Между Явью и Навью

Яков настолько глубоко погрузился в свои мысли, что не заметил, как начало вечереть, как потянуло легким морозцем, означающим, что день клонится к исходу. Серый могильный камень, на котором он сидит, крошится под задумчивыми прикосновениями когтей, осыпаясь пыльной крошкой на сырую черную землю. Шестая могила, тщательно, со всех возможных сторон исследованная за день, и такая же тихая, как остальные пять - и как вообще все остальные - на диканьковском кладбище. Уже голова раскалывается от тошнотворной противоестественной тишины. Надо собраться с мыслями, да найти Николая, беспокойно за него. Яков не сразу замечает, как из леса за его спиной неслышно выходит Лихо, шурша сухой соломой, заменяющей большую часть его неопрятного одеяния, а когда замечает, ничем себя не выдает, ожидая дальнейших действий деревенской нечисти. - Мальчонка твой по лесу бегает, - скрипит одноглазый, чуть коснувшись плеча беса тонкими, похожими на покрытые корой ветки пальцами. Яков не питает иллюзий - Лихо не обзавелось внезапно расположением к столичному бесу, но ищет его расположения на будущее. Это неплохо, хотя союзники в этот раз у Якова подбираются весьма неоднозначные - неумелый Тёмный, неожиданно сообразительная мавка и вот теперь Лихо Одноглазое. - Где? - сразу уточняет Гуро, подумав, что бессмысленно выяснять у Лиха какие-то иные подробности. - Я тебе леший, что ли? - возмущается одноглазый, отпрянув от обернувшегося, вставшего на ноги Якова, и покосившись на его руку, сжавшую трость. - Ты меня не пугай, городской. Пальто оставь, тогда скажу. - Время только мое тратишь, - кривится Яков, бросая ему полюбившееся алое пальто. Тонкие, незаметные глазу когти распарывают дорогую ткань на десятки лоскутов и тут же они вплетаются в лохмотья, то там, то сям проглядывая неуместными вспышками алой роскоши. Лихо выглядит довольным, словно кот, налакавшийся сметаны, да оно и понятно, по дворам на Диканьке такой красоты не добудешь, а к Данишевским эта нечисть побоится сунуться. - Так-то лучше, - единственный мутный глаз старой нечисти довольно щурится, не прекращая даже когда Лихо протягивает Якову свои длинные, в пять фаланг пальцы, приказывая: - Смотри. И действительно, Яков видит Николая, без разбора бегущего сквозь лес, спотыкающегося, падающего, постоянно оглядывающегося, словно за ним гонится вся Дикая Охота во главе с пресловутым всадником - было б это так, Яков уже давно был бы в курсе. Никто за Николаем не гонится, но он слишком испуган, чтобы принимать какие-то решения, кроме того, куда бежать. Яков шагает к нему, на хрусткую листву, сухую и шумную, совсем не то что в низине у кладбища, испытующе глянув, на запнувшегося о корень дерева, и вовсе свалившегося в палую листву писаря. Николай смотрит в ответ - с недоверием и легким испугом, но не пытается отползти, когда Яков подходит ближе, и даже послушно ухватывается за его руку, когда Гуро протягивает ладонь для помощи. - Ну что же вы творите-то, Коля? - вздыхает Яков, когда Гоголь поднимается на ноги, безуспешно пытаясь привести в порядок свою одежду. - Вы к Данишевским, что ли, ходили? - Там… там… Яков Петрович, вот теперь я точно с ума схожу, - частит Николай, замолкнув только когда Яков дергает его к себе, обняв. - Я вас, душа моя, выпорю, если вы еще раз такое отмочите. Розгами, вам понятно? - ласково предупреждает Гуро, успокаивающе поглаживая Николая по волосам. - Угу, - устало всхлипывает Николай, уткнувшись лицом Якову в шею. - Это вообще единственное, что мне из происходящего понятно. Даже вы мне не очень понятны, Яков Петрович. - Бесовская душа - потемки, - рассеянно откликается Яков, легко, чтобы не потревожить недавних страхов, прикасаясь к самым недавним, самым ярким воспоминаниям. Увиденное, пусть и мельком, ему не нравится. - Прекратите