Не верь кошмарам Дебарина

Прошло дня два, наверное, не считал. Да, много чего намыслил в тот вечер. Во-первых, я думал, почему же влюбился в неё. Из-за красоты? Юмора? Быть может, холод привлёк. А я вот не знал. А во-вторых, я думал о Создателе. Его слова о Хистерии, что она — его лучшее творение, они не давали мне покоя. Сколько ещё у него было "творений"? Они все основывались на "Теории безумия", как я её назвал? А откуда взялся Создатель? Он с самого начала был безумцем? Что ж, столько вопросов накопилось, а я просто смотрю в потолок. После нашего скучного поражения никто не очнулся, Хистерия показала, как, что и кому перевязывать, а затем пропала. Странно так, мы вроде в одном здании, но как будто в разных мирах. Я беспокоился за неё. Когда она там упала и закашляла, я испугался, подумав: «А что, если она умрёт?» Когда она учила меня всем тонкостями несложной медицины, я не замечал кашля или крови. Однако это было при мне. А что с ней было, когда она оставалась одна? Мне и раньше было интересно, но хоть не переживал. А ближе к очередному вечеру я подумал: «Да к чёрту это, я спать хочу». И угадайте, что же было дальше? Нет, я уже о пробуждении говорю. Будь бы во сне что-то интересное, я бы вам рассказал, не сомневайтесь. Я проснулся ближе к утру. Знаете, сейчас было не лето, осень за окном. Так какого же так ярко слепит солнце?! Да, примерно об этом я и подумал при пробуждении. Обещания я держу. Какое же из тысяч? Начнем с того, что я проснулся посреди поля, где повстречал Создателя. Таки сон. Удивительно, что мое воображение так хорошо рисует Хистерию, нависшую надо мной. — Привет-привет, я Хистерия Хайгарден, давай дружить? — как-то странно поприветствовала она меня. — Ты ни разу не говорила мне, какая у тебя фамилия. — О, ты решил, что это твой сон? Извини, я просто забыла уточнить. Это мой сон, а ты здесь гостем будешь, так что веди себя прилично, — она продолжала говорить неестественным для себя голосом. Так, очень весело. Как… Свою догадку я тут же озвучил: — Ты ведь воплощение её безумия, или как там это называется? — Ой, меня раскрыли, — очередная притворная слеза. Всё это время она прикасалась пальцами к своим губам. Не спорю, это красиво, тонкие пальчики, аккуратные ноготки едва цепляют такие нежные и немного бледные на вид, пухлые губки. Но это была лишь её безумная сторона, так что от таких манипуляций мне становилось не по себе. — И по какому поводу чаепитие? — удачная догадка дала мне уверенности, но лишь немного. — Я знаю твой маленький секретик, но Хистерия нет, я не расскажу, не волнуйся. Но вдруг я подумала, что как-то несправедливо, получается я знаю секрет, а ты нет, — она говорила очень весело, а её бессвязная речь всё равно была понятна. — Идём, я расскажу её секретик. За её пригласительным жестом моё тело само поднялось и пошло за ней. Я честно этого не хотел. Знаете, моя любовь хотела, чтобы я остался в неведении, ведь если хочешь быть счастливым, будь глупцом. Я чувствовал, что секрет будет далеко не радужным. Пока мы шли, я вспомнил свой вопрос: — Так, если ты безумная сторона, то, наверное, поняла, что говорил Создатель мне во сне. В ответ на это она засмеялась. — Конечно. — Могу ли я узнать? — Ни-че-го. Ему просто стало скучно, вот и решил на хомячков посмотреть, — она снова захихикала. — Очень смешно за идиотами наблюдать. Стоит вам сказать слово, вы ему такой глубокий смысл пытаетесь дать. До сих пор до смысла слова «жизнь» не дошли. Это ведь просто, наша жизнь — фаза чьей-то чужой жизни, вот и всё. Такой ответ заставил меня замолчать. Я действительно чувствовал себя идиотом. После непродолжительного стука каблуков мы оказались в какой-то комнате. В её средине стояло кресло, покрытое чем-то, похожим на винил. Оно так и манило сесть на него. И опять моё тело поддалось. Сам я не хотел, а тело мне опять не подчинилось. — О, гости должны слушаться, — сочла нужным объяснить такое явление часть Хистерии. — И да, называй меня Тери, такое мне по душе, к тому же мы не хотим путаницы. А теперь просто смотри, — с этими словами она удалилась через остаток пространства, который за ней закрылся. Передо мной начало открываться нечто, похожее на окно, через некоторое время моим глазам предстала