Глава 1
Т/И Т/Ф никогда не боялась сложностей. Расслабленно держа тонкую папку с делом, которое ей предстояло заполнить своей рукой, женщина в белом плыла по коридорам лечебницы, как по родному дому. Ни один звук из палат, которые оставались позади, не тревожил её — было в этом что-то неправильное, но удобное. Коллеги шутили, что профдеформация у доктора Т/Ф началась как-то слишком рано, а Т/И улыбалась вместе со всеми, понимая, что эта «деформация» была с ней всегда. Может поэтому она закончила факультет психиатрии с красным дипломом в двадцать три года и проработала ещё три в заведениях, которых боятся даже самые фанатичные мозгоправы? Похоже, именно из-за этого она здесь: слова «непоколебимость» и «профессионализм» намертво отпечатались у всех, кто хоть раз пытался поговорить с ней на тему психиатрии. На тему, которая у доктора Т/Ф отскакивала от зубов. Т/И всегда выглядела младше своих лет, поэтому в её документы всегда всматривались тщательнее. Мужчина с бритой головой — санитар, явно работающий в этом деле не первый год — повертел в руках пропуск, оформленный главврачом, и бейдж, висящий на плотно сшитой синей ленте, как удавка. Всё совпадало с тем, что было записано в бумагах, которые ему передали, но санитара по-прежнему смущала внешность. — Не поймите меня неправильно, Т/И… — Доктор Т/Ф, — перебила она его, и мужчина, у которого из нагрудного кармана торчал почти точно такой же бейдж, но с именем «Иван», опешил, замолчав. — Давайте каждый из нас будет делать свою работу. Ни моя внешность, ни мои профессиональные данные не должны вас волновать. Т/И лениво кивнула на ручку в его руках, застывшую над бланком. — Ваша работа — поставить галочку и проводить меня к пациенту. О да, вот одна из самых незначительных мелочей, за которые женщина любила свою профессию. Психолог должен называть того, с кем работает, клиентом, но для психиатра клиент уже является пациентом. Когда ты приходишь к первому, то только чувствуешь, что что-то в тебе начинает ломаться, и платишь другому человеку, чтобы он смазал шестерёнки. Но когда ты попадаешь ко второму — к психиатру — смазывать уже нечего. Нужно либо вправлять, либо вставлять новые. Тонкая грань между оплатой услуг и оказанием срочной медицинской помощи. Иван больше не стал искать поводов получить выговор — такая как Т/И вполне могла накатать на него жалобу, поэтому санитар махнул по бумаге неровную птичку и достал связку ключей. Коридор, по которому они пошли, звучал глуше. Не было эха, стук невысокий каблуков женских туфель не отражался от стен, и Т/И даже показалось, что они с Иваном здесь одни, не смотря на многочисленные двери, которые теперь были только по левую руку, в отличии от общих коридоров. — Он что, так опасен? Вы держите его в цепях под зданием? — колюче поинтересовалась доктор, вспоминая отрывок из старой сказки: «Игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, а заяц…» — В специальной камере, — равнодушно ответил санитар. — Дело не в нём, а в остальных. У некоторых людей, видимо, так и свербит прибить его в нашей лечебнице. Т/И поняла, что под «некоторыми людьми» подразумевались те, кому её пациент перешёл дорогу своими действиями, и неважно, до своей трансформации в безумного мстителя, или после. В тишине, лишь изредка нарушаемой поскрипываниями и постукиваниями из-за закрытых дверей, они пошли дальше. Санитар остановился возле одной из палат, открыл «форточку», воровато заглянув между железных прутьев, и закрыл обратно. — Тихий, как и всегда. — А зачем вы его проверили, раз он всегда тихий? — Т/И повела бровью. — Потому что если будет не как всегда, то лучше если об этом первым узнаю я, а не вы, верно? Молчание было и вызовом и согласием одновременно. Не получив ответа, Иван несколько раз провернул ключ в замке и приоткрыл дверь настолько, чтобы в неё протиснулась женщина небольшой комплекции. Т/И восприняла это как оскорбление, и будто кошка остановилась напротив прохода, не двигаясь ни вперёд, ни назад. Вопрос промелькнул в глазах санитара, и Т/Ф кивнула на дверь. Показательно громко вздохнул, мужчина распахнул дверь на половину возможного. — Здравствуйте, Сергей, — Т/И почувствовала ветер за спиной, когда закрылась дверь палаты. — Я доктор Т/Ф, буду заниматься вашим личным делом. Разумовский