Игра на уничтожение

Данила считает, что Ваня — черная дыра, засасывающая и уничтожающая всё вокруг себя, и плевать, как долго он находится с ещё пока целым объектом: он вывернет его наизнанку, перевернет, расщепит на мелкие атомы, а потом выбросит, мол, делай с этим, что хочешь, мне плевать. За это Даня хочет его побить, за эту его безалаберность, сопровождаемую весёлой, ехидной ухмылкой и большими, как у котенка, зелёными глазами, которые, в теории, должны отмазывать его от всех грехов. И работает же! Иван уже конкретно превратил жизнь «ботаника» в руины, и начал он с самого рождения, продолжил в день их уже сознательной встречи. То рукопожатие отправляло Данилу в список на разрушение, и начал Ваня с его дома. Серьезно. Он его взорвал, не проведя там и нескольких дней. Сейчас он продолжает медленно разбивать все те константы в жизни названного брата, кажется, даже не замечая этого. Он портит отношения Дани со всеми родителями, стараясь снова сделать себя центром семьи, точно словив синдром старшего ребенка; рушит дружбу и, возможно, зарождающиеся отношения с Элей, просто потому что хочет. Иванов добавляет в список недостатков Вани еще один пункт: собственник. Та часть Дани, которая росла в далеко не аристократичной семье, хочет приписать прилагательное «конченый», но другая, навсегда заключившая договор с сознанием, что мат — это грубо и неприлично, поэтому на воображаемой бумаге остается лишь надпись «собственник» с большой кляксой после. Данила разглаживает свой идеальный серый костюм, пошитый специально для него. Он даже не сомневается, что, в теории, такой же красивый костюм Ваня уже измял или испачкал, как бы он не старался сохранить его вид достойным, ведь уж что, так позорится он себе не позволит. Белокурый Иванов оказывается прав. В комнату заходит «раздолбай», судя по раздутым щекам, пережёвывая лично приготовленные Полиной мини-пирожные, посыпанные сахарной пудрой, которая теперь так прелестно покрывала воротник дорогого черного костюма и подбородок Вани. Дане же от его вида хотелось забиться куда-нибудь в угол и не выходить на люди, примерно, никогда. Хоть он и понимал, что подколка брата: «выглядишь, как ботаник», относится к любому виду Данилы, и это ему никак не скрыть. А Иванов, который далеко не благородных кровей, в костюме превращается в гребанного современного принца, подстать своей неродной семье. Нет, Дане не обидно, что он не рос в роскоши, он любит своих маму, папу и дедушку, а если дать ему ещё немного времени, то он смело сможет сказать, что любит обоих мам и пап, просто его иногда (очень часто) раздражает Иван, выносить которого он может лишь в малых дозах [1]. — Эля оценит твой серенький костюмчик, — ехидно смеётся Ваня, удаляя остатки сладкой подсыпки с одежды. — Видел её фото в инсте? Там такое платье! Смотри, шею не сверни, когда она мимо проходить будет. Сегодня лимит присутствия брата в жизни Дани исчерпан, поэтому каждое его слово он старается пропустить мимо ушей, чтобы они снова не начали драться, а вечер только начинался. Ваня хлопнул соседа-ботаника по плечу и, отсоединив от зарядки свой телефон, вышел из комнаты. Через несколько секунд послышался шум, будто кто-то решил спуститься путем съезда по перилам, затем послышалось возмущение Антона, сопровождаемое упоминанием стоимости этих самых перил и костюма. Данила облегченно вздохнул, что его не биологический отец не видел трюка своего биологического сына, иначе он бы решил повторить или устроить соревнования, кто быстрее съедет вниз, что по мнению Дани — бессмысленно, ведь ясно, что объект с большим весом победит. Но не важно. Сейчас Алексей, как и его отец, находится в принужденном сне, против которого бастовал разве что Данила, но его попытки помешать афере его биологических родителей едва не обернулись усыплением их служанки Кати. Так что на время приема из менее аристократичной семьи Ивановых останется только Лида, надевшая подаренное, вернее, насильно врученное голубое платье и кремовые туфли на невысоком каблуке, вместе со спецом в точных науках, изо