exterminate()

      Для живущих в Срединных землях запах крови, смерти, магии и отчаяния привычен с рождения. Никто не задает вопросов. Здесь можно быть обращенным в статую до скончания времен и кричать так громко, что никто не услышит; можно быть насаженным на копья Хадхула и гореть, не сгорая, как само солнце; можно молить о пощаде, звать на помощь, плеваться проклятиями, давиться угрозами.       Ничто из этого не имеет значения.       Исход всегда одинаков.       У нее нет имени. Им ни к чему имена, живому мясу, которому не нужна магия, как атронахам – достаточно воды и зерна; вода и зерно дешевле магии, которой пропитан каждый фут камня в стенах великого города. Тех рабов, кому благоволят повелители, нарекают эльфийскими прозвищами, как Поющую Кость, ныне лучшую из скульптур Серцена.       Ей никто не благоволит. Ей некуда бежать. Надсмотрщик, высокий и статный, зовет ее так, как айлейды зовут скот, и с рук его течет сила, которой ей никогда не овладеть. Сила пахнет кровью: ее кровью.       Ее страхом. Ее криком.       Надсмотрщик хмурится: тень сомнения трещиной раскалывает его совершенное лицо.       - Что у тебя в руках?       Она опускает взгляд на свои ладони: из них сочится свет. Красный, как кровь. Он размеренно и властно бьётся в такт ее сердцу. У света четыре грани, но если взглянуть в центр, то ему нет границ.       Чим-Эль Адабал.       Она не помнит, как он оказался в ее руках. Она начинает помнить больше, чем должна. Огненная плеть надсмотрщика взвивается змеиной лентой, и она вскидывает руки, пытаясь заслониться от карающего пламени; красное сияние гулко вздыхает где-то в висках.       Таково отчаяние на вкус, отрешенно думает она, зажмурившись. Изжаренное беспощадным светом мясо, запекшаяся кровь, выжженные магией полосы на вековечном камне. С рождения она чувствовала его отраву в своей глотке, и даже за мгновение до гибели он не покинет ее. Сейчас она умрёт.       НЕТ.       Она открывает глаза, чтобы увидеть, как гаснет ослепительно белый луч света. Надсмотрщик, неприкосновенный перворожденный, повелитель любого из людей, теперь лишь груда пепла и черных углей на плитах Сарда: в них еще можно угадать очертания тела.       Перед ней – воплощенная многомерная геометрия, мультиреальный образ, неподвластный человеческому восприятию.       Отчаявшись, ее разум переводит его настоящий облик в человеческое подобие, и она наконец может видеть своего защитника, и его сияющий доспех, и многогранный свет, зажатый в его руке, и зияющую четырехугольную брешь в его груди.       - AE PELIN-EL: так нарекут меня. EL-ESH: так нарекут тебя. PELIN-EL-ESH: так нарекут свободу. Пойдем со мной, если хочешь жить.       Она пробует имя, названное им: Эль-Эш, Ал-Эш, странное, эльфийское, высокородное, будто насмешка, брошенная человеком в лицо эльфам Сирода. Это имя не подходит ей пока еще, но другого у нее нет и не было никогда. Она принимает его, не споря.       - В Сарде больше эльфов, чем воды в Нибене, - предупреждает Ал-Эш, - они убьют нас.       Он скалится в ухмылке и протягивает ей руку.       - Не раньше, чем мы победим.