меня путать, я вас умоляю, - шумно вздыхает Гоголь в шею. - Ну… я же понимаю, что не бывает… наверное не бывает… Это же просто в голове у меня что-то… Теперь только в желтый дом дорога... - В голове у вас все в порядке, голубчик. Испуг только, да неразбериха. - Я же видел, как вас Всадник убил, Яков Петрович… - Нет, не видели, - резонно возражает бес. - Даже сам Всадник этого не видел, хоть и думает иначе, вам то уж куда, Николай Васильевич? Точнее думал, до сегодняшнего вечера. Перстень-то мой показывали кому? - Лиза видела, - Николай хмурится, вспоминая. - И то, что было во дворе, и… - Николай молчит, пытаясь собрать воедино образ существа, мелькнувшего в окне второго этажа, который расплывается перед глазами, не дает собрать цельное описание. - Хозяин дома? - подсказывает Яков, чуть отстранив Николая от себя, чтобы попытаться хоть как-то привести его в порядок. - Да… Вы знаете, кто он? Мне не причудилось? - Гоголь покорно сносит то, как Яков, достав невесть откуда матово-черный гребень, наскоро причесывает его, застегивает камзол, поправляет шейный платок, в общем, всячески пытается Николаю придать приличный вид после этой его беготни по лесу. - Не причудилось, душа моя, - уверившись, что больше ничего сделать невозможно, Яков кладет ладони на поникшие плечи писаря, легонько, мягко встряхивая его, чтобы в глаза посмотрел. Николай смотрит - глаза хрустальные, грустные, испуганные и такие бесконечно уставшие, что Гуро его ужасно жаль - все ведь только начинается, да и какое-то время придется Тёмному без сна обходиться. - Я вам позже объясню все, что пожелаете. И мне нужно будет просить вас об одном неприятном одолжении, Николай, но тоже позже. Сейчас вам успокоиться нужно и согреться, а то и до нервного срыва недалеко, вот уж чего не хотелось бы. Пойдемте, провожу вас, все равно нет больше толку мертвым прикидываться. - Пойдемте, - соглашается Николай, делая несколько шагов вслед за Гуро и оборачиваясь на особняк. - Не смотри, Коленька, - мягко просит Яков, глянув на писаря через плечо. - Не тревожь. Все что нужно, ты уже видел, осталось только мне показать, а я разберусь. И поедем в Петербург. Хочешь? Николай согласно угукает, поравнявшись с Яковом, но косится как-то недоверчиво, то на макушку, то на руки, то в лицо глянет, словно пытается понять морок перед ним, али нет. - Только я… показывать не умею, - напоминает Гоголь, наверняка даже не особо понимая, о чем бес ему говорил. - Главное, что я смотреть умею, Николай, дальше - моя забота. До деревни идут молча. Яков достает себе новое пальто, не хуже предыдущего, и старается идти не торопясь, потому что Темный, хоть и старается сохранять спокойный вид и идти споро, все время спотыкается, приводя себя в совершеннейшее отчаяние и виновато глядя на Якова. Успевают в Диканьку затемно, и первые, кого видят у дома Бинха, к которому Яков направляется в первую очередь - Александр Христофорович и Вакула, зычным басом втолковывающий начальнику полиции, что Гоголя нужно идти и спасать. Яков с гордостью думает, что мальчонка хоть и отправился в самое логово Тьмы, хоть какую-то предосторожность проявил, молодец. - Да не надо вашего Гоголя спасать, вот он идет! - резко гаркает Бинх, заметив краем глаза Николая и обернувшись к нему. - Вы… - он замолкает на несколько мгновений, заметив Гуро, и на лице его сменяется целая гамма эмоций, от изумления до легкой паники. - Яков Петрович?.. - Ох, вы тоже его видите, да? - с облегчением вздыхает Николай, немало повеселив Якова. Бинх на эту выходку только брови вскидывает, но на всякий случай кивает, чтоб не дай бог не провоцировать новых гоголевских припадков. - Но как же?.. - тянет Бинх, даже не подозревая, сколько всего можно прочесть по его лицу. - Позже, Александр Христофорович, позже, - с привычными