Письма с радуги

      Все мысли смешались в голове в одну непонятную бесформенную массу. Хината не могла до конца понять, что же она чувствует, тупо уставившись в одну точку на стекле, толком не следя за дорогой — она и так прекрасно осознавала, куда именно её везут уже битый час с одной-единственной остановкой на заправке. Осака встретила их проливным дождём, точно вторя настроению девушки.        Метрическое постукивание капель о стекло погружало в какое-то состояние медитации, и Хината прикрыла веки, прикладываясь лбом к ледяному стеклу автомобиля. В горле стоял комок слёз, которые то и дело норовили брызнуть из глаз, но девушка натужно сглатывала их, сжимая до боли зубы, чтобы не разреветься. Внутри как будто что-то лопнуло, разливая по телу беспомощное чувство усталости и безысходности. На короткий миг ей стало всё равно — на школу, на отца, на Осаку… на Саске. Она хотела ему помочь — но не могла. Не может развернуть время вспять и внимательнее присмотреться к вечно мрачному однокласснику, который уже давно в свои редкие визиты приходил со свежими ссадинами, синяками и сбитыми в мясо костяшками. Хината никогда не оглядывалась вокруг чуточку лучше, всегда старалась не смотреть людям в глаза — так её воспитали — и не лезть в чужую жизнь. И она не могла воскрешать мёртвых… Хотя сейчас ей этого неимоверно хотелось.        Очнулась от своих мыслей девушка только тогда, когда хлопнула передняя дверца, и Коо тут же открыл дверь с её стороны, подавая ей руку, помогая выйти из машины. Затёкшие ноги начало немного покалывать, но Хината толком и не успела почувствовать твёрдой земли, как её потащили к главному входу под расправленным над головой зонтом.        Родительский дом был точно таким, каким она его помнила — мрачным и холодным во всех смыслах. Тёмно-коричневые стены и пол ничуть не украшали даже искусственные цветы в вазах и золотые рамы дорогих картин, время здесь остановилось, кажется, уже пару десятков лет назад. А вот отец изменился — статная фигура ссутулилась, мужское лицо начали покрывать первые морщины, а тёмные густые волосы на висках подёрнула седина. Хиаши глядел на старшую дочь с примесью усталости и тоски в бледно-серых глазах. — Здравствуй, Хината. — Здравствуй, отец…        В её комнате тоже ничего не поменялось — всё та же стерильная белизна вместе с лавандовыми вкраплениями, помнится, несколько лет назад новомодный дизайнер всеми правдами и неправдами убеждал, что именно эти два цвета идеально подходят и гармонируют с Хинатой. Сейчас же ей хотелось вылить ведро чёрной краски прямо на всё, что стояло вокруг, лишь бы не испытывать странного чувства ненависти к самой себе — такой чистой и невинной, как и эта комната, и лёгкий шифоновый тюль на белой гардине.        Огромное зеркало в тяжелой деревянной раме: когда-то в детстве очень ей нравилось, ведь только там маленькая девочка могла рассмотреть себя в полный рост и не тянуться на носочках или залезать на высокий стул. Но, глядя на своё отражение теперь, Хината не сдержала недовольной гримасы, наморщив нос — ей не хватало времени в этом хаосе как следует рассмотреть себя, не считая того короткого момента в квартире Саске. Она похудела, даже слишком, стрейчевые джинсы некрасиво топорщились под облегающей кофтой на тазовых косточках, и девушка поспешно расстегнула молнию, скидывая их с себя. О чём сразу пожалела — без заживляющей мази синяки рассасывались дольше и сейчас фиолетово-жёлтыми разводами уродовали стройные ноги, оттеняя бледную кожу. Она бездумно провела рукой по бедру, надавливая пальцами на один из самых больших синяков, тихо зашипев под нос от лёгкой боли. «Насколько же больнее Саске каждый раз…» — зажмурилась Хината, подавляя задушенный всхлип, который чуть не вырвался из лёгких, смахивая одинокую слезинку, скатившуюся по щеке.        