Страшненьким тоже хочется любви

Может, и права была лягушка из известной сказки: утро вечера мудренее. Проснувшись от звонкого старого будильника, Слава чувствовал себя выспавшимся и готовым к новым свершениям. Целью сегодняшнего дня было доделать отчет и зайти после работы в оптику — купить новые очки. Вчерашний день ощущался как прекрасный сон, омраченный нелепой развязкой. Что делать с новыми чувствами, пока было неясно. От воспоминаний о ласковых взглядах Кипренского и последнем, изумленном, в груди неприятно заныло. Отбросив тревожащие мысли, Слава пошел готовить себе завтрак. Омлет, сделанный на автомате, вышел безупречным: воздушным, с помидорной кислинкой. Затем механически были надеты мешковатые серые брюки и такого же цвета бесформенный пиджак. Расческа грустно разрезала сальные лохмы, прилизав их в куцый хвост. Раньше Славу мало интересовал собственный внешний вид, но в последнее время хотелось выглядеть привлекательнее. И нетрудно было догадаться, по каким причинам возникли эти порывы. Пятиминутная утренняя прогулка под зонтом взбодрила. Погода резко испортилась, в чем все дружно обвинили цветущую черемуху. Евгений Павлович пришел на работу закутанный по уши в шерстяной шарф. Жутко гундосил и кашлял. Виноватым в печальном состоянии финансиста был признан все тот же пресловутый куст с пряно пахнущими белыми соцветиями. Убедительными уговорами Славы бета был изгнан из офиса лечиться и отдыхать. Потом навалилась работа. Полностью погруженный в нее, Слава вздрогнул от короткого сухого стука в дверь. Не дожидаясь приглашения, в кабинет вошел Кипренский. Он выглядел уставшим, синяки под глазами выдавали бессонно проведенную ночь. Но даже в таком виде он мог смело позировать для любого омежьего журнала, как образчик мужественности, красоты и надежности. Под мышкой он держал ноутбук, в другой руке была папка с документами. — Привет труженикам, — наигранно бодро произнес начальник. На лице играла немного вымученная улыбка, но тяжелый взгляд впился в Славу, как миллионы игл. «Может, это пароль такой: привет труженикам, — мелькнула у омеги нелепая мысль, — Евгений Павлович тоже только так здоровается». — Добрый день, — сказал он вслух, улыбнувшись в ответ, — вы заблудились? — Нет, — напряжение покинуло глаза Кипренского, до этого незаметная заледенелость корпуса растаяла, и легким гибким шагом он приблизился к столу Славы. — Я думал, мой секретарь — робот, — продолжил он доверительным тоном, — собственно, я и сейчас такого же мнения, но что-то в механизме поломалось, и он заболел. И оказалось, без него работать в моем кабинете совершенно невозможно. Открылось паломничество, я оказался нужен абсолютно всем, а удержать их некому. А мне надо договор с французами подготовить, можно я у тебя поработаю? — он кивнул в сторону свободного стола: — Тут тихо. — Конечно можно, — несколько поспешно ответил Слава. — Евгений Павлович тоже заболел. Может, эпидемия какая? — А ты как себя чувствуешь? — нахмурился начальник. — Хорошо. — Замечательно, — улыбкой альфы можно было айсберги плавить. — Так, договор, — встряхнул он головой, как будто отходя от гипноза, и поспешил на новое рабочее место. Слава незаметно наблюдал, как он располагается за столом. Порадовался, что протер с утра везде пыль: за выходные она набралась на всех поверхностях, а уборщик придет только вечером. Потом, вспомнив, что его работу никто не отменял, погрузился в ее выполнение. Присутствие Георгия Павловича ощущалось, но не мешало сосредоточиться. Мерное постукивание клавиш чужого ноутбука делало атмосферу уютной. Слава даже не понял, когда успело пройти целых три часа. — Все, заканчивай пока свою деятельность, пошли кушать, — Кипренский довольно потянулся на своем месте, легко поднялся и, обогнув стол, подошел к омеге. — Ну, вы идите, — залепетал Слава, — а я чуть позже подойду. — Что тебе мешает пойти сейчас со мной? — нахмурился Кипренский. Слава не знал, куда себя деть от смущения. — Не хочу, чтобы пошли ненужные слухи. — И какого рода слухов ты боишься? — хитро прищурился начальник. — Например, что вы присмотрели меня в качестве донора почки для одного из ваших знакомых и теперь следите, чтобы я не испортил товар фастфудом. Лицо Кипренского на мгновение вытянулось от удивления: эту версию он явно не рассматривал, а затем он весело рассмеялся. — В торговле внутренними органами меня еще не обвиняли. — Он медленно обошел стол Славы и, прислонившись к его спине, шепнул на ухо: — Но я бы не отказался от твоего сердца. Не дав Славе как-то отреагировать, Кипренский направился к двери и беззаботным тоном продолжил:  — Давай, поторапливайся, всю еду разберут. На негнущихся ногах, с бешено пустившимся вскачь сердцем, Слава прошмыгнул мимо вежливо придерживающего дверь альфы и пошел элегантно кривоватой походкой в сторону кафе. Народу