Личный миллионер бухгалтера

Меня зовут Фэнтон, Фэнтон Крякшелл, и обычно я представляюсь всем, как бухгалтер Скруджа Макдака, но, разумеется, так было не всегда. Когда мне было двадцать четыре, я занимал намного менее презентабельную должность, и, что скрывать, потратил целый год своей жизни на подсчёт бобов. Да-да, всё верно: на работе я занимался тем, что стоял у конвейера и следил, как бы в консервной банке ненароком не оказалось несколько лишних бобов, способных в итоге посадить на бобы всю бобовую индустрию, во благо которой я и трудился. Эта монотонная, однообразная и скучная работа бесила меня больше даже не тем, что чертовски выматывала (а она выматывала!)… Нет. Она, как говорится… Она унижала своей бесперспективной пошлостью всю мою чувствительную, активную, целеустремлённую, гениальную натуру, а, надо сказать, в ту пору я был полон честолюбивых амбиций и огромного количества взрывной энергии. Мною целиком владело желание перевернуть мир с ног на голову, поэтому вовсе не удивительно, что увидев объявление о том, что сам Скрудж Макдак ищет бухгалтера, который согласится работать за спасибо, я сейчас же стремглав кинулся на собеседование. О чудо! — думал я. — Наконец-то и моя жизнь заиграет яркими красками! У самого богатого в мире селезня я готов был работать даже без спасибо. Я бы не ел и не спал, если бы это было обязательным условием приёма на работу, и я был уверен, что сделаю всё, что только от меня требуется, чтобы получить это место! Конечно, никогда раньше бухгалтером я не работал… Но кого волновали такие малозначащие детали! Это ровным счётом ничего не значило. К тому же, я ведь почти прошёл курс для уток-бизнесменов. Я готов был вызвать на дуэль всякого, кто осмелится сказать, что я не в состоянии стать бухгалтером Скруджа Макдака! Не знаю точно, что заставило обстоятельства сложиться наилучшим для меня образом, но я получил должность и мистер Макдак так и не вызвал полицию, хоть и пытался меня пристрелить. Да, на тот момент я был твёрдо уверен, что сам я из кабинета не выйду, так что он мог избавиться от меня только таким образом. Всё случилось. Я не знаю… Я сделал это. Провернув фокус с подсчётом дробинок и монет, я — вуаля — стал бухгалтером богатейшего в мире Скруджа Макдака. Пусть у меня совершенно не было никакого опыта — я компенсировал это смерчем бушующей во мне энергии, сметающей на своём пути любые преграды, и искренней верой в то, что рано или поздно я стану хоть немного таким же потрясающим финансистом, как и Скрудж. Я дневал и ночевал на работе, и всё я делал ужасно. Хуже было просто некуда, но как-то мне удавалось при помощи титанических усилий удерживать ситуацию на плаву. Скрудж мог уволить меня после первой же оплошности, он закрывал глаза на десятки и сотни моих глупостей, делал вид, что не замечает того, как я с умным видом порю перед ним полную чушь, притворяясь, будто читаю месячный отчёт с пустого листа. Многого тогда не замечал и я. Мои амбиции были настолько раздуты, что их размеры периодически пугали даже меня самого. Я был маниакально увлечён тем, что я делаю (что как раз всё и портило), но я не мог остановиться, разгоняясь ещё быстрее, пока в очередной раз на крутом вираже не впечатывался в стену. Естественно, много раз Скрудж мог уволить меня за мои провалы, за весь бесконечный перечень ошибок, помарок, недочётов, но он не делал этого. Я думаю, не делал он этого подчас просто потому, что, по какой-то непонятной причине, он в меня верил. Он допускал вероятность того, что, набив тысячу шишек, я могу стать кем-то, и он дал мне шанс, значение которого трудно переоценить. Всё остальное случилось намного позже этого его первого решения насчёт меня. Поначалу всё строилось именно на его покровительственной вере в меня, непутёвого бухгалтера, у которого всё валится из рук. Возможно, кому-то другому Скрудж мог показаться ворчащим и скупым селезнем в чёрном цилиндре, который