Жгут (Tourniquet)

Брюс мерил шагами причал большую часть вечера. Торопиться ему было некуда – он являлся владельцем площадки отгрузки, которая служила базой Бэтмена. Так что он мог затратить столько времени, сколько ему потребуется, и неважно, что то, зачем он пришел сюда, займет лишь доли секунды. Вещь, лежащая во внутреннем кармане его куртки, утянет его ко дну. Эта ночь подошла бы для патрулирования идеально. Воздух был чист и прозрачен настолько, что, несмотря на общую загрязненность портового района, с места, где находился Брюс, были видны звезды. Ему очень нравились ночи, подобные этой. В такие ночи он чувствовал себя по-настоящему живым, полной грудью вдыхал воздух Готема, после чего, нырнув вниз с крыши самого высокого небоскреба, проникал в толщу его грязи и порока, чтобы привнести в него оттуда, с высоты, хоть толику чистоты. Однако сегодня он навсегда выбросит эти мысли из головы. Он пришел сюда, чтобы покончить с собой. Но у него осталось еще немного времени. Ему нужно выбрать одно из воспоминаний, то, которое составит ему компанию на его последнем пути. Улыбающиеся ему в последний раз родители? Альфред, говорящий, что никогда не откажется от него? Глаза Рэйчел, когда она сказала ему, что его отец им бы гордился? Которое из них причинит самую глубокую боль? Которому хорошо подойдет пуля? Брюс выбрал пистолет – как еще одно, последнее, оскорбление самого себя. Это вполне логично – выбрать в качестве инструмента для наказания за предательство то, которое будет олицетворять предательство само по себе. Затем он вспомнил, как выбросил в воду пистолет подобранный, чтобы пристрелить Джо Чилла. Брюс не хотел когда-либо снова брать в руки огнестрельное оружие. Это был переход от куколки в могущественное создание, коим он считал себя столь долго. Но безумие подобно силе притяжения. Все, что требуется – это легкий толчок. Или, как в данном случае, легкое нажатие. Брюс вспомнил слова Джокера, которые тот сказал ему напоследок перед уходом. Тогда они лежали без движения, переплетясь конечностями, еще очень долго. Брюс надеялся, что они даже уснут вместе, но в какой-то момент все завершилось. Джокер оделся, похлопал Брюса по спине и замялся, пытаясь подобрать подходящие слова. Он выглядел сломленным, мягко говоря. Сломленность – не та вещь, которая должна бы читаться в его лице, в конце концов, это именно Джокер тот, кто ломает других людей. И все же это было так. В итоге Джокер просто сказал Брюсу, чтобы тот позвонил ему, когда захочет его увидеть. У Брюса был его номер. И теперь Брюс смотрел на мобильник, который получил от Джокера еще в самом начале. После той встречи он больше не получил ни единого сообщения. Брюс бросил телефон в воду и услышал всплеск. Ему казалось, что в этом должно было быть больше помпезности, но слышно было лишь зудение комаров. Будет просто нечто, если один из них укусит его до того или во время того, как все произойдет. Брюс сунул руку во внутренний карман куртки и вытащил пистолет. Он не хотел этого делать. Какая-то часть него глубоко внутри – испытывающая боль, пульсирующая – хотела уйти отсюда – туда, где была бы мягкая уютная постель. Она хотела просто лечь в эту постель и уснуть. Затем проснуться, позавтракать, заняться повседневными делами. Хотела, чтобы рядом был Джокер, который бы сказал, что все нормально. Сказал бы, что все в порядке, что Брюс не сделал ничего дурного, обнимал бы, когда было тяжело, оставляя на макушке серию этих глупых поцелуев. Хотя, это именно то, почему Брюс и стоит сейчас здесь, сжимая в руке пистолет. С той самой ночи, когда он своими собственными глазами увидел, на что способно оружие, он больше никогда не был столь же напуган, но, сколько бы ни думал об этом, все равно продолжал приезжать сюда. Он ничего не мог с этим поделать. Он не такой человек, он ничего не забудет, не сможет приспособиться, он всего лишь хотел, чтобы все было искренним или хотя бы сносным настолько, чтобы он мог достаточно убедительно лгать себе. И все же в какой-то момент он оказался погруженным в счастье, счастье настолько гадостное, что образы всех тех людей, кто хоть