Слепой

Шум мотора машины больно давит на уши, заставляя Тэхёна закрывать глаза и морщиться от головной боли. В мозгах звенит, и ему кажется, что ещё немного и он взорвётся, словно бомба. За окном поля меняются на территории, засаженные лесами и яблочными садами, листья которых давным-давно опали, оставив после себя голые ветви. Около него сидит Сю Хань, за рулём старенькой машины, от волнения кусая губы. — Мы сможем увидеть его только вечером? — задаёт вопрос Тэхён, не в силах больше молчать. Она кивает, тяжело сглатывая и выдыхая, пытаясь успокоить свои нервы. Руки женщины холодные и влажные, крепко сжимающие руль. Всё, о чём она думает и чего желает — поскорее увидеть сына. Сам Тэхён тоже не может успокоиться, нервно прикусывая губу. И проблема не только в операции, где он не знает, пройдёт ли всё хорошо. Скоро Чонгук увидит, и что будет дальше? Он ведь будет с ним общаться, верно? Машина поворачивает в сторону дома Чонов, что пасмурным днём выделяется ярким белым пятном среди серых тонов пустых улиц. Небо окрашивается в холодные тёмные оттенки, собирая вокруг себя огромное количество чёрных туч. Кажется, начинается дождь. Выходя из машины, Тэ укутывается в пальто, содрогаясь от холодного ветра, что достигает его тела сквозь тёплую одежду, пробивая кости, ломая сухожилия своим покрывалом осенней сырости. От погоды и слякоти становится так гадко на душе, что хочется повеситься. Начинающийся холодный дождь только добавляет печали в душу Кима, заставляя того ощущать себя гадко, словно он недоделанная кукла, выброшенная своим создателем на помойку. Так паршиво он никогда ещё себя не чувствовал. Открывая ворота, женщина гладит собаку, что привязана к цепи, в то время как Тэ подходит к двери и заходит в дом. Как давно он тут не был. В душу сразу пробиваются своими острыми коготками воспоминания, заставляя сердце юноши безостановочно трепетать. Знакомый запах дома чем-то напоминает свежую выпечку, чистое постельное бельё, корм для собаки, смешивающийся с запахом цветов, что посажены на балконе. Смотря на ступеньки, что ведут на второй этаж, Ким быстро снимает обувь, поднимаясь наверх. — Можно мне в комнату к Чонгуку? — словно опомнившись, кричит он Хань, останавливаясь на полпути. — Да. Я через пару минут позову тебя на кухню, — слышит он её голос, в предвкушении подбегая к комнате Чонгука и останавливаясь напротив. Долго смотря на деревянную поверхность, Тэ, словно собираясь с мыслями, поднимает руку и прикасается к ней подушечками пальцев, оставляя влажный след. Схватившись за ручку, он медленно поворачивает её, заходя в комнату. Дождь с улицы, усилившийся за несколько минут стал громко тарабанить по стеклу окна, заставив Тэ посмотреть на подоконник, вспоминая свои посиделки у телескопа. Застрявший ком не желал проходить, подгоняя горечь, из-за чего Тэхён поджал сухие губы. — Да что это ты раскис, Ким? — тихо задал он вопрос самому себе в тёмной пустой комнате. Закрыв дверь, он прислонился к стене — и зачем он только пришёл сюда? Каждая вещь и запах пробуждали в нём яркие и красочные воспоминания, что навсегда впитались в его сознание и сердце. Подойдя к кровати, Ви медленно присел на неё, зарываясь пальцами в тёплое покрывало, сжимая его и закрывая лицо руками. Мысли спутались в голове, а жар в глазах не утихал. Вдыхая запах Чонгука, что отпечатался клеймом на постели, Тэ судорожно вдохнул, вспоминая их поцелуи — такие горячие, наполненные нежностью и любовью. «Я люблю тебя. Я так тебя люблю» Голос Чонгука эхом раздался в голове парня, заполняя криком надежды и печали каждую клеточку, опускаясь по нервным окончаниям и заставляя Кима вздрагивать. Чон поселился в нём, и его оттуда