Между Явью и Навью

Слэш
R
Завершён
1897
Размер:
91 страница, 14 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено только в виде ссылки
Награды от читателей:
1897 Нравится 92 Отзывы 441 В сборник Скачать

Часть 11

Настройки текста
В голове это все не укладывается - Всадник, ведьмы, колдуны, кощей вот теперь, как в детской сказке или, действительно, как у Александра Сергеевича. А если постараться, припомнить ночную странную науку, и приглядеться к Якову, то можно увидеть, хоть и нечетко, зыбко, витые черные рога и гибкий хвост, то ли нетерпеливо, то ли раздраженно прищелкивающий по полу. Сам следователь спокоен и собран, ничто больше не выдает его эмоций. Но даже эти рога, хвост и поблескивающее в темных глазах пламя принять разуму проще, чем мысль о том, что Лиза - светлая, ангельская Лиза, может быть в чем-то таком ужасном, оккультном замешана. Николай мотает головой, сбрасывая ставшую уже ненужной овчину - согрелся, хватит. Яков смотрит может чуть сердито - а может ревниво? - и постукивает пальцами по набалдашнику своей бессменной трости. Когтями, а не пальцами, когтями. - Лиза мне бы зла не причинила, - настаивает Гоголь, залюбовавшись невольно сочетанием черных когтей и серебряной фигурки. - Вы аккуратнее, Николай Васильевич, я смотрю, вы от усталости делаете успехи, - усмехается Яков, наклонившись ближе - Николай невольно тянет в легкие приятный пряный запах его парфюма. - А понятие зла для существа с вековым опытом может сильно отличаться от вашего, Николай. Вы же Тёмный, лакомый кусок. Никто бы убивать вас, как тех несчастных девушек, конечно, не стал бы. Более того, я почти уверен, что вы чувствовали бы себя счастливым там… - Где там? - вопрос сам собой срывается с губ, потому что ответ Николай уже предполагает - там, за тонкой, условной перегородкой из покрытого серебром стекла. В отражении, где можно заполучить все, что только можешь пожелать - при условии, что твои желания совпадают с желаниями хозяев дома. - Думаете, зря Оксана вас разбудила? - криво усмехается Яков, вновь откинувшись на спинку стула, отстранившись. От этого Николай чувствует себя неуютно, словно по тонкому льду ходит. В голову лезет все увиденное - и Лиза в кровавом платье, и чудище во дворе, и зачарованные зеркала, и Данишевский, из окна наблюдавший за Николаем. - Нет, не зря, - переборов накатившее отвращение твердо отвечает Гоголь. - А девушек зачем убивать? Да еще странно так, обескровливать. Какой-то ритуал? Жертвоприношение? - Тихо-тихо, не частите, - Гуро тихонько стучит тростью по полу. - Вы меня простите, душа моя, но я опасаюсь, что вы от усталости или от напряжения на ту сторону шагнете, уже вон как на рога мои таращитесь, не надоело? Николай смущается, потому что правда таращился - красивые, прикоснуться хочется, и вопреки всякому здравому смыслу Якову идут. - Простите, Яков Петрович, - Николай упирается взглядом в пол, пережидая, пока схлынет румянец. - Налюбуетесь еще, Коленька. Как только уберемся с этой проклятущей деревни. Так просто и естественно у него получается это “Коленька”, что сразу на душе становится спокойнее, словно если и есть в мире что-то надежное, то это столичный следователь, бес по происхождению, Яков Петрович Гуро, произносящий этим своим бархатным голосом, чуть растягивая гласные, “Коленька”. Николай улыбается и своим мыслям, неуместным во всем этом беспорядке и аду, но все равно мелькнувшим, и Якову, словно убеждая, что ни на какую “другую сторону” он не собирается. - Расскажете? И Лиза здесь при чем? Не ведьма же она? - Не ведьма, Коля, совсем не ведьма. Живая она, человек самый что ни на есть настоящий, даже поболе чем вы, вы-то Тёмный. Лет только ей много. Сотня, две, не знаю. По ведьме-то нетрудно определить, а по живой, да нестареющей девице как? Николай пожимает плечами, потому