своими насмешливыми интонациями тянет Яков, заставляя Бинха занервничать еще больше и дойти, видимо, до предела - внезапно лицо его становится спокойным и радушным, и он предлагает: - У меня остановитесь, Яков Петрович? - Я все еще думаю, что это неуместно, - обворожительно-недобро скалится Яков, кивнув в сторону постоялого двора. - Не все ж там сгорело, найду где устроиться. Да и задерживаться надолго я, Александр Христофорович, не намерен. - Раскрыли, значит, дело, - во взгляде полицейского вмиг вспыхивают искры, видно, что за такую новость он готов смириться даже с финансовой - небольшой! - проверкой. - Почти. Вы, Александр Христофорович, меня извините, я к вам позже зайду. Часа через три. А пока дела, неотложные, - Яков косится на мелко трясущегося, продрогшего Гоголя, укоризненно цокнув. - Идите к себе, Николай Васильевич. Я через минуту подойду, вы мне нужны. Николай кивает и, благодарно глянув на важно кивнувшего в ответ Вакулу, уходит в сторону постоялого двора, еле поднимая ноги, нахохлившись, словно мокрый вороненок. - А вы бы и побольше содействия могли оказывать, Александр Христофорович, - укоризненно мурлычет Яков, вроде и не официально обвиняя, но заставляя Бинха побледнеть. Тот, впрочем, не оправдывается, гордость не позволяет, но напрягается, словно зажатая между пальцами у циркового силача пружина. Но даже если он и хотел что ответить, его, как и Якова отвлекает внезапно поднявшийся шум со стороны постоялого двора. - Это что еще за чертовщина? - сердится Яков, по пути к месту шумихи отбивая каждый шаг ударом трости по сухой каменистой дороге. Бинх размашисто шагает следом, по пути окликая вынырнувшего откуда-то из подворотни Тесака. На резкий вопрос о причине шума, тот отчего-то вдруг сдергивает с головы шапку, прижимая к груди, и проникновенно шепчет: - Так зеркала, Александр Христофорович. Зеркала все на постоялом дворе разбились. И в соседних домах тож. Ох, барин… - Тесак поднимает на Якова удивленные зеленые глаза. - Как… как здоровье вашевысокоблагородие? - с перепугу скороговоркой выпаливает, не сводя с Якова взгляда. Яков только усмехнулся, а тут уже и к постоялому двору подошли, к окружившей крыльцо толпе, в центре которой, онемев от ужаса стоял Николай. Яков его прекрасно понимал. Даже у него это шумное, злое сборище вызывало невольную ассоциацию с той жуткой полуночной навью, в которую он раз за разом толкал Темного несколько ночей назад. Что говорить о Николае - он едва дышит от паники и отвращения, все крутит на пальце его, Якова кольцо, надеясь, что перстень с адским рубином его спасет. Но живых людей перстень не пугает, не рассчитан на то, зато живых людей если и не пугает, то немного усмиряет резкий окрик Бинха, желающего выяснить, что за гвалт тут поднялся на ночь глядя. Примерно половина собравшихся еще и на Гуро косится, окончательно лишая Николая внимания - пусть даже все зеркала в округе разлетятся в мелкое крошево, этому не сравниться с внезапно воскресшим столичным следователем. Яким, умница, пользуется передышкой, чтобы увести Николая в дом, а Бинх словно гипнотизирует толпу сердитым, выжидающим прищуром. Толпа косится на Тесака, безмолвно выдвигая его своим глашатаем. Тот свою участь принимает покорно и даже как-то привычно, повторяя: - Зеркала, Александр Христофорович. Сначала у Николая Васильевича в комнате оба разлетелись в осколки. Потом в соседних домах, на половине улицы… - Чертовщина! - выкрикивает визгливый женский голос, обладательница которого надежно укрылась за спинами односельчан. - Ненормальный он, писарь ваш! Черт, как пить дать! - Глупостей не говорите, - холодно цедит Яков, безошибочно находя взглядом смутьянку - низенькую, круглую бабенку в линялом кафтане. - Не нужно, сударыня, здесь мракобесия разводить. - Дело Яков Петрович