не сможет вывести ничто. Вставая с кровати, парень подошёл к полкам, наконец решаясь открыть каждую. Перед его взором предстали новые книги, аккуратные после покупки, и всё так же пахнущие краской для печати. Ухоженные корешки и блестящие обложки, не запачканные пятнами от пальцев, отсвечивали слабый свет потемневшей синевы неба с улицы. Они были разными: драмы, школьная литература, ужасы, сборники стихов. Открыв одну страницу незнакомой ему книги с закладкой, Тэ стал вчитываться в текст, что был легко подчеркнут простым карандашом. ≪ Внезапно мне хочется плакать — не обнадёживаться скупой слезой, ведь другие твердят, что я мужчина, а выть на луну. Я тяжело вздыхаю, чтобы подавить в себе это желание, но в моей глотке так сухо и неприятно от непролитых слёз и рыданий.≫ С поселившимися тяготами внутри себя, Тэ закрыл книгу, перейдя к следующей полке. На ней лежали школьные тетради, с несколькими блокнотами. Открывая каждую, Ким вчитывался в школьную программу, даже если это были ненавистные ему формулы по физике или математике. Почерк Чонгука был настолько красивым, что Тэ, не отрываясь, готов был перечитать абсолютно все, лишь бы продолжать ласкать свой взор красивыми линиями и ровными закорлючками, склоняющимися в правую сторону. Проводя пальцами по бумаге, что была исписана синей пастой, Ким надавил на неё, наслаждаясь звуком хрустящей поверхности, буквы на которой выделялись с другой стороны бумаги от сильного надавливания. Закрыв тетради, парень потянулся к блокнотам, открывая их и с первых страниц впадая в какой-то транс. Красивые рисунки предстали перед ним, удивляя Кима. Он и не думал, что Чонгук может так красиво рисовать. Рассматривая ровные, ломающиеся линии, выведенные простым карандашом, парень долго не мог отвести взгляда, проводя пальцами по бумаге, на которых оставался серый след от карандаша. Каждый рисунок имел какой-то смысл, заставляя Кима задуматься о мыслях, вложенных в него Чонгуком. О чём он думал, когда рисовал это? Чем была занята его голова и что он чувствовал в тот момент? Рисунок за рисунком заставляли Кима погружаться в неизведанный мир Чонгука, открывая слепого с разных сторон. Кровавое сердце, вены которого чёрным контрастом выделяются на поверхности, обвязано нитями, которые держат человеческие пальцы. Горный олень, грудь которого пробита стрелой, с алой россыпью геометрических фигур под его разбитыми от непрерывного бега копытами. Белый медведь, сидящий на айсберге и смотрящий в водную гладь, под который льдина переходит в форму человеческого черепа. Складывая рисунки как они были, Тэ спрятал их в тумбочку, позабыв о блокнотах, лежащих на полу. Опустившись, парень взял их в руки и ойкнул, как только изнутри посыпались листики, разлетаясь в разные стороны. Собирая их, Ви в ступоре остановился, развернув сложенную альбомную бумагу и тут же широко распахнув глаза. На белом листе простым карандашом был нарисован он, в спортивной форме с символикой их школы. Тэ тут же охватила паника, занимая собою место для полного осознания ситуации. Всматриваясь в самого себя на белой поверхности, Ким попытался осознать, что это именно он, а никто другой. Его бандана, что пылится на полке в его шкафу, родинки на его лице, серьги, форма лица, глаз, губ. На рисунке был именно он, идеально нарисованный, словно скопированный с фотографии. Схватив ещё один лист, Тэ развернул его, снова увидев самого себя. Рисунок был немного корявым и неровным, словно нарисован ребёнком, на поверхности которого уместился маленький Тэхён в форме младших классов, внизу которого выцветшей пастой было написанно «2013». — О боже, — тихий шёпот вырвался из его губ, а всё тело покрыл холодный