Imagines by Jenny Ray

Ты, кажется, спала так беспокойно, что мужчина остановился, замер напротив кровати, когда подумал, что скрип прорезиненной подошвы ботинок был слишком громким. Прислушался. Присмотрелся. Мимо по улице проехала полицейская машина, и сине-красный свет, прорвавшись через незашторенные окна, мазнул по бледному лицу — в темноте блеснул янтарь глаз. Разумовскому нравилась твоя квартира — здание, район, соседи, даже расположение на третьем этаже. Птицы же не любят находиться близко к земле — Он терпеть не мог приходить сюда. Кап-кап на паркет. Но иногда возникали непредвиденные обстоятельства. Ты зажмурилась во сне, дёрнула головой на подушке, спутывая разметавшиеся волосы. Он подумал, что тебе снилось что-то нехорошее. Возможно, он сам. Ещё несколько шагов ближе, и мужчина уже почти заслонил собой весь смешавшийся лунный и фонарный свет на твоём лице. Его ладонь, крепко прижатая к груди, будто придерживающая нутро, чтобы не покинуло тело, потянулась вперёд, но замерла в сантиметре от женской щеки — перчатка пропиталась насквозь, кровь на дублёной чёрной коже выглядела старым машинным маслом, скользким и грязным. Он мог бы простоять так долго, как, впрочем, иногда и делал тайком, но грудь невыносимо жгло, а бордовые капли, рвущиеся наружу через рваные края крестообразного разреза на костюме, и так беспардонно испачкали края белых простыней. Рука всё-таки потянулась вперёд. — Ты мне нужна, — шёпотом произнес мужчина, большим пальцем проводя на тебе дорожку от края спинки носа, по скуле вниз к нижней челюсти. Фраза звучала не как призыв к действию, скорее, как скромное признание, но от постороннего голоса в спальне ты вздрогнула, рефлекторно отпрянув на другую половину кровати. Он просто стоял. Силуэт показался знакомым, поэтому ты рискнула включить лампу на прикроватной тумбочке и тут же ахнула, прижав ладонь ко рту. — У меня тут одна неприятность… — с болезненной улыбкой констатировал Чумной доктор, понимая, что ты и так видишь всё на нём, как на картинке в раскрытой книге. — Почему из-за тебя должен страдать Серёжа? — зло и испуганно одновременно бросила ты, комкая край одеяла и прекрасно зная, кто сейчас перед тобой — Сергей Разумовский любит простую скромную одежду, уважает чужое время и личное пространство. А приходить к тебе среди ночи прямо в спальню в окровавленном чёрном бронированном костюме может только Птица. — Издержки профессии, — он хрипло смеётся, и звук действительно похож на карканье, только вряд ли это связано исключительно в орнитологическим прозвищем — закашлявшись, мужчина схватился за грудь и склонился над постелью, свободной рукой и коленом уперевшись в кровать. Времени на препирательства не было: как бы то ни было, страдали оба — и твой любимый и его злобная версия. Сорвавшись, ты махнула в ванную, перескакивая через лежащие на полу вещи, быстро прошерстила полки, собрав из всего имеющегося что-то похожее на аптечку, но впала в ступор перед одним из ящиков — медицинская игла, загнутая полумесяцем, поблёскивала от света лампочки над головой, будто хотела притвориться драгоценным металлом. Ты терпеть не могла зашивать этого ублюдка, а затем видеть на Серёже неровные шрамы, и как бы не старалась, но при виде глубоких ран руки дрожали, и ровнее просто не получалось. Птица, кажется, просто был доволен тем, что не сдох, а вот Разумовский время от времени стоя напротив зеркала с грустью спрашивал, не докучает ли тебе его тёмная сторона. Ты знала, что он имеет ввиду: он узнавал «почерк», когда видел на себе новые рубцы, и логично, что если не помнит их получение сам, то участвовал другой. Лицо что-то неприятно стягивало, будто во время готовки мазнул по нему жирными руками, но обернувшись к зеркалу ты вздрогнула, действительно подпрыгивая от неожиданности, как это описывают в книгах: на щеке красовался уже подсохший бурый след, рваной линией идущий от носа до края подбородка. Ты тут же бросилась под кран, открутила воду, принявшись стирать кровь, ощущая, как начинает подташнивать. Потом быстрым нервным шагом вернулась в спальню, сложив всё нужное в какой-то из своих органайзеров, предварительно высыпав из него содержимое. Птица лежал на кровати лицом вверх, раскинув руки, будто распятый на кресте, и сначала ты испугалась, что всё настолько плохо, но стоило подойти ближе, как он приподнял голову. — Я устала выбрасывать простыни, — стараясь сделать голос как можно строже произнесла ты, усаживаясь на край. — Кровь не выводится с простыней. — Так сдавай в химчистку, — парировал мужчина, осторожно принимая сидячее положение, держась за рану. — На меня уже косо смотрят в этих химчистках. Стабильно раз в неделю-другую к ним приходит девушка с окровавленным постельным бельём. — Женские проблемы? — Птица по-хамски усмехнулся. Обрабатывая порезы, ты надавила пальцем на рану, отчего он дёрнулся, зашипел, перехватывая