От приближающейся истерики её отвлёк громкий топот ног из коридора, поэтому девушка поспешила натянуть джинсы обратно, развернувшись к двери, присаживаясь на краешек широкой кровати.       Сестра влетела в комнату, точно на реактивном двигателе, с громкими визгами повалив бедную Хинату назад, с неожиданной силой сжимая её плечи. Старшая сестра едва не задохнулась, когда подросшая Ханаби уселась на неё сверху, придавливая ощутимым весом, одним своим появлением и улыбкой меняя атмосферу комнаты. — Фи, — фыркнула младшая, — я чувствую задницей твои кости…        Хината хохотнула, ощущая тепло, разливающееся по груди — именно это ощущение можно описать как тепло на душе. — Слезай давай, не маленькая уже, — спихнув Ханаби на другую часть кровати, Хината приподнялась, поворачиваясь к ней лицом, подпирая ладонью голову. Сестра ещё была в школьной форме и — о, ужас! — в обуви, в которой и забралась на белоснежное постельное бельё, копируя позу старшей. — Я соскучилась, — доверительно призналась Ханаби, укладывая голову на сложенные ладони. И Хината чуть не задохнулась от перехватившего горло спазма, когда она внимательнее вгляделась в родные светлые глаза, чувства лавиной накрыли сознание, выливаясь из глаз солёными слезами. Невольно вспомнился Итачи, безжизненным овощем лежащий в больничной палате — а что, если и Ханаби когда-нибудь окажется в таком же положении? Что-нибудь случится, а её, старшей сестры, рядом не будет?.. Вот она сейчас сидит перед ней, улыбается своей яркой улыбкой, по-своему хитро щурится, глядя на неё и дышит, живёт… — Эй, ты чего? — не на шутку перепугалась младшая, подвигаясь ближе, заключая плачущую девушку в объятья, прижимая за трясущиеся плечи. — Прости-и, — от слёз голос получался хриплым и надломленным, а слова были еле слышны из-за частых всхлипов. Ханаби растерянно покачала головой, ладонями поглаживая макушку сестры в попытках успокоить. Хината не могла уже молчать, сдерживая всё, что так долго копилось внутри, и, не таясь, рассказала обо всём, что с ней случилось за последний месяц, едва успевая дышать между словами и глотать солёные слёзы. Под конец истории она чувствовала себя опустошённой и измотанной — долгая дорога в неудобном положении, эмоциональное потрясение и даже какое-то физическое истощение дали о себе знать, и голос Хинаты совсем стих, сходя на нет. Спустя пару минут тишины Ханаби аккуратно приподняла её голову, укладывая на подушки, а сама тихо соскользнула с кровати, выходя из комнаты.        Спустившись вниз, девушка первым делом зашла в гостиную, где у окна, опершись на резную деревянную трость, стоял отец. — Ну, как она? — не оборачиваясь, спросил Хиаши, наблюдая за не прекращающимся дождём. Ханаби фыркнула, присаживаясь на диван: — Пф, а как она может быть? Устала, измотана и несчастна. Уснула пока.        Ответа не последовало, и девушка, коротко взглянув на отца, так и не сдвинувшегося с места, спросила, кивнув на трость, зажатую в мужской ладони: — Она видела?        Хиаши медленно обернулся, с трудом перешёл поближе к дивану, почти не шевеля левой ногой, сел, отложив трость в сторону. — Нет, сразу же поднялась к себе. — Ясно-о, — протянула Ханаби и откинулась на спинку дивана, уставившись в потолок. Повисла тишина — только шум дождя за окном да тиканье старинных часов в гостиной. Девушка громко вздохнула, резко и тихо сказав: — Знаешь, ты — херовый отец…        Хиаши недовольно поджал губы, нахмурившись. — Знаю. А ты не дерзи, мала ещё, — сурово ответил тот, неожиданно резво поднялся, схватившись за трость, и похромал на выход. — Ой, отшлёпаешь, что ли?.. — хмыкнула про себя Ханаби, усмехнувшись.        