озноб. Не веря своим глазам, вслушиваясь в громкие удары собственного сердца, Тэ прикрыл глаза, пытаясь успокоиться и продолжить мыслить трезво. Снова взглянув на рисунки, Тэхён быстро схватил нетронутые блокноты, листая страницы и что-то выискивая. Взгляд тут же упал на дубовый стол, отчего Ким тут же подбежал к нему, открывая нижние полки и просматривая разного вида документации с черновиками, тексты которых были перечёркнуты синей пастой. Хватая какую-то старую папку, первой попавшуюся под руку, парень быстро открыл её, полностью вспоминая моменты из прошлого и складывая всё в один пазл. Внутри неё лежали рисунки, изображающие его запястья и губы. «Я частенько наблюдал за ним и даже рисовал». Слова Чона словно машиной проехались по нему, заставляя что-то внутри затрепетать от… эйфории и полного счастья? Он не мог ещё осознать, что это он, принять то, что его портреты пылятся в шкафах Чона, но какой-то частью себя он готов был взорваться от счастья. Неужели о нём говорил Чонгук? Неужели это он проник в его сердце ещё с самого детства? Тэ ещё не верил, считая что это игра его подсознания, пускай перед ним и лежали настоящие доказательства. *** Чонгуку казалось, словно его душа давным-давно оторвалась от всего тела, не давая тому пошевелить и пальцем. Каково это быть в сознании, но не иметь возможность что-то сделать, вымолвить хоть слово? Наверное, инвалиды ощущают именно это. Отвратительное чувство, хотя… Когда ты лежишь, а тело в приятной неге усталости отдыхает, ты ощущаешь какой-то покой, что сладко, словно мёд разливается по твоим венам. В такие моменты ничего не хочется, кроме того, чтобы лежать вот так вот, в беспамятстве, забыв обо всех проблемах, что достают тебя в реальной жизни. Реальность всегда сложнее, скучнее и раздражительнее. Почему бы не поменять её на это забытие, что снотворным слилось с твоей кровью? Где-то вдалеке, сквозь белый шум Чонгук слышал его голос — эхом сливаясь и превращаясь в какие-то отголоски, его тембр продолжал ласкать уши, поливая их сладкой патокой. Хотелось раствориться в этом голосе, слушать его вечно, что красиво выговаривал его имя. — Чонгук, я тут. Где-то в забытие юноша ощутил тёплое прикосновение ладони к своей, отчего тело залило сладким вином, что растекалось водопадами сквозь кости рёбер. Так хотелось пошевелить хотя бы пальцем, но усталость тяжёлым песком словно засыпала юношу изнутри. Довольствоваться малым, только чувствовать как его пальцы ласкают твои шрамы на запястьях, о порезах которых ты давным-давно забыл, как тонкие фаланги прикасаются к твоей коже, обпекая её словно лава. Это щемящее чувство внутри, из-за которого к горлу подкатывает ком, а боль в глазах начинает нарастать, убивает. Ты лежишь, полон мучений, но не можешь скинуть с себя этот вес эмоционального наваждения. Глазами больно двигать, из-за чего Чон пытается сжать сухие губы, но у него не выходит и этого. Медленно глотая, он чувствует странную горечь во рту, словно он только что попробовал полынь. Рука ещё крепче сжимает его ладонь, и Чонгук готов поклясться что он видит миллион ярких звёзд, вспыхнувших перед ним. — Чонгук, я рядом. Чону хочется улыбнуться, но он лишь может безмолвно и неподвижно лежать, видя темноту, мучая себя дикими эмоциями и желаниями, что словно птицы в клетке готовы выпорхнуть из груди. □●□ На огромном экране предстают картинки аварии, где мужчина в болезненном и страдальческом крике на шатающихся ногах подходит к лежащей жене на асфальте, кровь которой украсила чёрную дорогу. Он вспоминает как даёт ей кольцо прямо в дороге, отвлекается на звонок по работе и тут же влетает в джип, внутри которого сидит ещё одна семья из шести