было мало, большая часть сотрудников пообедала раньше. Но те, кто заканчивал трапезу, удивленно посмотрели на Кипренского с такой странной компанией. Обычно начальник обедал со своим секретарем, пожилым омегой, и начальником безопасности — другом еще со времен детского сада, тем самым, что с изуродованным шрамами лицом. Слава иногда пересекался с ними в дверях, так как обычно ел вместе с Евгением Павловичем на час раньше. А теперь ловил на себе недоуменные взгляды и был готов сквозь землю провалиться. Но, когда они уселись за стол и Кипренский занял его разговором, забыл обо всех на свете. После принятия пищи начальник забрал ноутбук из кабинета и, попрощавшись, умчался по своим начальственным делам. А Слава продолжил свою трудовую деятельность. Работа спорилась, и к шести часам отчет был закончен и три раза проверен. Можно было смело сворачиваться и идти, как было запланировано, в оптику. В магазине к нему тут же подлетел молодой специалист, симпатичный омега, с предложением помочь. И Слава не стал отказываться — хуже очков, что он носил сейчас, найти было все равно невозможно. После проверки зрения консультант начал выкладывать перед ним различные виды оправ, отвергая одну за другой, по мере того, как Слава их мерил. Самому Славе видно все равно ничего не было, так как стекла, вставленные в оправы, были не для его зрения. Он целиком положился на мнение молодого парня. Наконец тот пришел в восторг от одного из вариантов и, оформив заказ, отправил Славу его оплачивать. Линзы должны были быть готовы в четверг утром. Поблагодарив за помощь и взяв квитанции, Слава пошел домой. Дождь по-прежнему лил, как из ведра. Ветер продувал тонкую ткань ветровки. Хорошо, что идти было недалеко. Дома дел было много. Приготовив ужин на два дня вперед, Слава занялся подготовкой к завтрашнему экзамену по французскому. Уровень Supérieur требовал большого количества знаний. Еще отвлекали мысли о Кипренском. Что за игру он затеял? Может, шефу нравится смотреть, как пунцовеют щеки страшненького омеги? Нашел забавную зверюшку, вот и развлекается за его счет. Надо бы перестать так на все реагировать, тогда и охота насмехаться над ним пройдет. Как же больно становилось в груди от этих мыслей, как будто чья-то безжалостная рука сжимала сердце, вызывая фантомные боли в районе грудины. Слава их тщательно отгонял, стараясь переключиться на свой любимый язык, но постоянно опять возвращался. Измучившись и улегшись за полночь спать, утреннему звонку будильника он был не рад. Погода за окном по-прежнему лила слезы и сопли из водосточных труб — может, и у нее была аллергия на цветение. Ветер вывернул Славин зонт, потерявший крепление у пары спиц. В общем, на работу он пришел мокрый и злой. В кабинете его за ничейным столом уже сидел Кипренский, сияя, как Вифлеемская звезда. — Ты знал, что путь к твоему рабочему месту не пересекается ни с одним из рабочих мест других сотрудников? — радостно сообщил он. — Я в курсе, — против воли улыбнулся Слава, ведь нельзя не ответить на такое сияние, — и меня это более чем устраивает. — Меня тоже, — шеф поднялся с кресла и подошел к нему уверенным шагом. — Ты весь промок, — провел он по волосам, собирая капельки влаги, — где твой зонт? — Выбросил, — растерянно ответил Слава. Наверно, его смятение было замечено Кипренским — он, неохотно отстранившись, вернулся за свой стол. — Я немного у тебя поработаю, пока мой секретарь не поправится? — скорее утвердительно проговорил он. Слава лишь пожал плечами и тоже приступил к выполнению обязанностей. На обед опять пошли вместе, отговорки начальник слушать не желал и постоянно нарушал личное пространство. Нервная система Славы не выдерживала. Народ, видимо решивший, что так надо по работе, на них внимания уже не обращал. — Я за тобой в субботу заеду в двенадцать, ничего не планируй, — как бы между делом сообщил Кипренский, — Никитка мне уже все уши прожужжал, так что отказа не приму. «Да что происходит?!» — кричал внутренний голос. Но тон Кипренского говорил о бессмысленности споров. После обеда начальник опять умчался, а Слава размышлял, купить валерьянки или раздрай в душе лучше лечить коньяком. К концу рабочего дня дождик идти перестал, и на курсы Слава дошел сухим. Отрешившись от всех своих душевных метаний, сдал экзамен на отлично, никого этим не удивив, так как на курсах он был лучшим. По дороге домой позвонил папе, порадовал его своими успехами. Тот настойчиво звал его девятого мая, в пятницу, на дачу. Собиралась по традиции там вся семья и главный виновник торжества — дедушка Матвей. Старику было уже девяносто лет, но голова работала у него превосходно. Слава часами мог слушать истории о Великой Отечественной войне, о времени до нее и после. Поэтому утром девятого обещал быть как штык, хоть на электричке трястись не хотелось, но еще