что действительно не имеет понятия, как. И вообще, как все это может происходить. - Никак, - подводит итог Яков. Видно, что он еще в глубокой задумчивости, и Николай терпеливо ждет, отрицательно мотнув головой в ответ на вопрос Якима, поинтересовавшегося, собирать ли ужин. - Что ж вы от ужина-то отказываетесь? - возмущается Яков, вынырнув из своих мыслей. - Впрочем, ладно, можно и отложить, хотя я подустал уже яблоки одни грызть, все некогда да некогда поужинать нормально, да и негде. Ладно, забудьте, Коля, - останавливает жестом собравшегося вернуть Якима Николая, и продолжает: - А обескровливать девиц нужно, чтобы душу без остатка за собой увести. Ни в Ад, ни в Рай она не попадает, и здесь, в Нави тоже не остается. Все сильное колдовство, Николай, оно на крови строится, да на чужой душе, коли умение есть. Кладбище вон возле Диканьки пустое стоит, сами же видели - ни одной мертвой души, только упыри, да прочие вековечные твари из грязи и тьмы. - Я думал так и надо, - признается Николай, невольно вздрогнув от воспоминаний. - Что всегда так… Хорошие люди-то редко здесь… как вы сказали, в Нави?.. остаются. - Редко, Коленька, но вот так старое кладбище, да еще и со свежими покойниками, выглядеть не должно. Пустое оно. Кому положено - разошлись, кто вверх, кто вниз, а кому не положено… Вы мне имена девиц-то выписали из документов, помните? - Помню, - возня с бумагами в тот вечер сейчас кажется Николаю самым нормальным, самым спокойным и хорошим воспоминанием, несмотря даже на то, что устал он тогда смертельно и от однообразной скучной работы, и от неверного света свечки, так и норовящей свалиться на бумаги. - По всем признакам девки все эти должны скорбно шествовать по кладбищу и, завывая, караулить своего убийцу. Как и новенькие наши, уж в этом я, поверьте, разбираюсь. - Так зачем колдуну души эти? Сил набираться? - ответ, плавающий на самой поверхности Николай упрямо игнорирует. Яков смотрит с жалостью, понимая это так же ясно, как сам Гоголь. - Ну скажите уже что-нибудь, Яков Петрович, - обреченно просит Николай. Яков все-таки сжаливается, отвечает. - Супругу свою он этой кровью и этими несчастными душами поддерживает в вечно юном возрасте и здравом рассудке. Любовь, Николенька, она может принимать самые изысканные и самые чудовищные формы одновременно. Я как следователь скажу, что это непотребно в высшей степени, а как бес добавлю, что выкладывать за одну душу десятки других, да еще и таким способом - нельзя, баланс нарушает. Мир и так довольно хрупок. В сказанное бесом сейчас поверить даже сложнее, чем во все, что происходило ранее. Вся эта жуткая, невозможная правда никак не желает умещаться в голове, и от того будто все мысли и чувства подергиваются изморозью. - Не ошибаетесь, Яков Петрович? - Николай удивляется звучанию собственного голоса - просевшего, вмиг охрипшего, но даже делает как-то отстраненно, жадно ловит каждое слово, каждую интонацию Гуро, надеясь, что уловит в его ответе хоть толику сомнения. Но Яков в своих словах уверен. И Гоголь уверяется в них, вспомнив злополучный флакон, увиденный в первое знакомство. Как Лиза побледнела лишь больше при взгляде на лекарство, как Алексей убеждал её мягко, но настойчиво. Потом это позабылось, хоть и показалось странным - то что происходило далее вообще не укладывалось ни в какие рамки. А сейчас Николай рассказывает об этом Якову Петровичу, с одной стороны ясно понимая, что убеждает беса в правильности его выводов, а с другой - ничего не умея с собой поделать. Хоть и не хочется рассказывать, а правды укрывать, расследованию препятствовать нельзя. Помолчав еще с минуту, посмотрев в сгустившуюся черноту за окном - Яков все это время смотрит на него внимательно, неотрывно, но молчит и ждет, пока мысли улягутся в николаевой голове - Гоголь формулирует-таки