и дракон заревел, исторгнув сноп пламени под потолок. На несколько секунд стало невыносимо ярко, светлее, чем если бы палили три солнца сразу. Воздух стал суше и теплее. За эти несколько секунд дракон показался во всей красе, переливаясь золотом. И отчётливо стал виден переплетёный клубок, лоснящийся зелёной чешуёй — вторая ящерица, свернувшаяся как котёнок поодаль. Вернувшаяся темень после вспышки казалась гуще. Золотое существо в неясном сумраке выглядело угловатым, воинственным. Вдруг дракон запыхтел и торопливо засеменил, перебирая лапами, к площадке, устланной костями. Ткнулся носом в тушу, громко втянул воздух. Чуть отодвинулся и, почти не раскрывая пасти, выпустил в неё тонкую длинную струю огня, тёмно-бордовую с оранжевой серединкой. Запахло жареным мясом и палёной шерстью. Довольно, можно сказать предвкушающе заворчав, дракон ухватил зубами быка и, мощно тряхнув шеей, рывком перевернул его на другой бок. Снова дыхнул поджаривающей струёй. Зелёной молнией из темноты вырвался второй дракон, сбив с лап первого. Две ящерицы-переростка покатились кубарем, шипя не хуже сцепившихся кошек. Зелёный, оказавшись сверху, победоносно чихнул на первого и вальяжно потопал к уже порядком подкоптившемуся быку. Вонзил зубы в мясо и потянул, ломая обуглившуюся корочку, отрывая себе щедрый, дымящийся кусок. Второй перевернулся обратно на четвереньки, отряхнулся по-собачьй и пристроился сбоку, ухватил быка за заднюю ногу и вырвал её с щелчком. На людей они внимания не обращали. Петир сам не заметил, как оказался у самого края и сел на корточки, как завороженный он глядел на этих мифических существ. Столько лет они считались вымершими... И вот сказка ожила. Грозные, мощные... Самое опасное оружие за всю историю Вестеросса и Эссоса вместе взятых. «Знание это сила», — сказал он когда-то Серсее. А она, посмеявшись, ответила: «Сила это сила». Под переливающейся чешуёй бугрились мышцы, в груди этих тварей роптал огонь. Они были воплощением чистой силы, которую могли дать своему владельцу. — Они прекрасны, ваша милость, — выдохнул Петир. — Кажется, вы говорили, что в моей воле вас спалить? Любой может оказаться на месте этого быка. Пару раз пихнув друг дружку, драконы погрузили измазанные красным морды уже в туловище, вспороли ему лапами брюхо. Было видно, как мясо, непропечённое внутри, кровит. От утробного рычания насыщающихся тварей мурашки бежали по коже. Он поднялся во весь рост и повернулся к драконьей королеве. Сложно было прочитать что-то за её фиолетовым взглядом. — Умная женщина не нападёт на Семь королевств, имея всего три города, два из которых бунтуют. А взятие в плен члена королевского совета... похоже на нападение. Я вам не враг. И я могу это доказать. Вы слышали простенькую поговорку: враг моего врага — мой друг? Она скрестила руки на своей небольшой груди, изящные светлые брови недовольно дёрнулись. — Можно враждовать с двумя противоборствующими сторонами. — И всё же... — Он обворожительно улыбнулся. — Я могу доказать, что не так лоялен к Ланнистерам, свергшим вашего отца, как вы думаете. У меня есть бесценный дар для вас. Мой опыт подсказывает, что красивые женщины любят подарки. Её губы тронула лёгкая улыбка. Не так подействовал комплимент, как банальное женское любопытство. — Вы же сказали, что я самая красивая? — Она повела плечами. — Может, вашего опыта не достаточно для меня. Искорки в глазах подсказывали, что ей искренне интересно, чем он готов откупить свою свободу. — Поверьте, от этого подарка вы не откажетесь. Он сказал, какой дар привёз ей. Тонкие ноздри её затрепетали, как у красивой породистой лошади, готовой встать на дыбы. Скользнув по нему распалённым взглядом, она даже взволнованно прошлась по площадке взад-вперёд, обдумывая его слова. — Что ж... — Остановилась она наконец, недоверчиво глядя на него. — Я отпущу вас, если вы не лжёте и обещанное действительно есть у вас. Но... — Как же он не любил «но» в устах королев. Он медленно приблизился к ней, натянутый, как струна. — Вы хотели рассказать, какая я милостивая королева? — Отходчива, но злопамятна. Надо запомнить. — У