твою руку, но почти сразу отпустил. — Я тебе потом покажу, как эти простыни выглядят. Из живой женщины столько раз в неделю не выходит. Мужчина скривился. — Давай свернём этот мерзкий разговор. — Не я его начала. Сидеть вы продолжили молча. Ты с удивлением заметила, что с каждым разом руки трясутся всё меньше, несмотря на то, что очень бы хотелось, чтоб таких «разов» было как можно меньше. Птица тяжело втягивал воздух через нос на каждом стежке, но кроме этого не издавал ни звука. Он никогда не скулил, вся медицинская помощь всегда происходила почти в полной тишине, кроме тех моментов, когда ты сама нарочно причиняла ему боль, чтобы незваный гость наконец заткнулся. Ты знала, что под полным контролем Птицы Серёжа либо не чувствовал боли совсем, либо не помнил её, поэтому могла себе иногда позволить заткнуть субличность грубым способом. — Готово, — сухо бросила ты, вытирая руки о кухонное полотенце, которое теперь придётся выбросить. Птица встал, опираясь на свои колени руками, напряжённо выпрямился, чувствуя каждый шов, но изо рта вырвалось только еле слышное кряхтенье, едва ли выдающее всю бурю ощущений. Ты смотрела на это с кровати скептично приподняв бровь. — Перестань храбриться, — не выдержала. — Это самое сильное ранение, которое ты когда-либо получал, а ведёшь себя так, будто бритвой порезался. — Боль — она только в голове, — он оскалился, подставляя палец к виску. — Всего лишь чувство, которое можно притупить или игнорировать. — А расхождение швов всего лишь медицинский термин, я поняла, — стащив постельное, кровь через которое уже стала впитываться в матрац, ты продолжила, не поворачиваясь к Птице лицом. — Разувайся и ложись, а утром кто-то из вас двоих уйдёт в Серёжиной одежде. Ты осмотрелась. — Где-то здесь оставалась. Мужчина открыл рот, но его перебили: — Костюм отдам потом, очень хреновая идея носиться в нём по Питеру, когда тебя только вчера зашивали. На удивление больше он не сопротивлялся. Судя по лицу, даже не хотел. Новые простыни ты стелить не стала — завтра всё равно драить всю спальню, какой смысл загрязнять ещё больше вещей. Птица стянул ботинки, перчатки, оттянул край ремня, чтобы высвободить его из пряжки, но ты замахала руками. — Только попробуй оказаться в моей постели без штанов. Это можно только Ему. — Я на половину Разумовский, если ты об этом. — На лучшую свою половину, — фыркнула. — Штаны оставь где были. На секунду показалось, что он расстроился, но ты погнала эту мысль прочь, сегодня и без этого будет весёленькая ночка: так как спать на диване ты не планировала, а телу Разумовского нужно пока больше комфорта, спать вам придётся рядом, как в самом клишированном рассказе из интернета. Ты легла как можно дальше от человека, которого перед сном привыкла обнимать, и закрыла глаза, сразу проваливаясь в пустоту. Сон без сновидений. Всё закончилось так же быстро, как и началось, будто просто включили свет. Ты по-прежнему лежала на спине, хоть и имела дурацкую привычку кататься по всей кровати когда спишь. Вспомнив ночь ты сразу повернула голову и обнаружила, что мужчина всё ещё спал, тоже в точно таком же положении, что и раньше — видимо, вас обоих неплохо измотало. Хотела встать, но поняла, что руку не отвести: твои пальцы были крепко переплетены с пальцами Разумовского. Сначала в голову пришла мысль, что просыпался Серёжа, но вряд ли он не встал бы, обнаружив на себе части костюма, не дошёл бы до ванной или кухни, не разбудил бы спросить, всё ли в порядке. Ты нахмурилась, оставшись в сидячем положении, задумалась. Ваши конфликты с Птицей начались почти сразу, как Серёжа привязался к тебе, и первое, что субличность сделала во время ссоры — влепила тебе пощёчину. Разумовский долго извинялся, и пришлось объяснять, что это был не совсем он. На вопрос о наличии справки мужчина ответил отрицательно — он боится идти с этим к врачу, ведь велика вероятность, что информация о его «болезни» просочится в сеть. Ты долго не верила, считая Сергея придурком, но колоссальная разница между Одним и Вторым окончательно тебя убедила. Если бы тайна Чумного доктора дошла до твоих ушей раньше, ты бы сдала его полиции, но первый раз раненное альтер эго пришло в твой дом среди ночи когда ты была уже по уши влюблена. Пришлось хранить страшный секрет. Задумчивые морщины всё ещё не разгладились, когда ты потянулась к его лицу. Сначала хотела погладить, но решила приложить ладонь ко лбу, проверить, есть ли температура. Вдруг рука Разумовского вскинулась вверх, крепко хватая за запястье. Прошло секунд пять прежде чем он открыл голубые глаза, удручённо глядя в твоё лицо. — Т/И? Что случилось? Почему… — Тшшш. Ты наклонилась, касаясь своими губами сначала его щеки, подбородка, затем и самих губ. Дыхание Серёжи немного выровнялось, он перестал паниковать. — Всё потом. Я сейчас найду твои вещи, переоденешься и я всё тебе расскажу.