всех сил старающегося выглядеть достойно, официальный прием как-никак. Выключив в комнате свет и спустившись на первый этаж привычным для людей способом, Данила заметил копошащихся родителей, едва не бегающих с криками «господибожемой, эта картина наклонена под углом девяносто один градус, а не девяносто, и эта ваза сдвинута на три миллиметра вправо и рушит всю гармонию зала», и Ивана, прислонившегося к стене и безучастно что-то печатавшего в телефоне. Судя по шуму снаружи, несколько машин подъехало к парадному входу, что означало начало своеобразного корпоратива, где Антон планировал заключить какую-то очень важную для его автосалона сделку, а причину, по которой надо обсуждать это непременно в доме, Данила так и не понял. Дом с фантастической скоростью наполнился множеством людей, наштампованных и вылизанных до совершенства: глава семьи в едва ли не обшитом золотом костюме, его красавица — светская львица и их наследник, молодой парень чаще всего в возрасте двадцати пяти лет, в редких случаях есть с дочкой или несколькими в милых платьях, еще не достигшие возраста подростков, другие бы просто не пошли; на радость Данилы и Ивана, Ариэль Оганян — исключение из правила. Девушка пришла в прекрасном красном платье до колен, облегающем в самых нужных местах, чтобы не только младшие Ивановы посворачивали шеи, но и те самые наследники корпораций заглядывались. В принципе её вид — единственное, что запомнил Даня за этот вечер. Как бы Антон не старался представить своим влиятельным знакомым своего сына-гения, которым, как выразился Ваня, легко понтоваться, Данила чувствовал себя неловко среди мужчин, которые старше его как минимум на десять лет, поэтому парень предпочитал шататься по дому. Из его сверстников были только Эля и Ваня, учитывая то, что последний за сегодняшний день надоел Дане, а с Ариэль общаться просто не получается, даже не из-за пакта о не нападении — на него оба брата забили через день. Кстати о двух друзьях детства, Данила потерял из виду обоих. Он несколько раз обошел основные места скопления людей, и если Иван за три часа периодически пропадал, то Элю он упустил впервые. «Ну не могут же они быть вместе?» — тревожная мысль пронеслась в голове Дани. — «Эля поссорилась с обоими из нас. Следовательно, компания раздолбая будет ей не приятна, так ведь?» Вспомнив о своей безразмерной наивности, замечать которую Иванов стал только с появлением в его жизни Вани, он всё же склонился к мысли, что они куда-то ушли вместе. Даня немного нервно осмотрелся вокруг, с трудом представляя, как их отсутствие никто, кроме него, не заметил, и куда они вообще могли отправиться. А ведь он меньше получаса (или часа, со всей канителью вокруг сложно ощущать время) почти заговорил с ней, если бы не тот же Ваня с его внезапным предложением по-тихому подменить какие-то конфеты на палочках, издали напоминающие комочки земли или навоза, на соответствующие виду компоненты. Данила повторно обошел территорию огромного дома, даже зашел к рыси, но ни Элю, ни Ваню, о местоположении которого точно могли бы служить какие-нибудь разрушения, он не нашёл. Единственное, что привлекло внимание отличника, был тусклый свет от ночника в (не совсем) его комнате, который, казалось, он выключил. Опять же, не обладай Даня фантастической наивностью, он бы предположил, что оба его одноклассника находятся там, и в жизни бы не пошёл прерывать их уединение, потому что ему было бы неловко, но Иванов поднялся на свой этаж, намереваясь выключить свет, ведь зачем тратить электричество на свет в пустой комнате. Из-за открытого окна дверь чересчур резко распахнулась, поэтому Даня неловко ввалился в полутемную спальню. Ваня развалился на НЕ его диване, оставив пиджак и бабочку где-то на другом конце мебели, запрокинув голову назад, будто он чем-то наслаждался. — Ты дурак что ли? — перепуганный Иванов вскочил со все ещё НЕ его дивана, что-то оставив на подушке. — Зачем так вламываться? Дверь закрой. Пока внезапно пришедший Данила соображал, что не так, и что брат делал до его прихода, тот сам затащил