Здравый смысл и вера в бога — Вот к успеху, блядь, дорога.
Мартин в тот момент уже учился в духовной семинарии, Пауль же только заканчивал школу, вовсю бренчал на гитаре, неудержимо писал говенные стишки и дерьмовую музыку… Ну и создал рок-группу из таких же оторв, как он сам — двоих альф и одного совсем уж отвязного омеги. Назвал ее «Лента Мёбиуса», блеснув случайно подхваченным где-то термином, и был бесконечно горд собой, потому что в итоге вышло действительно круто и многослойно. MobiuStrip — со сдвоенной «S» в центре, где вторая «S» писалась лишь как тень первой. Получился и полный перевод с одной стороны, и совершенно прозрачный намек на подтекст с другой: «MobiuS Strip» — «Лента Мёбиуса» и «MobiuS trip», где «trip» — сленговое словечко, означающее измененное состояние сознания или попросту глюки после приема наркоты. Ну и, как следствие, намек на то, что песнопения в исполнении Пауля Зиверса той самой дурью, торкающей фанатов, как раз и являются. Короче, круть! Они пели, тусили и выделывались, устраивая из своей жизни бесконечный психанутый флеш-моб… Да что там из жизни! Даже из своих тел! Одежда, стрижки, украшения… Здесь Пауль, пожалуй, зашел дальше всех, изрисовав себя всего эпатажными татухами, а на башке отрастив не менее эпатажный хаер. И если сначала все это было игрой, то с ростом популярности очень быстро стало довольно тяжелой работой. Причем без выходных, проходных и так далее. Работой, в которой поддержание некогда созданного имиджа, родившейся репутации бунтарей и беспредельщиков, было делом не менее важным, чем музыкальное творчество… Так что Пауль и сегодня, в свои тридцать с хвостиком, по-прежнему дебоширил, гонял на мотоцикле, пил, покуривал то, что никак не приветствуется законом, трахал все, что шевелится и нет, бренчал на гитаре и продолжал сочинять тексты и музыку, которые почему-то дико нравились куче народа. Хрен знает почему. Самому Паулю вечно не нравились, а вот пипл действительно торчал от песнопений Мёба, как от забористой дури. И все же для многих стало сюрпризом, что пару месяцев назад новый сингл MobiuStrip вышел на первые строчки всего, что только можно, а после еще и получил престижную очень взрослую и уважаемую музыкальную премию. Члены некогда школьной рок-группы во главе со своим бессменным фронтменом стояли на сцене огромного помпезного концертного зала, одетые в белые рубашки, смокинги и дорогие лакированные ботинки вместо привычных берцев. Но и там вели себя так, будто их и не снимали: орали, целовали Хрустальный шар, выдирая статуэтку друг у друга из рук, и потрясали ей, словно первобытные люди насаженным на палку черепом убитого в честном бою врага. А после пошли в клуб и редкостно ужрались. Так, что наутро Пауль не помнил не то что нихуя, а просто вообще ничего. Да, они пили… Потом снова пили… После Зиг — барабанщик группы и заводила всех отвязных расколбасов — притащил травку… Откуда-то взялись какие-то левые омеги и парочка бет, косящих под них при помощи дешевых внутривенных ароматизаторов… Этих Пауль терпеть не мог, чуял за версту, а потому тут же прогнал… Затем приехал Люкá* — продюсер и главный денежный мешок MobiuStrip, без которого все в музыкальной карьере Пауля и его друзей, скорее всего, пошло бы совсем иначе… А вот что было дальше?.. Кажется, кроме шмали были еще и какие-то таблетки… Кажется, Пауль их даже жрал… Как, впрочем, и все… Нет, не все. Гюнт не жрал. Он вообще в последнее время осторожничал, и Пауль знал почему. Гюнт — в миру Гюнтер Кляйн — с месяц назад приехал к нему в большой загородный дом, который Пауль купил себе на честно