Внезеркалье

— Саш, я его люблю, — поделилась девушка. Они сидели в гостиной, пользуясь отсутствием хозяев квартиры, и разговаривали. Хельга уложила голову на колени парня и закинула голые ноги на подлокотник дивана. — И что теперь делать? — Что делать, что делать, снимать штаны и бегать, — пробормотал Лаппалайнен, почёсывая жмурящуюся, как кошка, девушку за ухом. — Хотя ты уже… Честно говоря, не знаю. Просто скажи себе: чего ты хочешь от этих отношений? Нарожать кучу детей? Хорошо провести время? — В том и дело, что я сама не понимаю, чего хочу, — пожаловалась Ольга. — Знаешь, отвечая на вопрос о кюхе-кирхе-киндер, я теряюсь. Почему? Потому что с одной стороны, мне хочется носить длинные юбки, родить троих детей, сидеть дома, вязать свитера, печь пироги, шить всякие охренительно бесполезные, но такие уютные покрывала, и так далее, потому что в моей жизни нихера никогда этого не было. Естественно, поскольку на всю эту прелестную фигню нужны время и деньги, счастливый муж и отец должен быть обеспечен настолько, чтобы позволять вот это всё. В случае с Лёшей это невозможно, дети у него есть и без меня, да и заработка, вероятно, не хватит на две семьи. Ну и с другой же стороны, одновременно с этим, мне хочется курить, ругаться матом, ездить на мотоцикле, заниматься сексом с байкерами, девушками и басистами, просто потому, что мне так хочется, брить виски, пить виски, бить стаканы и морды мудакам, сниматься топлесс, а то и просто лишь в нижней части белья, пить литрами кофе и энергетики на работе (хотя какая, нахер, работа, я и школу-то не закончила), которая приносит копейки, но быть самой собой — бешено гордой, независимой и посылающей все нахрен. Если выбрать первое даже как отдаленную перспективу, исключается второе. Совет найти золотую середину неуместен, потому что жизнь, как у всех, меня не привлекает, и ты это хорошо знаешь… — Тяжело быть женщиной, да? — засмеялся Саша, но сразу же посерьёзнел. — Малышка, я понимаю тебя, но даже помочь ничем не могу, как бы мне этого ни хотелось. Я думаю, всё, что я мог бы сказать, ты и так знаешь. — Да нет, выскажись, — дёрнула острым плечом Хель. — Интересно же, может, я вообще упустила что-то из виду. — Навряд ли, — вздохнул парень. — Но изволь: твоему избраннику много больше, чем тебе; даже учитывая то, что его брак трещит по швам, и то с его слов, он не станет разводиться с женой, он никуда не денется от детей, не так ли? Ты потратишь свою юность на человека, который даст тебе взамен… Что? Интеллектуальные беседы? Слёзы в подушку по ночам? Праздники в одиночку? Тебе хочется примерить на себя роль Наденьки из «Иронии судьбы»? Не говоря уже о том, что ты рискуешь выхватить от его жены. Об этом ты думала? Ольга помолчала, кусая губы. В глазах засветились бриллиантики слезинок, красивые, чуть припухлые от забав прошлой ночи губы задрожали, кончик носа покраснел, и вот, подобно первым каплям дождя в грозу, послышались всхлипы. Она ничего не могла ответить парню, понимая его правоту, но сердце упрямо отказывалось понимать простые истины, которые пытался донести друг. — Не реви, — голосом Карлсона произнес Саша, но Олю как прорвало: она начала подвывать в голос, размазывая по щекам тушь вместе со слезами. Черные ручейки стекали на светлые бриджи парня, но тому было плевать на одежду. «Ты можешь быть тысячу раз прав, но какой в этом толк, если твоя женщина плачет?» — вспомнилось ему. Лаппалайнен приподнял Хельгу так, чтобы та