когда-то заботился о нем, никогда бы не приняли и не одобрили этого. Вода была так близко – ему нужно сделать лишь шаг, чтобы она поглотила его. По спине скатилась капля холодного пота. Брюс был напуган настолько, что его ноги подкосились, и он рухнул на четвереньки, его стошнило. Однако желудок его был пуст – он уже очень давно ничего не ел. Он сделал несколько рваных вдохов, и осознал, что, несмотря на тошноту, все же чувствует легкий голод. Он все еще жив. Его тело продолжало посылать ему сигналы, что хочет жить. Он с усилием поднялся на ноги, по лицу катились слезы, в этот момент ему было так жаль себя. Он позволил себе это чувство – в конце концов, ему осталось так мало. В эти последние мгновения в глубине души он мог признаться себе, что всегда оставался лишь обиженным ребенком, в котором бурлили гнев и жалость к себе. Который всегда хотел лишь, чтобы те, кого он любил, кто умер, чье разочарование направляло сейчас его руку, вставляющую в рот дуло – он хотел, чтобы все они никогда не существовали. Он сделал шаг прочь от воды, так, чтобы не упасть в нее. Он хотел, чтобы его тело нашли быстро, и никому не пришлось тратить деньги и силы на его поиски. Вокруг него роился рой москитов. Крепче сжимая палец на курке, Брюс почувствовал, как один уселся ему на шею. Он почувствовал легкий укус, а затем все погрузилось в темноту. * * * Все казалось столь привычным. Тяжесть в мышцах, не желающие подниматься веки, неспособность двигаться. Брюс понял, что все еще жив; каким-то образом что-то смогло встать на пути между ним и пулей. Сделав пару осторожных движений из стороны в сторону, он понял, что сидит, руки и ноги его скованы наручниками, и к ним крепится цепочка, обернутая вокруг ножек стула. Сам же стул прикручен к полу. Брюс глубоко вдохнул. Да, вот оно. Успокаивающий запах грима. Открыть глаза оказалось проблематично, но у него, по крайней мере, был для этого стимул. Брюсу очень хотелось увидеть, что же его ожидало. Тонкая полоса света между его веками медленно расширялась и наконец заполнила все поле зрения. Перед ним стоял Джокер, они оба находились в какой-то квартире, и хотя шторы на окнах были завешены, снаружи, кажется, все еще была ночь. Брюс огляделся, оценивая меблировку и отмечая попадающую в угол обзора бытовую технику. Обстановка казалась достаточно простой – здесь стояла кровать, комната соединялась с кухней, а приоткрытая слева дверь должно быть вела в ванную. В помещении стояло множество коробок. Джокер определенно задавал комнате некий стиль. Никаких сомнений – он арендовал это место – абсолютно во всем здесь читался его след, в том числе и наличие здесь Брюса. Джокер склонился над Брюсом и приподнял его подбородок ладонью. На мужчине не было ни перчаток, ни других вычурных элементов одежды, единственное, что на нем было надето – рубашка с рисунком, один не заправленный конец которой свисал над поясом темных полосатых брюк. Грим был еще более безобразен, чем обычно, словно за ним не было больше никаких убеждений. Сейчас он весь, включая глаза, сверкающие псевдо-безумием, выглядел как весьма паршивая ксерокопия самого себя. Единственное, что было настоящим – это его беспокойство. – Где мы? – спросил, чтобы разрушить тишину, Брюс. Ему было плевать на то, что ответит ему мужчина, Брюсу было более чем достаточно того, что знал он сам. Он здесь, вот где. Джокер мягко впился пальцами в щеку Брюса. – Там, где ты не сможешь выставить себя на посмешище, – ответил он, даже его голос звучал надтреснуто. – Ты снова накачал меня транками? Как вообще ты меня нашел? – Как я вообще тебя нашел? – передразнил его Джокер и уселся перед Брюсом на колени, сложив руки ему на бедра. В правой руке он держал пистолет с транквилизатором. – Я отслеживал телефон, который ты вышвырнул в реку, так что мог присматривать за тобой. Это называется «импровизация». – Неужели? – улыбнулся Брюс. – И ты хочешь держать меня тут, чтобы я не прикончил себя? – Ага, в этом мой грандиозный план, – Джокер приподнял бровь. После этого короткого обмена репликами в его глаза вернулась какая-то часть жизни. – Как долго? – Брюс все еще боролся с