заставшего парня в комнату, закрывая дверь. От Ивана пахло чем-то терпким, мгновенно въедающемся в обонятельные рецепторы; после глубокого вдоха у Дани закружилась голова и возникало желание зажать нос рукой, лишь бы этот запах не проникал внутрь организма. — Ты совсем с головой не дружишь? — сморщился Данила, затем включил в комнате нормальный свет и буквально кинулся к окну, чтобы распахнуть его. — Ты зачем здесь куришь? Это не только твоя комната. — Ой, смотрите, кто тут у нас неженка, — саркастично замахал руками шатен, приближаясь к брату. — Зачам ты вообще сюда приперся? Надоело быть главным достоянием нашего папочки? — Элю искал, а нашёл тебя, слабоумного. Представь, какое разочарование. Даня почти высунулся из окна, чтобы вдохнуть чистого воздуха, не дурманившего сознание. Не стоило под влиянием всех этих пафосных бизнесменов на спор с самим собой выпивать стакан дорогого виски: мысли путаются ещё сильнее в совокупности с табачным дымом. — А вариант, что мы могли бы быть вместе не рассматривал? — Данила повернулся к брату, стараясь выразить на своём лице полное безразличие, даже лёгкую усмешку, будто ему не хочется побить или как-то подстебнуть самодовольного парня. Ваня же облокотился на стену около окна, изображая задумчивый вид, будто он воображает, если бы он остался с Элей в темной комнате один на один. Его раскрытая на первые три пуговицы кипенно-белая рубашка обнажала выпирающие ключицы на слегка загорелой коже, от которых Даня постарался как можно скорее отвести взгляд: ему и так казалось, что он умудрился рассмотреть все группы мышц на шее Ивана, что по логике невозможно. — А что? Мы могли бы… — Чем пахнет? — вдруг спохватился блондин, принюхиваясь к странному запаху, щекочущему нос. — Сигаретами, Данька. А ты, блять, как думаешь? — Нет, — мальчишка попытался сосредоточиться на запахе. — Что-то горит! Ваня сначала непонимающе уставился на «ботана» — видимо, никотин хорошенько повлиял на его мыслительные процессы — затем развернулся и увидел на импровизированной пепельнице из-под банки «Фанты», где он оставлял сигарету, танцевавшие огоньки пламени, постепенно распространяющиеся по дивану. Даня оттолкнул поджигателя и схватил одеяло, стараясь потушить им огонь. Светловолосый бы прекрасно справился со своей задачей, если бы его с левого бока не обдало белой пеной, окончательно погасившей маленький пожар. — Нихуя себе! — радостно воскликнул Иван, смотря на огнетушитель, словно Рафики на новорожденного Симбу. — Я даже не думал, что он работает, когда притащил его для интерьера в комнату. — Ты никогда не думаешь! Мокрый пиджак Дани от его единственного (!) костюма полетел прямиком на заливающегося смехом парня, который, благодаря своей ловкости, умудрился увернуться. — Да ладно тебе, Данек, — отшатнулся от вскипающего брата Ваня, меняя огнетушитель на пиджак, чудом избежавшего душа из водных растворов щелочей и кислот. — Может быть влажненьким ты Эле хотя бы понравишься. Кстати, она наверное заскучала без меня. Иванов шаловливо подмигнул однофамильцу, пока последний яростно бросал подгоревшую подушку в обнаглевшего парня. Ваня, занятый натягиванием пиджака, поймал наполовину мокрый комок слишком поздно, подушка успела оставить мокрый отпечаток вместе с чёрными разводами на белоснежной рубашке. — Ты охренел?! — Иван со злостью кинул снаряд обратно. — Похуй, это не единственный мой костюм. Пока зеленоглазый открывал шкаф, Даня сдерживал усмешку, потому что при нем Катя забирала почти все вещи Вани в стирку, попутно жалуясь, что парень может неделю или две носить одну и ту же футболку, потому что она ему нравится. Обнаружив пропажу костюмов, Иванов, поджав губу, раздраженно повернулся к брату. — Не кури ты здесь, этого бы не произошло, — обвиняющим тоном произнёс Данила, снимая с себя бабочку. — Пофиг, всё равно этому скопищу мажоров не долго продолжаться. Ваня ничком плюхнулся на свою кровать, переключив своё внимание на экран телефона, где он просматривал очень интересную ленту в ВКонтакте. — Ничего себе его курение расслабляет, — снова