иногда разве что возится со своими племянниками и постоянно пересчитывает своё золото. Я думаю о нём, как о своём учителе. И как о самом понимающем на свете работодателе: терпеливом и с крепкими нервами, которые я, каюсь, помотал в своё время изрядно. И он же говорил мне в тот раз: «Без обязательств, ты понимаешь, Фэнтон?». Естественно, я понимал; я не смел и надеяться на что-то большее. Впрочем, зачем это было мне? Мне вполне хватало того, что он мог предложить. Энергия, бьющая ключом, отсутствие некоторых оформившихся позже рамок поведения и природная способность ни на что не обижаться позволяли мне сразу выстроить дружеское, даже панибратское общение со своим нанимателем. Я мог заявиться к нему прямо в спальню с утра, если считал, что нам следует как можно скорее начать новый рабочий день, и Скрудж, что теперь даже слегка удивляет меня, не принимал никаких карательных мер. Он только немного ворчал, но, как правило, подчинялся моим выпадам и послушно притворялся, будто торопится, как и я, несмотря на то, что мой учащённый ритм ведения дел был для него скороват. Впоследствии я научился у него некоторому спокойствию и обстоятельности, однако на первых порах я в прямом смысле слова носился, как угорелый, компенсируя свою неопытность шумной вознёй на тему работы. Волей-неволей я познакомился с племянниками Скруджа и со всем остальным штатом работников и прислуги, которых оказалось по моим тогдашним меркам крайне мало. Дом и гараж содержал дворецкий по фамилии Дакворт. Кухней заведовала очаровательная дама миссис Клювдия и её не менее очаровательная подопечная Поночка, также была секретарь… фамилии которой я, к сожалению, не помню. И ещё был пилот Зигзаг Маккряк, к которому я проникся сочувствием и уважением после того, как просмотрел статистику его аварий. Это даже вызвало у меня кратковременный приступ ревности — неужели к кому-то ещё мистер Макдак относился так, как ко мне? Вскоре однако же с приступами я справился. Мне стало очевидно, что Зигзаг хоть и был оделён верой и шансами, в нынешнее время внимание Скруджа было сосредоточено на мне, как на основном претенденте на оправдание его надежд. А Зигзаг… У него наличествовали другие дела и интересы: какой-то завоёвывающий популярность рыцарь в маске, о котором писали газеты… Позже и я удостоился чести стать героем. Как это обычно со мной и происходит — по чистой случайности. Я надел костюм Уткоробота, и с тех пор стал ещё и личным телохранителем (и банкохранителем) Макдака. Это обстоятельство подняло моё чувство собственной важности ещё выше, и оно упёрлось в далёкий чернеющий космос, презрев границы земных небес. Это было воплощенное счастье Фэнтона Крякшелла. Это был абсолютный успех… Всё началось, когда мы — я и мистер Макдак — должны были выехать за пределы Даксбурга для участия в конференции самых богатых богачей из мира богачей. Надо заметить, всегда сопровождающие дядюшку племянники Билли, Вилли и Дилли не смогли на этот раз поехать с ним, (хотя, конечно, я ничего не имел против их присутствия), ни Зигзаг, ни даже Поночка — никто не поехал с самым богатым селезнем на эту конференцию. Но он взял меня, поскольку я ведь значился его бухгалтером и, наверное, так это было принято на конференциях богачей. Я помогал ему одеться в смокинг. Точнее, я бегал кругами по его номеру, мешая ему одеться в смокинг и для пущего спокойствия беспрестанно демонстрировал точное время на своих новеньких безумно дорогих часах, купленных на премию, выданную мне моим благодетелем непонятно за какие заслуги. Как ни старался я всё испортить, у меня этого не получилось. Мистер Макдак всё же смог одеться, и мы отправились сперва на очень-очень скучную конференцию, потом на банкет, потом на другой банкет, где Скрудж неоднократно ворчал себе под нос (разумеется, делясь отчасти этим ворчанием со мной) по поводу Флинтхарта Гломгольда, вышагивающего расписным гусем на той же конференции, потом