сидел на потрёпанной кушетке скрестив ноги и склонив голову, будто в молитве. Он проигнорировал её слова, и тогда Т/И присела на самом краю рядом, положила на папку один из бланков, чтобы было удобнее писать, вытащила ручку. Никаких резких движений, только плавные линии, позволяющие пациенту понять её действия заранее и не воспринять их как угрозу. И так начался сеанс. Затем второй. Третий. Т/И приходила стабильно несколько раз в неделю, всегда чётко по расписанию, минута в минуту, пыталась разговорить его, нащупать проблему, но Разумовский всегда молчал. Прогрессом было разве что то, что теперь он следил за её движениями, а не сверлил глазами стены. Воспоминания о Радуге, в которой доктор Т/Ф побывала незадолго до их четвёртой встречи — и утомила всех воспитателей своими расспросами — заставили Сергея ёрзать и подёргиваться, будто кто-то запускал ему когти под рёбра. — Исходя из того, что я знаю, детские дома в России — ужасное место, — задумчиво бросила Т/И, записывая свои же слова в блокнот, чтобы потом переосмысливать встречи, но пока что все страницы были заполнены исключительно её репликами и скудным описанием поведения пациента. — Вы ничего не знаете о детских домах. Т/И вздрогнула, замерев над листом бумаги. Она боялась пошевелиться, будто прорезавшийся голос Разумовского был редкой птичкой, севшей на плечо — дрогнешь и она упорхнёт. Не поворачиваясь и не шевелясь, вперив взгляд в блокнот Т/И произнесла полуравнодушно, будто ей никогда и не нужно было выдавить из вчерашнего миллиардера и филантропа хоть слово: — Статистика довольно точно описывает ситуацию в таких местах. Бедность, наплевательское отношение к детям, травля, одиночество… — Просто бездушные слова. Мурашки пробежали по коже доктора Т/Ф когда Разумовский, также без резких движений, взялся правой рукой за одну из сторон открытого на её коленях блокнота, чуть потянул, но не отбирал — спрашивал разрешения. Когда женщина кивнула, ручку он забрал без вопросов, как должное. — Нам всегда говорят, что при упоминании этих слов мы должны ощущать грусть, сочувствие, тяжесть на душе, — не переворачивая страницу, наполовину исписанную ровным почерком, другую половину он занял каким-то наброском. — И мы можем это ощущать, но только вспоминая свой личный опыт. Для одного печаль — это отсутствие в магазине куртки нужного цвета, а для другого — отсутствие куртки в принципе. — Сытый голодному не товарищ… — задумчиво подытожила Т/И, глядя как линии и штрихи приобретают форму. Разумовский застыл на долю секунды, затем продолжил рисовать. — Именно. — Хотите сказать, что я никогда не смогу понять вас? Из-за жизни в разных мирах? — Вам и не нужно понимать меня, — Сергей щёлкнул ручкой и отложил раскрытый блокнот на кушетку, в пространство между сидящими рядом доктором и пациентом. — Вам нужно понять, что в моей голове, а это не совсем одно и то же. Больше Разумовский не сказал ничего, и Т/И, повернув голову, всмотрелась в листы — там, выделяясь на фоне непорочно-белой бумаги, теперь находилась большая птица, походившая на ворона. Она, с открытым в крике клювом, хлопала крыльями в полёте, выпячивая острые когти, которыми готовилась схватить добычу. Удручённая рисунком, который занимал половину листа А5, Т/И не сразу заметила в углу бледный незаконченный набросок, так и не ставший полноценной частью картины. — Почему птица хочет напасть на кошку? — спросила Т/Ф, не ожидая услышать ответа. Его и не последовало.Глава 2
Т/И сидела в небольшом кабинете, который ей временно выделили в лечебнице, и перебирала свои записи. Чтобы всё время не перелистывать страницы, разрушая комфортную тишину безобразным шелестом, пришлось отсканировать и распечатать каждую страницу блокнота, и теперь весь широкий дубовый стол как белоснежным одеялом покрывала бумага. Доктор Т/Ф зашла в тупик. — Что ты такое… — пробубнила она себе под нос, вновь возвращаясь к страницам личного дела пациента, которое не было заполнено даже наполовину. Отчасти из-за того, что от Разумовского не поступала информация, отчасти из-за внезапного детского нежелания делиться с местными врачами. Да, её наняли как опытного и перспективного специалиста с незамыленным взглядом, ей платят за то, чтобы она не просто делилась, а отдавала всё целиком, но почему-то