Письма с радуги

      Идиотская привычка — или обычная забывчивость, оставлять открытым окно на ночь, — заставила Саске подняться в середине ночи от жуткого холода, пропитавшего всю квартиру до самого потолка. Окоченев до костей, парень, передёрнув плечами, поспешил захлопнуть приоткрытое окно, задёрнув шторы и, прежде чем лечь обратно, накинуть толстовку, но, как только голова коснулась подушки, вся сонливость будто выветрилась вместе с остатками тёплого воздуха. Захотелось есть, пить, курить — всё сразу, но только не спать.       Тяжело вздохнув, Саске сел на кровати, проведя ледяными ладонями по лицу, растирая кожу и глаза. Было тоскливо и холодно. Посмотрев время на экране мобильника, Саске встал с кровати, обулся, накинул куртку и вышел на общую веранду, доставая из пачки сигарету. Задумчиво оглядев округу, парень недовольно нахмурился, выпуская густую струю дыма в предрассветное небо. Со второго этажа отлично было видно дорогу за невысоким забором и припаркованные на обочине машины, одна из которых показалась ему смутно знакомой и непозволительно дорогой для этого района. — Идиоты, — выдохнул он, вновь затягиваясь. Глянцевые чёрные бока дорогой иномарки слишком сильно привлекали внимание, и если люди Хьюга — а именно эта машина тогда приезжала за Хинатой к клубу Пейна — хотели за ним следить, то они явно выбрали неправильную тактику. После сигареты ноющий от голода желудок немного успокоился, и Саске вернулся в квартиру, плотнее закрывая за собой дверь.       Следующее пробуждение ударило по нервам неприятным трезвоном входящего вызова. Саске ждал этого звонка с того момента, как его вывели с ринга. Орочимару, его приемный отец, сам редко звонил, чаще присылал безэмоциональные смски или звонил его помощник, но в этом случае, он не мог такое пропустить, поэтому на экране мигало знакомое имя. — Алло? — хриплым ото сна голосом ответил Саске, садясь на скрипучей постели. — Здравствуй, Саске-кун, — больше, чем Кисаме, Саске ненавидит разве что своего приемного родителя, хотя таковым его назвать вслух ни у кого из приемных детей Орочимару не получится. Он всегда говорил глубоким протяжным голосом, чуть хриплым, чем-то похожим на голос старухи, умудряясь вызывать ненависть одним лишь своим существованием. — Я думаю, ты догадываешься, зачем я тебе позвонил. — Догадываюсь, — просто ответил Учиха, потирая занывшие от пересыпа виски. — На самом деле, не хотел обсуждать это по телефону, да и хотелось бы увидеть тебя лично. Приходи, скажем, сегодня, в лабораторию. Новый адрес тебе скинет Кабуто. — Зачем тогда позвонил? — фыркнул парень, откидываясь обратно на подушки. — Хотел убедиться, что… С тобой всё в порядке, — елейным голоском прошипел Орочимару, и Саске будто в живую увидел фирменную змеиную улыбочку на бледном вытянутом лице приемного родителя. — Я приду… — Не сомневаюсь.        Учиха прикрыл глаза, холодными пальцами проводя по вспухшим векам — он, наверное, впервые за последние несколько месяцев смог так долго поспать, но облегчение это не принесло, наоборот, Саске чувствовал себя ещё более разбитым, чем обычно. Телефон вновь напомнил о себе, провибрировав на одеяле — Орочимару прислал адрес своей новой лаборатории и время. Обратив внимание на часы в уголке экрана, парень понял, что нужно выходить уже сейчас, чтобы успеть по времени и не выбесить своим опозданием Орочимару. Хотелось есть, лежать в кровати и никогда не вставать, но пришлось идти под контрастный душ, а из еды довольствоваться онигири из магазинчика дальше по улице и маленькой упаковкой холодного кофе.        Несмотря на праздник, в метро было всё так же полно народа, кто-то даже всё ещё носился с подарками, кто-то задумчиво крутился у карты, но большинство будто и вовсе не чувствовали праздника, стояли в офисной одежде с сумкой для документов в правой руке и телефоном в левой, словно сегодня был обычный будничный день, а не первый день нового года.        