дымкой, застилающей сознание, но оставался сосредоточенным благодаря разъедающим в нем дыру глазам Джокера. Он видел, как тот реагирует на каждое сказанное им слово. Раньше он думал, что Джокер абсолютно невосприимчив к чему бы то ни было. Сейчас, казалось, будто это было в прошлой жизни. – Оу, ты не хочешь услышать: «так долго, как понадобится», м? – Джокер усмехнулся и потрепал Брюса по колену. – Думаю, мы оба знаем, что ты здорово поднасрал мне. Так что ты останешься здесь до тех пор, пока один из нас не умрет, Брюс. – Если бы ты подождал каких-то пару секунд, то я бы избавил тебя от этих проблем. – Я как-то больше думал о, знаешь, естественных причинах. Глупый. В затуманенном разуме Брюса во всем великолепии предстали картинки того, что его ожидало. Он сам, стареющий, скованный наручниками, связанный, находящийся под наркозом до конца своих дней. О нем всячески заботятся. У него нет права хоть как-то высказаться. Какая-то его часть ощутила безумный восторг, который тут же скомпенсировали более явные страх и стыд. Он опять облажался, и сейчас Джокер собирался сполна насладиться его поражением. Вот только, то, как он смотрел на него, показывало, что уровень отчаяния может быть куда глубже, чем считал Брюс. Брюс мысленно сказал себе, что он сейчас не в том состоянии, чтобы принимать решения. Попытка сместить суставы больших пальцев, чтобы избавиться от наручников приведет к очередному уколу транквилизатора – Джокер похоже действительно вознамерился его охранять. – Ладно, расскажешь мне каков твой план? – улыбнулся Брюс. – Ты ведь все уже продумал, верно? – План? – насмешливо хмыкнул Джокер. – Я собираюсь накормить тебя, вымыть и запихнуть в кровать, накормить, вымыть, повторить, вот и весь план. И, кстати говоря, когда ты в последний раз ел хоть что-нибудь? Брюс почувствовал себя так, как будто вверх, а затем вниз по его телу промаршировала армия муравьев. По крайней мере, ощущалось это настолько же отчетливо, как если бы было реальностью. Вот только ответить не мог. Он просто не помнил, когда был этот последний раз. – У тебя ногти цианотичные, тело холодное, ты бледен, а дыхание было замедленным и поверхностным еще даже до того, как я тебя подстрелил, так что держу пари прошло, хм, дней пять? – Думаю, сегодня уже может быть шестой, – тускло хмыкнул Брюс. В последний раз они виделись именно шесть дней назад. – Ты что-нибудь пил? – Я… пил? – Брюс нахмурился. Перед глазами предстали картинки окружавшей его воды, бьющей потоком откуда-то сверху, холодный душ, холодная вода из-под крана. Да он пил, спасибо рефлексам. – Да. Я пил воду. – Регулярно? – Вроде бы. – Выглядишь сильно обезвоженным, – Джокер закатал рукав рубашки Брюса и легко ущипнул кожу. –Чувствуешь себя очень обезвоженным. Просто душераздирающе, дорогуша. Лучше бы нам сделать с этим что-то до того, как ты лишишь Готэм самого завидного холостяка, – с этими словами мужчина поднялся и повернулся в сторону кухни. – Я думал, что таким буду достаточно хорош для тебя, – произнес, усмехнувшись, Брюс. Услышав это, Джокер замер на полпути и взглянул на сидящего мужчину, уголки его рта дернулись, пытаясь изогнуться в улыбке. Его налитые кровью глаза были широко раскрыты, они заблестели от заполнившей их влаги, когда Джокер наклонился немного, чтобы их с Брюсом взгляды оказались на одном уровне. – Ты думал, что я хотел, чтобы ты пал столь низко? – спросил он. – Ну а чего же тогда ты хотел? – взгляд Брюса впился в Джокера подобно медленно и мучительно больно впивающемуся в жизненно важные органы тупому лезвию бритвы. – У тебя ушло слишком много времени, чтобы выстрелить в меня. Чего ты ждал? Джокер выпрямился и уставился куда-то вдаль, в одну точку; мгновение растянулось на часы, а затем он, пожав плечами, снова перевел взгляд на Брюса. – Ну, знаешь, вроде как надеялся, что смогу удержаться от этого шага. Если бы я просто отпустил тебя, было бы куда проще. А потом я понял, что ты действительно собрался сделать это. Это не был какой-то ритуал, чтобы ты смог успокоиться, чтобы напомнить себе, что у тебя всегда есть такой выход. Некоторые суют дуло себе в рот, для