заработанные, и, дико смущаясь, что было для него не свойственно в принципе, поставил перед фактом: беременность! Гюнт — тот самый единственный омега в их команде, оторва, человек-протест и при этом феерический скрипач, сольные «запилы» которого, собственно, и делали композиции MobiuStrip узнаваемыми и особыми — приехал сказать, что скоро выступать не сможет. Потому что его омежье время уходит. Потому что он устал от «всего этого дерьма», всей этой тусы и жизни в постоянных гастрольных разъездах. Потому что встретил альфу и теперь выходит за него замуж. И, главное, потому что эта любовь уже имеет последствия. — Ну чё… — промямлил потрясенный Пауль, косясь на пока что плоский живот друга. — Поздравляю. Вот только… — Вот только, — кивнул понуро Гюнт и отвел глаза. Все было ясно: если Гюнт уходит из группы, то либо надо сворачивать цирк и распускать клоунов, либо искать скрипке замену. И искать срочно. Дааа… Эту проблему еще предстояло как-то решать. Но тогда, на следующий день после вечеринки в честь получения Хрустального шара, Паулю было куда важнее другое — то, что беременный омега наркоту в клубе точно не жрал. Правда, его здоровенный, как промышленный холодильник, альфач увез Гюнта от честнóй, уже основательно упившейся компании довольно рано… Но до того, как появились колеса, которые Пауля и выключили? Или после?.. «Звонок другу» ситуацию не прояснил: Гюнт про таблетки ничего не знал. Зато у него имелась другая, совершенно зубодробительная информация. Люкá — бесконечно мирный вне бизнеса альфа Люкá, которого многие принимали за бету из-за его любви к цифрам, точным расчетам и многоходовым коммерческим схемам — оказался за решеткой. — За что? — тихо поинтересовался Пауль, у которого желудок сжался и шерсть на холке встала дыбом от сквернейшего предчувствия. — Он изнасиловал и избил какого-то омегу… — сообщил мрачно Гюнт. — Хуясе… — выдохнул Пауль и замолчал. Молчал и Гюнт. А потом у Пауля запиликал второй входящий, и он с другом торопливо простился. Но это звонил Зиг с той же новостью. Естественно, Пауль спросил у него о вечере в клубе и, естественно, Зиг ответил, что нихуя не помнит, и тон у него при этом был какой-то… пришибленный. — А ты… как? — холодея, спросил Пауль, но Зиг только выматерился и отрубил связь. Что же за дрянь тогда скормил им всем Люкá? Ответа на этот вопрос у Пауля не было. У него вообще не было никаких ответов ни на что. Зато была куча вопросов. Например, такие: чью сережку он нашел в складках белья на собственной развороченной и перемазанной спермой постели наутро после посещения клуба? Кому принадлежала кровь на подушке и простынях? И какой омега оставил на них же свой запах? Он был слабым и все же в первый миг показался Паулю знакомым, но… Одно сплошное «но», ебись оно всяко и разно! — Ты что, кого-то изнасиловал? — весь подобравшись и став очень серьезным, поинтересовался Мартин, выслушав эту часть излияний брата. — Как этот твой Люкá? — Говорю же: не помню! — рыкнул Пауль и запустил пальцы в свой и без того лохматый хаер. Мартин с отвращением глянул на его изрисованные цветными узорами и картинками руки, на кольца с черепами и адскими рожами, и вновь обратил взор на лик Единого бога, явно ища поддержки. Но тот имел вид отпетого уклониста. Казалось, что так и норовит смотаться. От греха. Пауль подозревал, что и Мартин тоже с удовольствием бы смотался. Но деваться ему (как, впрочем, и создателю от своих созданий) было некуда — приходилось слушать мудовые страдания братца. И давать советы, которые хоть как-то могли потянуть на разумные: — Ты должен обратиться в полицию. — И что я им