уселась на его колени, и девушка уткнулись носом ему в футболку, продолжая рыдать. Блондин лишь поглаживал её по ходящей ходуном спине, ощущая каждую косточку под тонкой майкой-алкоголичкой. — Саня, что делать? — рыдала Ольга. — Что мне делать? — Дитя моё, — парень вздохнул. — Ответ на этот вопрос знаешь только ты… — Я не знаю… — всхлипывая, произнесла Оля. — Я не знаю, что мне делать, потому что я люблю его, и это вза-им-но! — Ищи ответ в своём сердце, — уклончиво ответил Саша. — Я не советчик тебе, сестричка… Я могу покормить тебя мороженым по-питерски, могу предложить сходить в кино или на Крестовский поблевать на американских горках, но не могу принимать за тебя решения, понимаешь? Кстати, не пора ли тебе отвлечься от грустных мыслей? — Я не знаю… — выдохнула девушка. В замке заскрежетал ключ, и через пару минут в комнату ввалились Мармеладов с девушкой, рыжей, как огонь, Энеей. — Ребята, тут такое творится! — Энея взмахнула руками. — В Питере солнце, представляете? Пойдёмте куда-нибудь прогуляемся, или на залив Комарова съездим позагорать? — Эй, что такие грустные, леденцы невкусные? — захохотал Мармеладов, за ногу стаскивая Олю с дивана и принимаясь её щекотать. Та покатилась с хохоту. Сашка облегчённо выдохнул: если уж Ольга смеётся над такой незамысловатой шуткой, значит, что в ближайшие полчаса она точно не вспомнит, что её расстроило. Огненные кудри Энеи сверкнули в дверном проёме, и на Ольгу спланировало чёрное парео в жизнеутверждающих черепах. Та с весёлым визгом отмахнулась от чёрной кисеи, вскочила на ноги и погналась за «бейлисоделкой», как она называла недокельтку. Энея с воплем: «не догонишь, не догонишь» понеслась по квартире, перескакивая через тумбочки и коробки и не стесняясь сносить мелкую утварь крутыми бёдрами. — Может, на дачу этих буйных вывезти? — задумчиво произнес обладатель лиловых локонов. — Им вроде бы и так неплохо, — отметил финн. С кухни послышался дикий визг, и в комнату влетела Ольга с мокрым пятном на майке, на ходу швыряясь кубиком льда в Мармеладова. Тот схватил девушку за талию, притянул к себе и забросил на плечо. — Они мне всю квартиру разнесут, — печально отметил «принц Пупырка», поправляя на плече тощенькое тельце. — Хоп! Энею парни взяли в тиски. Та мгновенно утихла. Ольга двинула парня коленкой куда-то в грудь и пискнула: — Э-эй, хватит играть в набег викингов, отпусти меня! — Вот дурочки, — вздохнул Саша. *** — Слушай, вот как тебе это пришло в голову? — Лаппалайнен смотрел на двух девушек, колдующих над плитой. Он и не подозревал, что Хель умеет готовить. — Пикник — гениальная идея, она хоть поест! — Хоть поест? — недоуменно переспросил Мармеладов. — Пару лет назад она шизанулась на костях, — поморщился блондин. — Она здесь уже три дня, и ты хоть раз видел её с едой? — Хм… — протянул Мармеладов. — Ну, при мне она пила энергетик, это я точно помню, бухала и… Вроде всё… Я думал, она в городе поела! — Вот именно, что всё, — вздохнул Саша. — Она ни черта не поела в городе, в лучшем случае, закусывала алкашку — но только если не нашла колу зеро на разбавку. Сколько бы она у меня не тусовалась, я почти не видел её с едой, понимаешь? — Ясно, — кивнул фиолетововолосый. — Хотя смотри, ест! Он указал на Ольгу, грызущую соломинку моркови. В руках девушки виднелся стакан колы. Она чокнулась с рыжеволосой, крикнув: «Sköl!», и поцеловала в щёку дитя кельтов. — Ну вот разве что, — вздохнул Саша. — Может, пошабить? — предложил