них это своего рода таблетка. Но ты ведь терпеть не можешь пушки, – Джокер взглянул на зажатый в руке пистолет-транквилизатор. Когда-то ствол принадлежал Бэтмену. – Хотя вот этому ты нравишься. Похоже, мы нравимся ему оба. Он уже не раз помогал нам справиться с неловкой ситуацией. – Если бы я вышиб себе мозги, а ты просто стоял там и смотрел на это, вышло бы очень неловко, так? – Ага. Так что, я, скажем так, дождался последнего момента, чтобы ты мог… сохранить их в целостности. Не стоит благодарности. Джокер повернулся и ушел на кухню. Брюс наблюдал за ним, как он заткнул пистолет за пояс брюк, открыл бутылку минералки и налил половину стакана. Затем он вставил в него фиолетовую соломинку и вернулся в комнату, протягивая стакан с водой в пригласительном жесте. – Держи. Пей медленно, – кончик соломинки мягко ткнулся в губы Брюса, но он едва обратил на нее внимание, слишком занятый разглядыванием лица Джокера. Влага исчезла из глаз мужчины, но он все еще выглядел так, словно может сломаться в любой момент. Брюс прекрасно знал, насколько был слаб сейчас. Все эти дни он жил на чистом адреналине, и наконец-то ощутил всю полноту отдачи – сейчас даже просто глубоко вдохнуть было для него той еще задачей. Чтобы выбраться отсюда и завершить начатое, ему нужно быть сильным. Он не собирался позволить Джокеру продлевать свое существование. Хотя и знал, что будет чуть ли не в восторге от подобного. Первое сильное желание, которое он ощутил – быть послушным, угодить этому маньяку, заставить его улыбнуться. В первую очередь именно из-за этого он и сунул в глотку дуло пистолета. К счастью, в данный момент то, чего ему хотелось и то, что он был сделать должен, совпадало – чтобы прикончить себя, ему нужно стать сильнее, а чтобы стать сильнее, ему нужно угождать Джокеру.Так что он обхватил соломинку губами и отпил немного воды. Брюс отчетливо увидел, в какой момент лицо мужчины расслабилось, когда же он проглотил воду, в чужих глазах снова появились нотки уже знакомой нежности. Прохладная жидкость, скатившись по пищеводу, оказалась в желудке; Брюсу почудилось в этом что-то ритуалистическое – добровольно принять поддерживающее организм вещество впервые за почти неделю. Ноги Джокера подогнулись, он уселся на колени Брюса и обхватил его за шею рукой, уронив затем голову ему на плечо. Другая рука с зажатым в ней стаканом, однако, осталась в пределах досягаемости Брюса. – Ты спрашивал, чего именно… я хотел, – полушепотом произнес Джокер, подаваясь еще ближе. Холод в животе Брюса уступил место покалывающему теплу. Он искренне, каждой клеточкой тела, наслаждался ощущением веса Джокера. – Ну, поначалу я был не совсем уверен, но сейчас, думаю, будет что-то вроде этого, – закончил мужчина. Брюс хмыкнул и отпил еще воды. – Будешь держать меня привязанным к стулу и играть в медсестру? – Нет, – плечи Джокера затряслись, похоже, он беззвучно смеялся. – Просто, хм, вот, вроде этого, – объятия стали крепче. Брюс почувствовал себя так, словно сейчас растает. Жар счастья, которое он ощутил в прошлый раз, когда они были вместе, снова принялся вылизывать все внутренности, и Брюс поддался ему, присловнившись головой к голове Джокера. – Знаешь, то, что ты сказал… – начал он и усмехнулся. – О том, чтобы позволить мне сохранить лицо. Это была хорошая идея. Джокер засмеялся ему в шею, Брюс продолжал улыбаться. Он допил оставшуюся воду. Ощущать, как она оседает в желудке, было приятно, почему-то казалось, что это справедливо. Почему-то казалось, что это правильно – получать ее из рук Джокера. Зараженность им распространилась далеко за пределы понимания Брюса. Свою болезненную одержимость им, Брюс мог объяснить себе только тем, что Джокер заставил его прогнуться под себя, пока тому это не понравилось. Но это была лишь верхушка айсберга. Пытаться и дальше убеждать себя в том, что только смерть – достаточное наказание за то, что оказался в таком состоянии, могло стать затруднительным. Джокер поставил пустой стакан на пол и обнял Брюса за плечи уже обеими руками. Он обнимал Брюса так, словно пытаясь удержать все, до последней капли, тепло, которое подарил