19.10 22:43
— Раз, два, три… — я невнятно бормочу себе под нос, лихорадочно считая таблетки. Маленькие капсулы валятся из моих рук и я пытаюсь поднять хоть какую-нибудь из них, но тщетно. Я все больше чувствую пульсирующую боль в моих висках, а в глазах стремительно всё темнеет. Моя комната сейчас перестаёт казаться одиноким и холодным местом — приютом, или просто крышей над головой, нет — теперь это карусель, от которой хочется блевать. Я чувствую как меня пробирает мелкая дрожь, пока я почти бью себя по лицу, пытаясь наконец-таки проглотить эти чёртовы лекарства, а через несколько секунд мой затылок соприкасается с ледяным полом и я окончательно отключаюсь. Асфорзия — таков мой диагноз.26.10 13:24
Университет битком набит людьми; они все толпятся, кричат, смеются и, самое главное, не обращают на тебя внимание. Для меня это было в принципе главным пунктом в общественных местах — оставаться незамеченной, не пытаться кого-либо заинтересовать (хотя, я вряд ли на такое способна). Для меня ещё со школы являлось проблемой находиться в социуме, просто в притык к остальным персонажам. Ведь общество это, считайте, огромная книга, где каждый из нас — слово. Кто-то длинное, кто-то вообще предлог, но тем не менее мы составляем слова в предложения, где даже без одной буквы теряется смысл. Я же всегда позиционировала себя как точку — просто на мне всегда всё заканчивается. Точнее, на таких людях как я — безалаберных, неуклюжих, тех, кто доставляет общественности кучу проблем — «биомусор», кажется так нас называют. Я проталкиваюсь к аудитории и поспешно захожу в нее, стараясь занять наиболее отдаленное место. Сегодня вторая неделя третьего курса и я порядком уже устала от окружающего мира — серый, грязный и какой-то вечно назойливый. Чересчур суетливый (для меня). Помещение холодное и унылое, мне хочется отсюда уйти, но понимаю, что это нереально. Университет города N был не самым плохим, так скажем, но удовольствия от обучения мне не приносил. Мне не нравилось в нём абсолютно всё — от самого здания, до людей находящихся тут; мерзкие, мерзкие, мерзкие, они сновали тут и там со своими идиотскими вопросами, в нелепой одежде и противными лицами. Считают ли они себя «важными»? Безусловно. Мне никогда не доводилось встречать настолько эгоистичных героев. Это была огромная поляна белых нарциссов, по сути не отличающихся ничем, кроме своих размеров, в жизни — габаритов. Они были в равной мере пусты. Бесцветны. И вся группа казалась именно такой — скверной. Я устало вздыхаю и достаю из сумки наушники — до начала минут пятнадцать — я успею. Как только моих ушей, словно поцелуй, касается мягкий голос, я в экстазе прикрываю глаза, и ложусь на парту. Музыка несомненно одна из тех вещей, которая меня не вгоняет в депрессию, а наоборот может вытянуть. Кажется, это моё единственное спасение. Мой взгляд направлен в окно и я в полудрёме наблюдаю за тем, как осень постепенно сближается со мной — мы такие же одинокие и холодные. Серые. Занятие начинается меньше чем через десять минут и в помещение постукивая своими каблучками по ветхому деревянному полу заходит низкий мужчина, господин Мартин. Его причёска в равной степени такая же отстойная, как и моя жизнь, но я лишь замечаю, что он такой же, как и обычно, потому меня не особо это волнует. В его маленьких и пухлых, а ещё зачастую потных ладонях какой-то удивительно тонкий учебник, который он аккуратно кладёт на свой стол. Он взглядом окидывает аудиторию и почему-то на пару секунд дольше смотрит именно на меня, что заставляет меня вздрогнуть. Никто хоть не заметил? На самом деле он был странным, и дело даже не во внешности, хотя она требует отдельного рассказа: его рост был примерно таким же как и у меня — сто пятьдесят восемь сантиметров, он не являлся худым и скорее всего его живот, очень нелепо выпирающий из-под рубашки, был пивным (почему-то я в этом не сомневаюсь). У него местами была лысина, но сохранившиеся седые волосы всегда выразительно блестели на свету, что