Язык любви

Это было похоже на вспышку. Другой серфингист появился словно из ниоткуда, сбив Чейза с доски прямо под набегавшую волну. Его сразу затянуло глубже, ремень запутался вокруг лодыжки, заставляя паниковать. На секунду он оказался на поверхности, тяжело хватая ртом воздух и ловя лучи австралийского солнца, но доска для серфинга снова увлекла его вниз, и все расплылось мутным небытием, и он даже не успел помолиться напоследок. Сильно позже – будто бы несколько часов спустя – он слышит голоса. Спиной и ногами он утопает в чем-то мягком, и какое-то время пытается понять, на чем он лежит. На мгновение ему кажется, что это песок, но затем все исчезает, уходит. Все уходит. — Он ушел, — шепчет кто-то. Голос женский, но незнакомый. – Мне так жаль, сэр, вы должны остановиться, он ушел. Ушел. Чейз гадает, кто и куда ушел. — Он не ушел. – Другой голос гораздо более узнаваем, но в то же время Чейз никогда не слышал его раньше. Это мужской голос, и он знает этого человека, любит этого человека, но никогда не слышал подобного тона… чтобы этот голос переполняли… такие эмоции. Кажется, этот человек сердится… и расстроен. Голос звучит зло и… беспомощно. Чейзу жаль, что он не может ничего с этим поделать. Внезапно раздается ужасный треск, как будто неподалеку что-то сломалось, и Чейз понимает, откуда он – это его ребро! Кто-то сломал ему ребро! Подождите… Почему кто-то ломает ему ребро? Вскрикнув от боли, он открывает глаза, яростно кашляет, а потом выплевывает песок – песок! Он на пляже! Солнце режет глаза, и он пытается прикрыть веки, а по подбородку течет морская вода. Из-за нее во рту отвратительно солоно, и он наклоняется сплюнуть еще раз. Зрение мутное, но он смотрит вокруг и, быстро моргая, вытирает рот. Рядом с ним на коленях стоит Хаус, и, боже, в этой позе у него должна здорово болеть нога. — Хаус, — шепчет он, — ты в порядке? Твоя но... — Я?! – кричит Хаус и пихает его в плечо, пока Чейз смотрит на него, широко распахнув глаза. От пульсирующего ребра по всему телу расходится волна боли. – Я в порядке?! Чейз! Ты был мертв две минуты! Мертв, сердце не билось… Свернувшись в комок, Чейз скулит от боли. — Я знала, — шипит женщина рядом с ним, и Чейз глядит на нее, но не узнает — это просто симпатичная незнакомка на пляже. – Ты сломал ему ребра! — Что? – Хаус снова переводит взор на Чейза и понимает, что та права, и злость снова уходит прочь из его голоса: — Черт… Чейз, прости… — Чувак, мне так жаль, — говорит кто-то еще, и Чейзу хочется заткнуть уши: они все слишком громкие. Он замечает нового собеседника: такого же мокрого с ног до головы парня. – Я не мог удержать свою доску, дружище! – его голос дрожит. – Я думал, что убил тебя, я не хотел ударить тебя! Мне так жаль… — Ты убил его, — шипит Хаус. – На две минуты. Он укутывает Чейза в полотенце, и тот закрывает глаза. — Я так устал, — шепчет он, склоняет голову и позволяет остаткам морской воды стекать изо рта на песок. Все вокруг снова темнеет. * * * Когда Чейз просыпается, то притворяется, что все еще спит. Ему тепло и сухо, он в безопасной больничной палате, но он не размыкает веки еще и потому, что Хаус, по-видимому, на самой середине признания в любви — такое никак нельзя прерывать. — …ты глупый идиот, — стонет Хаус, встряхивает головой и трет лицо. – Я никогда больше не позволю тебе снова заниматься серфингом. На самом деле я вообще никогда и ничего не позволю тебе делать без моего присутствия! Боже, Чейз, — он явно зол, но Чейз все равно слышит нотки заботы глубоко в его голосе. – Ты был мертв, Чейз, они пытались запретить мне тебя реанимировать! Ты можешь повери… Черт подери! В конце концов я просто ударил тебя в грудь, и ты очнулся! – вдруг Хаус хватает его за руку и целует костяшки пальцев. – Мой храбрый мальчик, мой красивый храбрый мальчик, — Чейз никогда не слышал, чтобы тот раньше звучал так. Настолько. Ранимо. – Какого черта я буду делать без тебя? Ты единственная причина, почему я счастлив. Единственная причина, почему я живу, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — пальцев Чейза касается короткая щетина, — очнись. Чейз мысленно считает до двадцати четырех, потом делает вид, что проснулся, ибо ему не хочется ловить Хауса с поличным. Ему хочется смаковать этот момент и сохранить для себя идеальным – навсегда. Устало моргая, он оглядывается: — Где я? — Наконец, — хмурится Хаус и, по мнению Чейза, вовсе не выглядит расстроенным. Ну, если не считать слегка покрасневших глаз. – Поторапливайся, у нас есть и настоящие пациенты. Чейз хмыкает. — Зачем ты сломал мне ребро? – ворчит он. – Обычная СЛР слишком хороша для тебя? — Это же вернуло тебя, да? – ухмыляется Хаус, и Чейз соглашается, недоумевая, как тому удается так хорошо скрывать эмоции. Он даже не осознает, что снова закрыл глаза, пока Хаус не касается его лба, убирая с лица мягкие светлые волосы. – Эй, — он переходит на шепот, — хватит спать. Ты спишь уже третий день. Достаточно. – И его голос хриплый от волнения. — Встаю, встаю, — бормочет Чейз. Он чувствует слабость, но в целом все нормально. — Технически ты был мертв целых две минуты. — Серьезно? – Чейз хмурится и заламывает руки. – Есть какие-то повреждения тканей мозга? — Нет, — Хаус обнадеживающе улыбается. – Ты вытянул выигрышный билет. — Ты должен мне обед, — жалуется Чейз. – За сломанное ребро. Хаус смеется очень мило и искренне и целует Чейза в лоб. — Поднимайся, лентяй, и одевайся. И, может, я позволю тебе стащить начинку с пиццы, которую мы заказали. Чейз улыбается Хаусу вслед. Потребовалось некоторое время, чтобы начать говорить с ним на одном языке, но сейчас он уже неплохо справляется. Хаус просто сказал, что любит его. Так что Чейз решает вернуть ему признание: — Я стащу ананас, потому что ты его терпеть не можешь. Хаус не может скрыть улыбку.