На следующее утро Хината категорически не хотела подниматься с постели — в глаза натуральным образом насыпали песка, а ночью её кто-то явно дополнительно попинал, хорошенько помяв бока. Так ей, по крайней мере, казалось, пока она, не шевелясь, лежала, уставившись невидящим взглядом в яркий пейзаж за окном, чувствуя, как ноги под тканью джинс нестерпимо чешутся. Не выдержав, она кое-как перевернулась, вставая с кровати, проходя к шкафу с одеждой, в котором до сих пор было полно её вещей. Какие-то, конечно, были малы, но она всё же смогла найти обычные спортивные штаны и старый растянутый свитер — в этом доме ей всё казалось жутко холодным, и по коже начали гулять противные мурашки. Хотелось есть и принять душ — девушка выбрала первое, ограничившись только умыванием холодной водой и чисткой зубов, внимательнее разглядев в зеркале своё опухшее лицо, губы и красные глаза.        «Другое бы лицо…» — мелькнула короткая мысль в её голове, пока она ступала ногами в тёплых махровых носках по знакомой лестнице холла, сворачивая в столовую, откуда уже был слышен шум работающего телевизора. Часы на стене коридора показывали половину девятого утра — организм как знал, где он спал, и будто вспомнил, во сколько она обычно поднималась здесь на завтрак, а может, всё дело в том, что вчера она уснула совсем рано вечером. — О, проснулась, Принцесса. Ты как по расписанию, — улыбнулась Ханаби, утирая измазанные в сладкой бобовой пасте щёки, откусывая кусок хрустящего тоста, улыбаясь с набитым ртом. От того, как тепло прозвучало её домашнее прозвище из уст сестры, Хинате вновь захотелось расплакаться от щемящего чувства в груди — что-то она стала слишком эмоциональной. Проморгавшись, она улыбнулась в ответ, тихо присаживаясь за стол напротив сестры, поворачивая голову к молчавшему Хиаши, что по традиции, сидел во главе небольшого семейного стола. — Доброе утро, — несмело поздоровалась она, потупив глаза на свою тарелку, ожидая ответа отца — вчера она так стремительно поднялась наверх, даже толком с ним не поговорив, тогда у неё не было на это никаких моральных сил. — Доброе, — обрывисто, но не резко, ответил он, облегченно выдохнув в конце, будто сбросил с себя всё напряжение, кивнул на тарелку, молча предлагая Хинате приступить к еде. Сначала завтрак продолжался в полной тишине, только какие-то политические новости из телевизора и снующая туда-сюда кухарка разбавляли её голосами и шарканьем. Первой не выдержала Ханаби — подсев поближе к Хинате со смартфоном в руках, под недовольный взгляд Хиаши начав взахлёб рассказывать разные истории и показывать старшей сестре фотографии из школы и недавней поездки на гору Фудзи с одноклассниками.        Пока сестра была дома, Хината не чувствовала себя как в золотой клетке, но стоило младшей, улыбнувшись, попрощаться, выбегая из кухни под недовольное ворчание личного телохранителя, который должен был сопровождать её в школу, гнетущая атмосфера вновь, словно по щелчку чьих-то пальцев, появилась вокруг. Девушке не нравился этот дом, о нём в памяти не осталось хороших воспоминаний, не нравилась серая прислуга, неслышимо шагающая вокруг, собирая пустые тарелки. Не нравилось то, как постарел отец…       Прокашлявшись, Хиаши поднялся с места и, наконец, Хината увидела то, как тяжело он вышагивал, опираясь на крепкую трость. От удивления она не смогла произнести и слова, уставившись на мужскую руку, зажимающую деревянную голову китайского луна. — Поднимись позже ко мне в кабинет, — уже не приказал он, как бывало, а попросил, выходя из столовой.        