скажу? Что мне что-то такое кажется, а что, я сам не догоняю? Да они меня выпрут с моими измышлениями коленом под жопень. А после сольют мои россказни таблоидам. Представляешь, что будет? Мартин, судя по виду, представлял все просто прекрасно — в красках, запахах и звуках, — а потому поморщился и мрачно кивнул, предлагая продолжать. И Пауль продолжил. Следовало признать, что подозрения насчет совершенного насилия ему в голову тоже закрались практически сразу, а уж история Люкá и вовсе укрепила их, как виагра добрый хуй. А потому на следующий день Пауль осторожно поинтересовался у охраны на въезде в коттеджный поселок, в котором теперь и проживал, один ли он приехал домой той ночью. Его заверили: один, если не считать водителя, который Мёба привез, а через пару минут выехал с территории. Сомневаться в сказанном не приходилось — охрана в поселке была профессиональной. Потому как несли ее крепкие вояки-отставники, а не одышливые пердуны-пенсионеры. Для Пауля это было важно — фанаты чего только не вытворяли, чтобы добраться до него. Вообще, став популярным, Мёб Зиверс смог позволить себе многое из того, что ранее казалось совершенно нереальным: дорогой дом, дорогие тачки, дорогие шмотки, ту же охрану, обслугу, которая убиралась в доме и поддерживала в порядке территорию… Да что там! У него с недавних пор был даже личный повар! И это Паулю совсем не казалось лишним и неуместным, потому что пожрать альфа любил. А за сладости — тортики, пироженки, пирожки и булочки — мог и убить. Над ним ржали, но крутой, брутальный до невозможности рокер Мёб даже шнапс закусывал куском торта с кремовыми розами. Но больше всего с некоторых пор он запал на меренги. Очаровательно хрупкие, невесомые, тающие во рту. Повар, приглашенный на работу в дом к «звезде Мёбу Зиверсу» воистину вездесущим Люкá, делал их так, что Пауль над этими изящными бело-розовыми крохами даже про существование Единого бога сам, без вечно капавшего на мозги брата, вспоминал. И неизменно благодарил создателя за то, что есть на свете такое вот лакомство, попутно задаваясь вопросом: как он без них раньше вообще жил?! Кстати, именно под эти самые меренги, сожрав их тогда столько, что после заворот кишок не случился только милостью все того же Единого бога, Пауль и написал ту композицию, которая вывела MobiuStrip в лидеры! А ведь поначалу показалось, что вышла какая-то шняга, за которую фанаты Мёба освистают, тухлятиной забросав. Все написанное было каким-то… меренговым. Романтичным, хрупким и, несмотря на привычный жесткий рóковый ритм, очень омежьим. По крайней мере, именно так думал о новой песне сам Пауль и именно такими словами он предварил ее первое представление своей команде. Предварил и, как всегда в такие минуты смущаясь, запел:Ты сладкий, как грёзы, и хрупкий, как счастье, Меренговый мальчик-мечта, И зверем покорным сдаюсь твоей власти Я каждую ночь неспроста.
Когда прозвучала последняя нота, Пауль отложил гитару. Повисла пауза. Альфа зашарил глазами по лицам друзей… И тут вдруг стало ясно, что Гюнт смотрит на него широко раскрытыми глазами, в которых, кажется, что-то даже предательски поблескивает. А барабанщик Зиг и его сводный брат Заг — бас-гитарист группы — имеют одинаковый охуело-восторженный вид. — Это круто, чувак, — сказал тогда Заг. — Заебатая рок-баллада вышла! — подтвердил Зиг и саданул кулаком по столу, за которым сидел — только гул пошел. А Гюнт просто внезапно расцеловал Пауля в обе щеки, шепнув что-то про новую ступень и будущее… И ведь как в воду глядел, стервец такой! Все-таки правы те, кто говорит, что у омег интуиция похлеще альфьего нюха