***
В вечерних сумерках Гарри в объятиях Малфоя наслаждался ненавистными укусами-поцелуями в пустом кабинете трансфигурации. Драко припадал мягкими губами к его шее, Поттер закидывал голову, отворачивал её в сторону, и в один из таких моментов приоткрыл подёрнутые дымкой постыдной похоти глаза, увидел сплетённые тела в высоком зеркале. В полумраке их фигуры казались призраками: Гарри в белой рубашке, с непослушной копной тёмных волос, и Драко в чёрной мантии, с растрёпанными платиновыми волосами. Два чёрно-белых призрака. Даже когда они вместе, всё — в монохроме. Багровая, как свежая кровь, вспышка ярости вспыхнула в груди Гарри. Даже сейчас, будучи вместе, весь мир, начинающийся и заканчивающийся в этот момент тёплом Малфоя, всё равно был в двух ненавистных цветах. Поттер понимал: всё дело в полумраке, в освещении, но необъяснимая обида и ярость вставали поперёк горла. Он едва сдерживался, чтобы не ударить Малфоя. Словно это он виновен был в том, что они — соулмейты. Словно это он был виновен в чёрно-белом мире, что сдавливал Поттера со всех сторон, когда он оставался один. Гарри ненавидел свою любовь. Больную, хромую на обе ноги, искалеченную гневом. Со жгучими, терпкими поцелуями, тисками-объятиями, словами, пропитанными ядом. Он ненавидел её. Вот так просто и банально. Зато — искренне, страстно. Со злостью он стискивал горячее тело Драко, вжимался в него, прижимал к стене, с отчаянием впивался в губы. Их свидания походили на схватку двух хищников, бьющихся на смерть, а не на встречу людей, которые хотели быть вместе. Потому что они не хотели. Гарри считал губами родинки на бледном теле, сжимал на затылке волосы, подставлял шею для поцелуев и тонких пальцев, смыкающихся на глотке. Он ненавидел его. Поэтому ловил каждый сдержанный стон, поэтому вдавливал Малфоя в стену, прижимался так, что сложно дышать, и опускался на колени, когда горячая, влажная от пота рука ложилась ему на затылок и требовательно надавливала вниз. Поттер приоткрывал веки и смотрел в глаза Драко. В них он не видел любви — только похоть, безудержное желание и слабую, невыразимую, едва заметную горечь. Гарри казалосьЧасть 1
15 декабря 2017 г. в 00:54
Гарри Поттер ненавидел Драко Малфоя.
Вот так просто и банально. Но — искренне, страстно.
Рядом с Драко он видел мир в цвете; рядом с Драко ему весь свет был не мил.
На парах зельеварения, когда Гриффиндор занимался совместно со Слизерином, Гарри завороженно смотрел на клубы разноцветного дыма, что витал над котелками; с упоением разглядывал корешки старых книг, ингредиенты, однокурсников.
— Что? — сконфуженно спрашивала Гермиона и смущённо убирала выбившийся из хвостика локон за ухо, когда Гарри с трогательной улыбкой изучал её каштановые волосы, карие миндалевидные глаза, бледные веснушки на кончике носа и покрасневшие щёки.
— Ничего, — отводя взгляд, отвечал он и поворачивался в сторону Рона — своего рыжего-рыжего друга в потертой мантии, с алым рубцом на руке, фиолетовой фенечкой на запястье и в сиреневом вязаном свитере.
Гарри всегда с молчаливым восторгом разглядывал друзей, сокурсников и различные предметы, запоминал оттенки цветов.
Страницы в учебнике — желтоватые, как сухая календула. Подол на мантиях гриффиндорцев — как засохшая кровь. Вены на руках — бледно-голубые, как осеннее небо.
Гарри любил цветной мир. Но без Драко ему суждено было утопать в монохроме.
Вот так просто и несправедливо.
Он вперивал хмурый взгляд в платиновый затылок Малфоя. Драко, словно почувствовав это, оборачивался. Замечал его, и по тонким бескровным губам пробегала скользкая, наглая ухмылка. Гарри передёргивало.
Может, они и правда были созданы друг для друга.
Созданы для взаимной ненависти.
Поттер не мог оторвать взгляда от Малфоя.
Глаза — пронзительно-голубые, как лёд. Подол на мантии — как яд в склянке на третьей полке. Кожа — лунный свет сквозь мутные окна.
В Драко мало цветов.