на банкете, а потом и на другом банкете тоже. Ещё ранее мной был сделан вывод о том, что Скрудж Макдак практически не употреблял алкоголь. Исключения составляли баснословно дорогие вина, которыми угощали бесплатно. Но по стечению обстоятельств на обоих банкетах вин не было (наверное, их организовывали такие же скряги, как мой добрый наниматель), и ввиду этого получилось, что около полуночи мы с Макдаком сидели в его номере: трезвые и сердитые. Самый богатый селезень в мире ругал Гломгольда, а я горячо его в этом поддерживал. Огонь моей поддержки был настолько горяч, что Скрудж, презрев внезапно все правила бытия, махнул на них рукой и, боясь передумать, быстро выхватил из мини-бара что-то наугад и свинтил скорее крышку. Очнувшись немного от неестественного порыва, сэнсей обнаружил, что держит в руках весьма дорогой скотч, очень расстроился по поводу его стоимости и во многом потому решил, что лучше после такого всё-таки выпить… Я сидел на подоконнике, прислонив край бокала со скотчем к щеке, и слушал. Постепенно раздражённые тирады по поводу бесчестности и подлости Флинтхарта начали сменяться фразами, начинающимися со слов «хотя, если говорить откровенно, я…» и заканчивающимися всевозможными вариантами более чем логичных самовосхвалений. Я поддакивал, правда уже не так горячо, как прежде — время шло ко второму часу ночи. Впрочем, мне было тепло и уютно, мой некогда недостижимый кумир Скрудж Макдак бродил по комнате тут же, рядом со мной, разглагольствовал в моей компании, и монотонный звук его голоса действовал на меня, как дудочка факира на змею. Я следил взглядом за перемещениями хозяина номера и всё больше молчал, согласно кивая. В какой-то момент он остановился, посмотрел на меня и спросил, что я на самом деле обо всём этом думаю. — О чём… обо всём? — растерялся я, стряхивая с лица гримасу томного бездеятельного опьянения. — Обо мне, — уточнил Макдак. — Я вот здесь столько распинался, а ты всё киваешь. Мне так кажется, соврал я хорошенько. Про себя, про других. Чёрт возьми, я ведь уважаю Гломгольда, раздуди его волынка! Но что ты обо всём этом думаешь? — Я? — снова спросил я, делая неловкую попытку прикинуться полным идиотом. Макдак подошёл к стеклу большого — почти до пола — окна в паре метров от подоконника, на котором сидел я и, сразу же перестав ждать ответа, принялся вглядываться то в тёмный город, то в собственное отражение, созданное ярким светом лампы в номере. Я так и не стал ничего отвечать, повернулся на подоконнике и тоже посмотрел на город. Я заметил в отражении, как Макдак смотрит на меня и понял, что он видит, что я вижу, что он смотрит, и внутренне вздрогнул от неожиданности, стараясь оставаться спокойным внешне. Это был «бэнг», которого ни один из нас не планировал. Он даже не повернулся, не посмотрел на меня, но, вероятно, подумал о том же, о чём и я. Я молчал, но захотел вдруг ответить что-то на его вопрос. Моё сердце вдруг бешено заколотилось, я тщетно пытался проглотить ком волнения в горле. — Я думаю о вас, что-о… — начал я почти обыкновенным своим тоном, специально стараясь говорить как можно более нудно… Мистер Макдак вздохнул и, не слушая меня, развернулся и прошёлся до двери из номера. От открыл её и кивнул мне. — Давай-ка иди спать, Фэнтон, — простецким тоном доброго отчима сказал он. — Поздно. Были бы племянники, давно бы разошлись по кроватям. В замешательстве я слез с подоконника, хотел поставить куда-нибудь стакан, не придумал куда, решил так и уйти с ним в руке, после чего я преодолел путь от окна к двери, чувствуя, что всё не закончится тем, что я просто уйду. Я или был должен запнуться о порог и разбить себе лоб, или вылить остатки скотча ему на брюки… Когда я подошёл ближе, я уже твёрдо знал, что буду делать. Сдвинув руку Скруджа с дверной ручки, я взялся за неё сам, после чего чинно закрыл дверь обратно. Перехватив стакан со скотчем, я поднял на него глаза и вдруг