ему. Сейчас Брюс отчетливо осознавал, что продолжать цепляться за свои убеждения просто невозможно. Сейчас он был слишком близок к тому, чтобы сказать: «Отстегни меня, я не буду сопротивляться, когда ты будешь пристегивать меня снова, сейчас я хотя бы на минуту хочу обнять тебя, пожалуйста…» В горле, заставляя язык онеметь, застрял стальной шип. Брюс был слишком слаб, чтобы чувствовать отвращение, чтобы сопротивляться, чтобы заставить себя вспомнить о нравственности. За мгновение перед тем, как наркотик начал действовать, Брюс вспомнил, как всю жизнь пытался убежать от испытываемой жалости к себе. Появилось чувство тошноты, в котором он распознал слабый отголосок голода. Ему захотелось вывалить на Джокера все самые детские, самые низменные и отталкивающие воспоминания и мысли, чтобы тот как следует покопался во всем этом и сказал, что все нормально. «Для такого наказание лишь смерть», – сурово произнес голос отца. Едва в голове прозвучали эти слова, Джокер оторвал голову от плеча Брюса и вгляделся в его лицо, тут же заставив эхо слов затихнуть. Не успев подумать о том, что делает, Брюс подался вперед и поцеловал мужчину. Это слабо напоминало нормальный поцелуй – Брюс едва мог контролировать мышцы тела, но ему было необходимо почувствовать губы мужчины своими, слегка пососать их, на что ушла с трудом собранная толика сил, а затем расслабиться, чувствуя, как их губы все еще касаются друг друга. Джокер обхватил его лицо ладонями и слегка отстранился. – Думаю, тебе пока не стоит этого делать, краска на моем лице токсична, – ласково улыбаясь, произнес он и большим пальцем стер остатки грима с губ Брюса. – Подожди до тех пор, пока твое тело станет менее, хм, восприимчивым. – А еще ты мог бы просто ее смыть. – Оу, не думаю, что ты хотел бы увидеть настоящие темные круги у меня под глазами. В последнее время они несколько вышли из-под контроля. В ответ Брюс улыбнулся. Он знал, что его снова засасывает в уже ставшую ему знакомой пустоту. До тех самых пор, пока привязанность Джокера удерживает его, словно трубки системы жизнеобеспечения, с ним все будет нормально, однако, Брюс знал: одно неловкое движение, и все, что ему останется… НАКАЗАНИЕ Снова раздался в голове чужой голос. Брюс дернулся, зажмурился и потряс головой. Джокер крепче стиснул в ладонях его лицо, заставляя снова посмотреть на себя. – В чем дело? – спросил Джокер. Брюс хотел рассказать ему, что у него слуховые галлюцинации, что он слышит голос собственного отца, который говорит, что Брюс должен умереть, чтобы искупить вину за то, что под прикосновениями психопата чувствует себя счастливым. И то, что он хотел слышать этот голос и дальше, ведь впервые услышал его спустя несколько десятилетий. Что ему нужно чтить его, умолять его. Но Брюс не мог произнести все это вслух. – Если ты еще не понял – у меня были тяжелые дни, – губы Брюса расплылись в улыбке, которая, однако, не затронула его глаз. Джокер прикусил нижнюю губу, кивнул, улыбнулся и потрепал Брюса по щеке. Повернув голову вправо, Брюс увидел кровать. К матрасу крепились кожаные ремни, которые по всей вероятности должны были удерживать его во время сна. Брюс вспомнил, что, перед тем как попасть сюда, он хотел оказаться там, где есть кровать, лечь и просто заснуть. Он хотел, чтобы Джокер сказал, что все нормально. Повернувшись к мужчине и встретившись с ним взглядом, Брюс осознал, что чувствует себя в безопасности. – Я… я бы хотел лечь спать. Мне кажется, что у меня галлюцинации – я уже давно нормально не спал, – произнес он, надеясь, что слова прозвучали как констатация факта, а не мольба. – Хорошо? – тихо добавил он. – А до этого ты выпьешь еще немного воды ради меня? Брюс кивнул. Почему-то ему очень хотелось услышать эти слова. Он продолжал пристально смотреть на мужчину, ожидая ответа. – Тогда хорошо, – Джокер улыбнулся и поцеловал его в лоб. Затем он слез с колен Брюса, подхватил с пола стакан и направился в кухню, чтобы заново его наполнить. Брюс продолжал следить за ним взглядом. Силуэт мужчины дарил ему чувство успокоения. Ссутуленные плечи, растрепанные волосы, нервные, дерганые жесты, когда