панк. — С травки всегда на хавчик пробивает… — Не надо, они и так дурные, — усмехнулся Лаппалайнен. — На лесные озера девчонок повезём? — Всё тебя память предков зовёт к финским постройкам, — съязвил Мармеладов. — Ладно, на лесные так на лесные… *** Девушки с визгом плескались в воде, Саша разводил огонь в мангале, а Мармеладов возился с кальяном, и всё казалось бы полностью идиллической картиной, если бы не одна мысль, не дающая покоя Лаппалайнену: он начинал ревновать Ольгу не только к неизвестному ему мужику, но и к огненноволосой валькирии: от переизбытка эмоций девчонки постоянно обнимались, щекотали друг друга, якобы в шутку щипали за стратегически важные места, а в машине даже поцеловались, будто нарочно провоцируя парней. — Скажи мне, милый ребенок, в каком ухе у меня жужжит? — голосом Карлсона произнёс панк. — А точнее — с какого перепугу ты так возишься с этим мешком костей? — Зараза, — отозвался Саня, водружая на мангал решетку с овощами и мясом. — Сам же всё понимаешь! — Я-то понимаю, — философски ответил Мармеладов. — А вот ты, похоже, не очень, потому как не чувствуешь уровня френдзоны, в которую она тебя загнала. Думаешь, я такой придурок, что поверил в вашу сказочку о свободных отношениях? Нет, дорогой брат, хрен тебе сливочный, да васаби сверху, я ещё не выжил из ума! — Водичка — просто класс! — вскрикнула Энея, подбегая к костру. — Попить нальете? — Сама налей, не барыня, — огрызнулся Лаппалайнен. Слова друга больно ударили по его самолюбию. На спину ему шлёпнулось что-то мокрое и холодное. Сзади послышался смех. Обернувшись, парень увидел Хельгу, обернувшуюся полотенцем, и вдруг почувствовал, как джинсы становятся теснее. Саша встал, схватил девушку за плечи, впился губами в её губы, задрал полотенце, сжимая маленькие крепкие ягодицы… Лаппалайнен помотал головой, отгоняя наваждение. К чертям эту поехавшую, пусть сама разбирается со своими трудностями!!! *** — Здравствуй, любимый, — прошептала Хельга в трубку. — Знаешь, я сейчас стою на самом краю Крестов, и ты не представляешь, как здесь красиво! Небо по цвету, как лимонное пирожное, а залив — темный свинец, будто северное море хмурится… Нет, что ты, я не обку… Да как ты догадался??! Да, я опять пью, и что с того? Ветер трепал её лёгкое чёрное платье, задирая подол и обнажая худые ноги. На левом бедре когда-то девушка набила Веггвизир, видимо, в страхе заблудиться, и теперь её путь всегда лежал на север. Короткие волосы снова растрепались, напоминая гнездо, и темные прядки, вспыхивая рыжиной от закатного солнца, лезли ей в глаза. Девушка по колено стояла в море и счастливо смеялась в трубку, обещая, что никогда не умрёт. И сейчас, впервые за много лет, ей действительно не хотелось умирать. Отчего-то было легко, будто много лет на шее висел камень, и вдруг кто-то перерезал веревку. Ольга отхлебнула из горла бутылки виски, которую достала из рюкзака, и вышла на берег. Улегшись на песчаную кромку, она уставилась в небо. Всё у неё будет хорошо, и в отношениях, и в жизни… Виски обжигал горло горьким огнем, и сизые колечки дыма тянулись вверх, разматываясь на пути к небесам и унося с собой частицу Олиного дыхания… Ей казалось, она сходит с ума. Платье промокло и облепило тонкое тело, но это не имело уже никакого значения. В этот момент была лишь она, небо, море и виски, а на таких условиях жизнь прекрасна. *** — Во-первых, ты очень много пьёшь, — ругал её Алексей, но продолжал нести на руках. — Во-вторых, меня