интересующий его вопрос: - А что делать-то, Яков Петрович? Вам помощь моя нужна? Яков внезапно мрачнеет, взглянув на Николая из-под нахмуренных бровей, и скрещивает на груди руки. - Нужна, - признает явно неохотно, стукнув когтями по предплечью, заворожив Николая этим простым движением. - Но… Чего тебе? - последний окрик относится уже к замершему на пороге Тесаку, дышащему тяжело, словно загнанная лошадь, явно через всю деревню бежал. Шапку свою неизменную где-то потерял, волосы растрепаны, а в глазах такой страх стоит, что невольно, нервной дрожью передается и Николаю. Только Гуро спокоен - поднимается на ноги плавно, словно кот, подходит к Тесаку и встряхивает его двумя руками за плечи, заглянув в глаза. - Что случилось? - так проникновенно стекает с губ, что Николай невольно думает, что ответил бы, даже если б не хотел. - Так это… - Тесак мотает головой, словно отгоняя наваждение, и оглядывается за спину. - Ваш высокоблагородие… Всадник там… Тёмного какого-то требуют… - если б Николай и без того не сидел уже, он бы точно на кровать осел - чувствует, как ноги слабеют и под ребрами заплетается узел страха. - Александрхристофорыч в него из ружья пальнули, а тому хоть бы шо… За вами послали… вашевысокоблагородие… - Правильно послали, - соглашается Яков, отпустив Тесака и сделав шаг назад, чтобы забрать оставшуюся рядом со стулом трость. Николай натужно сглатывает, глянув на беса - в глазах темнота, яростная и злая, когти едва не скребут по резному металлу, вокруг рогов словно тьма сгущается - зрелище страшное, но притягательное. - Люди-то думают, что он за вами, Николай Василич, - неохотно и как-то даже с жалостью признается Тесак, виновато глянув на совсем притихшего от таких новостей Николая. “Государев человек, - проносятся в голове слова Вакулы. - Не тронут”. Сейчас Гоголь в этом совсем не уверен. - Александр Христофорыч говорят, чтоб унялись, но то ж толпа… - еще один несчастный взгляд, уже на Гуро. - Иди за кузнецом, пускай придет, - вмиг находит решение Яков и, проводив Тесака взглядом, поворачивается к Николаю. - Против кузнеца редко кто пойдет, а я пока со Всадником поговорю. Больно уж странная манера вести дела. Пока Яким пусть за тобой присмотрит. - Я точно не могу вам ничем помочь? Я могу с вами пойти, Яков Петрович, - горячо предлагает Николай, даже найдя силы встать на подгибающиеся от страха ноги. - И сам прийти в руки этому чудищу? - Яков качает головой и вся его собранная холодность, затаенная ярость во взгляде пропадают, стоит ему протянуть руку и погладить Николая по щеке. Прикосновение так приятно, так правильно ощущается, что Гоголь прикрывает глаза всего на мгновение, вспомнив, что ему ни засыпать, ни задремывать нельзя. Открывает глаза и смотрит на Якова, чувствуя огромную, сокрушительную нежность к этому неясному для Николая человеку… бесу? - Нет уж, голубчик. Сидите здесь под присмотром Якима да Вакулы. В зеркала не глядитесь, да их и не осталось, не спите главное, даже не дремлите. Из комнаты не выходите, пока я не вернусь. Все ясно? - Все ясно, - тихонько соглашается Николай, кивая уже вслед выходящему из комнаты Якову. Секунду стоит, как замороженный, затем кинувшись к окну - хоть посмотреть, что происходит на улице, хотя шансов углядеть что-то дельное отсюда мало. Только раньше, чем Николай разглядит сквозь стекло улицу и Якова, идущего через двор, Гоголь видит в запыленном, грязном стекле свое отражение. Глаза, темные незнакомой чернотой, широко распахнутые от осознания неисправимой ошибки - Николай делает шаг прочь от окна, и проваливается куда-то в совсем незнакомое ему место. Здесь сыро и серо, под ногами хлюпает болотная жижа, расходясь мелкими, зыбкими волнами от каждого шага. Стены, покрытые странными наростами, сочатся жемчужно-серой слизью, и Николаю кажется, что