ясная картина: какое-то помещение, везде и повсюду спускалась паутина, кое-где виднелись засохшие красные пятна, думаю, происхождение их объяснять не надо. В углу этой комнаты сидела Хистерия, всё вокруг неё было в этом чёрном веществе, а сама она, похоже, была без сознания. Мне захотелось тут же рвануться к ней и забрать её из этого странного места, но тело, как будто приклеено к креслу. Ах, да, я ведь всего лишь гость. К слову, рядом с моей рукой появилась кружка с чёрным чаем, а по левую руку — имбирное печенье, которое я терпеть не мог. Похоже, Тери, как она попросила себя называть, решила хотя бы притвориться, что это чаепитие и заодно показать, насколько велики её познания о моих секретах. Ну, или она просто наугад приподнесла мне их. Глаза Хистерии открылись. Вроде бы цвет не изменился, однако теперь вместо тяжести в них присутствовала только усталость. Мне кажется, она была истощена. А вот чем, думаю, я ещё узнаю. В другом конце комнаты включилась люстра в готическом стиле. Под её светом красовалось фортепиано, кажется, ручная работа, хотя откуда мне знать, я даже треугольника в руки не брал. К фортепиано подошла Тери. Она присела и начала играть мелодию; знаете, часто для эффекта устрашения играет классическая мелодия во тьме. Так вот, примерно таких мотивов была исполнена её игра. А ей неплохо она давалась. (Далее я буду выделять слова безумной стороны Хистерии курсивом, чтобы не запутать вас) — О, ты уже проснулась, милая? — Пожалуйста, перестань играть это, — спокойно попросила Хистерия. — Твои слова — мой закон, дорогая, — с этими словами Тери встала, приподняв руки.— А тебе ничего не навевает эта мелодия? — Ничего, кроме того, что ты плохо исполняешь её. Комнату наполнил подлинный смех, он разнёсся эхом по ней и, похоже, даже немного оглушил Хистерию, потому что она дёрнулась. Надеюсь, сама она смеётся получше, а то и шутить перестану. — Любишь маски носить. Не ври самой себе, ты что-то помнишь. — Нет, не помню. — Ты такая же неудобная, как и этот наряд,— с этими словами Тери одёрнула подол платья, и тот с жалобным треском швов отлетел в дальний угол комнаты. — Всё равно неудобно, дай-ка мне минутку. Знаете, хоть Хистерия и заставила меня мечтать по ночам, как двенадцатилетнего мальчишку, но мне всё равно было слишком неуютно видеть оголённое тело. Будучи одиноким существом и гордым романтиком, я такое воспринимал, как тот же самый двенадцатилетний мальчишка. А оголённое тело копии того, кого ты полюбил совсем недавно... Что ж, как-нибудь ночью подумаю, приятно это было, или нет. Остатки платья стал сменять блестящий шёлк, и вскоре на ней красовался изящный, но очень уж короткий наряд, представляющий собой чёрную шёлковую юкату с оранжевым поясом, плечи её были опущены. Свобода, дерзость и распущенность, Тери хорошо представилась. — И почему мы неразрывно связаны? — вздохнула Хистерия. Такой наряд ей явно не нравился. — Потому что мы вместе любили играть, разве ты не помнишь? После этих слов я напрягся. Мне было страшно узнать о прошлом Хистерии, сколько она жила, что делала, сколько жизней за её спиной. Я не хотел этого знать, не хотел, чтобы очарование любви, которое я почувствовал впервые за шесть лет вот так просто растворилось, возможно, из-за простых выдумок. — Я ведь с тобой с самого твоего рождения. — Как тут не помнить, я всегда хотела, чтоб ты сгинула. — А не потому ли, что была слаба? — после этого вопроса Тери закружилась, расставив руки в стороны и подняв голову к потолку. Наверное, это было красиво из-за того, что безумие имело личину самой Хистерии. Я сейчас опять напоминаю себе подростка, который вместо иллюзии любви ни о чём другом и думать не хочет. — Ты никогда не могла мне отказать, ведь была лишена разума, но почему ты тогда помнишь, как жалела о том, что делала? Хистерия молчала. Мне кажется, она всё понимала, просто не хотела этого говорить. — Ты сама меня впустила, дала над собой власть, Создатель никогда не забирал твоего разума, он лишь разбудил меня, — она всё равно озвучила ответ. В ответ на это Хистерия просто стиснула зубы. — Помнишь Манхэттен? Славное место. Съезд современности и бедности. Нам с тобой было так весело! Ты смеялась, так чудесно смеялась, ах видел бы