он снова отвинчивал пробку. Брюс дошел до того, что начал ассоциировать эти жесты с безопасностью. Он отождествлял Джокера с убежищем сейчас. Брюс, должно быть, никогда, с самого начала, не был достаточно хорошим человеком, раз уж ему потребовалось так мало, чтобы опуститься до такого уровня. Он почувствовал, как в животе расцветает тепло, когда Джокер принес ему стакан с прохладной водой и, широко расставив ноги, оседлал затем его колени. Джокер держал стакан, позволяя Брюсу пить так, как ему хотелось. Теперь Брюс понял, зачем нужна была трубочка. Джокер не хотел заставлять его делать хоть что-либо, но на деле все выглядело иначе. Брюс посасывал фиолетовый пластик, втягивая воду, и все так же неотрывно смотрел на мужчину. На его лице он видел множество явных знаков, которые не был способен скрыть даже грим – Джокер и сам давно уже нормально не спал, Брюс понял это наверняка. Вот только, если подумать, Джокер не подходил под типаж человека, который по ночам нормально спал. Обычно под его кожей полыхал какой-то невротический огонь, который был источником его неисчерпаемой энергии. Однако сейчас ничего этого не было. Брюсу захотелось спросить его, все ли в порядке. Обычно ведь именно это спрашивают у тех, с кем, очевидно, что-то не так. Но он не стал этого делать. Он просто медленно пил воду, а когда та закончилась, улыбнулся. Брюс мысленно рассмеялся над собой – он зачем-то решил провести черту и не выказывать словесно заботу об этом человеке, не смотря на то, что эмоционально преклонялся перед ним во всех доступных воображению смыслах. Но раз уж он все еще ставил для себя какие-то запреты, может с ним не все еще кончено. Губы Джокера растянулись в улыбке, шрамы наметились отчетливее; мираж надежды истрепался на краях. Все-таки, надежды, скорее всего, не осталось. Брюс вздохнул, когда мужчина слез с его колен; ему стало холодно, он чувствовал себя так, словно у него что-то отняли. Он наблюдал за Джокером – тот поставил пустой стакан на одну из картонных коробок, а затем принялся разбираться с удерживающими Брюса цепями. Те лязгнули несколько раз, затем Джокер жестом показал, что можно встать. Но в тот момент, когда Брюс поднялся на ноги, Джокер отошел на пару шагов и направил на него дуло пистолета с транквилизатором. Брюс посмотрел на него недоверчиво. – Если ты не заметил – у меня скованы наручниками ноги и руки. И я едва могу стоять. – Вот иди и ляг. Я не собираюсь рисковать, мистер, – прошипел Джокер. В его глазах читалась угроза, в голосе прорезались металлические нотки, однако они тут же сменились на столь раздражающие мягкость и уступчивость. – О, тебе нужно сделать что-то еще перед тем, как я уложу тебя в кровать? Может, сходить в ванную? Брюс уставился на него, а затем медленно помотал головой. Ему захотелось проверить наручники, и он медленно развел руки в стороны. Только, сделав это, он осознал, что ладони были загипсованы, так что выбить большие пальцы из суставов было просто невозможно. Все это время Брюс находился в каком-то состоянии оцепенения, чтобы признать это. Однако цепь соединяющая наручники была достаточно длинной. Немного удачи – и у него получится прикончить себя, если конечно Джокер позволит ему это сделать. Сейчас же он просто сделал один пробный шаг. Цепь, связывающая ноги вполне позволяла ему передвигаться, однако приходилось немного подволакивать ноги. Брюс дошел до кровати, простыни выглядели свежевыстиранными, что заставило Брюса задуматься – до какой же степени Джокер все спланировал и продумал? И как давно он успел все это подготовить? Джокер поил его минеральной водой, но почему-то Брюсу казалось, что ему было плевать какую воду пить, и сам он пил воду из-под крана. Джокер, вероятно, достал минералку именно для него. Из-за этих мыслей он снова почувствовал растекающееся по телу тепло и легкое головокружение, но сейчас с этим не было проблем – сейчас он мог лечь. Матрас оказался мягким, он словно ждал его. Это было так неправильно – получить все то, что должно было быть его предсмертным желанием. Джокер подошел к кровати и навис над Брюсом, мужчина все еще сжимал в руке