работает! И ведь что поразительно: за все за это надо было благодарить десерт! Сладкое совершенство под названием меренги, от которых Пауль попал в натуральную зависимость — почище наркотической! Так что, уезжая на гастроли, альфа теперь скучал даже не по удобной постели, не по привычной домашней студии, не по собственной качалке в цокольном этаже собственного же дома, а именно по этим снежно-белым или нежно-розовым загогулинкам. В том числе и потому, что вскоре стало ясно: делать меренги по-настоящему вкусными — хрустящими снаружи и нежными, воздушными и рассыпчатыми внутри — умели далеко не везде. Слишком часто Пауль, не имея сил удержаться, заказывал эти пирожные в ресторанах или в специализированных кондитерских в тех городах, где в тот момент гастролировал — и в итоге выбрасывал с руганью. Внешне зачастую совершенно такие же или, напротив, куда более хитросделанные и щедро украшенные, внутри эти творения других кондитеров сплошь и рядом оказывались настоящей ловушкой. Масса, превращаясь во рту в невыносимо сладкий цемент, намертво склеивала челюсти и вязла в зубах. Так что Пауль всегда бывал нереально рад, когда из дома ему присылали внезапные гостинцы — аккуратные коробочки с домашними меренгами… Маленькими, крышесносно пахнущими, совершенными. Но теперь ему точно было не до сладостей! Поговорив с охраной, Пауль вернулся к себе. Ответ парней на проходной ситуацию изменил лишь в том, что стало ясно: омегу, который побывал в постели Пауля в ту ночь, следовало искать не где-то вовне, а в поселке — среди жителей окрестных коттеджей или обслуги. Но быстро и очень осторожно проведенное «внутреннее» расследование тоже ничего не дало. Все вели себя так, будто в ночь после вручения Хрустального шара Пауль Зиверс ничего этакого не натворил. Но сережка, омежий запах на подушке и, главное, кровь на простынях ведь были! Как были обнаруженные позднее царапины — на груди, на животе и самые глубокие на левой руке… А кроме них — уже посиневший след от укуса на правой… Пауль глядел на эти отметины, и внутри все сворачивалось прокисшим молоком. Омега сопротивлялся… Отбивался, как мог… Очень хотелось верить, что отбился. Очень! Но здравый смысл нашептывал: «Сам-то, мудила, подумай: что он мог поделать против слетевшего с катушек альфы твоих габаритов?!» Качком, ходячей горой мышцы́ Пауль не был, но ежедневные занятия в зале напитали его сухощавое гибкое тело силой. Не молот, но клинок. Не увалень-медведь, как Зиг, но волк — поджарый, жилистый, быстрый. Кого же он умудрился загрызть, обдолбавшись?! Пауль навестил Люкá*. Тот выглядел ужасно, корил себя всячески и постоянно рассказывал подробности произошедшего с ним — то, что ему рассказали свидетели и омега, ставший жертвой его темных страстишек. Сам же Люкá не помнил ничего. Ни-че-го! Как выключило! Слышать это было совершенно невыносимо, так что у Пауля от слов приятеля опять вставала дыбом шерсть, кожа покрывалась тонкой пленкой омерзительно липкого пота, а в животе все сворачивалось в тугой узел. Ведь при всей внешней вырвиглазной эпатажности и несмотря на тщательно выстроенный имидж матерого хищника Пауль Зиверс агрессивным альфой никогда не был и насилие в отношении омег искренне презирал. И вот теперь сам… Сознаваться Люкá, что и он, похоже, наворотил дел, Пауль не стал. Трусливо не стал! Первые дни жил как на иголках, ожидая визита полицейских или разъяренных родственников того парня, которого он… с которым он… Да пропади оно! Которого он, судя по всему, схватил, затащил в свою спальню и трахнул, несмотря на то, что тот царапался и кусался! Совесть выла и выгрызала