меня не только три города, но и три дракона. — Голос её звучал валирийской сталью. Она подошла к краю площадки и махнула рукой своим чудовищам. Чавкающие звуки за краем пропасти затихли. — Подойдите ближе, лорд Бейлиш, чтобы вам было что рассказать и о них. Дейенерис развернулась к нему на пятках, как забавляющаяся девчонка, взлетевшие волосы на секунду взметнулись серебряными косами-змеями. «Пусть боятся», — читалось в её светящихся глазах. В горле пересохло, когда над плитой медленно, совсем не спеша поднялись две морды в кровавых разводах, блестящие от жира и копоти со своей пищи. Глаза немигающие вперились в него, выпуклые ноздри подрагивали, впитывая его запах. Уж не провонял ли он, как и всё в этой зале, подкопчёным бычком? Он попытался сделать шаг назад, совсем крошечный, незаметный. Синхронно на головах вздулись гребни-перепонки, как шерсть дыбом у кошек встала. Верхние губы тварей задрались складкой, обнажив острые, иглообразные зубы, предостерегающее рычание заставило спину взмокнуть. — Они чуют страх, и ненавидят трусов, — великодушно пояснила драконья королева, протягивая руку и успокаивающе поглаживая ближайшую к ней морду золотого. Дракон затих и, блаженно прикрыв глаза, боднулся огромным носом в её ладонь, выпрашивая ласку. Молочно-кремовые перепонки на его затылке и шее миролюбиво сложились. Зелёный же воинственно раздул бронзовые гребни, затрепетал ими, затрещал угрожающим звуком. Наступив передней лапой-крылом на заваленную костьми ступень ниже, он приподнялся к ним и приоткрыл пасть, в глотке разгорелось что-то, как стремительно разгорающаяся искра в глубине трубы. Время замедлилось. — Рейгаль, нет! — закричала Дейенерис. Со всей силы она толкнула морду дракона в сторону. Петир бросился назад, по глазам ударила вспышка от пламени, пронёсшимся совсем близко. Ослеплённый, он споткнулся, камни больно врезались в тело. Крики королевы заглушил рёв одного, нет, даже двух драконов, которые затопали, захлопали, заполонили всю залу громогласной схваткой. Золотой вступился за свою «матерь», чтоб её. Накрывшись плащом с головой, не видя ничего из-за танцующих зелёных пятен перед глазами, Петир пополз по площадке подальше от опасной схватки хищников, пока не стукнулся лбом в стену. Сжался в спасительном углу в комок, впервые за много лет молясь хоть о чём-то — чтобы случайный огненный плевок чудовищ не угодил в его сторону. Воздух раскалился до невозможного. Он не просто нагревался с каждым мгновением, он пульсировал жаром. С каждым новым извергнутым огнём он нагревался, а стоило клыкастой пасти с лязгом захлопнуться, становился едва более терпимым. Громкие хлопки крыльев, звенящие в ушах как паруса в лютую бурю, создавали шквал из сухого, злого, обжигающего ветра. Едва были слышны на фоне этого крики королевы, что металась по площадке и драла горло, пытаясь перекричать и вразумить своих расшалившихся детей. Но они её не слушали. В замкнутом пространстве, хоть и таком большом, стало практически невозможно дышать. Петир прижался щекой к чудом оставшемуся под ним прохладному камню, и выглянул из-под края плаща одним глазом. Ужасающее зрелище — два бьющихся грудь в грудь дракона, хлещущие по стенам хвосты, столпы пламени, щедро поливающие и так расчерченный чёрными линиями потолок — не первый раз, видать, дрались. Один раз шипастое крыло ударило в стену прямо над Петиром, и на него осыпалась каменная крошка. Не лежал бы — осталось от него только мокрое место. Да-а, драконы являли собою огромную силу, колоссальную. Но — неуправляемую. По щекам мечущейся Дейенерис текли слёзы, косы растрепались, корона из них распалась. Безупречные, прикрываясь щитами, на полусогнутых ногах подошли к ней и, невзирая на её протесты, потащили к выходу. Двое из них, на удивление, не оставили и его — помогли подняться и прикрывали щитами до выхода. Петир привалился к холодной стене снаружи, судорожно глотая спасительный воздух, что не обжигал лёгкие. Пальцы на руках дрожали, одежда липла к мокрому телу, вся кожа выглядела покрасневшей, словно он пересидел в местной бане с горячим паром. Дейенерис, поддерживаемая