он может разглядеть в узоре трещин и углублений силуэты юных девичьих лиц, льющих слезы над своей загубленой жизнью. Словно по наитию, да и от того, что делать больше нечего, Николай делает несколько шагов вперед, продвигаясь к более освещенной части тоннеля, туда, где опираясь на узловатую деревянную трость, изукрашенную золотом и рубинами, ждет его высокое худощавое создание с темно-серыми, старыми, словно само Время глазами. - Алексей? - угадывает Гоголь, скользнув взглядом по слоям истлевшей ткани, бывшей когда-то рукавами старинного дорогого одеяния. - Вы? - Умный вы юноша, Николай Васильевич, - существо протягивает к Николаю руку, прикасается иссушенными годами пальцами к коже - словно старый пергамент скользит по щеке. - Не зря бес так за вас уцепился. - Яков Петрович? - невольно вздрогнув, Николай уклоняется от не слишком приятного прикосновения. - Что с ним? Где он? - Да там, где вы его оставили, Николай. Какая разница? Дела есть и поважнее, - Алексей распрямляется во весь свой внушительный рост и, кивком указав Гоголю следовать за ним, удобнее перехватывает трость, тяжело опираясь на неё при каждом шаге. Николай оглядывается по сторонам, пытаясь понять, где они, куда идут, но вокруг только склизкие серые стены, болотная жижа под ногами и отсыревший каменный потолок над головой. - Отзовите своего Всадника, - упрямо настаивает Николай, взвесив все ему известные факты. - Отзовите. Ощущение, что его послушают сродни эфемерной, но очень настойчивой мысли, надежде, не подкрепленной никаким знанием. Николай даже не знает, может теперь, зная с чем имеет дело, Яков легко справится с чудной нечистью, но все равно не может позволить себе такого риска. Настаивает. - Коли пообещаете меня выслушать и глупостей не предпринимать, отзову, - шелестит колдун, мерно ударяя тростью о каменный пол под слоем жижи. - Мне бес ваш не помеха, без дозволения не явится. Но коли хотите ему существование сохранить - пожалуйста. Существо оборачивается, вперивая в Николая взгляд круглых птичьих глаз, подернутых дымкой прожитых столетий. Лицо у него словно обтянутый серо-коричневым пергаментом череп, каждая мышца, каждая жила выпирает рельефом, а зубы ровные, желто-серые, и клыки длиннее человеческих - Николай видит это, когда колдун выжидающе ухмыляется. - Выслушаю. Отзовите, - со всей доступной твердостью произносит, с содроганием наблюдая за тем, как сухие губы кривятся в улыбке. Через мгновение за спиной Николай чувствует движение воздуха, а обернувшись видит фигуру в черном плаще и капюшоне. Алексей, неприятно хмыкнув, кивает, и продолжает свой путь вперед по однообразному чреву тоннеля. Николай идет за ним, а следом Всадник, словно не касаясь ногами пола, по воде, не тревожа её прикосновениями. Через сотню шагов или около того колдун выводит Николая в уже знакомую ему гостиную - здесь обедали и в первый раз, и во все последующие, убранство этой комнаты Гоголю нравилось обилием светлого дерева и солнечных лучей. Сейчас же здесь все такое же серое, с оттенками черноты и кровавого багрянца, только Лиза, сидящая на том же месте, что и обычно - живая, грустная, настоящая. Мягко улыбается, вошедшему супругу, переводит взгляд на Николая, а затем и на Всадника, чуть качнув головой. Тихий, едва уловимый ухом шорох убеждает Николая, что Всадник из-за его спины исчез. Правда спокойнее от этого не становится все равно ни капли. Внутренности сковывает едким страхом и непониманием, обстановка только еще больше угнетает, а контраст золота елизаветиных волос с окружающим миром нервирует с каждым мгновением все больше. Николай прикрывает глаза и, наконец-то, понимает, чего от него требовал Яков, раз за разом окуная в кошмары. Только сейчас Николай по-настоящему хочет вернуться в теплую, залитую солнечным светом гостиную, увидеть Лизу в