Слепой

Чонгук медленно просыпается, постепенно осознавая, что он уже в настоящей реальности. В голову приходит мысль о терпимой боли в глазах, что будто пробуждает его, заставляя тяжёлой рукой медленно потянуться к лицу. Шершавые пальцы осторожно прикасаются к бинтам, что уже лёгким слоем лежат на веках. Аккуратно приподнимаясь, он старается не шевелить головой, чувствуя как хрустит затёкшая шея от длительного лежания. В голове что-то кипит и звенит, приземляясь на уши гадким звоном, что отпечатывается головной болью. Сев на койке, юноша прислушался к звукам — в палате было пусто. Лишь в коридоре были слышны голоса то ли медсёстер, то ли пациентов. Знакомых голосов парень не услышал, на что он медленно опустил босые ступни на пол, стараясь прямо стоять на месте и не падать. Ощутив лёгкий порыв ветра, юноша улыбнулся — с открытого окна до него долетал запах осени, чем-то напоминающий прохладу и сырость солнечного, но не тёплого дня. На ощупь он медленно подходит к окну, опираясь слабыми руками на подоконник, подставляя своё тело под ласку ветра. Протягивая ладонь вперёд, он ощущает прохладное железо. Прикасаясь к решётке, в его мысли моментально врываются воспоминания о холодном прошлогоднем вечере, сырость которого была разбавлена взрывами феерверков, яркими огнями в его воображении и прикосновениями незнакомого ему Кима… Внутрь пробирается печаль, смешанная с каплей волнения; он отходит от окна и тут же вздрагивает, как только раздаётся звук открываемой двери и незнакомый ему женский голос. — А ну ложись быстро! Он повинуется, чувствуя как чьи-то мягкие на ощупь руки ведут его обратно в койку, укладывая на неё. — Когда была операция? — спрашивает он, облокачиваясь на подушку. — Три дня назад. — Три дня? — удивляется Чон тому, как долго он проспал. — У каждого пациента своя разница во времени. Кто-то после наркоза выглядит как огурчик, а кто-то даже если и проснулся, ещё долго отходит. Как ты, например. — Я проснулся в первый же день? — Нет. На следующий. Слушая звук прикосновения стекла об посудину, Чон подумал, что, возможно, ему будут менять повязку. Ощутив как к нему подошла девушка, он вздрогнул от её холодных рук, что прикоснулись к его коже лица. — Через сколько дней мне снимут повязку? — Примерно через две недели. Тебе будут ещё закапывать глаза, потом реабилитация и восстановление зрения. Предупреждаю, что поначалу всё будет размыто, а глаза будут крайне чувствительны. Остальное тебе и твоим близким объяснит хирург. Чувствуя как уменьшается количество бинтов на глазах, внутри парня что-то в волнении закололо, как только последний слой марли спал. В то время как медсестра что-то раскрывала в упаковке, Чон потянулся пальцами к векам, тут же опережаемый девушкой: — Куда прикасаешься? Это не стерильно! — Извините, — сказал парень, опуская руку. В ватной голове витало множество вопросов: где мама с Тэхёном? когда они приходили? придут ли сейчас? Пожалуй, самым главным было то, что Чон не знал как реагировать на странный сон, приснившийся совсем недавно. И вообще, разве человеку что-то снится во время наркоза? В голове всплывали куски кадров из непонятного сновидения, заставляя Чонгука поднапрячь мозги — всё, что он помнил, был лишь непонятный ребёнок с крыльями и имя Тэхён, что светилось на его детской, утонувшей в море открытке. Точно. Чона пробило током, отчего тот моментально похолодел. Дверь в палату закрылась, а парень ещё долго вслушивался в постепенно утихающие шаги медсестры, что будто эхом раздавались в пустом коридоре. Было действительно очень тихо, словно несколько минут назад в больнице не было ни единой души. Лишь ветер за окном разбавлял тишину, не давая повода парню волноваться сильнее. Сколько его мучало вопросов! Ложась на койку и укрываясь покрывалом, Чонгук осторожно повернулся набок, сосредоточившись на глазах, что иногда отдавали быстрой ноющей болью, что покалываниями разносилась по всему лицу. Неужели сон