под руку заботливым безупречным, подошла к нему. Щёки у неё были мокрыми, а взгляд потухшим. «Расскажите ещё и о них», — сказала она ему перед этим «зрелищем». — Я запомню, ваша милость, — сипло произнёс Петир, страшась, что она скажет ещё что-нибудь. На сегодня с него довольно и драконьей матери, и её «детей». Дейенерис кивнула. Её почти увели из коридора, когда она неожиданно обернулась, распрямилась и обратилась к нему: — Вас проводят на ваш корабль. Как только вы передадите в руки моих людей то, что вы обещали, вас отпустят. И кораблю дадут выйти из порта беспрепятственно. — Помолчав немного, она добавила: — Надеюсь, мы ещё увидимся, лорд Бейлиш. И не врагами, как вы мне уже дважды сказали за сегодня. И вы правы — такие подарки я люблю. Он выругался сквозь зубы, когда подол её белоснежного токкара скрылся из виду. Миэринское небо начало темнеть, пурпурные облака длинными перьями перечеркнули вечернюю синеву. Уличный воздух приятно ласкал лицо, смрад грязных улиц казался не таким отвратным, как запах жжёного мяса и крови. Петир шёл медленно, приходя в себя, безупречные его не торопили, сопровождали его молчаливой, но грозной свитой. Город явно готовился к празднику — на немногочисленных живых, не разнесённых улицах развесили разноцветные бумажные фонарики; несколько повстречавшихся им музыкантов в красно-зелёных обносках пели что-то на местном диалекте и бренчали на нехитрых инструментах. И всё так же, как и утром, везде лежали или сидели люди с закрытыми глазами. Петир не старался их запоминать по дороге к Великой пирамиде, но на секунду ему показалось, что это те же люди, и в тех же позах. Не сдвинулись ни на дюйм с самого утра. У борделя «Влажный бархат» какой-то мужчина кричал и пытался отогнать, стегая полотенцем, девушку с крашенным в серебро волосами. Девушка плакала, тянула руки, но он был не умолим и неустанно бил её полотенцем, брезгливо отдёргивась от её рук, боясь её коснуться, как чумную. — Нам лучше пройти по другой улице, — сказала переводчица Миссандея, которую отправила вместе с ним Дейенерис, чтобы он мог общаться с безупречными. — Это больная девушка, лучше к ней не подходить. — Срамной болезнью нельзя заразиться от одного взгляда, — пожал плечами Петир. В самом деле, чем ещё может быть больна шлюха, которую выгоняют из борделя? Миссандея посмотрела на него странным взглядом, замешкалась, но всё же пояснила: — В городе, если вы не знали, бушует эпидемия. Люди прозвали её «Бледная кобыла», а некоторые лекари называют «Кровавым поносом». Как видите, болезнь унесла многих людей. — Она махнула рукой вокруг них. Петир остановился, поражённый её словами. По-новому он взглянул на людей вокруг, уснувших долгим сном. Очень долгим. Вечным. В ближайшем фонтане вповалку лежали... Не тела — трупы. И под деревом, и подпирали окоченевшими спинами ближайшую закрытую лавочку. И эти чёрные злые мошки, что летали везде раздражающими точками — перелетали с одного тела на другое, питаясь ими. Он в огромной заражённой могиле. — Простите, лорд Бейлиш... мы так и будем здесь стоять? — с мольбой обратилась к нему девочка-переводчица. Он посмотрел на неё взволнованно. — Вы правы, не будем. Идёмте на корабль, и как можно скорее. — Ускорив шаг, он добавил: — И расскажите всё, что знаете, об этой болезни. Я и мой мейстер хотим знать всё об этой «Бледной кобыле».***
Розовые, жёлтые и нектарно-зелёные верхушки пирамид издали казались маленькими усечёнными треугольниками. Тёмным золотом блестели в вечерних лучах купола Храма Благодати. Квадратные дома издали походили на массив нагромождённых в кучу белых пыльных кирпичей, а хилые макушки пальм средь них — разложенная, начавшая вянуть зелень. Город остывал после долгого жаркого дня. Солнце красным воспалённым кругом застыло на верхушке Великой пирамиды — месте, где Петир провёл, наверное, самые страшные минуты своей жизни. Хуже было только зажимать руками рассечёное собственное тело Брандоном Старком, и смотреть, как девочка Кэт уходит вместе с ним от него. Хотя то воспоминание уже много лет не бередило сердце. Он-то думал, что оно