человек. Картинки из прошлого лезвием проходят по помутневшему сознанию, заставляя мужчину чуть ли не плакать. Он медленно опускается в воду со льдом, дрожит в судорогах, а на лице гримаса боли. — Алло, скорая? — тихо шепчет он в пустой ванной комнате. Стены его номера пропитанны одиночеством, что за несколько лет успела въесться с помещение. — Да, что-то случилось? — раздаётся женский голос на той стороне провода. — Тут самоубийство, — не медля отвечает он, сжимая крепко зубы. — Кто жертва? — Я. Чимин плачет. И готов поклясться, что не был бы он в кино, смотря фильм в полном одиночестве дома, он бы ещё долго проплакал в подушку. Горло печёт, глаза жжёт, а по щекам стекают слёзы, что капают под ворот рубашки. Ему хочется быстро стереть солёную воду, но он понимает, что от взора Юнги это не уйдёт, поэтому ему остаётся лишь сидеть и беззвучно плакать. Отдавать каждый свой орган нуждающимся в операции людям как расплату за смерть шести людей сможет не каждый. Отдать сердце второй любимой женщине, что нуждается в доноре, как расплату за смерть первой достойно уважения и похвалы. Чимин стискивает зубы и почему-то в его голову проникают дурацкие мысли — что бы он чувствовал, если бы Юнги отдал ему своё сердце? С глаз снова покатились слёзы. Он бы дал ему шанс на жизнь, но в то же время заставил бы его мучиться до конца своих дней. Чимин бы желал убить себя, не представляя жизнь без Юнги, но всё равно продолжал существовать, зная, что он пожертвовал своим сердцем ради его спасения. Это так глупо и так благородно. Он бы возненавидел Мина за такое, он бы не позволил ему это сделать. Чимин вздрагивает, когда его руку накрывает горячая ладонь Юнги, а на кожу щеки приземляются мягкие губы. Чувствуя как Мин кладёт голову на его плечо, Чимин уныло кусает губы — всё-таки заметил. Выходя из кинотеатра, они шагают к пиццерии, что находится в помещении большого СитиЦентра. Пак долго не может отвести взгляда от навесных фонариков в помещении, что неоном освещают интерьер, делая обстановку какой-то сказочной и по-своему романтичной. Они сидят за столиками очень долго, совсем не замечая время, что скоростным поездом пролетает мимо них. За ним наступают сумерки, что сиреневым шёлком ложатся на небо. Чимин часто улыбается, и, как кажется ему, чаще, чем за всю жизнь. Осенний вечер наполнен молочными и шоколадными коктейлями после пиццы, вкусными пирожными и сувенирами в подарок за заказ двух стаканчиков колы. Напоследок они делают много фотографий и Юнги признается Чимину — он никогда не любил фотографироваться, но сейчас ему это понравилось. Пак улыбается, и они вместе выходят на улицу, подставляя себя под прохладный осенний ветер. Стоя около фонаря, что освещает маленькую лавочку в парке, оба допивают горячий капучино, вслушиваясь в звуки ночного города, что иногда заглушаются песней прохладного ветра. — Хороший был день, — вдруг говорит Юнги, смотря на Чимина, тёмные волосы которого красиво переливаются на свету фонаря. — Ты действительно так думаешь? — задаёт вопрос Пак, желая узнать, действительно ли говорит он правду. — Да. Мин улыбается и вдруг прикасается к перебинтованной руке юноши, поднимая к губам и целуя. Тот в ступоре смотрит на него, и чуть-ли не роняет стаканчик с напитком, удерживая его в последний момент. — Ты чего? — спрашивает он, тут же вздрагивая, когда к губам прикасаются тёплые уста Мина. От Юнги пахнет шоколадом и одеколоном, заставляя Чимина впасть в какой-то транс и чуть-ли не упасть от подкашивающихся ног. Листья приятно шуршат под ногами, то взлетая, то снова падая на землю от дуновения ветра, что прохладной ночью усилился, заставляя Юнги прижимать дрожащего Пака к себе сильнее.