Надо же, а когда-то Хината думала, что отец будет вечно молодым и суровым, с вышколенно прямой спиной и нечитаемым выражением лица — таким удобным для совершения сделок, но таким пугающим для собственной дочери. В один миг она будто сама постарела на несколько лет вперёд, поняв, насколько же скоротечно время жизни…        Принесённый кухаркой свежезаваренный чай приятно пах мятой и прошиб голову ненавязчивыми фантомами воспоминаний. У Саске тоже чай был с мятой, правда, пах, почему-то немного по-другому… может, у него была мелисса? А может рядом с ним просто всё вокруг принимало другие цвета и запахи?.. У неё уже не было возможности это проверить, ей было даже страшно подумать о том, как она должна будет себя вести, если они вдруг столкнутся, — а они столкнутся, — в школе. Не знала, как будет смотреть ему в глаза, зная, что он убил человека. Как только она произнесла этот факт у себя в голове, то сразу поняла, что совсем ничего похожего на страх или отвращение не чувствует. Только грудь сдавило от осознания того, насколько же тяжело, наверное, сейчас Саске — ведь это он убил человека. Он лишил кого-то жизни, отчаянно защищая свою и брата, зубами выгрызая в кровавый билет на свободу, цена которого с каждым днём возрастала, обесценивая их собственные жизни.        Следом за… сочувствием — и волнением? — зародилась злость. На уродов по типу этого Кисаме, Пейна и Орочимару. И всех тех, кто каждый день приходит в этот проклятый клуб смотреть на кровавую бойню, отдаваться похоти, разбрасываясь деньгами, точно ненужными бумажками. Собственное тело вновь показалось до отвращения грязным, стоило только вспомнить похотливые масляные взгляды богатеев, их кривые пальцы с грязными ногтями и толстыми фалангами, у каждого второго увешанными тонной безвкусных золотых побрякушек.        Решительно отложив в сторону чашку с дымящимся напитком, Хината решила не откладывать разговор с отцом надолго и тут же поднялась наверх, но немного растерялась у тяжелой дубовой двери кабинета, замерев с занесённой над деревянной поверхностью рукой. Наконец, она решилась постучаться. — Входи, — послышался глухой голос Хиаши из-за двери. — Ты теперь и на дому работаешь? — удивлённо спросила девушка, заходя внутрь, аккуратно присаживаясь в мягкое кресло напротив рабочего стола отца, забираясь на него с ногами, потому что пол здесь был устелен ковролином только под низким журнальным столиком, в остальных же местах блестел холодный паркет. Мужчина поднял от бумаг усталые глаза, откидываясь на удобное ортопедическое кресло. — Итак, я слушаю.        Родитель проигнорировал её вопрос, жестко поджав тонкие губы, наблюдая за дочерью, которая тяжело вздохнула, отводя глаза в сторону, лишь бы не встречаться со стальным взглядом отца, с которого вмиг спала вся усталость, на несколько минут он стал прежним собой — холодным и жестоким. — Я думаю, что Коо тебе уже обо всём доложил. И я по телефону всё объяснила — меня похитил один из людей Пейна, по какой причине, я не знаю, — немного солгала Хината, не смотря отцу в глаза, однако неудержимо начав краснеть. — Врать ты так и не научилась, — подытожил Хиаши, вставая со своего места, с парой бумажек в руках подходя ближе к дочери, которая уже опустила ноги, приподнимаясь, чтобы отцу не пришлось слишком долго ходить. — Кто этот парень?        Бумажками оказались фотографии, сделанные явно из каких-то скрытых мест, а где-то буквально в паре метров от объекта. Вот она стоит рядом с Саске, сидящим на мотоцикле — в ту ночь, когда он вытащил её из притона Пейна в первый раз. Они вместе стоят у дверей её квартиры. Саске с Суйгетцу в кондитерской рано утром, затем, как она идёт в куртке Учихи рядом с ним. Мозаика в голове Хинаты сложилась в цельную картину — вот, как Кисаме хотел отомстить Саске, он не смог довести дело до конца с Итачи, поэтому решил, что они встречаются, особенно после того, как парень буквально спас её один раз у заправки, а потом делал это снова и снова. Правда, почему бы просто сразу её не убить — кровь за кровь, так сказать? Из их единственного нормального диалога с Кисаме в приват-комнате она поняла, что он не знал, кто она такая.        