был правдой? Или это игра его сознания? Парень перевернулся на другую сторону, сжимая вспотевшие руки в кулаки. Как скоро он увидит? Что будет, если он наконец сможет взглянуть на Тэхёна? Как будет выглядеть сам Ким? Неужели, если верить себе, он окажется тем, кого полюбил Чон с пятого класса? А вдруг он окажется совсем другим человеком? Что будет, если чувства Чонгука охладеют к нему? Кусая заусенцы, парень тяжело выдохнул. Нужно успокоиться и уснуть, не занимая мыслями свою голову. Что будет, то будет. Впрочем, так юноша и сделал, через несколько минут проваливаясь в объятия Морфея. *** — Что значит я смогу приехать к Чону только через месяц?! — на всю кухню крикнул Тэхён, шагая со стороны в сторону и смотря на мать. — Тэ, успокойся. У твоей бабушки случился инсульт, как ты можешь так реагировать? Опустившись на диван, Тэ в ступоре посмотрел себе под ноги. Он так хотел быть с Чонгуком пока тот после операции, но опять навалились какие-то проблемы. Ви в досаде стиснул зубы. — Ну почему именно сейчас? — тихо спросил он, громко выдыхая и смотря в потолок. — Ну вот видишь, вот так вот вышло, — ответила женщина, присаживаясь около сына. — Она же твоя бабушка, Ким. — Да я знаю! — промолвил юноша, опуская голову матери на плечо. Погладив сына по голове, та прижала его к себе, целуя в лоб. Вдыхая мамин запах, Ви прикрыл глаза, подставляясь под её мягкую ладонь, что перебирала его тёмные волосы. Ну вот почему всё происходит именно так? От обиды хотелось выть, а ещё лучше плакать. Конечно же он поедет к любимой бабушке, за которую душа болела не меньше, но оставить Чонгука?.. Оторвавшись от матери, Ви спрятал лицо в ладонях. Та лишь положила руку ему на плечо, иногда поглаживая и перебирая ткань кофты пальцами. — Ну ничего с этим не поделаешь, — подала голос она, — мы не можем оставить нашу бабушку. Ничего не ответив, юноша встал с дивана и направился к себе в комнату, с досадой смотря на собраные сумки, что стояли в коридоре, встречая полчаса назад ошарашеного Кима, что вернулся от Пака. Прийдётся ограничиться жалкими звонками к Чону, что не очень радовало Тэхёна. *** Когда детство в один момент пробуждается в голове, забитой взрослыми проблемами и забывшей, что такое беззаботность и безудержное веселье, Тэ готов кричать от счастья и лёгкости, что вернулась в его тело. Как давно он не был в посёлке, за несколько тысяч километров от Пусана, с которым у него связано миллион воспоминаний о детстве, что асоциируются с тёплым молоком, запахом хозяйственного мыла, каким бабушка иногда стирала одежду, скошеного сена на лугах, старой мельницей, открывающей вид на ночное небо, что усыпано яркими звёздами-каплями. Гладя морщинистые руки бабушки, что пахнут кремом по вечерам, Тэхён целует её в щёку, смотря с болью в карие глаза, что улыбаются озорными искорками изнутри. — Бабуль, привет, — говорит Ким, прикасаясь рукою к её лбу, — как ты? Та, лежа на кровати, смотрит на внука с лаской, которую не затмит ничто тёмное и поганое в этом мире, отчего Тэ еле сдерживает слёзы, чтобы не заплакать. Взгляд юноши проходит по старому стеллажу, что заставлен фарфоровой посудой и фотографиями. На его лице расцветает лёгкая улыбка, и он смотрит на разноцветные узоры на покрывале. — Всё хорошо, сынок. Пока врач даёт лекарство его родителям и что-то говорит, Ким выходит на улицу, вдыхая свежий воздух. Медленно шагая к огороду, Тэхён смотрит на маленьких уток за ограждением, половина которых зашла в сарай, готовясь ко сну. С улыбкой наблюдая как те чистят перья своими клювиками, Тэхён готов взорваться от умиления. Открывая старую калитку, он долго ходит по протоптаным дорожкам огорода, смотря на пустые голые грядки, земля которых светится от капель вечерней росы. Ему вдруг становится хорошо и он долго смотрит на небо, что окрасилось в оранжевые оттенки уходящего солнца, которое сквозь тёмные облака открывает вид на белоснежный месяц с постепенно появляющимися звёздами.