спохватился: что я творю?! Вероятно, шок осознания целиком и полностью отразился на моём лице, поскольку мистер Макдак, глядя на меня, нахмурил брови с добродушным укором, как он делал это, когда прощал мне очередную выходку. Тут я, конечно, опомнился, вышел, ушёл к себе и лёг спать… Ха! Чёрта с два. Я всё ещё стоял перед ним. Складывал в уме простые числа, чувствовал, как пиджак жмёт подмышками из-за того, что я поднял плечи. В руке я всё ещё держал полупустой стакан. Я смотрел ему в грудь, ничего не делал, не говорил, не уходил. Когда я готов был уже сморозить первую попавшуюся глупость, Скрудж взял у меня стакан, опуская руку мне на спину, покровительственно поглаживая. — Давай я заберу это, — сказал он и отцепил стекло от моих пальцев. — Ну, что с тобой? Он отставил мой стакан на полку. — Хочешь остаться? — спросил он каким-то бесцветным тоном, и мне было неясно нравится ли это ему или он жаждет поскорее меня выпроводить. Я неуверенно повернул голову в сторону двери, и Скрудж, воспользовавшись этим, придвинулся к моему плечу, ничего особенного, говоря по совести, не делая. Сейчас я понимаю, что это было время мне на раздумья, а тогда я ни о чём не раздумывал, я продолжал складывать числа. Когда я дошёл до суммы в пятьсот шестьдесят восемь, я почувствовал чужое дыхание рядом со своей шеей, замер и напрягся ещё сильнее, чем до этого. В этот миг нам ещё можно было разойтись по номерам, но вдруг стало нельзя, как только он коснулся губами мочки моего уха. Я сейчас же подхватил его под лопатку, стискивая пальцы на ткани его смокинга. Образ доброго дядюшки рассыпался в пыль. Его место занял некто очень отличный от этого. Ряд чисел в моей голове прервался мыслью о том, что — шутка ли сказать — разве это возможно? В нём не было ничего такого, что могло было бы дать повод к таким предположениям. Он не выглядел так, будто собирался кого-то соблазнить. В отличие от некоторых молодящихся богачей в возрасте, не жалеющих сил на поддержание образа, Скрудж не отличался ни выдающимся телосложением — худощавый, без видимых мышц, но со вполне видимым животом, он немного горбился, тщетно пытаясь то и дело расправлять плечи, выпячивая грудь. У него не было ни шикарной шевелюры, ни выразительных черт лица… Он даже ростом был ниже меня! Единственное, что выдавало в нём незаурядную личность — взгляд, когда он был полон чувства собственного достоинства и гордости. Ещё, может быть, сила рук, которая хоть и не угадывалась по его телосложению, но чувствовалась даже при рукопожатии. Но разве этого могло быть достаточно? Он был тем, кто он есть — смешной и тощий мужчина неопределённого возраста, чей-то родственник, дядюшка, давно распрощавшийся с порой своей молодости, и с виду определённо не герой-любовник. Всё было в точности так, и никак не могло оказаться иначе. Но стоило ему медленно, тепло выдохнуть рядом с моей шеей, стоило всего раз дотронуться до меня, и я отчётливо понял, что сделаю всё, что ему будет угодно, чтобы я сделал. Всё, что бы он только ни попросил. Нет! Хуже. Я осознал, что готов на коленях умолять его, чтобы только он попросил меня что-нибудь сделать. Осторожно поцеловав край моего уха, он обхватил меня за голову, поворачивая к себе. Мне пришлось посмотреть ему в глаза, и я вдруг мгновенно залился краской. От выпивки или того, что творил. Я мог лишь робко и боязливо улыбаться, временно растеряв все свои способности к панибратскому обращению и игнорированию всего серьёзного. Скрудж посмотрел на меня и спросил опять: — Так ты хочешь остаться? — Я… мистер Макдак… я… — начал лепетать я. Он понял, что я ничего не скажу, но что улыбаюсь, и обнял меня. Я вжался лицом в его плечо, согнувшись в три погибели и поглубже вздохнул для смелости, продолжая улыбаться всё так же глупо и робко. Когда я поднял голову с его плеча, говорить уже было не о чем. Наши губы встретились и мы начали целоваться. — Фэнтон?.. — позвал Скрудж, в