больше не хотелось ехать туда на день раньше на машине со всеми. Братья опять начнут доставать, издеваясь над его одеждой и просто внешним видом, а папа давать бесконечное количество непрошеных советов. Отец же был вообще безучастен ко всем разговорам. Будучи целиком в своей работе, он был равнодушен к делам семьи, пока речь не заходила о чем-нибудь действительно серьезном, вроде вопросов о здоровье. Слава знал, что в беде на него можно положиться, но по мелочам лучше не тревожить. Интересно, будет ли шеф завтра опять с ним в одном кабинете, думал Слава, укладываясь спать. И если да, то как выдержать еще один день. Поведение Кипренского казалось неизбалованному вниманием альф омеге странным, порой слишком интимным, хотя, может, это его обычная манера общения, не зря же заполучить его хотя бы во временные любовники стремились все свободные и не очень омеги компании. Слава чувствовал себя счастливым рядом с Кипренским, нужным, и вот это пугало больше всего. Может, по своему малодушию, но он боялся, а что будет, когда интерес пройдет? Сон пришел беспокойный, с какими-то динозаврами, размножившимися в большом количестве на территории его дачи. Так что на работу Слава пришел не выспавшимся и еще больше расстроился, когда начальника в кабинете не обнаружил. До обеда работа шла ни шатко ни валко, Слава вздрагивал от любого шороха, раздававшегося в коридоре, все еще надеясь увидеть предмет своих мучений и грез. Так и не дождавшись возвращения блудного шефа, он пошел обедать один. Евгений Павлович еще не поправился, и было неловко занимать целый столик. Рядом сидели два сплетника-бухгалтера, которые даже не потрудились понизить голос до шепота, пока один другому говорил:  — Этот сегодня один. Шефу, наверно, надоело каждый вечер глаза мыть, чтобы стереть с сетчатки этот сальный ужас. — Тихо, а то услышит, — сквозь смех сказал второй. — Плевать, — фыркнул рыжий омега, — буду я еще подхалимов бояться. Ну что ж, ничего нового Слава не услышал. Резкое повышение, пусть и заслуженное обширными знаниями и упорным трудом, вызывало закономерно зависть, но есть все равно расхотелось. Кусок не лез в горло, и Слава вернулся в свой кабинет. Уже у самых дверей сильные руки обхватили его поперек талии, и теплое дыхание коснулось уха. — О чем ты так задумался, что ничего не видишь, не слышишь вокруг себя? Кипренского было слишком много, сильный запах альфы путал мысли. Извернувшись ужом из полуобъятия, Слава шмыгнул в кабинет, одновременно лопоча что-то невнятное о том, что совсем погрузился в работу и нельзя же так пугать сотрудников. Начальнику явно не понравилось его поспешное бегство, это было видно по нахмурившемуся лицу, но он быстро взял себя в руки. — А я к тебе по важному делу, — начал он деловым тоном, усаживаясь на край рабочего стола. — Я в твоем деле видел пометку о владении французским языком на уровне Upper Intermediate, верно? — Avancé-Supérieur, — поправил Слава, — был в прошлом году, теперь на уровень выше — Supérieur. — Отлично, мне будет нужна твоя помощь. Пойдешь со мной завтра на корпоратив к нашим поставщикам, послушаешь французскую речь. Там будут присутствовать наши партнеры, с которыми я подготовил договор. Я с ними на английском беседую, второй язык у меня немецкий. А они очень любят между собой на своем родном переговариваться, вот мне очень хочется знать о чем. — Я так понимаю, что своими знаниями мне светить нельзя, — улыбнулся Слава. — Правильно понимаешь, — после странной заминки ответил Кипренский. — Прости, мне твоя ямочка покоя не дает. Шум в ушах из-за прилившей к голове крови не давал услышать, о чем дальше говорил начальник. Сердце работало с перебоями, и было непонятно, куда деть себя от смущения и болезненного волнения. Сознание отказывалось принимать все эти слова за признание в симпатии, просто напрочь отказывалось. Такого не могло быть, потому что чудес не бывает. А других причин Слава не находил. Если это какой-то спор, то шеф не школьник, чтобы в такие игры играть. А что тогда? — После обеда, хорошо? — Георгий Павлович выжидательно уставился на него. — Что после обеда? — не понял Слава. Краснеть дальше уже было некуда. От щек можно было прикуривать. Ну или жарить на них яичницу. — Где ты летаешь, почему не со мной? — в голосе Кипренского явно слышалась обида напополам с раздражением и нотками горечи. — Простите, я задумался, — расстроился Слава. — Я заметил, — укоризненно произнес начальник. — Завтра после обеда зайду за тобой, поедем на корпоратив. Нужен черный классический костюм и голубой галстук, такая фишка компании, одежда под цвет логотипа. У тебя есть? — Нет, у меня все серое, — промямлил Слава. «Как я сам», — мысленно добавил он. — Тогда сегодня заедем в магазин, я за все плачу, так как идея моя и нужно это мне. Не спорь и в шесть будь готов. «Всегда