начали пугать твои странности, у тебя точно всё в порядке с головой? Девушка только смеялась и болтала ногами. Её взгляд, полный искорок озорного веселья, всё ещё говорил, что ей хорошо. Да и почему бы Ольге не было хорошо? Любимый человек нёс её на руках, а она могла просто уткнуться ему в шею, вдыхая уже родной аромат парфюма, и получать удовольствие. Она определено была слишком пьяна. Но сейчас, когда мужчина раз за разом делал рваные выдохи, стоило ей задеть языком особенно чувствительную частицу его главной гордости, это не имело никакого значения. Не имело значения то, что свет с щелчками включался и выключался почти в такт его движениям бедрами, не имело значения, что ей в бедро, как раз-таки украшенное тату, впивается какая-то деталь детского велосипеда, явно принадлежащего его дочери… Не имело значения уже ровным счётом ничего. — Я не отпущу тебя, — тихо прошептал Лёша, целуя её в губы. — Я не хочу тебя отпускать, понимаешь? Так не должно быть в мои годы, но так есть. — И что нам делать? — отозвалась Ольга, делая шаг назад, в ванную. — Да вот я и сам не знаю, что делать. Знаю, чего не надо делать — резких движений. Лучше радоваться наличию друг друга в своих жизнях, — он деликатно коснулся губами остро торчащей косточки её запястья, и пошёл на кухню, давая своё разрешение на отступление. В ванной комнате был зеркальный потолок, но заметила это девушка лишь сегодня. Возможно, в тот раз она была чересчур возбуждена, возможно — чересчур пьяна от бутылки шампанского, распитой ещё в мозаичном дворике на улице Чайковского, а может, просто не придала значения… Хельга задумчиво смотрела на своё отражение, бесстыдно голое, не прикрытое даже привычным бельём. «Седина в бороду, а бес в ребро», — усмехнулась она, думая о хлопочущем за стенкой человеке. Банально, но каждая мысль о нём заставляла кровь устремляться к щекам, а затем — вниз, вызывая горячую щекотку внизу живота. Хель чувствовала, что несмотря на занятие любовью в первую же встречу, именно любовью, не сексом, их связывает нечто большее. В конце концов, она знала, что он обожает шоколадные ириски, которых уже несколько лет нет в магазине, а он — что ей хочется скупить все ароматические свечи в Икее и зажигать их в маленьком жестяном фонарике. Интересно, знает ли его жена, что творится у него в голове, или десять лет вместе живут совсем чужие люди? «И за что же он любит меня?» — девушка со вздохом осмотрела худые ноги в синяках. Ответа не было. — Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил Алексей, ставя на стол перед ней большую кружку с надписью Reading is so sexy, умопомрачительно пахнущую мятой, шоколадом и пряностями. — Боюсь, как бы ты не заболела, всё же мокрой на ветру разгуливала… Ольга благодарно улыбнулась и сделала первый глоток. Густая, горьковато-сладкая жидкость наполнила её рот. Хотелось подольше смаковать этот вкус, но желудок ныл так жалобно, что Хель проглотила. — Малыш, я бы хотел с тобой серьезно поговорить, — Лёша коснулся её руки. — Ты меня сильно беспокоишь. Ты, конечно, взрослая девочка, да и, думаю, есть кому с тобой возиться, но всё же… — он подвинул к девушке маленькую золотистую коробочку. — Съешь печеньку… Так вот, меня очень пугают твои странности. Я не ругаю, нет, кто я вообще такой, чтобы ругать тебя, но ты ничего, по моему ощущению, не ешь, только куришь, пьёшь и травишься кофеином. Я даже не знаю, сколько это продолжается, и не могу понять, когда потеряю