все внутри бешеным предком-волком. Пауль почти не спал, почти не ел и почти не шевелился — так и сидел, уставившись в пустоту перед собой. Однако время шло, но никто к нему с обвинениями не приходил. А потом Пауля буквально выковыряли из его угрызений совести, как из скорлупы. Навалились проблемы, связанные и с финансами (Люкá сидел, и всеми денежными вопросами пришлось заниматься Паулю), и с поиском замены Гюнту… Ну или с попытками придумать для MobiuStrip что-то принципиально новое, другое, которое бы, с одной стороны, позволило выступать дальше без скрипичных соляг, а с другой — вообще дало бы группе возможность двинуться вперед, возможно, даже сменив стилистику. Тем более что песня, принесшая Паулю и его товарищам победу, действительно существенно отличалась от тех, что обычно входили в репертуар MobiuStrip. Получалось, что первый шаг на этом пути уже был сделан… Забацать альбом со сходными произведениями? Это было логично. Но тут возникла проблема. Когда после всего, уже немного успокоившись, затолкав на задворки памяти запах изнасилованного им омеги, обнаруженный на простынях, а его сережку с висюлькой-жемчужинкой сунув в дальний угол ящика стола, Пауль попытался написать что-то подобное тому меренговому синглу, нифига у него не получилось. Чего-то выходившим из-под его «пера» строкам не хватало. Не было в них того полёта, той романтики, которой оказались насыщены строки песни, позволившей MobiuStrip подняться на вершины чартов.Я демона хуже, исчадие ада, А ты словно святости лик, Но раз тебе нужен, то, значит, так надо. Единый, похоже, шутник. Живешь ты в придуманном, сказочном мире, Куда для меня нет пути. Прошу лишь меренгово-белой луною Ты ночью в окно мне свети.
Пауль перечитывал написанное тогда. Пытался понять, разложить на составляющие, сконструировать что-то вроде «рецепта успеха». И — ничего. В полном отчаянии он пошел даже на редкую глупость: решил полностью воссоздать обстановку, в которой писалась песня-победительница. Но принесенные ему меренги оказались отвратными и тут же завязли в зубах. Взбешенный Пауль швырнул их на пол, долго топтал с остервенением и отчаянием попавшего в тупик творца, а после не менее экспрессивно орал на своего личного помощника, требуя немедленно уволить «вконец охуевшего» повара: — А лучше сразу утопить его в пруду, как крысенка! Помощник Пауля Отто Шварц — бета опытный и, главное, совершенно непрошибаемый («С нервами, как канаты подвесного моста», — как любил говаривать про него Гюнт) — делал понимающее лицо, «оловянил» глаза и обещал все исполнить в лучшем виде. Собственно, когда Пауль впадал в такое вот мудацкое настроение, это был единственно верный стиль общения с ним — со всем соглашаться и нихуя не исполнять, ожидая, когда «звезда» и «творческая натура» выплеснется, успокоится, всех простит, извинится и забудет свои кровожадные планы. Но в этот раз испытанная тактика дала сбой. И виной тому опять-таки были меренги. Отто принес новые, «от другого мастера», но Пауль чуть не убил его на месте, когда выяснилось, что они опять — аццкая пакость! — Из чего сотворили это дерьмо?! — бесился Пауль, потрясая татуированными кулаками и хаером на башке, который, кажется, встал дыбом вместе с шерстью на загривке и жопе. — Из чего?! Из молофейки старого хряка? Или из яиц птицы обломинго? А? Ты что, Отто, вконец рамсы попутал?! Где этот говнюк, который такое вот исполнил, — меренги опять полетели на пол, — чтоб ему пассивной некрофилией по гроб жизни заниматься?! Где, блядь?! Тут-то и выяснилось, что Отто просто побоялся сказать давно и крепко задурившему шефу, что