готов», — ответил Слава закрывшейся за шефом двери. До черного внедорожника Кипренского дошли без приключений. Кожаный салон встретил комфортным теплом. Георгий Павлович всю дорогу висел на телефоне, обсуждая скорости выхода проектной документации. Даже сев в машину и заведя мотор, он продолжал кого-то жестко отчитывать. В такие моменты он казался жителем Олимпа. Если бы из кончиков его пальцев вылетали молнии, Слава ничуть бы не удивился. Смотреть на Кипренского в этот момент было и страшно, и необходимо. Он завораживал, словно мощная грозовая туча, нависшая на горизонте, освещаемая светом тысячи заряженных зигзагов. И эта сила была рядом, только руку протяни. Но рук у Славы было всего две, и обе они в ближайшее время могли пригодиться, так что рисковать он не стал, а сидел тихо, как мышка. Мелькнула мысль, что разговаривать за рулем небезопасно, но лично для Славы в тот момент казалось опаснее сделать подобное замечание вслух, поэтому он мысленно перекрестился и стал смотреть на мелькавшие деревья. Не долго смотрел, так как, выехав на проспект, они капитально встали в пробку. И добрались до нужного бутика спустя лишь час, проведенный в прослушивании чужих разговоров. Припарковав машину, Кипренский раздраженно прервал беседу и сбросил вызов. Вдохнул поглубже воздух и шумно выдохнул. — Как же они меня бесят, — ударил он по рулю. — Вместо того чтобы поговорить с тобой, я был вынужден потратить столько времени на выяснение рабочих моментов. Прости, — Кипренский нежно посмотрел на Славу. — Ну что, пойдем? — Пойдемте, — Слава резво выскочил из машины, подождал шефа, и они вместе направились к дорогому фирменному бутику. Консультант, лощёный омега, тут же принялся облизывать языком Кипренского. Не буквально, конечно, хотя Слава был уверен, что тот не отказался бы. Шеф долго распинания продавца слушать не стал и от помощи вежливо отказался. Сам прошел между рядов и подобрал нужный костюм и галстук. В примерочной было свободно и комфортно, не так, как в моллах. Глаз у Кипренского оказался наметан, размер менять было не нужно. Слава поразился, как костюм может изменить человека — из зеркала смотрел стройный парень. «Голову отрубить, и вообще красавчик буду», — подумал Слава. Очки и волосы портили весь вид. Стекла поменяют завтра с утра, а вот что делать с прической? Может, сходить в парикмахерскую сегодня? Размышления прервало вежливое покашливание у шторки. — У тебя все в порядке? Как костюм? С размером угадал? — Да, все в порядке. — Можно посмотреть? Не дожидаясь приглашения, Кипренский отодвинул шторку и вошел в примерочную. Окинул Славу тяжелым взглядом. — Тебе идет, — севшим голосом проговорил он. В кабинке стало резко не хватать воздуха, от шефа шли волны чего-то опасного, неконтролируемого, но этому не хотелось противиться. Кипевшее напряжение разрушил телефонный звонок. — Черт, — рыкнул Кипренский, отвечая на вызов. — Да, Антон, слушаю. Показав жестами, что все берем, он вышел из кабинки, продолжая слушать отчет одного из сотрудников. Подождал у кассы, не отрываясь от разговора, оплатил кредиткой покупки, и они направились к машине. — Антош, давай я тебе через пятнадцать минут позвоню, — паркуясь у дома Славы, попросил абонента Кипренский и сбросил вызов. — Не так я себе эту поездку представлял, — раздраженно проговорил он. — Думал, хоть душой отдохну, а тут опять работа. Завтра тебя от себя никуда не отпущу. А что ты в пятницу делаешь? — На дачу еду к родителям, — опешил Слава, — там дедушка. — Да, Матвей, кажется? Ты мне рассказывал о нем. Было бы здорово с ним познакомиться. Это что, намек на то, что надо пригласить Георгия Павловича в гости? Да не может быть. Будет глупо, если пригласить его, а он пошлет или посмеется. Что ж делать-то? Видимо, заминку Кипренский воспринял по-своему и грустно вздохнул. — Ладно, до завтра. Мне еще Антону перезвонить надо. Он ждет, — как будто извиняясь проговорил он. — Да, конечно, — очухался Слава. — До завтра, — кинул он начальнику и чуть не бегом домчался до подъезда. «Пора заканчивать с этими играми, — решил он. — Еще чуть-чуть, и мне будет все равно, используют меня, издеваются или играются. Я буду только рад любому знаку внимания, любому слову». Повесив костюм в шкаф и поужинав, Слава сел за синтезатор, но игра не клеилась, выходила вымученной, надрывной. Бросив это дело, решил прогуляться. На улице прояснилось, и сквозь серые облака выглянуло вечернее солнце. В голову пришла одна авантюрная для робкого омеги идея. Правда, в девять вечера было мало шансов на ее реализацию. «Если не выйдет, значит, не судьба», — решил Слава, подходя к салону красоты на углу собственного дома. Но тот, как назло, был открыт и сиял призывно зажженными огнями. Слава неуверенно вошел внутрь. Высокий, восточной наружности альфа, каких обычно привычно видеть в качестве