начал разговор сам с собой Данила. — В обычный день мы бы давно уже дубасили друг друга. Подождите. А где мне спать? Голубоглазый посмотрел на свой диван, в центре которого располагался аккуратный кратер, вдобавок к этому он был настолько мокрым, что с него все ещё стекала вода. — Неужели придётся снова спать с дедом? Нет, уж лучше с этим высокомерным избалованным ребёнком. — Ты что-то сказал? Видимо, Даня произнёс свои мысли вслух, из-за чего сам же смутился. Он привык говорить сам с собой и абсолютно не привык к тому, что некоторые его слова вырываются из его уст, вгоняя его в краску. — Спать, спрашиваю, мне где? — постарался огрызнуться Иванов, понимая, что названный брат задал скорее риторический вопрос. — Что-то мне подсказывает, что новый диван мне никто в… — он опустил глаза на часы, затем в ужасе схватился за голову, — Уже без пятнадцати двенадцать! А мне завтра в школу! Я же должен придерживаться своего режима сна, чтобы продуктивно… — Хватит ныть, — грубо перебил соседа Ваня. — Драму не разводи и ложись на моей кровати. Она трёхместная. Данила в тайне надеялся, что он не проверял вместимость матраса на практике. Пока один Иванов продолжал зависать в телефоне, другой Иванов уже успел снять с себя промокшую одежду, заменив её на более тёплую темно-синюю футболку и серые пижамные штаны. По причине продолжительного стояния на сквозняке в мокрых тряпках, Даня немного очень сильно замёрз, из-за пронизывающего до самых костей ещё недавно летнего ветра. Но не мог же он сразу согласиться на предложение брата, ему нужно было поломаться, поспорить с собой и только потом согласиться. — Ты что, реально собрался спать? — всё же оторвал взгляд от экрана Ваня, саркастично вздернув бровь, наблюдая, как Данила расстилает кровать и забирается под одно из одеял. — Музыка же орет на весь дом. — Проведенные шестнадцать лет сна рядом с храпящим дедом дают свой результат, и немного шума я вполне смогу перетерпеть. Хоть он этого не видел, но Иванов усмехнулся, позволяя брату полностью завернуться в одно из одеял. Голубоглазый улёгся спиной к Ване на самом краю кровати, и если бы его чуть-чуть наклонили, то он бы кубарём навернулся с нее. Из-за всё ещё не проходящего ощущения, будто после ледяного душа, Данила слегка поджал под себя ноги, ссутулив плечи, чтобы сохранить тепло. Кажется, Ваня это заметил, потому что через пару минут на плечи было накинуто ещё одно одеяло. Он бы мог как-либо поблагодарить за дополнительное тепло или, наоборот, отпихнуть от себя ткань со словами: «мне не нужно», но Даня слишком устал, к тому же ему было неловко. На этом забота брата не закончилась. Иван поднялся с постели, пересекая комнату в сторону окна. — Не закрывай, — раздался слабый голос Дани, а тихим он был, потому что он уткнулся лицом в подушку. — Я не хочу проснуться утром рядом с замёрзшим насмерть тобой. — Поролон может выделять опасные ядовитые вещества при сгорании, а учитывая тот факт, что наш горел больше минуты, то… — Да я понял-понял, — отшатнулся от окна Ваня, подняв руки вверх, точно говоря «я к этому даже не прикасался», буркнув под нос своё излюбленное «ботаник». Судя по шуму открывающегося шкафа, брюнет все-таки решился сменить грязную одежду, теперь развалившись на кровати и продолжая залипать в телефон. — Ночник хотя бы включи, глаза ещё больше посадишь, — снова послышались раздражающие звуки с другого конца кровати. Даня решил, что раз уж он все равно спалился, то стоит напомнить брату про его вечно шатающееся на волоске здоровье. — Отвали, ничего не будет, — старался нейтрально реагировать Иван на очередную занудную реплику «мелкого». — А кто больше половины урока спрашивал, что написано на доске? Ты уже щуришься. Возможно, у тебя миопия, сходил бы ты к врачу. — Ты уснёшь сегодня или нет?! Даня бы пожал плечами, но ему все ещё было холодно, поэтому он лишь сильнее съёжился, надеясь как можно скорее уснуть. — Сука, вот только попробуй заболеть, — тихо прокомментировал его состояние Ваня, думающий, что брат его не слышит. — Если это твои извинения за