кратком перерыве между этим занятием. — М… Да? — мямлил я. — Фэнтон, — повторил он, повернув мою голову, словно я был его марионеткой, и поцеловал меня в щёку. — Без обязательств. Ты понимаешь, Фэнтон? Я энергично покивал и вновь принялся целовать его в губы. — Да, — стягивая пиджак, согласно буркнул я, раздеваясь на ходу, целуя его и следуя за ним туда, куда он меня вёл. Позже я сидел в его кровати, ел вилкой салат из общей чашки, и задумчиво глядел куда-то внутрь себя. К тому времени я уже догадался, что не позволю такому случиться лишь единожды. Мы будем делать это ещё много раз. Редко, с трудом изыскивая время, скрываясь ото всех, но будем. Я и ненавидел себя, и был в восторге… и ел салат. Он сидел недалеко от меня, за столом, листал ежедневник, что-то писал, и я мог видеть его согбенную под грузом забот и ответственности спину. На часах было около шести утра, и я лелеял надежду, что, может быть он ещё ляжет в постель и поспит хоть немного рядом со мной, раз уж я так и не ушёл в свой номер. Но он продолжал сидеть, записывал что-то, черкал ручкой и, видимо, не собирался уже ложиться спать. Он рассказывал мне о Голди. Мельком, но так, чтобы я понял. У них была, что называется, настоящая любовь. Они в самом деле друг друга любили. Тем не менее, в молодости ничего так толком не вышло, а, спустя время, было поздно что-то менять. Так они и остались каждый сам по себе. О да, Скрудж Макдак мог бы быть семьянином, растить многочисленное потомство, мог бы не стать самым богатым селезнем в мире и, разумеется, ему не понадобился бы тогда никакой бухгалтер. Он бы обошёлся и без бухучёта. Но так уж вышло, что раз неудавшееся приключение так и осталось неудавшимся. Когда Скрудж и Голди виделись, они оба испытывали грандиозное счастье и удовольствие от встречи, но между ними не было ничего хоть сколько-нибудь пошлого. Может быть, когда-то, но не сейчас. Она была слишком хороша для секса. Ввиду этого обстоятельства возможность бухучёта оказалась востребована. Я говорю почти как юрист. Можно сказать, Скрудж достаточно интересовался бухгалтерией, чтобы полистать кое-какие книги и свести пару колонок учёта в компании опытного счетовода. Иногда он даже позволял себе вынести «итого» на новую страницу или округлить числа до одного знака после запятой. Я был заранее согласен на любые округления, хоть и удивлялся иногда, где же он научился всем этим операциям с дробями. В первую ночь всё было так путано… Я с трудом верил в то, что мог кому-то понравиться таким вот образом, тем более кому-то такому, как Скрудж Макдак. Конечно, не было никакой подготовки, если не считать скотч, но у меня в голове была такая каша и я был так возбуждён, что очнулся от затмения разума только тогда, когда лежал на спине с задранными вверх ногами, обнимая его за шею, и почувствовал влажный кончик его члена, прижавшийся к моему телу. Я едва не взвыл, от охватившей меня паники. Это было и да, и нет. Мне и безумно хотелось продолжить, и почему-то продолжение казалось до абсурда неправильным. Он спросил едва слышно: — Всё хорошо? — Да-х, — ответил я, перебирая пальцами по его шее и плечам. Он наклонился, поцеловал, и, одновременно с этим, осторожно стал проникать внутрь моего тела. Я тихо запищал прямо в поцелуй. Писк перешёл в стоны, а они в вязкое «мгм!», которое по моему разумению должно было продемонстрировать моё одобрение. Наконец, я выдохнул. Пригладив мои волосы, он попытался заглянуть мне в глаза, и тогда я зажмурился, и хмурясь, и улыбаясь. Он двигался во мне, а я цеплялся за его руки, скоблил по его коже пальцами, подрагивал. В какой-то момент всё вокруг — и он, и я, и движения — смешалось в одно немного болезненное, протяжное чувство. Последние резкие движения уже не ощущались раздельными. Они были как одно скользящее чувство горячего онемения. Я просунул руку между нашими телами, смог дотронуться до себя, помочь себе рукой и с высокими короткими