работяг на какой-нибудь стройке, несущих строительный мусор в одной руке и бетонную плиту в другой, сидел в кресле администратора и расплылся в широченной кокетливой улыбке, увидев Славу. — Добрый вечер, — протянул он манерным голосом и тут же взял в оборот растерявшегося омегу: — Я вижу, вам нужна стрижка, окрашивание и лечение волос. Присмотревшись внимательнее к таджику (или узбеку), Слава обратил внимание на стильный наряд, сережку в левом ухе и осветленные пряди немного вьющихся волос. — Может, не надо красить? — неуверенно пискнул он. — Да вы что, хотите умереть с таким мышиным цветом волос?! — возмутился таджик (или киргиз?). Умирать Слава не собирался, по крайней мере, пока. Плюнув на последствия, он покорно дал усадить себя в кресло и закрыл глаза. Таджик (или бурят), оказавшийся парикмахером-стилистом (таковым он стал себя считать, видимо, после однократного посещения курсов «парикмахерства-стилизма»), деловито стал готовить жертву к преображению. — Только не в красный красьте, — предпринял еще одну попытку спасти себя Слава, — и не в синий. И не в зеленый. Короче, цвета радуги под запретом! — Так, дорогой, — укоризненно поцокал таджик (или казах), — доверься профессионалу. Мурат плохо не сделает. «Может, Мурат и не сделает, — со страхом подумал Слава, — а этот монгол вполне себе может». Мысленно пожелав себе удачи, он закрыл глаза и отрешился от действительности. Через два часа усыпляющей возни с головой его освободили от черной накидки на одежду и повернули к зеркалу. — Смелее, красавчик, — пропел стилист, — открой глазки, посмотри, что получилось. Слава надел протянутые Муратом очки и, посмотрев на свое отражение, вздохнул сначала с облегчением: цвет волос не кричал «я люблю Холи», а был вполне себе приятным, светло-русым, а потом, оценив стрижку, — с восхищением. Это были не его волосы, не то ужасное сальное гнездо, а красивый каскад, выгодно подчеркивающий линию скул. — Какой кошмар, — выдохнул альфа. Слава съежился, ожидая услышать очередную гадость о своей внешности, типа «такую рожу никакие стрижки не исправят», но услышал лишь очевидное:  — Очки надо менять! Это уродство испортит даже короля красоты. — Завтра уже с утра получу новые, — радостно улыбнулся Слава. — У вас настоящий талант! Мне очень нравится, как вы меня подстригли. Сколько я вам должен? — Нисколько, лапочка, — хмыкнул Мурат, — я побуду твоим феем-крестным. — Но почему? — подобная благотворительность была непонятна Славе. — Тебе и не снилось, сколько я получаю за одну лишь консультацию наших звезд. — Но… — Я тут друга жду. — А почему?.. — Твоя прическа была вызовом моему таланту! «Вот тебе и таджик», — подумал Слава. — И вот еще. Не знаю, какой гадостью ты мыл голову до этого, но настоятельно рекомендую приобрести специальный шампунь и бальзам. Хочешь, подберу тебе из имеющихся? Завтра придешь и купишь. А то я не знаю, как тут касса работает. И через месяц придешь сюда к Эдику. Талантливый юноша, он тебе подровняет и подкрасит. Понял? Не вздумай запускать! Слава лишь кивал, как китайский болванчик, стараясь все запомнить. Звякнул колокольчик на входной двери, и с шумом и шуршанием в проем втиснулся здоровенный альфа с огромным букетом роз. — Муреночек мой, прости, что так долго, эти гады не хотели ничего подписывать, — тут он осекся, увидев Славу. — Все в порядке, родной, — Мурат подлетел к нему и обнял за талию, — я нашел, чем себя занять. Правда, поюзал инструменты твоих пареньков. Надеюсь, они не разозлятся. — Я им разозлюсь! — мужик притянул к себе стилиста и жарко поцеловал его в губы. Ярая пропаганда гомосексуализма перед очами скромного финансиста вызвала в нем бурю эмоций. Щеки угрожали поджечь воротник рубашки. — Спасибо вам большое, Мурат, — бочком подбираясь к двери, поблагодарил Слава. — Я все буду делать по вашим рекомендациям. До свидания! — Удачи тебе, мышонок! — крикнул вслед улепетывающему омеге стилист. Утро было добрым. Солнышко ласкало вымытый до блеска город. Слава прекрасно выспался — наверно, этому поспособствовала, неведомо каким образом, увиденная вечером картина. Он надел новый костюм, с удовольствием расчесал обновленные волосы, покрутился перед зеркалом, принимая нового себя, и, удовлетворенный результатом, отправился в оптику за новой оправой. Продавец сначала Славу не узнал, а потом аж запрыгал от восторга. «Бывают же такие хорошие люди, искренне радующиеся за других, — удивился Слава. — А за кого в последний раз так же искренне радовался или переживал я? Завяз в своих проблемах, виня в них весь мир, закопался за книгами и учебой, а людей вокруг себя и не видел». Стало грустно и противно от себя привычного, захотелось и эту часть своей жизни изменить. Новая оправа совершенно преобразила лицо. Оказалось, что у него есть глаза, и они даже не маленькие, у них даже есть