говорит, - как-то по особому резко вторит Бинх, прожигая взглядом заметно поникшую толпу. - Вообще по домам расходитесь, ишь, чертовщину нашли. - Колдун он, - делает попытку еще кто-то из толпы, и окружающие воспринимают это предположение одобрительным, пускай и не сильно уверенным гулом. Яков удивленно-насмешливо фыркает: - И где это вы таких колдунов видали, честное слово? Веселье столичного барина вмиг разбивает последнее предположение в пух и прах, и худо бедно толпа расходится, оставляя Бинха с Тесаком и Гуро наедине. - А с зеркалами все же что, Яков Петрович? - понизив голос спрашивает полицейский, глянув по сторонам, чтоб убедиться. что ничьих ушей, кроме его верного помощника, поблизости не наблюдается. - Это я сейчас выясню, Александр Христофорович. Вы, будьте любезны, на Алексея Данишевского и его покойного дядю мне все бумаги найдите. Через три часа к вам загляну. - Так вы думаете, это он? Данишевский? Я бы даже не смог сказать, что он не похож на того, кто будет девок резать по ночи, нарядившись в черное. Странный он, постраннее вашего писаря. - Постраннее, - соглашается Яков совершенно искренне. - Через три часа, Александр Христофорович. Сейчас прошу меня извинить. Николай, сидящий на своей постели, по всем правилам укутан в найденную Якимом неизвестно где овчину, в руках у него большая глиняная кружка с чем-то горячим, аж дымящимся, а стопы отогреваются в большом тазу, заполненом горячей водой. Яков без слов достает из кармана пальто фляжку и подливает Николаю в кружку - тот тоже молчит, только неотрывно следит за бесом светлыми своими глазами. - Яким-то у вас молодец, Николай Васильевич. Заботится о вас. - Я бы без него пропал, - негромко признается Гоголь, осторожно отпивая из чашки получившийся напиток. - Мы же вроде договаривались, Яков Петрович, что вы ко мне без отчества… Или приснилось?.. - Не приснилось, Николай. Я уж точно знаю, последние пару дней тщательно следил за тем, что вам снится. - Правда, значит, всё, - тихо-тихо, словно спугнуть боится или, что вероятнее, боится услышать ответ. Гуро делает небольшой глоток из фляжки - прекрасный французский коньяк - и кивает. - Всё правда, Николай. Как я тебе и говорил. Мне тебе, душа моя, лгать без надобности, ты только за правдой пойдешь. - Вот вы все говорите - “душа моя, душа моя”, - напряженно тянет Николай, надеясь оттянуть мгновение, когда придется заняться действительно насущными, серьезными делами. Видит и Бог, и Тьма, Яков хотел бы его от этого сберечь. И будет беречь, потом, когда с этим делом будет покончено. - А какая у беса душа может быть? - хмурится, подняв взгляд. Нашел тоже важный вопрос. Яков мягко, чуть лукаво усмехается, пожав плечами: - Какая-какая… Тёмная, Коленька. Как вы. Давайте, голубчик, к делу. Я бы вас не торопил, но пришло время озвучить вам мою весьма неприятную просьбу, а из-за неё времени у нас не так уж много. - Какую просьбу? - холодея, уточняет Николай. - Спать вам нельзя, Коленька. Ни дремать, ни бредить, ни в навь уходить, - Яков подходит ближе, останавливаясь у таза с водой, и невольно улыбается от накатившего юношеского совсем желания провести пальцами по голой мальчишеской ноге от ступни к колену, до которого закатана штанина. Тот бы от неожиданности вздрогнул, а то и чашку выронил - вот ведь непорядок. - Пейте, Николай. Согреться и успокоиться вам все равно нужно. - Утащат, да? - кивает Гоголь, тоскливо глянув в окно. - И зеркала Оксана за этим же разбила, да? Чтобы не утащили? - Так это Оксана все зеркала побила? - удивляется Яков. - Сильно вы ей приглянулись, Николай. Давайте по порядку, показывайте, - Яков мягко гладит Гоголя по волосам. - Сейчас не бойтесь, сейчас я вас держу, никто вас не заберет. Расслабьтесь просто. И это несложно. Николай доверяет, расслабляется, ластится под руки