тебя! А я не хочу тебя терять. — Лёш, — Оля прикрыла глаза на секунду и вновь уставилась ему в переносицу. — Ты же знаешь, что я не могу есть. Организм даже не принимает еду, переваривание затягивается на такой срок, что еда гниёт, и я мучаюсь от этого! — Знаю, к сожалению, — вздохнул мужчина. — Но что-то же ты ешь? Может, фрукты? Сладости? — Их и ем, — вздохнула девушка. — Я замёрзла! Алексей вздохнул. — Я даже детям не позволяю есть в кровати, а тем более не позволю есть в моей! Так, и не смей даже на меня смотреть своими бесстыжими кошачьими глазами! Ольга со вздохом ушла в спальню. Недовольно бурча под нос, мужчина убрал со стола и последовал за девушкой. — Я повторяю, что к тебе есть серьёзный разговор, — Алексей принялся искать чистый комплект постельного белья в шкафчике, будто нарочно не глядя на подростка. — Ты, конечно же, одно из самых важных впечатлений, но… — Но мне стоит пойти нахер? — зло бросила Хель, сдергивая одеяло. — Ты учти: я пойду, и ты прекрасно знаешь, что это будет точкой. Ты готов похерить три года отношений? Вперёд! Я не заставляю тебя ни отказываться от меня, ни, упаси Боже, жениться на мне, даже бросать семью не заставляю ни в коем случае, но вот то, что тебе нужно что-то выяснять, когда всё хорошо, меня раз… Лёша подошёл к кровати, сгреб девушку в объятия и поцеловал, ощущая, как сильно бьётся её сердце в грудной клетке. — Не понимаешь по-хорошему, будем успокаивать по-плохому, — произнёс мужчина. — Я и не думал бросать тебя, девочка. А вот поговорить — это важно сейчас, ты понимаешь? Вроде бы помимо красоты тебя Бог и умом не обидел. Знаешь, что для меня поставлено на карту? Мои дети. Мой моральный облик среди знакомых. В конце концов, практически все, чем я обладаю, сейчас в твоих руках. Одно неосторожное движение, даже неосознанное, и я лишусь всего, это ты можешь понять? Ольга сбросила его руки. — И причем тут я? Чего ты хочешь от меня добиться этим разговором? Намекнуть, что я могу тебя теперь шантажировать? Или всё же мягко указать на дверь? — Ольга! — мужчина тряхнул её за плечи. — Ты сумасшедшая, я не понимаю, что происходит у тебя в голове, тебе семнадцать лет, а мне уже под сорок, ты хоть понимаешь, что это значит? Одно твоё селфи, неосторожный пост в социальной сети, и начнётся такой кавардак, что не разгрести! Я фактически нарушаю закон, когда ложусь с тобой в постель! Я просто хочу попросить тебя быть максимально осторожной, причем не только в болтовне, но и в жизни, потому что сегодняшний день показал: тебе и доверять толком нельзя, ты напьёшься и начнёшь творить всякий бред! — Бред? — взвилась девушка. — А то я посмотрю, ты белый и пушистый, с юными девочками на сайте знакомств переписываться, а потом ещё и к себе звать! То, что я делаю со своей жизнью, тебя касается ровно до того, как ты имеешь отношение к этому, понятно? Если хочешь, я уйду утром, и мы даже сделаем вид, что я не брала у тебя в глотку час назад, и вообще мы познакомились в музее, погуляли по Питеру и разошлись. Или чего ты хочешь? — Чтобы ты перестала закатывать истерику и спокойно объяснила, чего хочешь. Я, признаюсь, понимаю лишь смутно, но хотелось бы уточнить: с моей стороны ты можешь рассчитывать на эмпатию, общение, нежность, какое-то время, но не жди слишком многого, хорошо? Только сейчас, мне кажется, ты перепила и злишься. — Да ничего особенного мне от тебя не нужно, — всхлипнула Хель. — Люблю тебя, понимаешь? — Понимаю, девочка моя, — Лёша