Сидячих мест почти не было, и Саске встал возле дверей, схватившись за боковой поручень, без мыслей уставившись на пролетающие за окном огоньки подземки, иногда отодвигаясь в сторону, когда на следующий станциях заходили и выходили пассажиры. Когда вагон заехал в очередной тёмный тоннель, боковым зрением парень поймал в отражении стекла знакомые очертания — показалось, что на сидении позади него села Хината, поправив ровную чёлку и одёрнув уголки пальто, но стоило ему резко обернуться, как воображаемый образ разбился, приняв очертания незнакомой женщины, просто с похожей причёской. Саске фыркнул, усмехнувшись самому себе — то снится, то вот, мерещится везде…        Свои временные убежища для извращенных экспериментов Орочимару всегда любил устраивать на самых отбитых окраинах, подальше от любопытных глаз случайных прохожих. Не то, чтобы они доставили бы ему сильные проблемы, при его-то широких связях, но лишняя головная боль никому не была нужна, даже такому моральному уроду, как Орочимару. Он был, по мнению Саске (и не только) абсолютно сумасшедшим, искал пути продления своей жизни, молодости, хотел найти свой философский камень. И никаких средств для этого не жалел — деньги, эксперименты над людьми, убийства. Сироты — это идеальный вариант для всех его желаний, их никто не будет искать, а если положить на стол директору детского дома пачку денег чуть толще, то и те, кто может что-то узнать, так и останутся в блаженном неведении. А дальше следовал лишь естественный отбор: кто был сильнее остальных телом и духом, оставался жив после всех опытов, а единственным билетом на волю было лишь в возможности выплатить долг, который Орочимару выставлял по итогу — за взятки, за еду, за всё, что он вкладывал. Хочешь выплатить — дерись, торгуй наркотиками, собой или будь ему чем-то полезен. Если хватит сил, возможно, ты даже не свихнёшься окончательно, потому что просто сбежать не получится.        Новая лаборатория находилась в подвале подсобного помещения в каком-то китайском ресторанчике. Спустившись по узкой лестнице в самый низ, Саске непроизвольно поморщился от резкого запаха медикаментов, крови и пота, витавшего прямо в главном коридоре, разветвленном на несколько поменьше. — Уберите здесь всё, — послышался недовольный голос Карин, выходившей из одного из помещений. Учиха успел разглядеть за недолгое время, как помощники поднимали чьё-то тело, оттаскивая его в сторону, пока дверь за девушкой не закрылась. Она что-то задумчиво помечала на листке, прикреплённого к планшетке, пока не подняла голову, обратив своё внимание на Саске. — О, привет, — неловко улыбнулась она, пряча за спину планшетку. Парень лишь качнул головой в ответ, подозрительно уставившись на девушку, — Пошли, они тебя уже ждут. — Они? — непонимающе переспросил Саске, следуя за виляющей по хитросплетениям коридоров Карин. — Ага, — просто ответила она, скоро останавливаясь у очередной серой двери. — Мужик какой-то с охраной, я думала, ты знаешь… — Нет, — Саске задумался, пока внутри вновь не заворочалось неприятное предчувствие чего-то плохого. — Оу, — растерялась девушка, не зная, что ответить, — ну, я думаю ничего страшного. Он точно не из людей Пейна. Может, Орочимару хочет предложить новую работу?.. — Может, — кивнул Саске, без стука заходя в дверь, лишь благодарно кивнув застывшей Узумаки.        