вызывало неподдельное чувство рвоты. От него не пахло никакими одеколонами; мои нюховые рецепторы дрожали от резкого запаха пота вперемешку с пылью. Этот человек был просто старостью во плоти. Профессор Мартин мог бы показаться просто занудным стариком, если бы не его подозрительные взгляды и то, как он щурит глаза, почему-то сконцентрировавши всё своё внимание, зачастую, на мне. Все его жесты казались мне неловкими и такими раздражающими, и к тому же предмет его был довольно скучен. Хотя бы потому, что мсье был просто ужасным рассказчиком. Ко всему моему уважению к истории искусств, я уже вторую неделю ненавижу её лишь благодаря этому «замечательному» профессионалу. Обожая искусство на протяжении полных двух лет в этом месте, я не предполагала что будет так легко избавиться от этой страсти лишь сменив учителя. Но, увы, господина Мартина я фактически ненавидела. Тем не менее этот мужчина уже давным-давно бубнил что-то про искусство двадцатого века и мне приходилось старательно записывать каждое его слово. Как только заканчивается занятие я с облегчением вздыхаю и стараюсь как можно скорее уйти отсюда. Мне бы следовало задержаться и подождать когда большинство народу рассосется и коридоры опустеют, ведь большинство смотаются куда-то есть, но мне не хотелось оставаться здесь ни одной секундой дольше, а потому я как можно скорее сбегаю. В моих ушах почему-то начинает звенеть и я слившись с одногрупниками проталкиваюсь сквозь двери. Почему-то мне кажется, что профессор хотел меня задержать и даже окликнул, но меня от чего-то неожиданно трясёт, что я просто плюю на всё это. В коридоре тесно, а ещё много тел. Мой быстрый шаг перерастает практически в бег и когда я вижу перед собой ещё большее количество людей в главном холе, меня передёргивает. В глазах уже слезится и я кое-как проталкиваюсь наружу. В голову бьёт свежий воздух и на секунды мне легче, хотя я как в тумане быстро иду в непонятном мне направлении. Я смутно помню с какой скоростью отдаляюсь от кампуса, как моя нога ныряет в огромнейшую лужу или как я пытаюсь перейти дорогу и мне громко сигналит автомобиль, а потом чья-то рука одёргивает моё тело на обочину. Я тяжело и нервно дышу, всё моё тело горит, а ещё на меня пристально смотрит какой-то незнакомец. — Ты в порядке? — его голос эхом звучит в моей голове. От чего-то в данный момент этот вопрос показался мне сложнейшим в этой жизни. Я не знаю. Мне кажется, он немного понимал моё состояние, потому молча ждал и смотрел. Через несколько минут до меня доходит, что просто необходимо выпить таблетки, потому неожиданно резко отстраняюсь от человека и лихорадочно ищу бутылку с водой и лекарства. Мои губы касаются горлышка и я жадно глотаю прозрачную жидкость, чувствуя как немного прихожу в себя. — Я… наверное всё хорошо… — задумчиво отвечаю, когда оказываюсь в состоянии адекватно ответить. — Спасибо. В моих глазах больше не двоится и картинка такая же чёткая, потому я могу разглядеть его — высокий, худощавый, с приятными чертами лица парень смотрел на меня чуть обеспокоенным взглядом. Я невзначай замечаю, что у него красивый цвет глаз — серо-голубой. — Это хорошо, ты изрядно меня напугала, — чуть облегчённо отвечает он и я киваю. Мне становится неловко от этой его фразы, потому я отвечаю: — Извини… Действие лекарств какое-то чересчур уж быстрое и я чувствую как это возбуждённое состояние переходит во что-то спокойное и равномерное, я словно опять плыву по течению, хотя мой мозг осознаёт, как сильно притупляются нынешние чувства. Я опять словно в трансе, только теперь будто под наркотиками. Мимо моих ушей проходит его фраза «Ой, я опаздываю» и то, как он мило со мной прощается, а я лишь невнятно отвечаю. Я чувствую, будто нахожусь за немного грязным стеклом, таким мутным и серым. Я вижу очертания людей и окружающей среды, а ещё звуки приглушённо доносятся до меня, но я в самом деле не являюсь его частью. Этот мир снова проходит мимо меня. — Добрый день, моё имя Лин и я неизлечимо больна.