Создатель. — Когда я там успела побывать? — удивилась Хистерия, однако тут же попыталась вернуть своё безразличие. — А? Неужели ты не помнишь? Ну вот, а ведь это было так чудесно! — После твоих слов, меня как-то вспоминать уже не тянет, — она хмыкнула. — Ты что же, даже Грейси* не помнишь? На дворе был июнь 1929 год, ты так мило играла с ней играла. — Гм… Грейси… Манхэттен… — Хистерия закрыла рот рукой, в её глазах на секунду что-то блеснуло. Неужели ужас? Почему? Похоже, я один не понимал, что было в июнь 1929 года в Манхэттене. Однако страх на секунду охватил и меня. Сколько же тебе лет, Хистерия? — Нет… Нет… Его вина, она ведь была доказана! — выкрикнула она. — Кого? Того старика? Нет, это был не он, нам просто повезло, что мы его встретили, и о нас никто не узнал. — Повезло? Нет, это очередной твой бред! Такой ответ, похоже расстроил её безумную сторону. Свет в комнате стал отрывисто мигать, а с потолка посыпалась штукатурка. Фортепиано никуда не исчезло, оно стало играть само по себе и не классику веков, комната наполнилась стуком клавиш и резких отрывков неизвестной мне мелодии. Даже со своего зрительского места я почувствовал это всё, как будто стоял там. — Это ты убила их, ты заставила мальчонку Альберта их есть, а потом взять вину на себя! В тот день ты танцевала с Грейси, ты с ней играла, а она не была против. Мёртвые никогда не бывают против чего-то. Все они на твоей совести, вон же они стоят! На секунду комната погрузилась во мрак. Страшно стало не только мне, уверен, даже Хистерия почувствала это. Когда свет снова заполнил помещение, я увидел там туман, но он распространялся только на половину комнаты. А потом сквозь него стали видны маленькие силуэты. — Хистерия, нам ведь было весело? — спросили хором голоса детей. А затем они вышли из тумана. Меня бы вырвало, но этого не случилось, не знаю, к счастью, или нет. Два мальчика и одна девочка. Она держала за руку самого маленького из них. Их лица застыли в ужасных гримасах. Глаз у девочки не было, зато на местах, где зияли дыры были пальцы на которых чёрным цветом было нарисовано улыбающееся лицо. Нижней челюсти не были ни у одного из них, они несли их в левых руках. Живот мальчика, которому на вид было лет 3-4, оказался вспоротым, поминутно из него выпадали окровавленные куски кишок, возможно, и костей — всё было смешано почти до однородной массы. Мальчик потолще шёл позади них, его ноги уже таковыми не считались. От них остались только кости, которые были загнуты в спираль. Скорее всего, они были подвергнуты воздействию соляной кислоты, а потому стали такими эластичными. — Они — твоё искусство, правда потом ты их скормила одному старику, но перед этим они все выглядели так. — Нет, нет, нет! — Хистерия с ужасом и виной смотрела на этих детей, а затем опустила голову, закрыв глаза руками. — Что нет?! — вскричала Тери. — Что нет?! Это не ты их убила?! — она подошла к Хистерии, схватила её за волосы и насильно оторвала руки от лица Хистерии. — Смотри! Запоминай каждую деталь своего мерзкого поступка, оценивай результаты! Как же я хотел ей помочь. Видеть в глазах Хистерии столько ужаса было невыносимо. Я не знал, что случилось в этом клятом Манхэттене, наверное, поэтому так желал помочь ей, несмотря на все злодеяния, что были совершены в отношении этих детей. Но вдруг весь ужас исчез из её глаз, и на лице вновь заиграло старое доброе безразличие. — Я не смогла отказать тебе, а они — результат моей слабости, довольна? — спросила она спокойно, глядя исподлобья на Тери. — Вполне. Всё же это было красивее, нежели потом. Дети исчезли, оставив после себя лужу крови. — Потом? Нет, не говори, я что я ещё что-то делала… — Молодая пара. Гуляли они вечером. Кажется, это был Утрехт, улица де Лаатсте. И тогда я прикрыл рот рукой. Мне не хотелось дышать. Только слушать. В то же время хотелось кричать. Моё сердце бешенно застучало, а внутри меня засел страх. Он словно вытеснил все мои внутренности и заполнил образовавшуюся пустоту. Я бы мог отшутиться про имбирное печенье или чай, но в тот момент я просто сидел с рукой у рта, ожидая их слов. — Ты у меня много памяти, смотрю забрала, — ответила ей Хистерия, давая понять, что такого не помнит. — Мы не торопимся, можешь подумать, — с