обычном её голубом наряде, а не в дорогом черном платье, местами влажном от просочившейся крови. - А вы способный ученик, Николай Васильевич, коли так быстро научились возвращаться по желанию, - насмешливо-мягко произносит Алексей обычным своим, совершенно живым голосом из-за плеча Николая. И правда, удалось - вот она гостиная, большая, но темная, освещенная множеством свечей - за окном-то ночь, вот Лиза в жемчужно-розовом платье, вот Данишевский - веселая улыбка, лукавые карие глаза, никакой золоченой трости в помине. Только стоит задуматься, захотеть по-иному глянуть, и все возвращается вновь, а со двора будто доносится жадное то ли бульканье, то ли чавканье, разносящееся гулким шумом под серым, подсвеченным луной небом. - Что вы хотели от меня? - Николай никак не может не отметить, что в гостиной разбиты все многочисленные зеркала - от этого становится немного спокойнее. Хотя чего уже пугаться? Вроде все самое жуткое уже произошло - Якова ослушался, к колдуну в руки попал, что дальше делать даже не представляет, не успел у беса выспросить. - Нет, постойте, - жестом останавливает собравшегося заговорить Алексея, вспоминая в равной степени о служебном долге и мучившем его вопросе. - Смерть девиц в этом году четверых, да еще тридцать лет назад дюжины - ваших рук дело? Признаете свою вину? - Какая удивительная преданность делу, - вальяжно усмехается Данишевский, садясь в свое кресло во главе стола. - Признаю, Николай Васильевич. Признаю. Перед Богом, царем и Третьим отделением - моих рук дело. И шестьдесят лет назад, и девяносто, но в других местах. И двести. Все моих рук. Не сожалею, не раскаиваюсь, да и сами подумайте, разве ради такой красоты - жалко? Алексей кивает на супругу, и вмиг взгляд его из насмешливого становится нежным. Лиза напротив взгляд опускает, мучительно покраснев, и произносит тихое “Алешенька, перестань...” - Перестану, любовь моя. О том и разговор, - Данишевский взглядом указывает Николаю на стул напротив Лизы. - Присаживайтесь. Вина хотите? - Спасибо, нет, - напряженно откликается Николай, невольно сложив пальцы на поблескивающее алым кольцо, так и красующееся на его пальце. Эта багряная пульсация вселяет уверенность, что с Яковом все в порядке. Впрочем на стул он садится, провожая взглядом Елизавету, в тот же миг поднявшуюся из-за стола и подошедшую к супругу, словно бы они втроем исполняли какой-то мудреный танец. - У нас к вам предложение, Николай. Мы с моей дражайшей Лизанькой уже пытались вас убедить, но… Люди, подобные вам, Николай, идут только за правдой. Удивительное свойство, всегда в жизни пригодится. “Мне тебе, душа моя, лгать без надобности, ты только за правдой пойдешь... ” Николай сильнее вжимает кончики пальцев в горячий, едва заметно пульсирующий камень, привлекая внимание колдуна и его супруги. Лиза смотрит с легкой жалостью. Алексей самую малость неприязненно. - Какое предложение? - всё-таки выговаривает Николай, чувствуя, как что-то огромное, зыбкое тянет к нему свои щупальца из темноты. Словно притаившийся в глубине зверь только и ждет его согласия - а может напротив, отказа? - чтобы обвить щупальцами, утащить куда-то, где не место ни людям, ни нечисти, ни вообще живым тварям. - Оставайтесь с нами, Коленька, - ласково просит Лиза, уложив хрупкую свою ладонь мужу на плечо. - Оставайтесь. Вы нам по душе, Николай Васильевич, вы с нами счастливы будете. - Тогда и убийств никаких не нужно будет, - бархатисто-мягко добавляет Алексей, с обожанием глянув на Лизу и накрыв её ладонь своими пальцами. - Вашей Тьмы, Николай, навечно хватит. - Навечно хватит? - эхом повторяет Гоголь, чувствуя, как внутри вскипает отвращение к обоим. К колдуну, сотнями чужих жизней расплатившемуся за юность своей жены, к его супруге, согласившейся на такую чудовищную сделку. - Навечно, - подтверждает