Хината меняла фотографии, хмурясь с каждым разом всё сильнее. Стало жутко от мысли, что кто-то всё это время за ней следил. Положив их на журнальный столик, она вновь не решилась поднимать на отца глаза, глухо заговорив куда-то в сторону. — Ты же и так прекрасно знаешь, кто он. Только эти фотографии… всё на самом деле не так. Мы — просто одноклассники, и он много раз спасал меня. Если бы не он… — Я понял, — перебил её Хиаши, развернувшись к окну. Хината вздохнула, тихо поднимаясь из кресла и подходя к ближе к мужчине. — Пап, — позвала она его, нерешительно притрагиваясь ладонью к его плечу, прося обратить на неё внимание. От непривычно родного обращения Хиаши сначала дёрнулся, но затем черты его лица разгладились, остались только следы усталости и морщины. Он обернулся к дочери, понимая, как много ошибок он совершил в воспитании своего старшего ребёнка, и как, на самом деле глубоко внутри, боялся оступиться сейчас. — Что с тобой случилось? — наконец, спросила она, кивая на трость. — Это неважно, — глубоко вздохнул он, улыбнувшись краешком губ, — главное, с тобой теперь всё в порядке.        Девушка на его слова только нахмурилась, уже открыв рот, чтобы что-то сказать, но следующие слова Хиаши заставили её встрепенуться, отходя от него на шаг назад. — Я хочу, чтобы ты перешла обратно в академию, либо действительно улетела в Лондон. Здесь снова становится небезопасно. — Но… — Не спорь.        Вот всего секунда — и волшебство момента рассеивается, крупицы единения снова разлетаются в пыль. Хината подобралась, готовая обороняться — ей не хотелось бросать учёбу на середине последнего года, не хотелось вновь привыкать к одноклассникам, снова переживать эти мучительные моменты одиночества, которые она еле смогла перебороть только благодаря таким людям, как Сакура или Наруто — открытым, общительным и добрым.        Она понимала, что тогда точно не сможет хоть как-то помочь Саске… — Отец, — от прежнего обращения даже Хиаши почувствовал, как по груди резануло лезвие холода, — я редко когда тебя о чём прошу. Выслушай меня, пожалуйста, а потом принимай решение…

***

       Упавшие с полок вещи с гулом разлетелись по всей комнате, что-то разбилось, осыпая пол мелкими осколками, но Саске не обратил на них абсолютно никакого внимания, втаптываясь в стекло подошвами кед. Он ухватился за край полки и с силой рванул его на себя так, что хлипкие крепления не выдержали, вырываясь из стены с кусками бетона. Сдержанность и холодность, плотиной задерживающие эмоции и чувства, рухнули, стоило только воспоминаниям снова вспыхнуть в голове ослепляющей вспышкой действительности. Все барьеры пали. Мягкая груша для битья не приносила облегчения, и кулаки врезались в стену, оставляя кровавые разводы и до извращения приятную боль телу. Сердце бешено колотилось, точно готовилось к смертельному прыжку из груди, гоняя кровь вместе с адреналином по венам.        Дыхание сбилось, горло засаднило, и Саске резко остановился, упираясь ладонями в стену, пытаясь отдышаться. Он не видел, как Хината отреагировала, и даже не хотел себе представлять. Запретил себе думать; у неё остался лишь материальный долг, и больше не стоило зацикливать своё внимание на ней, даже мысленно не возвращаться к её образу — от которого, на самом деле, сердце ударяло по рёбрам, оглушающим шумом отражая удар в ушах. Это болезнь какая-то, не иначе — думал парень, без сил спускаясь по стене на пол, прикуривая, наконец, вожделенную сигарету.        