Дверь со скрипом закрылась за его спиной, будто захлопнувшаяся дверца проржавевшей ловушки. — О, а вот и мой мальчик, — растянул бледные тонкие губы в подобии улыбки Орочимару, откладывая на блюдце чашку, из которой, по всей видимости, только что отхлебнул своей противной травяной настойки, сверкнув модифицированными жёлто-змеиными глазами из-под завесы длинных чёрных волос. Саске остановился в дверях, засунув руки в карман куртки, оглядывая всех присутствующих: главный помощник Орочимару, Кабуто, стоял за спинкой кресла своего хозяина, скрывая взгляд за стёклами больших круглых очков в тонкой оправе, сам Орочимару восседал в широком резном кресле, которое безвкусно вписывалось в это помещение с пустыми бетонными стенами и тусклым больнично-белым светом. Через столик от него сидел мужчина, в таком же кресле, сжимавший в вытянутой руке форменную рукоять трости, двое телохранителей стояли тут же у дверей — в одном из них Саске узнал вчерашнего мужчину, пришедшего за Хинатой. Дважды два сложилось в его голове, и он внимательнее вгляделся в молчавшего мужчину — на морщинистом лице едва узнавались какие-либо знакомые черты, но яркие необычные глаза не узнать было очень сложно, поэтому Учиха не сомневался, если перед ним не сидит отец Хинаты, то явно кто-то из её близких родственников. — Так, — прервал затянувшуюся паузу Орочимару, с интересом переводя взгляд то на Саске, то на Хьюгу-старшего, — что ты от него хотел, Хиаши? — Сядь, — обратился Хиаши к Саске стальным голосом, проигнорировав вопрос мужчины, поджав губы, указывая тростью на стул возле столика. Учиха задумался на недолгую секунду, но затем прошёл вперёд, присаживаясь на стул и откидываясь на спинку, в ожидании уставившись на Хьюгу, который в свою очередь окинул его пренебрежительным взглядом с головы до ног и сжал челюсти, опустив уголки тонких губ, затем повернулся к Орочимару, — я выкуплю у тебя этого мальчишку. Сколько он тебе должен?        Орочимару даже несколько растерялся, не сумев вовремя скрыть удивления на лице, но тут же взял себя в руки, нахмурившись. — Много, — неоднозначно ответил тот. — Не торгуйся, старый Змей, — фыркнул Хиаши, пристукнув тростью по полу, — сколько?        Саске, молчаливо наблюдавший за всем со стороны, почувствовал, как тошнота подкатывает к горлу — чувствовать себя неживым человеком, а товаром, разменной монетой, не самое приятное из чувств, хотя внешне он постарался не выдать себя, незаметно сглатывая противный комок. — Один миллион, — пожал плечами Орочимару, вновь беря в руки чашку, с ехидством поглядывая на Хьюгу. — Йен? — Пф, — усмехнулся в чашку Орочимару, — какой ты старомодный, Хиаши. Долларов, долларов… — Врёшь, — с хорошо скрываемой злостью ответил Хьюга, сжимая сильнее трость в ладони. — Отнюдь, — покачал тот в ответ головой, — Саске — один из моих лучших детишек, я много вкладывался в него, сильный экземпляр, выносливее других и значительно сильнее, хотя по виду и не скажешь, — на последних слова Орочимару почти любовно оглядел парня, который неудобно поёрзал на стуле под его взглядом, глубоко вздыхая, сдерживая себя, сжимая кулаки в карманах. Наступила пауза, Хиаши видимо задумался, стоит ли отдавать за Саске такие деньги, пока парень терзался мыслью, что всё это не просто так, ибо Хьюга-старший никак не был похож на альтруиста, помогавшего всем нуждающимся. — Хорошо, — наконец, пришёл он к решению, давая знак своему человеку, — переведу тебе на счёт. — Да? — удивился Орочимару, не ожидавшийся, что Хиаши так быстро согласится. — Что же, неплохо… Неплохо…        Саске видел, как он даже растерялся, кивая Кабуто, чтобы тот проверил счёт. — Жаль, конечно, у него были хорошие перспективы…        Кабуто вернулся в помещение с планшетом в руках, кивая хозяину, подтверждая, что деньги были перечислены. — Хорошо, принеси его паспорт, — мужчина поднялся с кресла одновременно с Хиаши, который всем видом показывал, что хочет поскорее убраться отсюда куда подальше. — Жду тебя наверху, — кинул он, даже не взглянув