каждый сеанс с Сергеем становился всё более личным. Один из штатных психиатров, некий Рубинштейн, с недавних пор начал ходить за ней по пятам, задавать вопросы, пытаться взглянуть в записи, поэтому всё своё Т/И стала носить с собой, либо прятать за семью замками где угодно, только не в кабинете — один раз она уже заметила, что в её отсутствие тут побывали, хоть ничего и не нашли, а значит побывают ещё раз. Т/И склонилась над анализом, который расписала ночью, и сразу же захотела выбросить его в помойку — пустой трёп. — Айболит, привет, — послышалось со стороны двери, и Т/И резко вскинула голову — шейные позвонки жалобно хрустнули из-за долгого пребывания в неудобной позе. — Я по делу. — Ты что здесь делаешь? — перебила женщина раздражённым шёпотом, обходя стол, при этом не сводя взгляд с парня напротив. — Как ты попал сюда? Это же не поликлиника, Денис! Парень закатил глаза и собирался выйти за дверь, но женская рука на плече грубо втащила его обратно. Т/И вздохнула — от младшего брата всегда были одни проблемы, но если раньше всё ограничивалось прожжёнными брюками, рваными шторами или битыми окнами, то теперь юный программист грёб все беды, до которых дотягивался. — Ещё раз: как ты сюда попал? — жёстко переспросила Т/Ф, всё ещё удерживая Дениса за руку. Тот грубо вырвался из хватки, но остался стоять на месте. — Да как-как, пропуск себе смонтировал как у тебя, только имя и фотку заменил. — А база? У них всё записано в… Хитрющая лыба брата сказала всё сама за себя и Т/И замолчала на полуслове. — …записано в базе, которую ты ломанул. Денис интенсивно закивал. — Зачем? — женщина устало попыталась смахнуть со своего лица тяжесть навалившегося, и с нажимом провела ладонью от лба до подбородка. — Ты второй день не отвечаешь на звонки и смс. А, между прочим, сама меня просила пробиться в код этой Марго. — Кого? — Голосового помощника Разумовского, — Денис снова закатил глаза и посмотрел на свои часы — всего только девять утра, а сестра выглядела будто только что из могилы. — Точно! — моментально смирившись с несносностью брата, которую превысила полезность, Т/И спешно вернулась за стол. Стула за ним не было, его откатили в угол, чтобы не мешал возвышаться над бумагами. — Нашёл что-то? Денис начал рыться в карманах, затем достал небольшую флешку. — Если бы не нашёл — не тормошил бы, но ты губу сильно не раскатывай. Разум — компьютерный гений, рыться в его коде это как пытаться подбросить наркоту полицейскому. — Дай сюда. Т/И вырвала вещицу из рук брата, когда он оказался достаточно близко, и достала короткий шнур-переходник, один конец которого воткнула в телефон, а в другой вставила флешку. У лечебницы было множество правил, обходить которые надо было уметь, поэтому доктор Т/Ф даже не пыталась распыляться на попытки пронести ноутбук в Чумной форт. Т/И открыла папку, бегло осмотрела информацию и снова уставилась на Дениса. — Что это? — Вот в этом-то и дело, — невпопад ответил брат, перехватывая телефон, чтобы показать самостоятельно. — После ареста Серёги… Женщина невольно скривилась от фамильярности подобного обращения, но перебивать не стала. — …Вместе перешла совету директоров, но последним приказом самого Разумовского для Марго было удаление всех его личных данных в случае если он не отметится биометрикой в течение пары дней. — Он не отметился, — логически заключила Т/И, и Денис кивнул, не прерываясь. — Марго начала чистить информацию, но в процесс стали вмешиваться другие программисты компании. Очистка всё равно была выполнена, но крайне некорректно, поэтому точечных следов осталось немерено, хоть они и затерялись среди остального кода. — Тут всё, что ты смог найти? — Денис пожал плечами, будто оправдываясь и соглашаясь одновременно. Т/И пробежалась глазами по строчкам ещё раз, пытаясь выцепить нужное. Будь она журналистом, то плакала бы от счастья, но психиатр должен смотреть глубже. Первым нужны передвижения и переписки, вторым — причины действий и сказанных слов. Одни — адепты хаоса, другие — порядка. — HOLT International… Он заключил с ними договор ещё задолго до Чумного бунта, — женщина нахмурилась. — Ну, это логично ведь. Как бы они успели разработать и создать такой костюмчик, так ещё и в нескольких экземплярах, в короткие сроки? — Я проанализировала все