Якова, несмотря на то, что тот заставляет его пережить весь недавний кошмар заново. - Все в порядке, душа моя, я тебя сберегу, - едва слышно обещает Яков, успокаивая Гоголя прикосновениями, когда воспоминания его доходят до момента, когда он на Якова в лесу наткнулся. - Всё хорошо. Хорошо. Николай, давно уж наклонившись вперед, прижимается виском к бедру Якова, не заботясь о том, как это будет выглядеть. Яков гладит его по блестящим черным волосам, дожидаясь, пока писарь успокоится, перестанет рвано вздыхать и слабо вздрагивать. - Страшное тебе пережить пришлось, Коленька, - подводит итог увиденному Яков. - Уж прости беса, не доглядел. Не думал, что ты в самое логово сунешься. Николай бормочет что-то невнятное, то ли в оправдание, то ли просит Якова себя не винить, но не отстраняется, позволяя длинным пальцам перебирать его волосы. На Полтаву уже опустилась ночь, чистая, ясная, звездная - залюбуешься. - Как думаете, сегодня всадник тоже на охоту выйдет? - спрашивает Николай, чуть повернув голову, чтобы, как и Яков, глянуть в окно. - Навряд ли, - невесело цедит Яков. - Мавка хоть и дурная добыча, а все лучше, чем ничего… Что вы, Николай, на меня смотрите? Оксана ваша своей загробной жизнью для вас пожертвовала. Умная девка, жалко. Хотя и с собой её не заберешь. - К-как - пожертвовала? - от волнения Николай начинает заикаться, запрокидывает голову, чтобы взглянуть на Якова, будто всерьез надеется, что тот способен на такую дурную шутку. - Сами видели как, голубчик. Зеркало колдовское разбила - сама в осколках заплутала - вы, если б не так заморочены были, успели б углядеть. Колдун зеркало-то соберет - тогда и мавку получит. Ночь над Диканькой снова тихая, пугающая. Ни крика птицы, ни песни какой пьяной, ни шагов. - Колдун, значит, - проговаривает Николай глядя вниз, на подостывшую воду в тазу. - Колдун?.. Яков ставит шаткий стул напротив укутанного в желтовато-белую овчину писаря, усаживаясь, и делая еще один глоток из фляжки. Не для успокоения нервов, а, скорее, по привычке. Да и вкус Якову нравится, никуда не деться. Николай вслед прихлебывает свой отвар с коньяком, и все тоскливо смотрит на беса. - “У Лукоморья” слышали? - спрашивает Яков, решив, что с этого объяснить будет проще. - Кумира вашего, Александра Сергеевича. - Слышал, как же, - Николай улыбается робкой, но счастливой улыбкой, вспоминая. - На балу у княгини… как её бишь… да не помню. Александр Сергеевич читал… Я сказки-то люблю, Яков Петрович, - по детски наивно и честно признается Николай, и Гуро, ей-богу, прямо сейчас мягко бы поцеловал его только за эту красивую, наивную улыбку, но Яким словно вздумал запоздало беречь честь своего барина - пришел вынести таз с остывшей водой, да еще добрых дюжину минут вытирал и обувал Гоголю ноги, и только убедившись, что барин укутан со всех сторон, вышел прочь из комнаты. - Только не спите, душа моя, - напоминает Яков. - Пока нельзя. Я бы и сам вас уложил, да сон какой осенний показал, но пока нельзя. - Хорошо, - тихонько соглашается Гоголь, зябко кутаясь в овчину. - Так что там про Лукоморье-то, Яков Петрович? - Про Лукоморье? А там все просто. Даже удивительно, насколько ясно Александр Сергеевич все представляет, хотя дара у него, подобного вашему, нет. Просто поэт, просто гений. Да не завидуйте вы, Николай Васильевич, - цокает Гуро, заметив, как Николай невольно хмурится. - Каждому свое. Вы бы, может, в прозе себя попробовали? Протоколы очень ладно пишете - зачитаешься. - Вам виднее, - вздыхает Николай, и непонятно про что, про протоколы или про прозу. - Так что там? - Там царь Кощей над златом чахнет, - очень похоже на Пушкина декламирует Яков. - Злато только не всегда означает золото или драгоценности, Николай Васильевич. У нашего Кощея злато - супруга его, ваша очаровательная Лизанька.