и вовсе огрубело, закоченело. Но что-то заставило его снова болеть, когда он понял, кого Санса выкупила на невольничьем рынке в Тироше. И почему. Она увидела в Герионе Ланнистере своего первого мужа. Она, смотревшая на Петира во время прогулки кокетливым, а порою даже жарким взглядом, продолжала помнить другого. Ах, если бы это было всего лишь дурацкое чувство долга! Можно ли вытравить из женщины чувства к другому? Иногда он видел в Сансе наивную девочку, но иногда ему казалось, что она не по-детски мудра, уж не играет ли эта женщина его чувствами? Что чувствовала она на самом деле, когда прижалась к нему одним вечером, потянулась к нему? Так сладко, всем телом, всем нутром, оплела его и лишила воли. Он едва ли не забыл, как дышать, был трепетен и нежен, как никогда ни с одной другой, боялся спугнуть её, навредить, он был готов её боготворить губами, руками, сердцем... Если сердце болит — значит, оно всё ещё бьётся. Он поднял серёжку на уровень глаз. Прищурился одним и заглянул сквозь чёрный аметист в форме гранёной слезы. Миэрин казался сквозь него мрачнее, солнце напоминало разгорающуюся точку в утробе огнедышащей твари. Он помнил, как купил ей эти серьги с асшайскими аметистами. Как представил это изысканные сверкающие камни на фоне её нежной бархатной шеи... О, он много чего тогда представлял! Ни одну шлюху или самую утончённую аристократку он не вертел так часто и много в своём воспалённом разуме, во всех позах, как свою жену. В мыслях и во снах. Кончики пальцев в Тироше ей поцеловал, почтя за счастье. А она отдала эти серьги без задней мысли копии своего первого мужа. Бездушная. Бессердечная. Петир поджал губы, скривился, как от ноющей боли где-то внутри. Повертел в руках отобранное у Гериона Ланнистера украшение в руках. Две изящные серёжки с камнями в форме чёрных слёз. Она отвергла их. Так зачем ему они теперь? Он поднял ладонь над золочёными перилами палубы. И наклонил. Серёжки соскользнули с ладони и, тихо булькнув, упали в морскую воду. Чёрные грани сверкнули от закатного солнца под водой, в последний раз. Сверкнули, медленно погружаясь, и скрылись в морской пучине. «Ты пропадёшь, Герион Ланнистер, — злорадно подумал про себя Петир. — И не быстро и безболезненно. О, твоя смерть будет мучительной в руках Дейенерис Таргариен! В руках той, что ненавидит Ланнистеров всем нутром! Не стоило тебе приходить в мой дом, мою спальню и даже воздухом дышать рядом с моей женой!» Бесценный дар для матери драконов — пойманный лев. — Лорд Бейлиш, — к нему подошёл боцман, чём-то явно очень обеспокоенный. — У меня... дурные новости для вас. — Говори. Что ещё может испортить его настроение после прибывания в лапах ополоумевшей королевны? — Двое матросов, пока вы пребывали на суше, так же покидали судно и наведались в один бордель. Они сделали это без моего ведома и разрешения, и раз вы говорите, что в городе эпидемия... Руки на парапете сжались. Проклятый город. — Кто? — сухо спросил он. — Да вот эти двое, — простодушно ответил боцман, махнув рукой за плечо. Санса, некстати вышедшая из каюты, о чём-то расспрашивала единственных двух матросов на палубе. Смеялась, беззаботно кутаясь в платок от вечерней прохлады, ветер играл её шёлковыми — какими же нежными они были на ощупь — волосами. Смеялась, стоя с, возможно, подхватившими заразу недоумками, посмевшими нарушить приказ не покидать судно. — Убрать их, — процедил Петир. — Тела за борт. Без лишнего шума, чтоб никто не знал. Леди не должна тревожиться об их пропаже. Для всех — высадились на следующей остановке и не вернулись. Боцман кивнул понятному ему принципу: «нет человека — нет проблемы». — При малейшем признаке болезни доложить мейстеру Квадрону и лично мне. И велите подать горячую ванную для леди. Нужно смыть всё горячей водой. А она... пусть порадуется возможности поплескаться. Нечасто это было доступно в морском путешествии, где воду всегда экономили. Матросы всё ещё стояли рядом с ней, грубо гогоча от смеха. Он решительно направился к ней, сердце в груди стучало от тревоги. Увести, спрятать, защитить. — Санса! — громко окликнул он её.