Он со всем справится, как всегда, вытащит себя из этого дерьма. Один. Всё вернётся на круги своя — Хината ничего, в сущности, в его жизни не поменяла. Ничего — так он искренне хотел думать и думал долгих два месяца. Мучительно долгих. Спустя один день, как она уехала, на счету Джуго, номер которого и скинул Саске в коротком смс, красовалась большая круглая сумма, которую он тут же распределил на больницу Итачи, долг Суйгетцу за квартиру и Орочимару на погашение его пожизненного долга за взятки директору, полиции и проживание. Бои вновь вошли в привычный ритм, а в школе нужно было появиться только на итоговых экзаменах в декабре.       В декабре в Токио, в общем-то, как обычно, было холодно и бесснежно. Новогоднее настроение совсем не ощущалось, несмотря на светящиеся вокруг гирлянды и фигурки Санта-Клаусов на каждом углу. Особенно оно не ощущалось школьниками, которые безвылазно сидели по школам, расходясь по домам, иногда, почти глубокой ночью, готовясь к подступающим экзаменам, ещё хуже чувствовали себя выпускники, на которых давили сильнее обычного. Но только, кажется, не на его класс — подумал Саске, одним ранним утром, заходя в кабинет, наблюдая, как здесь почти ничего не изменилось — Наруто беспричинно гогочет над чем-то, Сакура недовольно хмурится, сжимая кулаки, что-то объясняя зависшему с открытой челюстью Рок Ли, а Ино в компании подружек дружно обсуждают кого-то, перебивая друг друга. Ребята не то что замолкают, когда он молча проходит к своему пустующую месту, но наблюдают за ним, не отводя внимательных и любопытных взглядов — и его это раздражает так, что приходится взглянуть в ответ, чтобы все тут же вернулись к своим делам, точно они ничего такого и не делали. Ещё больше раздражает толпа визжащих девиц в коридоре, через которую ему чуть ли не с боем пришлось пробираться в кабинет собственного класса. Порой он был благодарен, что ему не приходится посещать это место каждый день, иначе бы он точно сорвался.        Он сжал челюсти, когда заметил криво вышагивающего к нему Наруто: этого полудурка для полного счастья не хватало. Но Узумаки не успевает ничего сказать, как звенит звонок на урок, и ему приходится вернуться на своё место. «Этот жирдяй опять опаздывает», — хмыкнул про себя парень, потому что учителя опять не было, но, когда дверь отъезжает в сторону, он буквально заставляет себя сидеть смирно, сжимая челюсти до скрежета зубов, пытаясь приглушить возникшую в груди тупую боль. В класс вбегает запыхавшаяся Хината, нараспев со всеми здороваясь, и проходит к своему месту. Она проходит между рядами, но, как только поднимает глаза, будто что-то почувствовав, тут же спотыкается от пронзительного взгляда Учихи, еле удержав равновесие, мнётся на месте. Краснеет, открывает рот, но тут же его захлопывает, проскакивая к парте, обдавая его холодным уличным воздухом и запахом свежей выпечки. Духи у неё, что ли, такие специфические?..        Саске хмурится, ведь его это только ещё больше бесит, хотя, казалось бы, больше уже некуда — его реакция на одно её появление, запах её тоже бесит и то, что раньше он даже не замечал, что она сидит буквально у него на ладони: в соседнем ряду слева, на парту назад, прямо у окна. Чуть повернуть голову или скосить глаза — и можно увидеть, как она достаёт тетради и пенал, раскладывая всё по парте, коротко смотрит в его сторону, ещё больше краснея, и отворачивается, прикусывая кончик карандаша губами.        Ему не хочется думать о том, что от последнего действия Хинаты низ живота скрутило в узел, а руки невольно сжались в кулаки… Ему, блять, не хочется думать, но он не может не думать!..