***

      Сард становится кровавой мясорубкой, перемалывающей айлейдов в жженое месиво, сочащуюся магией мертвечину. Пелинал и Морихаус оставляют за собой алые полосы на белокаменных улицах города, и те, кто раньше был лишь скотом для господ, смотрят им вслед и отводят глаза, не выдержав сияния божественного гнева.       Когда они возвращаются, Пелинал покрыт кровью, золой и потрохами айлейдов. От него до тошноты несет смертью. Он швыряет под ноги Ал-Эш голову властителя Сарда и глядит на рабов, столпившихся у ступеней опустевшего дворца: все здесь, и северяне Фолкрита, и среброкожие котринги, и ал-гемха, и ал-харед, и кепту, и кет, и те, кому не было дано названий. Они не видят Ал-Эш и своих защитников, но видят дым, вздымающийся над высокими башнями, и видят кровь, и знают до алого гула в сердце: такова свобода.       - Твоя армия, королева, - говорит Морихаус, топорща перья. Ал-Эш оборачивается к ним, не поверив насмешке.       - Они почти мертвецы. Даже если мы разграбим весь Сард и возьмем себе эльфийские мечи и доспехи, рабы не умеют сражаться.       - Ты их научишь, - отвечает Пелинал. Ал-Эш глядит на него почти что с ужасом.       - Я тоже рабыня. Я не умею владеть оружием.       Он смеется. Чим-Эль Адабал, отзываясь, упоенно звенит в груди королевы рабов.       - Что же я тогда в твоих руках?       - Рабы не умеют быть свободными, - тогда говорит Ал-Эш, - они упадут на колени перед первым же айлейдом.       - Ты их научишь, - фыркает Морихаус.       - Я... – она смолкает, не договорив.       PELIN-EL-ESH. Так нарекут свободу.       - Мы победим? – спрашивает тогда она, и Пелинал склоняет голову.       - Иначе не может быть.       - Мы выживем?       Он усмехается, но молчит.       Чим-Эль Адабал таит в себе знания, которые не под силу объять смертному. Алессия – так называют ее люди – не может принять их все, целиком, но она уже видит больше, чем видела прежде, и помнит больше, чем должна помнить. Морихаус говорит, это в порядке вещей. Пелинал молчит. Он не слишком разговорчив, ему куда больше по душе кровавая резня.       - Кто ты такой? – спрашивает его Алессия как-то раз. – Бог?       Северяне называют его Шором, но он это не любит. Обычно те, кто позволяют себе шептаться о его происхождении, оказываются мертвы.       - Вроде того, - неохотно отвечает Пелинал. – Прототип Экстра-Лиминальной Интерстициальной Нирнианской Штурмовой Сети. Это на языке людей. В оригинале звучит лучше.       Он смотрит на Алессию и понимающе поясняет:       - Я очень хорошо убиваю эльфов.       - Тебя самого нельзя убить?       - Можно, - пожимает плечами Пелинал. Его это не слишком тревожит. – Но это ничего не изменит. Я всегда побеждаю.       - Вульфхарт.       В отзвуках имени мертвого короля слышатся глухие раскаты грома или бой барабанов. Тот образ Пелинала, что скрыт за его человеческим обликом, дрожит ему в такт.       - Поосторожней с именами. Когда их произносишь ты, они могут стать истинными, - предупреждает он.       Значит, на стороне людей бог Прочь-С-Дороги, Дракон Севера, пепельный король, волк-олень. Алессия щурится.       - Не только. Ты похож на разлом в Бивне Ака.       - И ты – сила, расколовшая его.       Она садится напротив него и берет в руки булаву Светоразящего. Пелинал смотрит на это спокойно. Возможно, он не может причинить ей вред, даже если захочет. Возможно, он просто не может захотеть.       Булава похожа на россыпь мифовекторов. Помимо целестиального звездного света, они еще лучатся варлестной радиацией: лорд Виндаселя, не сумев разбить броню Пелинала, попытался уничтожить хотя бы его оружие. Что же. Пелинал смеха ради разорвал его на части голыми руками и испил его крови, измарав ею весь тронный зал.       - Есть ли что-то, способное сделать так, чтобы ты не победил?       Пелинал глядит на нее без улыбки.       - Есть. Но не сейчас. Лучше бы нам с ним не встречаться: если это произойдет, скорее всего, всё-что-не-мы перестанет существовать. За исключением вероятности, где мое место занимает тот наглый мер, обозвавший меня вирусом. Неважно. Вы все равно не знакомы.       Пелинал видит мир вне времени. Он находится вне ограничений Ака, и человеческое упрощение до линейности Эр повергает его в смятение. Его интерпретатор волшебным образом справляется с выбором времен, когда он говорит на тамриэлике, но Алессия подозревает, что восприятие людей делает по меньшей мере половину работы. Пелинал не спорит: ему наплевать. Как и имя Ал-Эш, он называет имена до того, как они начинают существовать. По словам Морихауса, из-за подобного отношения он наломал дров где-то в доизначальной эпохе, но Рассвет сгладил все шероховатости.       Еще он говорит на языках, которые Алессия пока не отваживается слышать, поскольку даже звучание их слишком могущественно и опасно. Морихаус тоже знает древние языки, недаром он сын своей матери, но даже его Ту‘ум уступает тому, на что способен Звездный Рыцарь.       - Что ты хочешь, он на этом написан, - без тени обиды гудит Морихаус. – Ну, может, не совсем на Эльнофексе. На пре-Эльнофексе, если такой был. Возьми язык, который получился, когда возможность впервые облеклась в стремление, и скажи на нем «уничтожить»: вот и Пелинал. Но он способен интегрироваться во что угодно.       - Поддерживаю даже варлесть плюс, - откликается Пелинал. – На случай встречи с кое-каким другим супероружием.       Слишком много совпадений. Слишком много божественных нитей тянутся к единственному мифо-образу Крестоносца, защитника людей; даже сейчас Алессия не может объять их все. Их путь лежит к Башне Белого Золота, куда слетаются по ночам сияющие мотыльки из ее снов, и по джунглям Сирода, от города к городу, прокладывает дорогу Пелинал. Ничто не способно остановить его, ни кровавые дожди, ни огненные лавины, ни чарующее безумие.       - Что такое Башня Белого Золота, Пелинал? – спрашивает Алессия.       - Мир в Сердце Мира. MUNDEX AE MUNDEX, рекурсия мироздания из вида тех, что способны полностью переписать Колесо. Квази-нуль-точка. Она может спровоцировать прерывание процесса выполнения операции PELINAL.       - Убить тебя.       - Нет. Хуже, - кратко отвечает всемогущество в образе нечеловека.       - Я вижу ее во снах, - тихо шепчет Алессия и снова глядит вперед. Перед ними простираются еще мили и мили джунглей, которым только предстоит утонуть в айлейдской и недийской крови, но для глаз Королевы, хранящей Чим-Эль Адабал, смертные иллюзии не представляют преград. Она видит Башню всегда, и не всегда она уверена, что та Белого или Золотого цвета. – Снятся ли тебе сны, Триумфатор?       Он молчит долго, так долго, что она почти решает, что не дождется ответа.       - На многие твои вопросы я отвечу, EL-ESH, - наконец произносит светоносное марево рядом с ней, - но этот не задавай мне никогда. Ибо если я вспомню ответ на него хоть на мгновение, все сущее опрокинется в Пустоту.