этими словами Тери присела за фортепиано и стала снова играть. На этот раз музыка не источала никакого ужаса и страха, обычная игра. Тут же заиграла виолончель, я, хоть и гость в музыке, а скрипку от виолончели отличить могу. Музыка была действительно хорошая, вот только насладиться ею я не мог. Мне лишь хотелось продолжения и в то же время не хотелось. Реплика «Не знаю» мне тогда очень подходила. Долго ей играть не пришлось. Когда Хистерия опустила голову, она перестала играть, встала и подошла к ней. Кажется, Хистерия не спешила озвучить свой ответ. Тери начала вместо неё: — Они шли и что-то ворковали, а затем им навстречу вышла ты. Помню, ты была тогда очень уставшей и шаталась при каждом шаге. Они хотели тебе помочь, а ты застрелила парня, кажется, маузером, а девушку просто наскозь рукой пробила, как не стыдно! Такую скучную смерть! А сейчас смотрю так, вспоминаю их фамилию, и мне становится смешно. Ну же, произнеси её. — Их фамилия…— начала Хистерия. Их фамилия — Инсанайр. Мои родители. Она убила моих родителей. Я уже не слушал никого. Из моих глаз сами собой потекли слёзы, как тогда утром. Те чувства, что я испытал, когда мне сообщили о смерти родителей, они возвращались. И снова я на секунду возненавидел весь мир, снова пообещал отомстить, но кому? Я на секунду захотел всадить в голову Хистерии пулю из того маузера, жаль, я потерял его при переезде. Кажется, тот мальчик, обиженный судьбой, снова возвращался. Но я знал, что сейчас отношения выяснить не получится, всё что мне остаётся — просто смотреть. Смотреть и ненавидеть, смотреть и любить, чёрт, я запутался. Чего я хотел? Убить или простить? Принять разум или отдаться желанию мести? Не знал я, не знал! — Вспомнить, какой же ты прекрасной была! Хистерия продолжала молчать. Видимо, ей правда было стыдно. — Белоснежные прямые волосы, собранные в хвост, два бирюзовых глаза, которые на всё смотрели так легко, небольшой рост и милый врачебный халат, — сказав это, Тери стала менять свой облик, пока не дошла до описываемого. — Хотя нет, скучно. Ты стала красивой, только когда смогла полюбить Создателя. — Его любила ты, а не я, — кое-как выговорила Хистерию, пытаясь хоть что-то отрицать. — Я — это ты, Хистерия, мы обе любили Создателя, признайся, тебе он понравился ещё до того, как ты заново родилась. И всё-таки, какая у вас была любовь. Мы, безумцы, умеем любить, как никто другой. — Ложь… Но Хистерия не смогла договорить, её перебили: — Не ври себе же. Твои чувства всегда были с тобой, но ты их избегала, ты боялась меня. Чувства имеют тонкую грань с безумием, ну, а ты боялась разрушить её, ты боялась себя. Ты солгала им, разве нет? Даже сейчас ты можешь плакать, можешь любить, можешь ненавидеть — ты можешь чувствовать это. Но ты боишься. — Лгала, потому что боялась… Как похоже на меня, — она улыбнулась, в её оправдание скажу, что улыбка была горькой, а тело пробила мелкая дрожь. — Всё это происходило от твоей слабости, ты одна виновата в проигрыше, потому что ты трусливая и слабая. Ты даже до последней стадии дошла только из-за страха умереть. Но ты не всегда была такой. Хистерия подняла голову и посмотрела на часть самой себя. — Тебе никогда не вернуть себя прежнюю, ты прекрасно знаешь это. Ты можешь вернуться домой. Вернись к Создателю, не корми этих детей ложной надеждой, — Тери протянула ей руку. Рядом с ней появились наши копии: Нора, Фернер, я, Нире. Я их лиц я увидеть не мог, они стояли ко мне спиной. Думаю, Тери специально поставила их так. А Хистерия встала. Это чёрное вещество снова начало сочиться сквозь её приоткрытые губы. Думаю, если вырвать ей глаза, то ничего не изменится, ведь они даже той тяжестью теперь не отдавали. Хистерия протянула руку и почти коснулась руки собственного безумия, как вдруг оно одёрнула руку. Всё вокруг исчезло, и стены между мной и ними тоже. Тери улыбнулась. А Хистерия повернула голову в мою сторону. Её глаза были широко распахнуты, она была напугана. Я тут же ринулся к ним, ведь мне вовсе не хотелось, чтобы Хистерия даже во сне прикоснулась к своему безумию. В тот же миг всё вокруг меня растворилось, и я проснулся у себя в комнате. Наконец-то всё закончилось. Почти всё. Осталось у меня одно дело. И надо бы его уладить.