испорченный костюм, то это слабо, — про себя ответил Данила, стараясь не улыбаться. Ему было приятно либо из-за того, что он, возможно, доставит хлопот «раздолбаю», либо ему просто хорошо от того, что о нем заботятся, хоть скрипя зубами и разбрасываясь ругательствами. Данила не заметил, как окончательно провалился в сон. Ему редко снится что-либо, а если и снится, то какой-то бред, вроде летающих щенков на спинах птеродактилей, охраняющих вход в небесное царство голубых футболок, приглашающих Даню присоединиться к их торжеству в честь победы над химическими уравнениями. На этот раз сон был более четкий: Эля стояла в озере в том самом обворожительном красном платье, нижняя часть исчезала в воде, смотря вдаль. Даня же замер на берегу, любуясь этой картиной, наблюдая, как заливается бронзой небо, постепенно сливаясь с цветом волос Ариэль, так элегантно скрученных в высокий пучок, позволяя лишь нескольким локонам обрамлять её лицо. Девушка повернулась к застывшему от красоты зрелища Иванову, мило улыбаясь, от чего у него едва не подогнулись ноги. Она протянула ему руку, приглашая присоединиться к наблюдению за заходящим солнцем из воды. Конечно, он исполнил её просьбу, не обращая внимания на заполняющиеся водой ботинки. Даня держал её за руку, путаясь в собственных чувствах, которые он всегда так старательно отрицал. Ему было хорошо, так спокойно, что для него редкость, учитывая его сумасшедшую семью, но солнце уже почти скрылось за горизонтом, было видно лишь малый сектор круга, пока освещающего побережье. Казалось бы, сейчас лучи полностью пропадут, оставив влюблённых в полной темноте, будто подводя черту по словом «конец», но внезапно Даню толкают в спину, выбивая его из рук Эли. Он погружается с головой в воду, не в состоянии устоять перед силой притяжения, ещё и чьи-то руки вцепились в его кудрявые светлые волосы, удерживая под водой. По логике, Данила не мог видеть, кто так резко напал на него, но он знал, что это Ваня: его загорелые руки с длинными тонкими пальцами он всегда узнает, всегда сможет опознать по запаху его одеколона, всегда догадается, что если что-то идёт не так, то это его вина. Иванов задыхался, пытался вырваться из хватки брата, пока его легкие продолжали наполняться водой, а мир словно продолжал сотрясаться. Он почти что видел сбоку шкалу собственного здоровья, показатели которой с каждой секундой все стремительнее падали, а рядом такой же столбик со здоровьем Ивана, которое по непонятной причине так же убывало, только менее стремительно. Когда жизненные силы Дани почти достигли нуля, а Ванины были примерно на половине, брюнет внезапно потянул брата вверх, изымая из холодной воды. Он упал на спину, повалив на себя Данилу, пока последний пытался отдышаться, восстанавливая шкалу своего здоровья. Руки Вани крепко держали брата, заключив того в кольцо, прижимая к более тёплому телу. Голубоглазый Иванов ощущал невероятное облегчение, очутившись вне этой темной воды, в фактически объятиях брата, который по неизвестной никому причине улыбался, и от этого Даня хотел смеяться, будто его минуту назад не пытались утопить. И ему снова стало спокойно, легко, вот только его опять кто-то ударил в бок, выталкивая из сна. Данила почувствовал очередной удар острой коленки Ивана, в области двенадцатого позвонка. Видимо, ночной задрот все же уснул, но вот его частые перемещения по кровати, отразилась даже на сне светловолосого, а последний толчок и вовсе заставил того очнуться. — Отлично, кажется, у него синдром беспокойных ног Экбома или он просто не может найти удобное положения для сна. Даня постарался снова уснуть, но локоть Ивана, снова полоснул его по лопатке, не давая расслабиться. И это повторялось каждые пять-десять минут. Даня посмотрел на светящиеся в темноте часы, показывающие около трех утра, и тихо выругался. — Если это продолжится, я вернусь к деду. Он хотя бы просто храпит. Прошло минут десять без пинков. Данила с облегчением вновь устроился на своём месте на самом краю кровати, подложив обе руки под подушку, даже успел погрузиться