стонами кончил. Моё тело сковала судорога, я сжался, медленно, толчками, расслабляясь. Он мягко и медленно сделал ещё несколько движений бёдрами. Он вышел из меня, оставив внутри тёплую жидкость, потому что в состоянии синхронного сумасшествия мы совершенно безрассудно отбросили мысль о предохранении. И в тот момент мне показалось ужасно смешным всё, что мы до этого делали, но из уважения к статусу внезапного любовника я заставил себя остаться серьёзным. Отвернувшись от него, я лёг в его постели на бок, свесив с края ногу, и думал, что всё точно уже испорчено и теперь самое время, чтобы уйти к себе в номер, принять душ, а потом лечь поспать. Ещё я думал о том, что, вероятно, по приезду домой Скрудж первым делом попросит написать заявление по собственному желанию. Некоторое время я раздумывал о всяком таком наедине с собой, но с мыслей меня сбило неожиданное прикосновение к моему предплечью. Сперва я даже не понял, что это значит и как нужно реагировать. Он же пододвинулся и поцеловал меня в плечо, потирая мою руку. Я обернулся и увидел, что самый богатый селезень в мире, оказывается, выглядел сконфуженным. «Жалеет, что со мной связался», — моментально решил я. — Я прошу прощения, — произнёс он. — Прости, если я перешёл границы и всего этого не следовало делать, то… — Что вы такое говорите, мистер Макдак? — удивился я, поворачиваясь к нему. — Как это — не следовало? — Я не обидел тебя? — Обидели меня?! — Не отвечай вопросами на вопрос, Фэнтон! — немного повысил он тон. — Пардон, мистер Макдак… — стушевался я. — Ох, называй меня Скруджем, — велел он. — И не паясничай. — Так точно. Не буду паясничать. Он вздохнул. — Ты… как вообще? — Как я? Виноват… Я был бы рад бесконечно, если бы мог лечь ближе… — Ну конечно же ты можешь, — ворчливо пробубнил Скрудж. — Поди сюда, — протягивая руку позвал он, после позволил лечь настолько близко, что я смог удобно расположить голову на его плече. — Я самый счастливый селезень в мире, — пребывая в лёгкой эйфории ляпнул я. — Самый счастливый селезень и самый богатый, — уловил аналогию Скрудж. Так некоторое время мы продолжали говорить ни о чём, пока это не прервалось… нет, не сном. Тем, что захотелось ещё раз. На этот раз он поставил меня на колени. Всё моё нутро ныло от проникновений первого раза, и сперва продолжение было почти болезненным, но вскоре это ощущение сгладилось. Я слишком хотел этого, несмотря ни на что. Мне безумно пришлась по вкусу мысль о том, что он занят мной, целиком и полностью одним только мной. И я готов был потерпеть немного, чтобы насладиться этим волнующим осознанием этой своей нечаянно обретённой власти. Я долго не мог кончить, но, когда это случилось, оргазм был настолько же ярким, как и первый. Едва разогнувшись из вышеупомянутой позы, я бегом унёсся прямиком в ванную. Внутри моего тела творилось что-то донельзя странное, и это точно не были бабочки в животе! Я долго не мог примириться с этими изменениями, из-за чего провёл в ванной не меньше часа, едва не уснув между раковиной и другой керамической штукой. Однако, со временем все мои части, как будто, вернулись на правильное место, и я уже готов был выйти, но… Куда идти из ванной я не знал — к себе в номер? Или вернуться к нему? Предрешила мой выбор возникшая на пути кровать. Я добрался до неё, лёг и мгновенно вырубился на долгих два, а то и все три часа. Когда я проснулся, на столе уже стоял завтрак, а Скрудж Макдак, облачённый в гостиничный халат, сидел за столом и что-то писал в своём ежедневнике… Бывало так, что после наших встреч я ещё день не мог сидеть. Бывало и наоборот — ничего не удавалось, и часто это напрямую зависело от цен на акции или драгоценные металлы. Но встречи были, были совместные лэнчи и ужины, всё строго, отдельно от работы, но я то и дело чувствовал себя в такие вечера самым счастливым. Да и разве могло быть иначе? Всё-таки я был любовником самого богатого в мире селезня…