Данишевский, улыбнувшись как-то по особенному обворожительно. Сердце ёкает в дурном любовном томлении, но тошнотой вмиг обжигает горло и легкие сдавливает отвращением, когда сквозь блеск карих глаз проступает пыльная серость. - С нами останетесь. Уедем отсюда. Чем плохо, Николай? Я не жадный, лишь бы Лизанька счастлива была. Книг напишете больше, чем за человеческую жизнь написать возможно. Вечность у вас на то, чтобы совершенствоваться. Я же, Николай, вижу, вы человек искренний, талантливый… - Да что вы говорите-то такое? - Николай, содрогнувшись, вскакивает на ноги, отходя за спинку стула, отгораживаясь им, словно бы такая преграда могла его спасти. - Лиза?.. Вы что же… согласны, что это правильно? Что так можно жить? Губя чужие жизни? Лиза молчит, переводя взгляд с мужа на Николая, и Гоголь не видит в её взгляде и толики той уверенности, что плещется во взгляде Данишевского. - Что же это за жизнь такая? - тише спрашивает Николай, обращаясь уже к одной только Елизавете. - Лизанька, вы же… вы же светлая такая… как же? - Жизнь, Николай Васильевич, порой весьма жестока. Если б не все эти загубленные, как вы говорите, жизни, никогда бы вы Лизаньку мою не встретили. Хотели бы разве того? - Хотел бы, - без раздумий откликается Гоголь. - Ничто таких жертв не стоит. Елизавета Андреевна, вы же должны меня понять… Кой прок от вечности, когда она такой ценой оплачена? - Да что бы ты, Тёмный, понимал, - рявкает Алексей, поднявшись на ноги - сделать шаг вперед, к Николаю, ему мешают впившиеся в плечо пальцы Лизы. Это чуть остужает его гнев, он останавливается, глядя на Николая исподлобья, сердито. - Я тебе сделку предлагаю. Никаких больше смертей, никаких - обещаю. Твоя жизнь в обмен. А уж каким способом - сам решай, но отсюда ты больше не выйдешь, Тёмный. - Алёша… Лиза впервые повышает голос, делая еще шаг к супругу, проводя ладонью по его щеке. Такая привычная ласковость скользит в этом движении, выученная, многолетняя нежность, что Николай невольно удивляется, неужели действительно возможно любить вот так - веками? На все идти, жертвовать последними крупицами человечности? - А ты бы разве отказался? - усмехается Данишевский, словно прочтя чужие мысли. Его рука ложится на Лизину талию, притягивая молодую женщину ближе, и та послушно делает крохотный шажок вперед, опираясь рукой на его плечо. Николай почти против воли думает о Якове - у того-то явно жизнь дольше человеческой… Согласился бы, нет? - Не такой ценой, - гонит эти мысли прочь, не в состоянии сейчас думать о таком. - Не такой. - Легко говорить, когда такая сила в ладонях плещется, - неприязненно откликается Алексей. - Я по доброй воле с вами не останусь, - Николай качает головой, взглянув в окна, за которыми только чернота и свист ветра. Словно больше ничего в мире нет, и самого мира тоже нет - только здесь и сейчас, освещенная дюжиной свечей гостиная, древний колдун, его супруга двухсот лет от роду, и все что им нужно - его согласие. А может и стоит? Никаких больше жертвоприношений, никаких забот, никакой работы писарем в Третьем. Никаких холодных комнат и нетопленных каминов. Никаких перебранок с Якимом, никаких возможностей встречи с Гуро. С Пушкиным ведь так и не познакомился. А писать-то о чем, если вся жизнь взаперти пройдет? - Не хочу я… - честно признается Николай, снова глянув на Лизу. Видит же, что и ей претит происходящее. - Ни за что на свете. Простите, Елизавета Андреевна… даже ради вас. - Жаль, - кажется даже искренне роняет Алексей, делая шаг вперед, но снова останавливается, снова Лиза его к себе тянет, гладит по щеке и, приподнявшись на носочки, прижимается губами к уху, что-то, неслышное Гоголю, говоря.
По желанию автора, комментировать могут только зарегистрированные пользователи.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.