пистолет. – Хм, может, ты хочешь, чтобы я снял с тебя одежду? Или тебе и так вполне комфортно? – И так нормально, – ответил Брюс, хотя ему стало любопытно, как именно Джокер решил бы проблему с раздеванием, учитывая состояние Брюса. Собирался ли он просто разрезать ее на лоскутки, каждый раз или же придумал что-то получше? А как он думал одевать его обратно? До Брюса начала медленно доходить вся абсурдность ситуации, но он научился ценить это. Все в мире сводилось к абсурду. – Хорошо, – буркнул Джокер и взял пару ремней. На мгновение он поколебался, но затем заткнул пистолет за пояс и сфокусировал внимание на том, чтобы пристегнуть правое запястье Брюса. Брюс наблюдал за его манипуляциями, и как только Джокер закончил и обошел кровать с другой стороны, попробовал немного подергать рукой, тут же поняв, что ему предоставлено несколько дюймов свободы. Скорее всего этого было достаточно, чтобы перевернуться с бока на бок. Джокер действительно тщательно все продумал. Затем Брюс принялся наблюдать, как Джокер закрепляет ремень на втором его запястье и на обеих ногах. Когда с этим было покончено, Джокер вытащил из кармана ключ и отстегнул наручники. Унеся их на кухню, он положил их на стол. Брюс не отрывал от мужчины взгляда даже на долю секунды. Где-то внутри полыхал пожаром вопрос, ответ на который он жаждал получить как можно скорее, прямо сейчас – ляжет ли Джокер с ним рядом, обнимет ли, будет ли наблюдать за ним, пока он спит, проследит ли, что все в порядке? Джокер, похоже, заметил что-то в его взгляде. Он улыбнулся, прошел к выключателю и выключил свет. Брюс ждал, пока его глаза привыкнут к темноте, но прежде чем это случилось, пружины матраса с правой стороны скрипнули, прогибаясь под весом Джокера. Он почувствовал, как теплая ладонь огладила лицо, а затем провела по волосам на макушке. – Ты спишь на спине, или?.. – тихо прошелестел голос, Брюса словно накрыло мощной темной волной. Он почувствовал, как успокаивается. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы ответить. – Мне нравится спать на левом боку, – прошептал он. – Так и знал, – в голосе Джокера явно слышалась улыбка. – Действуй, дорогуша, – он ободряюще погладил руку Брюса. Брюс попытался сдвинуться и понял, что был прав – у него было достаточно свободы, чтобы перевернуться с одного бока на другой, но не достаточно, чтобы достать одной рукой до другой. Джокер уже испытывал эту конструкцию на ком-то, прежде чем заковал в нее Брюса? Более чем вероятно. Улегшись на левый бок, Брюс почувствовал, что, сидящий рядом с ним Джокер потянулся зачем-то к его ногам, а затем – как он набрасывает на него одеяло. К спине прижалось теплое тело, теплая рука обняла в защитном жесте, а затылка коснулось теплое дыхание. Брюс растаял от счастья, ему не верилось, что он наконец-то его достиг. Оно одурманило его поначалу, посулив возможность наконец-то отдохнуть, но это ощущение длилось всего лишь несколько мгновений. Брюс, убаюканный ритмичным дыханием Джокера и медленными, едва ощутимыми поглаживаниями его ладони, уже успел достичь грани между сном и явью, но едва он подошел к этой пропасти чуть ближе, как в голове снова зазвучал голос отца, твердящего, что он должен искупить вину. Принять наказание. Поскольку он должен быть наказан за грех, который совершил. Наказан исключительно смертью. Превратиться в кусок мусора и лежать в объятиях этого недостойного называться человеком выродка – это вовсе не то, что Томас Уэйн завещал своему сыну. То, что завещал сыну Томас Уэйн, было совершенно очевидно – он завещал Брюсу чтить его память и оставаться вечным столпом, опорой и поддержкой города. Этот город был добр к их семье. Сыну Томаса Уэйна надлежало хранить верность и честь их фамилии. Потому что это было единственным, что от него осталось. Сын Томаса Уэйна не предаст ее. – Брюс… Брюсси, ш-ш-шшш, все хорошо, все хорошо, тише, тише, ш-ш-шшш, – другой, приторно-сладкий, голос переселил раскатистый рев, и Брюс осознал, что весь дрожит, а по щекам струятся слезы. Он действительно слышал его. Он сходит с ума. – Что случилось? – спросил Джокер. Брюсу потребовалась добрая