Гарри сжимал кулаки.
Смотрел в голубые глаза — насмешливые, колючие, с невысказанной горечью на самой их глубине.
Закусывал до резкой боли губу, переводил измученный взгляд на лезвие ножа в руке и видел в стальной его поверхности своё отражение.
Волосы — чёрные, как уголь. Глаза — зелень листвы, как, говорят, и у матери. Свитер — алый, как засохшая роза.
Гарри любил цветной мир. Гарри ненавидел Драко.
Вот так просто и возмутительно.
Но всё это — лишь разминка. Яд замедленного действия. Настоящий ад, настоящая агония ждали его впереди, через несколько часов, когда половина замка ляжет спать.
(Гарри надеялся), что истинные его чувства спрятаны за насмешливым блеском, где-то под кромкой радужки глаз, да и то — смешанной с необъяснимой злобой.
Он ненавидел его.
Поэтому покорно опускался, дрожащими руками приспускал брюки и бельё, поэтому обхватывал горячую, твёрдую, возбуждённую плоть, поэтому целовал, водил исступлённо языком, позволял вдалбливаться в рот. И только в эти моменты, когда они предавались близости друг друга в темноте пустых кабинетов, Драко, зажмурившись, что-то невнятно и быстро шептал о любви, горячо изливаясь в него. Дрожащими пальцами гладил Поттера по щеке, наваливался на него всем телом и целовал так безнадёжно и отчаянно, словно больше они никогда не встретятся.
Малфой горячим языком слизывал белёсые остатки с его губ, продолжая, как не в себе, что-то шептать о любви, и запускал руку ему в штаны, грубо обхватывал ладонью влажный от смазки член. Гарри закусывал его мочку уха, целовал шею, мычал сквозь стиснутые зубы и бесстыдно толкался в руку Драко, судорожно сглатывая вязкую слюну.
Яркая вспышка, как внезапно включённый фонарь в темноте, пронзала всё его тело. Крепко он обнимал Малфоя и тяжело дышал ему в плечо.
Переведя дыхание, он понимал одну вещь.
Гарри любил его. Вот так просто и банально.
Драко отпускал очередную колкость, но без привычной злости, и Поттер слабо бил его локтём в бок. Малфой усмехался. И зачем-то крепко сжимал его ладонь в своей руке.
— Ненавижу тебя, — цедил сквозь зубы Гарри, понимая, что ещё несколько минут — и весь мир вновь погрузится в чёрно-белый, тошнотворный ад.
— Я тебя больше, — с каплей грусти усмехался Драко.
Гарри любил цветной мир. Гарри ненавидел себя за то, что любил Драко.
Он заглядывал ему в глаза — пронзительно-голубые, как топазы при лунном свете — и сердце ухало вниз, увидев в них снова молчаливую, глубокую горечь и хорошо скрываемую нежность за лукавым блеском.
Поттер ненавидел его. Поттер любил его.
Мечтал сломать ему шею за мерзкие ухмылки, но жизни бы не пожалел, коль случилось бы что с ним.
Поттер ненавидел свою любовь. Поттер ненавидел себя.
Он никогда не скажет Драко, что всё цвета и оттенки в этом мире прекрасны. Не скажет, что его глаза в этот миг — прекрасны. И никогда не услышит ничего подобного из его уст.
Поттер любил цветной мир. Поттер ненавидел мир.
Они не могли избавиться от злобы, боялись открыться друг другу, боялись открыться самим себе. Драко небрежно бросал, что это просто страсть, игра, что это ошибка. Гарри кивал и молча смотрел на него — на Малфоя, который говорил, что безумно любит цвета, но не его — дурацкого полукровку. Однако горечь в глубине ярких глаз и тихий надрыв, прикрытый привычной злостью в голосе давали понять, что и его, Гарри, тоже.
Он не знал, смогут ли они преодолеть самих себя, смогут ли отпустить, наконец, свою ненависть. Может, они заставят себя поверить, что они — очередная ошибка среди соулмейтов, что кроме страсти ничего между ними нет и не будет, и навечно, смиренно погрузятся в чёрно-белые воды несправедливости, захлебнутся тошнотворным монохромом. Может, позволят в душе расцветать, — как мир вокруг них, когда они вместе, — чувствам друг к другу.
Гарри не знал. Но крепко целовал на прощание Малфоя и с тугой болью в груди наслаждался его тёплыми отчаянными объятиями.