уложил её в кровать и прикрыл одеялом. — Понимаю, потому что сам тоже, кажется, люблю тебя, но это принесёт нам столько бед… — Я ещё до седин тебе бес под ребро, Горький мёд, виски с колою, нагло юная, Нахлебалась дерьма, пока верю в добро И дразню тебя в ночи безлунные. Твой московский кошмар и Московский вокзал, Голос в трубке и грех первородный, Я пустеющий в пять утра тёмный Killfish'а зал, Я под кожей твоей электроды… — сонно пробормотала девушка, устраивая голову на подушке. *** Окончательно проснулась Ольга лишь за деревянным столиком, глядя на исписанную ивритом голубую стену, и тайком сфотографировала её, заодно прося сидящего напротив Алексея перевести. Улыбчивая шустрая официантка поставила перед ней благоухающий пряностями кофе и шоколад. Волосы девушки всё ещё были слегка мокрые, стянуты в два коротеньких смешных хвостика, вызывавших у немногочисленных в этот ранний час посетителей нездоровые ассоциации — особенно с учётом того, что колени мужчины и девушки соприкасаются под столом. — Котенок мой, — он ласково погладил её по руке. — Я надеюсь, мы встретимся вечером, правда? Она язвительно закатила глаза и откусила кусочек, ощутив, как рот наполняется мягким вкусом какао и чернослива с крепким алкоголем. Достаточно трудно адекватно реагировать на подъем в пять утра, особенно если легла часов в двенадцать ночи. — Встретимся, встретимся, — устало вздохнула девушка. — Одолжишь мне на проезд? Он со вздохом посмотрел на часы и положил на стол тысячу. — Мне пора бежать, правда. Я не люблю опаздывать на работу. Расплатишься сама? Хель чуть ли не кожей ощущала исходящие от него волны неловкости и смущения, и внезапно ей начало нравиться это чувство. Алексей чуть ли не бегом покинул полутемную кафешку, и девушка залпом осушила чашку кофе. — Счёт, — сухо щёлкнуло в воздухе. Уже через несколько минут девушка, сгорбившись от холода, шла по улице «какого-то Штейна», посмеиваясь про себя забавному совпадению: и место жительства Лёши, и уютное еврейское на сто процентов местечко, и Еврейский культурный центр, и даже привычный ещё со школы Вечный жид* в наушниках складывались в забавную мозаику, напоминающую ей самой о происхождении. И это было не сколько важным, сколько просто дурацкой шуткой мироздания. Надо же было когда-то вслепую познакомиться с человеком, который стал значить так много… «Ему нельзя меня любить», — думала девушка, сворачивая на Невский. «Нам вообще нельзя приближаться друг к другу», — шептала она, оглаживая свежий засос на шее, будто клеймо, будто… Не будто. Клеймом это и было, кровавой, болезненной меткой, выстраданным знаком рабыни. Ему не стоило надевать ошейник с цепью — такой уже стянул душу Ольги и никуда не отпускал. «А жизнь всегда такое дерьмо, или только в детстве?» — стащив с волос резинки, улыбнулась Хель отражению девочки с каре в витрине. Ответ в культовом «Леоне» был простым, но ни капли не устраивал девушку: вчерашняя радость жизни никуда не улетучилась, несмотря на понижение градуса, и даже головная боль ни капли не отравляла существование. Несмотря на ранний час, Петербург постепенно просыпался. Ветер сорвал объявление и швырнул девушке под ноги. На розовой бумажке значилось лишь имя и телефон — Ольга брезгливо переступила через неё. Рядом затормозила машина. — А почему такая красивая девушка ходит в столь ранний час одна? — осведомился водитель. Из салона кто-то загоготал: «Ну ты, Андрюха, джентльмен, ёп!» — А восемь лет строгача