все последние партии меренг — покупные, а не домашние. И причина тому проста: личный повар Пауля Зиверса — милейший и тишайший бета — внезапно уволился. Причем так, что не дал даже нескольких дней на поиск замены. Позвонил и поставил перед фактом. А когда Отто, озлобившийся на такое вот отношение персонала, стал давить на то, что при таком раскладе и расчета не будет, этот невесть чего о себе возомнивший тип просто повесил трубку. — Никто не хочет работать! Даже за деньги! — ныл в отчаянии Отто, долготерпение которого, кажется, все-таки дало трещину. — Я хочу, — рычал в ответ окончательно закусивший удила Пауль. — Я, блядь, хочу! Но всем на это насрать с высокой колокольни! Был бы рядом Зиг, он бы по старой памяти просто дал другу в морду, и все бы в башке у Пауля стало на свои места. Но Зиг где-то все время пропадал, и даже его брат Заг не знал где. Или не говорил, что Пауль тоже вполне допускал — с этих двоих вполне могло статься. Короче, из-за всего этого дерьма, которое умники называют «творческим кризисом», Пауль о своих мыслях про совершенное им насилие в какой-то момент просто-напросто забыл. Ну или талантливо притворился сам перед собой, что забыл. Никто ведь с претензиями так и не объявился! А потом альфе стали сниться сны. Жаркие, возбуждающие… И в то же время мучительные, прижигающие душу, словно пыточным железом. В этих снах не было лиц. Казалось, у Пауля в них вообще не было зрения. Работали лишь уши, исправно поставляя в мозг чьи-то мольбы, а потом и почти звериный вой, полный тоски и отчаяния; тактильные ощущения: чужая кожа под ладонями — горячая, липкая от пота; сильное, гибкое тело, бившееся под Паулем, и заполошный стук чужого сердца — грудь в грудь… Но ужаснее всего было то, что несло обоняние, сводившее с ума запахом крови и ароматом омеги… Меренговым ароматом… — И тогда-то, после этих кошмаров, ты и решил припереться ко мне… — подытожил Мартин и встал. — И что ты от меня хочешь? — Нуу… — альфа неуверенно мотнул головой в сторону изображения Единого бога. — Так я и поверил, что тебе просто приспичило получить формальное отпущение грехов! Я тебя для этого слишком хорошо знаю. — Знаешь, — со вздохом согласился Пауль. — И иногда мне ну очень сильно хочется, чтобы знал ты меня похуже. А то как-то… противно быть таким предсказуемым. — А ты меня удиви, Пауль! Удиви, чтоб тебя! Измени свою жизнь! Стань наконец взрослым, ответственным! У тебя слишком сильно затянулся подростковый протест, братец! Болтаешься, как трусы без резинки! Нормальные альфы в твоем возрасте уже имеют построенный дом, посаженное дерево и хорошо воспитанных детей! А ты?! Ну, дом ты, положим, купил. Зато вместо дерева вот-вот сядешь сам. А уж про детей — вообще молчу. Вокруг тебя ж одни бляди, Пауль! Одни бляди, прости господи! Хоть раз бы кого приличного рядом с тобой увидеть! Но нет! Все скачешь по сцене в штанах, которые того гляди с зада упадут на потеху публике, и орешь эти свои с позволения сказать песни, в которых мата и пошлостей больше, чем слов! — Не во всех, — возмутился Пауль. — Хрустальный шар… Но Мартин взирал так, что, казалось, вот-вот запустит брату в глупую голову тяжелым молитвенником. Пауль это вкурил и заткнулся, вновь приняв вид смиренный и просительный. Мартин в сердцах плюнул, сходил попил водички, немного постоял перед изображением Единого бога, кивая, словно инструкции получал или, скорее, внутричерепное вливание успокоительного, а после вновь уселся в свое кресло. — Ну? — Понимаешь, Мартин, кажется, я случайно нашел того, кто мог оказаться тогда со мной… Ну, в постели… Когда я с колесами переборщил…