в легкую дремоту, когда внезапно через него перекинулся рука Вани, прижимая его к себе, и между бёдер втиснулась коленка. Даня замер, переставая дышать, и, кажется, его сердце остановилось, он даже успел подумать, что у него наступил сонный паралич. Ему потребовалось несколько очень долгих секунд, чтобы позволить себе тяжёлый вздох прохладного воздуха, окончательно выдергивавшего его из сна. Иван уткнулся носом в его шею, неосознанно чуть сильнее прижимая брата к спине, переплетаясь с ним ногами, и от этого у Данилы сердце заработало в два раза усерднее, готовое вырваться из груди в панике и убежать куда подальше. Он чувствовал, как повышалась температура от ощущения ударов чужого сердца, импульсами распространяющимися по телу, словно разряды электрического тока, от щекочущего шею и плечи ровного теплого чужого дыхания, от горения во многочисленных точках соприкосновения с тощими ногами. Иванов за пару секунд подумал, что сходит с ума от крышесносящего тепла, расползающегося по телу от груди, где находился эпицентр этого кошмара, большая часть которого скапливалась внизу живота. Спустя какое-то время Даня с ужасом заметил, что прошло более пятнадцати (!) минут, а Ваня не собирался менять свою позу, продолжая обнимать брата. Вначале Данила предположил, что тот просто улёгся в провал в матрасе (ну знаете, в такую выемку, вне которой можно даже не пытаться уснуть), но затем вспомнил, вернее предположил, о возможно цене этого матраса, и тут же отбросил эту мысль, концентрирование на которой ему и так далось с огромным трудом. «За что мне это?» — отчаянно звучал собственный голос в голове Дани, когда Иван во сне слегка шевельнул рукой, проведя подушечками пальцев вдоль солнечного сплетения голубоглазого парня, находившегося на гране истерики. Как бы Данила не пытался вновь уснуть или хотя бы задремать, собственное тело не давало ему покоя, продолжая отзываться на малейшее движение прижимающего к своей голой груди — какого хрена он вообще лег спать в одних трусах? — Вани. Кудрявый пытался перестать дышать уже надоевшим одеколоном Иванова, но если запах, исходивший от подушки, был слабым, то с приближением самого эпицентра он стал в два раза сильнее, и почему-то всё равно приятный. Это как дышать свежей краской или каким-то химическим средством — вроде и отвратительный запах, въедающийся в обонятельные рецепторы, но невозможно перестать вдыхать и выдыхать его. «Надо просто отодвинуть его от себя и спокойно продолжить свой отдых», — рассуждал морально измученный Даня. — «Просто сделай это. Давай!» Но он не сделал. Причину, почему он не может провернуть такое до смеха элементарное действие, Данила так и не смог сформулировать. Возможно, какая-то садистская часть его личности не позволяла или он боялся, что Ваня проснётся и наступит неловкая ситуация, когда он осознает, что спал с названным братом в обнимку, словно с большим плюшевым мишкой, хотя по своему строению Данила едва ли мог сравняться с очень толстым котом. Даня снова в отчаянии и некой мольбе посмотрел на часы, надеясь, что уже утро, но они показывали лишь полчетвёртого утра. Ему оставалось продержаться каких-то три с лишним часа, а Ваня, каким-то немыслимым образом похоже уловил одну позитивную (почти) мысль в голове голубоглазаго, и его ляшка переместилась ещё чуть выше коленки Данилы, остановившись ненамного выше середины бедра. — Сука! — едва не взвыл Даня, закусив до крови губу и сжав край подушки в кулак с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Прохладный воздух внезапно стал раскалённым, словно затопили раньше на несколько месяцев, перед глазами у Дани замелькали чёрные пятна, дышать ровно стало невозможно: каждый вдох был порывистым, словно парню нахватает содержания в нем кислорода, удивительно, как Ваня не проснулся от такого шумного дыхания. Пролежав в таком состоянии почти до времени срабатывания будильника, проклиная Ваню на чем свет стоит, Даня все же успел вздремнуть, когда смог справиться со своими бешенными мыслями, уносящимися в какое-то другое очень странное русло.