на парня, выходя из помещения. Орочимару пристально вгляделся в пустой взгляд Саске, который даже не успел до конца осознать, что его выкупили, вот только… скорее перекупили другие рабовладельцы и пока неизвестно — что хуже: быть подопытной крысой Орочимару или Хиаши. — Меня разрывает любопытство, что же ты такого сделал, что за тебя отдали миллион долларов. Ты же всегда отказывался обслуживать этих толстосумов, а теперь один из них… — Ничего такого, — перебил его Саске, поднимаясь со стула, когда Кабуто вошёл, держа в руках его паспорт. Орочимару недовольно поморщился — он не любил, когда его перебивают, но тем не менее промолчал, забирая документ у помощника. — Учиха Саске, — прочитал он, проверяя, а затем протянул его парню, но не спешил отдавать, когда тот схватился с другого конца, — ах, да, так, родительское напоминание, запрет людям Пейна не трогать моих людей на тебя больше не распространяется. На твоего брата, кстати, тоже.        Учиха молча вырвал документ из рук бывшего «хозяина» и без прощаний, поспешил уйти отсюда. Через серые коридоры, вверх по лестнице, на мнимую свободу. Воздух никогда, наверное, не казавшийся таким чистым и свежим, тут же забился в лёгкие, выходя белым паром обратно. По середине узкой улицы квартала стояла знакомая глянцевая машина, у которой, точно по волшебству, с его появлением тут же открылась задняя дверца. — Садись, — послышалось из глубины машины грубый голос Хиаши. Саске замер, не решаясь сесть в салон, — садись, говорят. Я ещё не опустился настолько, чтобы убивать детей, никто тебе ничего не сделает.        Всё ещё с сомнением парень опустился на мягкие кожаные сидения, и дверца захлопнулась, больше не пуская холодный морозный воздух в тёплый салон. — Ты же понимаешь, что я не за «спасибо» тебя выкупил? — Да, — кивнул Саске, сверля взглядом подголовник впереди стоящего сиденья, на котором сидел один из телохранителей. Хиаши тоже не смотрел на парня, сфокусировавшись на улице за окном. — Отлично, ты мне сразу показался не таким уж и глупым парнем. — У Орочимару другие не выживают, — будто для себя ответил парень, ненадолго сделав атмосферу в машине слегка неловкой. — Не общайся с Хинатой, — наконец, озвучил своё желание мужчина, — не разговаривай, не контактируй. Забудь, что она существует. Ей незачем общаться с таким… — Хиаши презрительно поджал губы, сморщившись, — как ты. Вы ещё дети, что ты ей сможешь дать?.. Ничего. Ты теперь свободен, учись, работай, живи, но только мою дочь не трожь.        У Саске всё разорвалось внутри, в груди так точно что-то треснуло, не буквально, но он почувствовал, как там, прямо в центре, будто образовалась дыра. Жизнь опять не дала ему даже право выбора — будто он никогда не был достоин любви, заботы и даже когда ему, наконец, дали свободу, так снова будто подножка самой судьбы, которая теперь с насмешкой наблюдает за его падением, когда он только-только начал подниматься. — И да, ничего ей не говори, — Хиаши принял молчание парня за согласие, а потому продолжил, — я поговорю с руководством школы, чтобы закрыли глаза на твои пропуски, им не впервой. И брату твоему оплачу лечение, с дальнейшей реабилитацией. Но это только в том случае, что мы друг друга поняли.       Брат или Хината?.. В тот момент, когда Саске сидел в салоне машины, ему казалось, что выбор был очевиден — легче вырвать все чувства, ему же это тоже не впервой, с корнем, прямо из груди. Так он считал, кидая тихое «Поняли» и выходя из машины, слушая как шуршат шины по замёрзшему асфальту, смотря на падающие хлопья снега, глядя в серое зимнее небо и давя крик, готовый вырваться из горла, вместе с подступающими слезами, лишь бессильно сжимая кулаки и затягивая полные лёгкие табачного дыма, давясь противной дымкой, сжигая горло.