не хотите? — огрызнулся девушка, пытаясь стянуть короткое платье пониже, дабы закрыть бёдра. — Мне ещё даже шестнадцати нет! Она отступила к стене и юркнула во двор, нервно всхлипывая. Даже здесь не удалось избежать проблем! *** На этот раз в парадном совершенно по Бродскому пахло «капустой и мазью лыжной», и поверх уже знакомого граффити кто-то написал похожими на царапины буквами: «Панк никогда не умрёт». И умирать в тридцать шестой квартире явно не собирались: на лестничную клетку под звуки Herr Mannelig** вылетели две девчонки, в одной из которых Хельга признала Энею. Ольга поморщилась. Меньше всего ей хотелось около-фолк тусовок, лучше спрятаться где-нибудь и поспать. — Заваливайся! — махнула ей рукой дитя кельтов. — Финик вчера уехал, но я тебе всегда рада! На кухне обнаружился мрачный Мармеладов. Ни слова не говоря, он подвинул к девушке кружку и мрачно ухмыльнулся. Отхлебнув напиток, девушка скривилась — крепкого алкоголя туда налили явно больше, чем самого кофе. — Доброе утро, — ехидно произнёс Мармеладов. — Как самочувствие? — Ну, кофеёк явно лишним не был, — со вздохом отозвалась Ольга. — Похмелье и недосып всё-таки сказывается. — Ну и дура, — вполне миролюбиво отозвался панк, отбирая у девушки наушник. — Окси? Слегка удивлён. Ты же вроде бы неглупая девочка, должна понимать, что легче всего толпу одурачить, когда делаешь вид, что объясняешь ей что-то. — Я не считаю, что вечный жид открывает мне какие-то великие истины, — фыркнула девушка. — Мне просто нравится, как он играет в слово-кубики. — Однако, — пробормотал Мармеладов и замолчал. Из гостиной звучала какая-то ирландская песня, но Энея со спутницей будто бы не планировали возвращаться. Наконец фиолетоволосый вздохнул и выдал: — Скажи, что у тебя с Саней? Он вчера распсиховался и уехал. — Мы друзья. Близкие, — ответила Ольга, ощущая в собственном ответе фальшь. — Я знаю всё, но что поделать? Я не могу, не имею морального права его обнадёживать, а потом отбирать надежду! — Никто и не просит этого делать, — Мармеладов почесал шею. — Никто даже не осуждает тебя, вы, в конце концов, не такие уж дети, сами способны разобраться. Только интересно — что ж всем вокруг внезапно так нравится страдать? Он любит тебя, ты любишь мудака, который вытолкал тебя из квартиры часов этак в шесть утра, потому что попадись на глаза его жене подобное зрелище, придется худо в первую очередь ему, а не тебе, она наверняка всё знает, но продолжает с ним жить… Это я идиот, или мир долбанулся? Оля покраснела. — Да… Да как ты… Да что такое ты… — начала она, чувствуя, как по щекам начинают течь слёзы. — А кто тебе это скажет, кроме старого питерского урода, которому плевать на твои чувства, да и вообще на чьи бы то ни было чувства. Ещё скажи, что сама всего этого не знаешь, а? Девушка дёрнула плечом. — Если уж у нас утро беспардонного вторжения в личную жизнь, может, скажешь, что у вас с Энни, и с чего она сейчас в подъезде хватает за грудь какую-то левую девицу? — С того, что у нас нет перед друг другом никаких обязательств. Любовь умерла вместе с хиппи, которые разбазарили её направо-налево, подарили растаманам и отправили с ними на Джамейку, а в этом гнилом городе остался только секс и тщательно поддерживаемая иллюзия морали. Противно слышать? Начни меня ненавидеть. Только учти, что никто тебя жалеть не будет. Сама давеча писала о крушении идеалов, а теперь цепляешься за их обломки? Ольга поднялась и вылила на панка кофе.