цвет, красивый, ярко-голубой. Ресницы тоже имелись, довольно густые, но выцветшие на кончиках, что скрадывало длину. Но все же глаза преобразили внешний вид — красавчиком Слава по-прежнему не был, но изюминка появилась. Такое лицо выделялось среди смазливых мордашек в хорошем смысле этого слова. По крайней мере, так сказал Славе продавец-консультант. И ему захотелось поверить. Так что на работу Слава шел в приподнятом настроении. Охранники приветливо с ним поздоровались, явно не узнав. Полдня работа кипела и была выполнена на неделю вперед. Ближе к обеду появился мандраж. Но не успел он перейти в хроническую форму, как в кабинет со стуком вошел Кипренский. Он был в прекрасном настроении, но, увидев Славу, нахмурился. — Я смотрю, у тебя новая оправа и прическа, — зло процедил он, подходя ближе. — Для кого стараешься, для него? О ком думаешь, разговаривая со мной? В глазах шефа мелькала настоящая злость. Не такой реакции ожидал Слава на свое преображение. Он бы, может, и заплакал от обиды, не будь он так удивлен и растерян. В дверь постучали, и начальник, с трудом подавив эмоции, сухо сказал:  — Входи, Лёнь. В проход втиснулся начальник безопасности. — Добрый день, — вежливо буркнул он, — а где Вячеслав Михайлович, он же вроде с нами должен был идти? — посмотрел он удивленно на еще больше растерявшегося Славу. — Это он и есть, — раздраженно проговорил Кипренский. — Идемте, а то опоздаем. Пошли, чего рот открыл? — бросил он растерявшемуся Лёне. — Омег никогда не видел? — Извините, — забубнил тот, — а вы изменились. Похороше… — Долго еще трепаться будешь? — совсем взбеленился Кипренский. — Быстро к машине. — Да чего ты злой такой? — по дороге к стоянке выспрашивал Леонид. — Это я должен беситься: вынужден этот дурацкий галстук голубой нацепить. Ничего не понимающий, расстроенный сверх всякой меры Слава семенил сзади. — Иди машину прогрей, — кинул Кипренский ключи другу и, взяв Славу за локоть, свернул в пустой коридор и повел его в копировальную комнату, временно не используемую из-за поломки ксерокса. — Да чего ее греть-то? — послышался недовольный удаляющийся бубнеж. Слава, уже ничего не видевший из-за застилающей глаза пленки слез, почти волочился вслед за шефом. В пустой комнате тот крепко прижал его к себе и зашептал в ухо с каким-то отчаянием:  — Сегодня ты только мой, не отходи от меня ни на шаг и не думай больше ни о ком. Не плачь, пожалуйста, маленький мой, — шептал он заполошно, — я знаю, что не имею права, но не могу иначе. В коридоре послышались шаги, кого-то несло в эту комнату, похоже, служившую уголком для плотских утех. — Я не понимаю, о ком вы говорите? Что за игры вы со мной затеяли? Перестаньте меня мучить, — быстро зашептал Слава в ответ, — нам пора. Он быстро взял себя в руки, утер слезы о пиджак Кипренского и, выскользнув из его рук, выскочил из комнаты, чуть не сшибая с ног двух болтливых бет, неведомо каким ветром забредших сюда. Следом поспешил начальник. Удивленные беты залепетали что-то оправдательное, но их никто не слушал. Слава несся к машине, не разбирая дороги, и был благодарен Кипренскому, что тот не пытался к нему приблизиться, а держался на почтенном расстоянии. Безопасник удивился неожиданной отлучке друга с подчиненным, но вопросов задавать не стал. Всю дорогу молчали. Подъехав к месту назначения и оставив машину на парковке, так же молча поднялись в зал, где уже вовсю шло празднование. — Пойдем с Игорем поздороваемся, — предложил Леонид. — Игорь — это наш школьный товарищ, — пояснил Славе Кипренский, — владелец компании, что празднует сегодня юбилей. А вон у того стола, — он незаметно кивнул в левый угол зала, — наши французские партнеры. Видишь тех альф в черных костюмах с голубыми галстуками? Слава скептически поднял бровь и смешливо фыркнул. Напряжение, тянущееся между ними от дверей офиса, растаяло. Зал был наполнен омегами, бетами и альфами в совершенно одинаковых костюмах. — Зачем на праздник обязывать всех одинаково одеваться, в глазах же рябит? — поинтересовался Слава. — Это пунктик такой у владельца, после торжественной части всем раздадут маски и устроят «Ручеек». — Что устроят? — глаза Славы полезли на лоб. — У меня ни одной приличной мысли на этот счет. Начальник весело рассмеялся. — Ты поделишься со мной позже неприличными мыслями? — подвигав бровями, игриво спросил он, на этот раз ничуть не смутив Славу. — Это игра такая, — все-таки пояснил он, — детская. Может, со времен школы помнишь? Пары встают в ряд и поднимают соединенные руки вверх, образуя домик. Свободный от пары проходит под рядом этих домиков и выбирает себе любого из пары, а тот, что остался без партнера, бежит в конец, чтобы выбрать себе нового. Таким образом происходит мешанина, и к концу игры уже невозможно понять, кто есть кто. После этого все общаются, гуляют, поют в караоке, сохраняя