минута, чтобы хоть как-то собраться с силами и связать пару слов. – Мой отец, – произнес он. Еще одна минутная пауза. Джокер его не торопил, он продолжал обнимать его как можно теснее, прижимаясь щекой к его шее. – Я снова слышал его голос. – Я так понимаю, тебе не нравится слышать то, что он говорит, – только и всего, ни единой попытки сунуть нос не в свое дело. Брюс был рад. Ему не хотелось повторять то, что он услышал. – Он сводит меня с ума до такой степени, что я не могу понять, нравится мне это или нет, – прошептал Брюс. – Что ж, если он мешает тебе как следует выспаться, то вряд ли это что-то хорошее. – Но он говорит правду. Еще несколько минут потонули в тишине. Несмотря на теплые объятия Джокера, Брюс оставался напряжен, а глаза держал широко раскрытыми. Он не позволял дыханию замедлиться, а мышцам расслабиться. Он каким-то образом знал, что как только потеряет бдительность и снова поддастся томной неге, голос тут же вернется. Джокер отсчитывал минуты, казалось, что это не закончится никогда. Он надеялся, что Брюс просто забудет о случившемся и поддастся сну. Он ведь сказал, что хочет спать. Вот только выходило, что, что бы Джокер ему не предложил, страх мужчины перекрывал всё. Джокер стиснул Брюса сильнее, зная, что собственные страхи уже поджидают за углом, готовые наброситься на него в любую минуту, растерзать и бросить бессознательным на самом дне глубокой ямы. Такими темпами, ни один из них никогда не поднимется с этой кровати. Была вероятность, что они просто погрузятся каждый в собственные пропитанные ужасом и страхом воспоминания и, парализованные ими, так и останутся лежать, пока их тела не сгниют. Хотя, была у Джокера одна мыслишка. Прижавшись лицом к затылку Брюса, Джокер глубоко вдохнул. Этот запах он любил куда больше всех остальных. Небольшая порция пропитанного этим ароматом кислорода. Джокер, удерживая в объятиях его тело и думая о невозможности сна из-за кошмаров, вспомнил кое-что. Но он тут же прогнал эти воспоминания из мыслей, однако какая-то остаточная теплота в них все же задержалась, а затем у него вырвалось на автомате: – Ш-ш, малыш, не плачь, засыпай, маленький мой*, – начал тихо напевать Джокер. Брюс сначала даже забыл, как дышать. В голове стало пусто – и это было прекрасно. Все то, чего он так опасался, начало терять остроту и медленно ускользать. – Засыпай, маленький мой... Когда ты проснешься, тебе достанутся все прелестные маленькие лошадки, – продолжал петь Джокер. Объятия его стали еще крепче, он слегка раскачивался взад и вперед. Брюс издал тихий смешок. – Что? – спросил Джокер. Он заметил, что и сам смеется. – Я знаю, что я далеко не Селин Дион, но это не может быть хуже всего того, что тебе за этот час успел наговорить отец. Все еще посмеивающийся Брюс наконец-то расслабился. – Ага, совершенно точно не хуже, – ответил он. Джокер поцеловал его в щеку, и Брюс почувствовал, что тот улыбается. Они все еще продолжали делить на двоих такие моменты, когда они улыбались и смеялись вместе. Брюс знал, что эта мысль очень близка к тому, чтобы превратиться в другую. – Продолжай петь, – прошептал он. – Черные и гнедые, пятнистые и серые, все прелестные маленькие лошадки, – приглушенным голосом пропел Джокер. Он, как мог, попытался обвиться вокруг Брюса, полагая, что тому все равно удобно лежать. И ощутив, как обмяк Брюс, позволяя проделать этот маневр, видимо, понял, что все делает правильно. – Так что, ш-ш, малыш, не плачь, засыпай, маленький мой. Брюс знал, что Джокер мог заставить замолчать практически любого, но и не подозревал, что это распространится и на его отца. Брюс нежился в жаре чужого тела, ему никогда не дышалось так же легко. Подчиняясь интонациям голоса этого мужчины, темнота – медленно, ритмично, крошечными шажками – заполняла голову Брюса, вытесняя царящую там до этого мешанину подернутых красной дымкой мыслей. ___________________________________________________ * Здесь и далее Джокер напевает Брюсу колыбельную «AllthePrettyLittleHorses». Текст перевода взят с сайта amalgama-lab.com Оригинал песни можно послушать здесь: https://www.youtube.com/watch?v=UU6D_JuIgVo