публичные выступления Разумовского с самого начала его карьеры, — Т/И положила телефон на стол, а сама присела на край. — Социофоб, психотик, филантроп, постоянные спутники — тревога и зажатость. Как такой человек мог настолько долго скрывать, что у него в кладовке броня с огнемётами? Как такой человек ВООБЩЕ мог заживо сжигать людей? — Какая стрёмная птица, — вдруг бросил Денис, и Т/И поняла, что уже десять минут стоит над столом игнорируя брата, бурча мысли себе под нос. Женщина развернулась на голос и обнаружила, что Дэн от скуки разглядывает листы с записями, стараясь их не передвигать, прекрасно помня, что бывает за нарушение её беспорядка. Взгляд парня остановился на странице, половина которой занимал ворон. Точно… Птица… Снова схватив телефон, Т/И попыталась сосредоточиться на едва ли связанных между собой обрывках предложений, оставшихся после чистки, но глаза упорно видели только рябь потока слов. Просьбы записать что-то, заказать, позвонить… даже текстом всё это звучало скромно и ласково — так похоже на Разумовского. — У тебя сейчас брови с переносицы свалятся, ты чего? — потормошил сестру Денис, но та никак не отреагировала. Всё, по сути, было одним и тем же. Т/И уже отчаялась, решив и эту мысль выбросить в мусорное ведро, пока не стали попадаться закономерности, а затем и вовсе был найден очень большой кусок не удалённой, хоть и немного битой информации. — Списывался с ван дер Хольтом несколько дней, затем назначил встречу, перед этим два часа обсуждая с ним что-то по телефону, но когда вернулся в офис и Марго спросила, как прошла встреча, Сергей не понял о чём речь, — Т/Ф многозначительно посмотрела на брата, но тот развёл руками, не понимая, к чему она клонит. — Так долго готовиться, затем забыть? А если врал, то смысл ему врать искусственному интеллекту, который сам же создал? Глядя на абсолютно пустое выражение лица Дениса, Т/И смирилась с тем, что далёкий от психиатрии человек не поймёт ход её мыслей. — Разумовский всё детство рисовал хтонические образы птиц, — продолжила женщина, откладывая телефон, но не отрывала взгляда от брата. — В Радуге я попросила показать мне все его тетради, которые остались, и кое-где огромные вороны занимали целый разворот. Острые клювы, когти, крылья, закрывающие собой всё пустое пространство, красные глаза, будто… горящие… Дыхание спёрло, взгляд забегал по кабинету, пытаясь то ли отвлечься, чтобы мысли окончательно не вскипели, как в раскалённом котле, то ли наоборот расширить пространство, чтобы не задохнуться в душной комнате и дать огню в её голове кислород для горения. — Эй-эй-эй, — Денис подхватил Т/И под руки, когда та стала оседать на пол. — Ты чего? Всё хорошо? — Что если Разумовский просто не знал, что делает это? — вместо ответа продолжила женщина, опираясь на чужую руку. — В детстве Сергей был свидетелем по делу о трёх сгоревших в сарае мальчиках, но никто не сомневался, что это несчастный случай. — Т/И, выдохни, ты сейчас дымиться начнёшь… Т/Ф мягко, но уверенно высвободила руку, попыталась отойти в сторону. Мир медленно переставал вращаться. — «Чумной доктор» не псевдоним. Это субличность. Стоило сказать эти слова вслух, как лёгкие стали пропускать больше воздуха. Словно утопающий, которого волна всё же выбросила на берег, Т/И задышала глубоко и часто, и вскоре голова прояснилась. С ней редко такое случалось, очень редко. Пациенты и их дела так захватывают лишь раз на тысячу; эти загадки, витиеватые тропы чужих мыслей и чувств, поиск ответов, как в детективной истории — всё это лишало сна, а когда ребус решается, сознание плывёт, как от вина. Т/И много раз думала, что ей бы стоило податься в детективы раз ей нравится это чувство, там-то нерешаемые загадки встречаются куда чаще, но человеческий мозг интересовал куда сильнее. — И что будешь делать? — тихо поинтересовался Денис. Его взгляд всё ещё был напряжённым, переживающим, хоть он — Т/И была уверенна — и не понял, что вообще такое субличность. — Через два часа у нас сеанс. Значит, пойду туда и вскрою все карты. Посмотрим, что он будет делать. Дэн вздохнул, и в этом вздохе собрался целый список контрастных эмоций. — Ты смотри, как бы тебя саму не вскрыли. Обернувшись к окну и сложив руки в замок за спиной, Т/И улыбнулась уголком рта. — Пусть попробует.