инкогнито. — Да кто ж из взрослых сознательных людей согласится на такое безобразие? — усомнился Слава. — Все согласятся, вот увидишь, я не первый раз на этом мероприятии. Кто откажется покуролесить, не будучи узнанным? Это же надежнее карнавальных костюмов скрывает индивидуальность. — Ну а если пару не рассоединят во время игры, ведь народу много, — продолжал допытываться Слава. — Пары формируются так, что уже на этом этапе не знаешь, с кем стоишь. — А не приведет это к тому, что все будут стоять в гордом одиночестве в итоге? — Нет, такого ни разу не было. Обычно наоборот, общение становится более насыщенным и раскрепощенным. Под маской и алкогольными парами все перестают стесняться. — Боюсь, это не про меня, — загрустил Слава. — А вот это я хочу обсудить с тобой особо, — придвинулся ближе Кипренский. — После «Ручейка» подойдешь вот к этой колонне, чтобы я смог тебя найти, понял меня? Слава неуверенно кивнул. — Ну мы идем здороваться с Игорем? Вам еще же с французами поговорить надо до праздника, — пробурчал недовольный Леонид. Ему явно было тоскливо тут без своего Виталика. Игорем оказался невысокий, но крепко сложенный, уже немного лысеющий мужчина. Он радостно поздоровался с друзьями, галантно поприветствовал Славу и ускакал отдавать распоряжения для дальнейшего празднования. Французы, два сухощавых пижона лет сорока, чопорно поздоровались на картавом английском. Славу им шеф представил как помощника финансиста, кем он, собственно, и являлся. На вопрос «parler français?» сделал морду кирпичом, тщательно изображая непонимание. Французы, очевидно, поверили. Один другому буркнул «bien», а Славе с улыбкой сообщил на английском о прекрасной погоде в столице. Прогноз погоды Слава не заказывал, но вежливо его выслушал и покивал в нужных местах. Затем Кипренский перешел к обсуждению спорных вопросов по контракту, которые они решат позже, уже в более деловой обстановке, но сейчас надо наметить общие тенденции для их урегулирования. Французы охали и ахали, ссылаясь на невозможность уступок в некоторых пунктах, в частности, размещения общего оборудования на складе, принадлежащем лягушатникам. А этот склад находился очень удобно на пути строящегося нефтепровода. — Может, предоставим им наши гаражи в пяти километрах южнее? — спросил усатый француз у коллеги на своем языке. — Вдруг они потребуют погашение расходов по пятому пункту? Имеют право. — Надеюсь, они не додумаются до этого, тут иные законы, они об этом пункте и не знают. Слова французов подействовали на Славу, как укол адреналина. Он почувствовал себя Штирлицем в кабинете у Мюллера, радуясь тому, что не зря пришел, и в то же время боясь разоблачения. Но дальше переговоры прошли спокойно — обсудив пару других вопросов, не вызвавших споров ни у одной из сторон, все дружно разошлись по своим столам. — О чем они говорили? — спросил Кипренский, придвигая свой стул ближе к Славиному. — Я видел, как ты разволновался, но держался молодцом. Никто, кроме меня, не заметил. — Они говорили о возможности передачи вам гаражей в пяти километрах южнее и еще о пятом пункте, вы можете потребовать, согласно ему, погашения расходов. Начальник аж засиял после этих слов. И притянув к себе омегу, чмокнул его в висок. — Ты умница, — прошептал он, щекоча носом ухо Славы. — Георгий Павлович, прекратите, — попытался отстраниться тот, — люди же смотрят. — Плевать я хотел на всех этих людей, — Кипренский придвинулся еще ближе. — Ты сегодня мой, ты обещал, — почти срывающимся голосом проговорил он. — Да что… — начал закипать Слава. Пора было разобраться в сложившейся ситуации и расставить все точки над i, но намечающиеся выяснения отношений прервала громкая музыка и голос ведущего. — Дорогие друзья, вот и настал час потерять свое лицо, в прямом, а для некоторых и в переносном смысле. Прошу омег и бет пройти в левую часть зала, а альф в правую. Рабочие пока уберут столы, — вещал он в микрофон. Разговор откладывался на потом. Пришлось Славе присоединяться к собравшимся на площадке у сцены омегам и бетам. — Не забудь, жду тебя у колонны, — проговорил Кипренский ему, прежде чем идти к альфам. Музыка наращивала громкость, зал разделили пополам высокой ширмой, оставив образовавшиеся группы по разные стороны полотнища. Персонал разнес маски, очень необычные, на первый взгляд. Они закрывали все лицо и волосы, оставляя открытыми только губы. Но были легкими и удобными. Дышать ничего не мешало, не пахло дешевой резиной. На вид маски были тоже красивыми, но оценить их надетыми на голову не получилось, так как очки пришлось снять. Остальные мужчины, видимо не в первый раз присутствующие на этом мероприятии, заменили очки на линзы еще дома. Далее ведущий попросил подойти всех к немного опущенной ширме и взяться за руки через нее с противоположным полом. Слава подошел, как просили, надел маску, спрятал очки в карман пиджака, нащупал руку, протянутую над ширмой, и потерялся в карусели. Его кто-то перехватывал за руку, он шел за этим кем-то по расплывающемуся проходу из стоящих пар. Славе повезло, что выбирали каждый раз его, а не его партнера, так как он с трудом представлял себе, как побежит в конец прохода один, затем через весь строй, ведь по дороге ему еще надо кого-то выцепить. Но страшного не произошло, а игра действительно всех затянула. Было забавно смотреть, как взрослые мужчины, под прикрытием того, что «надо так надо», вовсю отрывались. А потом карусель закончилась, пары рассоединились, и Слава, как дурак, остался стоять посередине зала. Как найти ту самую колонну, если ничегошеньки вокруг не видно? Можно надеть очки на маску, но смотреться это будет нелепо. Снять ее тоже нельзя. Заиграла медленная музыка, по мутным теням можно было догадаться, что на танцпол выходят пары. Мелькнула мысль, что надо бы добраться до ближайшей стены, чтобы не стоять посреди площадки. Попеременно вглядываясь во все четыре стороны света, Слава обнаружил что-то похожее на стену на юго-западе, если верить встроенному компасу. Туда он уже было и направился, когда темный размытый силуэт возник перед ним, и легкие заполнил запах сильного альфы, его любимого альфы. — Вот же я идиот, — теплые руки крепко сжали плечи, — жду тебя у колонны, всякого уже себе напридумывал, почему ты не пришел, пока не увидел твою растерянную фигуру посреди танцпола. Ты же ничего не видишь, маленький мой. — Я… — хотел было объясниться Слава, мучительно вглядываясь в потерявшие резкость родные черты, но договорить ему не дали. От прикосновения теплых губ волна тока прошила все тело и врезалась в голову шумом гонга. Резко стало не хватать воздуха, и Слава, как утопающий, схватился за лацканы пиджака, чтобы удержаться на ногах. Жаркая ладонь массировала сквозь маску затылок, не давая отстраниться. А поцелуй становился все жарче и глубже. Мысль, что все смотрят, мелькнула и пропала, утонув в звоне миллионов колокольчиков, выбивающих искры из бешено колотящегося сердца. Другой рукой Кипренский притянул Славу за талию вплотную к себе. Жар разливался по всему телу. В этот момент Слава ощущал себя самым счастливым омегой на свете. Хотелось врасти в Юрия всем телом, стать его неотделимой частичкой. Легкие разрывало от нехватки воздуха, но прервать поцелуй было смерти подобно. — Мой хороший, давай уйдем отсюда, — покрывая скулы и шею поцелуями, шептал Кипренский, — я не могу уже больше. — Мы не можем уйти, — шевелились остатки сознания, — никого же не выпускают до нового «Ручейка», ведущий же говорил. — К черту, — и Славу опять втянули в глубокий поцелуй. Язык Юрия вылизывал зубы и десны, проходил по губам и вновь возвращался в глубину рта, играя с языком Славы, лаская его. Воздух начал искрить, и было плевать, что вокруг люди, что они посередине зала, что руки Кипренского уже залезли под пиджак и тонкая рубашка не спасала от жара его жадных прикосновений. — Надо прекратить, — первым опомнился Слава, — иначе это плохо закончится. — Это должно хорошо закончиться, — оторвался от желанных губ альфа, — но ты прав, не здесь. Слава со страхом оглянулся, ожидая сквозь дымку увидеть тысячи взглядов, направленных на них. — Не переживай, — прочитал его мысли Юрий, — все заняты друг другом. Действительно, все это время играла медленная музыка, и пары на танцполе топтались, не обращая внимания ни на кого вокруг, а если и обращая, определить, кто есть кто, не было возможности. — Давай просто потанцуем, — Кипренский закинул руки Славы себе на плечи и повел его по волнам разливающейся мелодии. Весь вечер прошел как в тумане. Слава практически ничего не видел вокруг, но Кипренский не отходил от него ни на шаг. Они опять разговаривали обо всем на свете, смеялись и целовались. И это было упоительно и сладко. А потом всех опять разделили на две группы и «Ручейком» перемешали, после чего разрешили снять маски. Слава с облегчением надел очки, и мир обрел резкость. Оглянувшись в поисках Кипренского, он увидел его в другом конце зала. К начальнику на всех парах пронесся смазливый омега и, не сбавляя шага, обнял и впился в губы поцелуем. Наверное, то же самое чувствует человек, упавший плашмя с большой высоты в воду. Как будто весь воздух вышибло одним махом. А что он, собственно, ожидал? Любви до гроба? Чудес не бывает. Не в его случае. До выхода Слава добрался за считанные минуты. Попутка поймалась тут же. «Хоть в чем-то повезло, — хмыкнул про себя Слава. — Как утопленнику». Домой возвращаться не хотелось, оставаться одному со своими мыслями было смерти подобно. Уж лучше слушать папины советы. Родители как раз укладывали последние вещи в багажник машины, когда при полном параде с покрасневшими глазами к ним подошел Слава.